Партнёры

    Ржавые ворота скрипнули, выпуская Седого на волю, словно старый, отслуживший свое капкан. Солнце ударило в глаза, непривычно ярко после полумрака казенных стен. Он зажмурился, словно от боли, и не сразу решился сделать шаг за порог.  Двадцать лет. Двадцать лет он дышал спертым воздухом, ел баланду, слушал скрип шконок и храп сокамерников. Двадцать лет – это целая жизнь, вычеркнутая из календаря, перемолотая жерновами системы.
Вышел.
  Мир встретил его гулом машин, запахом бензина и незнакомыми лицами. Люди спешили мимо, уткнувшись в светящиеся прямоугольники телефонов, не замечая ни его, ни облупленных стен, ни серого неба над головой.  Они жили в каком-то своем, параллельном измерении, где не было места для таких, как он –  выброшенных за борт жизни, отработанных и ненужных.
  Седой поправил кепку, купленную на последние копейки у вертухая, и пошел прочь от тюремных стен.  Шаги были неуверенные, словно ноги отвыкли от свободы, от твердой земли под ногами.  Асфальт казался каким-то ненастоящим, гладким и скользким, не то что булыжник тюремного двора, впитавший в себя пот и кровь не одного поколения арестантов.
  Он брел по улице, как призрак из прошлого, чужой и непонятный в этом новом, быстром, суетливом мире.  В глазах отражалась растерянность и усталость, накопленная за годы неволи.  Седой – это было его погоняло там, за колючкой.  Седым он вошел, седым и вышел.  Возраст, как и тюремный стаж, не скроешь.
  Мир изменился.  Это он понял сразу.  Изменился до неузнаваемости.  Вывески на магазинах пестрели непонятными словами, музыка гремела из каждого ларька, люди говорили на каком-то странном жаргоне, перемешанном с иностранными словечками.  Все было чужим, враждебным, словно насмехалось над его наивными представлениями о свободе.

  Он помнил другой мир.  Мир понятных законов и негласных правил, мир честного воровства и благородного разбоя.  Мир, где человек человеку – волк, но волк честный, понятный, предсказуемый.  Там была иерархия, уважение к старшим, понятия о чести и достоинстве, пусть и на свой, уголовный лад.  Там можно было выжить, если ты знал правила игры.
  Но здесь…  Здесь правил, казалось, не было вовсе.  Точнее, были какие-то другие правила, непонятные, дикие, жестокие по-своему.  Он чувствовал себя слепым котенком, выброшенным на улицу, не знающим, куда идти и что делать.
  Первым делом Седой решил найти своих.  Тех, кто помнил его Седым, кто знал его как человека, а не как номер на бирке.  Он помнил пару адресов,   где когда-то собирались свои.  Но город изменился, дома выросли, улицы переименовались.  Искать было все равно, что иголку в стоге сена.
  Первый адрес оказался пустырем.  На месте покосившейся избушки, где когда-то кипела жизнь,  зияла яма котлована, окруженная строительным забором.  Новостройка, бизнес-центр, парковка –  слова, чужие и бессмысленные для Седого.  Прошлое стерто с лица земли, словно и не было его вовсе.
  Второй адрес –  обветшалая пятиэтажка,  зажатая между блестящими стеклом и бетоном новоделами.  Подъезд грязный, вонючий, исписанный граффити.  Квартира, которую он искал,  оказалась заколочена досками.  Соседка, высунувшаяся из-за приоткрытой двери,  на вопрос о хозяевах лишь пожала плечами:  "Съехали давно. Куда – не знаю. Может, за границу, может, еще куда…"
  За границу.  Слово, звучащее как приговор.  За границу – это туда, где заканчивается знакомый мир, начинается чужая, враждебная земля.  Туда уезжали те, кто смог приспособиться,  кто понял новые правила игры.  А он, Седой,  остался здесь, в прошлом,  как осколок разбитой эпохи.
  Деньги, выданные на проезд,  закончились быстро.  Жить было негде, есть нечего.  Седой бродил по улицам,  как тень,  питаясь объедками из помоек и ночуя на вокзалах.  Свобода оказалась клеткой,  только клеткой без стен,  без решеток,  но от этого не менее тесной и душной.

  Он пытался заговорить с людьми,  спросить совета,  помощи.  Но в ответ видел лишь равнодушные взгляды,  презрительные ухмылки,  а то и прямую агрессию.  Мир стал жестким,  бесчеловечным,  где каждый сам за себя,  и никто не хочет знать о проблемах другого.
  Однажды,  в сквере,  к нему подошел молодой парень,  одетый в дорогую куртку и модные джинсы.  Парень оглядел Седого с брезгливостью,  словно тот был грязным пятном на чистом тротуаре.
–  Мужик,  дай закурить, –  бросил парень,  не глядя в глаза.
Седой достал из кармана  поломанную пачку "Беломора",  единственное,  что у него осталось от прошлой жизни.  Протянул парню.
Парень поморщился.
–  Хренасе,  дичь какая…  У тебя нормальных нет?
Седой молча покачал головой.
Парень выхватил пачку,  вытряхнул на землю,  растоптал ногой.
–  Нищеброд,  –  плюнул он и ушел,  не оглядываясь.
Седой смотрел ему вслед,  не понимая,  что происходит.  За что?  Почему такое презрение?  Почему такая жестокость?  В его мире,  даже среди волков,  были свои понятия,  свои границы.  Такого хамства,  такого беспредела  он не помнил даже в самые лихие времена.
  Случайно,  на вокзале,  Седой встретил старого знакомого.  Кривого.  Кривой был когда-то мелкой шестеркой в их бригаде,  но даже тогда отличался умом и хитростью.  Сейчас Кривой был одет с иголочки,  ездил на дорогой иномарке,  и держался с видом человека,  познавшего жизнь.
  Кривой узнал Седого не сразу.  Прищурился,  вглядываясь в его изможденное лицо.  А потом  широко улыбнулся,  хлопнул по плечу.
–  Седой!  Сколько лет,  сколько зим!  Вышел,  что ли?
–  Вышел,  –  буркнул Седой,  не разделяя радости встречи.

–  Ну,  молодец!  Зря ты там сидел.  Сейчас времена другие.  На воле  гораздо интереснее.
  Кривой затащил Седого в ближайшее кафе,  заказал еды и выпивки.  Расспрашивал о тюрьме,  о старых друзьях,  о делах давно минувших дней.  Седой отвечал односложно,  нехотя,  чувствуя  неловкость и отчуждение.
–  Ты чего такой кислый?  –  спросил Кривой,  наблюдая за его угрюмым видом.  –  Радоваться надо!  Свобода!  Дыши полной грудью!
–  Чем дышать?  –  хмыкнул Седой.  –  Где она,  свобода-то?  Кругом  одна клетка,  только решетки не видно.
Кривой усмехнулся.
–  Ты,  старик,  отстал от жизни.  Клеток больше нет.  Сейчас  другие правила.  Кто успел – тот и съел.  Волк волком,  конечно,  но волк  современный,  цивилизованный.
–  Волк  цивилизованный?  –  переспросил Седой,  не понимая.  –  Это как?
–  А вот так,  –  Кривой  щелкнул пальцами.  –  Человек человеку  не волк.  Человек человеку…  партнёр!
Кривой  вытянул губы трубочкой,  изображая звук поцелуя.
–  Партнёр,  Седой!  Понимаешь?   И не человеку,  а такому же точно  партнёру.  Как будто  зеркало перед собой ставишь.  И  что там видишь?  Пустоту.  Ничего.  Партнёра…
Кривой  засмеялся,  довольный своей остроумной  формулировкой.  Седой  смотрел на него  с недоумением.  Слова Кривого  звучали  как  бессвязный набор звуков,  как  шифр,  который он не мог разгадать.
–  Ты  что мелешь?  –  спросил Седой,  морща лоб.  – Какие  волки  цивилизованные?  Говори  по-человечески.
–  По-человечески  не получится,  Седой,  –  Кривой  покачал головой.  –  Человеческого  здесь  мало осталось.  Здесь  теперь  законы  джунглей,  только  джунгли  бетонные.  И  волк  здесь  не  тот,  что  ты  помнишь.  Волк  здесь  –  это  тот,  кто  быстрее  схватит,  кто  громче  зарычит,  кто  круче  и  жесточе.  А  понятия…  понятия  –  это  для  таких как ты,  Понял?
  Седой  молчал,  переваривая  слова  Кривого.  В  его  голове  все  перепуталось,  мир  перевернулся  с  ног  на  голову.  Он  чувствовал  себя  старым  псом,  которого  выгнали  из  дома  и  забыли  научить  новым  командам.
  Кривой  предложил  Седому  работу.  Не  то  чтобы  работу,  так,  подработку.  Охранять  склад,  следить  за  порядком,  "чтобы  всякая  шваль  не  лезла".  Платить  обещал  не  богато,  но  на  хлеб  с  маслом  хватит.
  Седой  согласился.  Деваться  было  некуда.  Склад  оказался  заброшенным  ангаром  на  окраине  города,  забитым  какими-то  ящиками  и  коробками.  Охранять  там,  казалось,  было  нечего.  Но  Кривой  настоял.  "Для  виду,  Седой.  Для  виду.  Чтобы  не  расслаблялись".
  Первые  дни  шли  спокойно.  Седой  сидел  в  сторожке,  чифирил,  курил  свой  "Беломор",  вспоминал  прошлое.  Иногда  заходил  Кривой,  привозил  еду,  интересовался  делами.  Дела  были  никакие.  Склад  стоял  пустой,  тишина  и  благодать.
  Но  однажды  ночью  что-то  произошло.  Седой  проснулся  от  шума  моторов  и  криков.  Выглянул  в  окно  сторожки  и  увидел  толпу  людей,  окруживших  ангар.  Люди  были  в  масках,  с  оружием  в  руках.  Начался  штурм.
  Седой  опешил.  Что  делать?  Кривой  не  предупреждал  ни  о  чем  подобном.  Охранять  склад  от  "швали"  –  это  одно,  а  отбиваться  от  вооруженной  банды  –  совсем  другое.  Силы  были  явно  неравны.
  Но  инстинкт  уголовника,  закаленный  годами  тюремной  жизни,  заставил  Седого  действовать.  Он  схватил  старую  берданку,  которая  валялась  в  сторожке  для  виду,  и  выскочил  на  улицу.  Крики  и  выстрелы  стали  громче.  Люди  в  масках  ломали  ворота  ангара,  лезли  через  забор.
  Седой  выстрелил  в  воздух.  Для  острастки.  Чтобы  показать,  что  склад  охраняется,  что  здесь  не  так  просто  взять  голыми  руками.  Но  это  не  помогло.  Люди  в  масках  даже  не  дрогнули.  Они  продолжали  штурм,  отвечая  огнем  из  автоматов.

  Седой  понял,  что  попал  в  переплет.  Воевать  в  одиночку  против  целой  банды  –  самоубийство.  Но  отступать  –  значило  предать  свои  понятия,  показать  слабость,  дать  себя  унизить.  Выбор  был  невелик.
  Он  спрятался  за  угол  сторожки  и  открыл  ответный  огонь  из  берданки.  Старая  рухлядь  стреляла  криво  и  медленно,  но  хоть  что-то.  Несколько  раз  ему  удалось  попасть  в  цель.  Пару  людей  в  масках  упали  на  землю,  закричали.  Но  остальные  продолжали  наступать,  не  обращая  внимания  на  потери.
  Вскоре  ворота  ангара  были  сломаны.  Люди  в  масках  ворвались  внутрь.  Седой  остался  один  на  один  с  врагом,  как  волк,  окруженный  стаей  гиен.  Силы  были  неравны.  Исход  был  предрешен.
  Седого  схватили  быстро  и  жестко.  Сбили  с  ног,  избили,  связали  руки  за  спиной.  Тащили  по  земле,  как  мешок  с  дерьмом.  В  голове  пульсировала  боль,  кровь  текла  по  лицу.  Он  не  сопротивлялся.  Сопротивление  было  бессмысленно.
  Его  затащили  внутрь  ангара.  Там  уже  хозяйничали  люди  в  масках.  Переворачивали  ящики,  выносили  коробки,  грузили  в  грузовики,  подъехавшие  к  воротам.  Все  делалось  быстро,  четко,  слаженно,  словно  отработанная  операция.
  Седого  поставили  на  колени  перед  высоким  человеком  в  кожаной  куртке,  без  маски.  Лицо  человека  было  знакомым.  Кривой.  Это  был  Кривой,  его  "друг"  и  благодетель.
–  Ну  что,  старик?  –  усмехнулся  Кривой,  глядя  на  Седого  сверху  вниз.  –  Навоевался?  Показал  геройство?  Молодец.  Только  зря  старался.
–  Ты…  –  прохрипел  Седой,  сплевывая  кровь.  –  Ты  меня  подставил?
–  Подставил?  –  Кривой  засмеялся.  –  Нет,  Седой.  Я  тебя  просто  использовал.  Как  отработанный  материал.  Ты  мне  был  нужен  как  пугало,  чтобы  отвлечь  внимание.  Пока  ты  тут  геройствовал,  мы  спокойно  работали.  Спасибо  тебе  за  это.

–  За  что  спасибо?  –  Седой  смотрел  на  Кривого  с  ненавистью.  –  За  то,  что  я  тебе  жизнь  отдал?
–  Жизнь?  –  Кривой  пожал  плечами.  –  Какая  жизнь?  Твоя  жизнь  ничего  не  стоит,  старик.  Ты  отработанный  материал,  как  я  уже  сказал.  Зачем  тебе  жить?  Чтобы  по  помойкам  рыться?  Чтобы  людей  пугать  своим  видом?  Нет,  Седой.  Твое  время  прошло.  Ты  умер  еще  двадцать  лет  назад,  когда  сел  в  тюрьму.  А  сейчас  –  просто  доживаешь.  И  скоро  доживешь  окончательно.
Кривой  кивнул  людям  в  масках.  Те  подхватили  Седого  под  руки  и  потащили  к  выходу.  Седой  понял,  что  это  конец.  Конечная  станция.  Билет  в  один  конец.  Обратного  пути  нет.
  Его  вывезли  за  город,  в  лес.  Вытащили  из  машины,  бросили  на  землю.  Люди  в  масках  окружили  его  молча,  как  волки,  готовые  растерзать  добычу.  Кривой  стоял  в  стороне,  наблюдая  за  происходящим  с  циничным  интересом.
–  Ну  что,  старик?  –  спросил  Кривой,  подходя  ближе.  –  Есть  последнее  желание?  Может,  покурить  хочешь?  Или  слово  какое  сказать  на  прощание?
  Седой  смотрел  на  него  спокойно,  без  страха,  без  ненависти.  В  глазах  читалась  лишь  усталость  и  разочарование.  Он  понял,  что  мир,  в  котором  он  жил,  мир  понятий  и  правил,  мир  волков  и  людей,  умер  окончательно.  На  его  месте  вырос  новый  мир,  мир  пустоты  и  бессмыслицы,  где  человек  человеку  –  ничто,  пыль  под  ногами,  отработанный  материал.
–  Желание  у  меня  одно,  –  сказал  Седой  тихо,  но  твердо.  –  Чтобы  вы  все  сдохли.  Такие,  как  ты.  И  те,  кто  за  тобой  стоит.  Чтобы  это  гнилье  вымерло,  как  чума.  Чтобы  земля  очистилась  от  вас.
Кривой  нахмурился.  Улыбка  исчезла  с  его  лица.
–  Слишком  много  хочешь,  старик,  –  проворчал  он.  –  Земля  не  очистится.  Такие,  как  мы,  всегда  будут.  А  такие,  как  ты,  –  исчезнут.  Это  закон  жизни.  Закон  джунглей…

Кривой  кивнул  людям  в  масках.  Раздался  короткий  выстрел.  Седой  упал  на  землю,  не  издав  ни  звука.  Кровь  растекалась  по  жухлой  траве,  впитываясь  в  землю.  Жизнь  ушла  из  его  тела  быстро  и  бесследно,  как  дым  от  костра,  развеянный  ветром.
 Кривой  смотрел  на  лежащее  тело  Седого  с  равнодушием.  Ни  сожаления,  ни  раскаяния  он  не  чувствовал.  Только  легкое  раздражение  от  того,  что  пришлось  возиться  с  этим  стариком.  Отработанный  материал.  Мусор.  Зачем  было  тратить  на  него  время  и  патроны?
–  Закопать  его  здесь,  –  бросил  Кривой  людям  в  масках.  –  И  забудьте  о  нем.  Как  будто  его  и  не  было.
  Люди  в  масках  молча  кивнули.  Схватили  тело  Седого  и  потащили  в  чащу  леса.  Кривой  вернулся  к  машине,  сел  в  салон,  закурил  дорогую  сигарету.  Мир  вокруг  был  жесток  и  бесчеловечен,  но  Кривой  чувствовал  себя  в  нем  как  рыба  в  воде.  Он  понял  правила  игры,  принял  их  и  научился  побеждать.
  Новый мир,  –  подумал  Кривой,  выдыхая  дым.  Мир  пустоты,  мир  бессмыслицы,  мир,  где  нет  места  для  старых  понятий  и  ценностей.  Мир,  где  человек  человеку  –  ничто.  И  этот  мир  принадлежит  ему,  Кривому,  и  таким,  как  он.  А  Седые  –  пусть  остаются  в  прошлом,  в  земле,  в  забвении.  Их  время  прошло.  Его время  наступило.  И  оно  будет  длиться  вечно.  Или  пока  не  придет  что-то  еще  более  пустое  и  бессмысленное.  Кто  знает?  Главное  –  быть  здесь  и  сейчас,  хватать  свое,  и  не  думать  о  последствиях.  И  не  оглядываться  назад.  Потому  что  там  –  пустота.  И  партнёры...