Смеется лето продолжение 9

Юрген ушел из дома рано и вернулся с молодым мужчиной, который был гладко побрит, белая рубашка блистала синевой, он начищенными туфлями мягко шагал по расстеленному на полу ковру и карими глазами рассматривал висевшие на стене картины, затем поправил хорошо уложенный темный прямой волос, который едва прикрывал высокий лоб. Тонкие бесформенные губы были в едва заметной улыбке, весь он был наутюженный и красивый. Такой мужчина — мечта любой красавицы.
— Андреас, что предпочитаете обедать? — спросил Юрген, словно это не приглашенный им гость, а сам пришел и некстати.
— Мне, пожалуй, воды, — проронил Андреас.






«Они оба еле терпят друг друга. Зачем тогда было его звать, да еще к обеду?» — размышляла Анна, их служанка. Она была очень молода и угловата, девочка, на ней форма была размера на два больше, и белый накрахмаленный фартук предательски торчал на хрупкой фигуре. Она открыла ключом дверь в комнату Эммы и пригласила ее к обеду.
Что за милость?! Меня даже к столу приглашают, словно я служанка или подопечная им. Не пойду! — твердо сказала Эмма.
- Идемте, Эмма, там гость, кажется, Ваш отец недоволен им, хотя ездил за ним сам, — жалобно сказала Аня. — Я не хочу потерять работу.
- Пойду, но если только Вы не хотите потерять работу. — сказала Эмма и, подойдя к Ане, поправила ей форму так, словно она ей впору, фартук загнула и подвязала сзади на большой бант, прокрутила ее и осталась довольна. Подвела к зеркалу и показала ей, как надо носить форму, думая: «Хорошо, она даже не поняла, что предупредила меня о госте. Может, это я от него беременна, хоть посмотрю на него, а может, узнаю».
- Эмма, спасибо, Вы всегда смеялись надо мной, а сейчас я потрясена, даже не верится, что это…
- Пошли, сколько же тебе лет?
Мне уже 17 вот будет, я к Вам служить пришла в 14 лет.







Эмма, когда увидела Андреаса, такого напыщенного пижона, не выдержала и засмеялась. Это было принято всеми, что она его узнала.
- Эмма, добрый день! Ты после болезни стала еще краше. На тебе та же кофта, когда мы последний раз виделись. Это говорит о том, что ты помнишь…
- Жаль Вас расстраивать, но я ничего не помню, а кофта мне эта нравится, только поэтому я ее надела.
- В тебе, Эмма, есть то, что я не знаю. Ты мне кажешься непрочитанной книжкой. Мне это нравится. Я бы хотел поговорить с тобой конфиденциально.
- Я люблю, когда книги читают вслух, — ответила Эмма, глянув на отца, который трогал рукой свои усы, прикрывая довольную улыбку. Она мыслила: «Ты напыщенный петух, всё тебе дается быстро и легко. Думаешь, если беременна, значит, ты повелитель. Ошибаешься, друг».
- Эмма-а, — смотря ей в глаза, протянул Андреас, — это касается только нас, я так мыслю.
- Папа, можно я пойду к себе? Я устала, папа.






Эмма, оставшись одна, разрыдалась. Это она первый раз дала волю слезам, которые градом катились с глаз. «Я как одиночная звезда в темноте ищу свое пространство. Всю душу потрясло, пролетело со свистом урагана неожиданная непонятная беременность. Я даже смутно не могу понять, как вышла эта драма. Надругались надо мной?! Может, это правда, что Андреас. Папа всё помнит, понимает и то не может ничего сообразить… А может, всё же понял, ведь не даром он пригласил Андреаса. Кто мне он? Друг? А может, муж, и когда я заболела, он бросил меня. Нет, не похоже. Аня сказала, что это гость нежеланный. Но что мне делать? Я ничего не помню, они мне ничего не рассказывают», — измученная своими же мыслями Эмма незаметно для себя уснула.






Когда проснулась, она невольно рукой провела по постели, словно кто-то должен лежать с ней рядом, и она всеми фибрами души это почувствовала. «Значит, это муж, значит, Андреас. Значит, он приходил ко мне в палату, и вот почему я беременна! Вот и срослось. Надо взять фотографии и посмотреть, ведь должна была свадьба, как без свадьбы, отец меня любит, и он сделал свадьбу, и свадьбу шикарную».
Главврач спустя неделю собрал сотрудников и объявил, что виновника этого инцидента нашли, это оказался жених Эммы, и скоро всех пригласят на свадьбу.


6.


Эмма смотрела семейные альбомы вместе с отцом, он мило смотрел на фотографии и рассказывал Эмме, какие эпизоды запечатлены на этих фотографиях, на некоторых останавливался и, глядя на Эмму, спрашивал:
— Ты помнишь? Ты должна помнить, это же ты в первый раз прочла слово «папа», ты так интересно это прочла, что я несколько раз просил повторить, а ты обняла меня за шею и, крепко держа, гордо говорила: «Папа», а вот ты с Альфредом в парке. Он всегда, взяв тебя за ручку, повторял: «Я твой старший брат и буду всегда тебя защищать!» Какое было время, ведь я гордился вами, а теперь вы выросли, и каждый пошел по своей стези. Я долго думал над этим, и знаешь, Эмма, до конца я еще не готов всё принять, но решил понять сына, который меня во многом не хотел слушать, он сильно самостоятельный был с детства, он меня не понимал и не хотел понимать, — вздохнув, отец поправил себя: — Скорее не так, я его не воспринимал как самостоятельного человека, хотел подчинить своей воле. Теперь ты. Я всё делал, чтобы уберечь тебя от неправильных поступков. Я давал тебе книги, в которых писалось, как должна… Нет, Эмма, я… Я, слышишь, Эмма, опять «я», нет, мы поговорим позже, я говорил уже и повторю, до конца я еще не решил. Но еще скажу, подумай свои отношения с Андреасом. Он из интеллигентной семьи, семья тебя уже считала невестой Андреаса. Нужно назначить день свадьбы. Нельзя рожать без мужа!







Ребенок ни в чем не повинен, но он будет рожден внебрачный, и ты не в силе будешь всем объяснять или не в твоей силе, скажем, закрыть всем рот, а страдать будет ребенок. Подумай, девочка моя. Обеспечь мою старость тихим причалом. Нельзя думать только о себе. Семья — крепость. Если крепость даст трещину и будет тонуть, многие придут глазеть, а будут и такие, которые помогут глубже утонуть. Не дай бог впустить раздор в семье и потеряться, разбежаться. Была семья — и нет семьи. Тяжело это, Эмма. А с Альфредом будешь разговаривать, скажи ему, что я простил ему. Ах, опять не так? Скажи: «Я прошу прощения за непонимание его». Пусть, дочь, едет твой брат домой.
— Папа, мы столько принесли тебе страданий, ты нас прости. Но всё же ты сам должен, нет, не должен, если ты хочешь, я сейчас наберу его номер, и мы по скайпу вместе поговорим.
- Нет, дочь, я не готов, - вставая и ложа на журнальный столик альбом, Юрген ушел.







Эмма подошла к альбому, положила на них руку и ничего теплого не почувствовала, скорее, от них шел холодок. Она села в кресло и начала рассуждать: «Отец с такой тоской посмотрел на меня, когда закрыл альбом. Он сердцем осязал, что мне это чуждо, что мне делать, если я стараюсь, но не в силах хотя бы за что зацепиться, чтобы мой взгляд увидел мне дорогое место, хотя бы знакомое лицо. Но нет, всё забыла, я даже себя не узнаю. Отец говорит, что у меня такие же карие задорные глаза, как в детстве, он думал, что со временем они поменяют цвет? Так как у нас голубые глаза? А вот прадед был с карими глазами. Он говорит, что я стала меньше ростом, я с ним согласна, так как вещи мне нравятся, видимо, я с удовольствием их носила, но они не по моей фигуре, некоторые длинные, значит, я правда уменьшилась в росте. Я беременна, по всей вероятности, фигура меняется. На фотографии у меня нос совсем другой, и куда делись веснушки?! Но в основном я узнаю себя, всё же это беременность так изменила меня. Думаю, всё же придет ко мне память. Рожу и пойду к психологу. Папа тоже говорит, что нужен психолог».


7.


Юрген сердцем чувствовал, что промедление свадьбы — это катастрофа. Он видел, что Эмма не думает о последствиях, не воспринимает обстановку реально, как вовремя не посаженный цветок, она может в потоке жизни завянуть. Он воспринимал это как синдром болезни. Он понял, что ей не надо давать много думать, надо действовать без промедления. Да, после болезни она стала другая, нужно проконсультироваться у лечащего врача, а может, и у психолога.






В это время Миша раскрыл деятельность банды наркоманов, которая длительное время занималась незаконным оборотом наркотиков. В ходе расследования выявлено более 12 преступлений. Лидер банды находился в городе, было выявлено его место нахождения и передано в областное управление полиции. На задержание которого также были включены Миша и Боря. В засаде сидели трое суток.
— Боря, вот тебя пришли задерживать, твои действия?! — провертывая в голове свои мысли, поинтересовался Миша у Бори.
Я лидер, так?! Я прорвался в лидеры, это говорит, что далеко неглупый человек. Тогда почему я должен ждать гостей, где, по всей вероятности, знает хотя бы один человек.
— Боря, за что я тебя уважаю, ты мыслишь правильно, но включаешь голову, когда тебя об этом просят.
— Миша, а ты меня спрашивай не через три дня и не будешь торчать, прости, шеф…
— У него, по крайней мере, квартиры три есть, — продолжал в том же тоне Миша, не обращая внимание на высказывание Бори.
— И скажу тебе, что не обязательно в городе.
— Может и в другом месте, но в городе легче быть невидимкой. В селе все на виду. Один ноль, ты прав, шеф.
— Не я размышляю. Что делать будем? Только не говори, что пусть думают управленцы. Это нам нужно.
- Как ни странно, но ты прав.
- Подозрительно ты всё время соглашаешься. У тебя свои планы, может, расскажешь? Не волнуйся, голову даю на отсечение, никому ни-ни, — схватив Борю за шею и прислонив его на свои колени, шутил Миша.
- Скажу только отпусти. Накопил силы и радуешься. Нельзя с подчиненными так, нарочно отталкиваясь от Миши, смеялся Боря.
- Ну вот, хотя размялись, а то сидим здесь на лавочке, так и застынем.
- Правильно, пойдем пройдемся по аллее. Если за нами следят, скажут, что мы не похожи на сыщиков. Если здесь никого нет, тоже промяться и порассуждать неплохо.
- Умный у меня напарник, но всегда подчеркивает, что я старше по званию.
- Нет, Миша, нет. Знаешь, меня всё смущает сторожка на том месте, где произошло преступление, — Боре трудно было говорить, он подбирал слова, чтобы не произнести имя жены Миши.
- Чем оно тебя смущает и почему именно сейчас ты об этом говоришь?
- Не знаю, но мне просто хочется туда, там какая-то тайна. Место там такое тихое, незаметное, а уж укрыться лучше и не придумаешь. Он же не знает, что...
- Почему именно оно?
- Чуйка!
- А поехали.










Они сели в машину «Volkswagen Passat» черного цвета, оставленную в другом дворе, Миша тут же позвонил в областное управление полиции и сообщил, что они направляются в сторожку. Начальник управления был удивлен, но оперативную группу организовал, и она должна была прибыть на место раньше их, но, подъехав к месту, Миша понял, что они задерживаются, и позвонил опять в управление, сообщив, что они на месте и идут к сторожке. Остановив машину в подлеске, Боря закрывал машину, а Миша вышел на тропинку. «Да, глухое место, но чистый свежий воздух дурманит», — медленно шагая, думал Миша. Уже конец ноября, но дождей не было, и было сухо, тихо, только под ногами шелестела сброшенная листва деревьев и кустарников. Вдруг Миша четко услышал голос Нины: «Миша, подними меня». Он нагнулся и, не веря, что Нины нет, в оцепенении щупал листву, в этот миг пролетела пуля. Из-под леска выскочил Боря. Увидев Мишу, спросил: «Ты слышал?!» — Слышал, я голос Нины слышал, знаешь, одиночество, тоска давит меня, — произнес Миша.
- Ми-ша-а, Михаил, — глубоко вздохнул Боря, — мы найдем ее, не надо отчаиваться! Давай вперед, что-то мне подсказывает, выстрел был по нашу душу.










Группа захвата подъехала в тот момент, когда Миша и Боря подбирались к сторожке под шквальным огнем. Бандиты видели, что их всего двое и, кроме пистолетов, у них никакого оружия нет. Они вышли на крыльцо и, показывая свое превосходство, кричали:
- Э-э-э, зверюшки, зайчики, а ну давайте бегите, а мы по вам как по мишеням будем стрелять. Или давайте поиграем в охотников, вы прячьтесь, а мы вас искать будем, как найдем, примем решение, что с вами делать! Ха-ха-ха. Что думали, мы хитрые, схватим лохов, а стали сами жертвами. Да не бойтесь вы так, мы с вами просто поиграемся.
Пока они были в азарте игры, а Миша с Борей подыгрывали им, группа захвата окружила сторожку и, прихватив троих игроков, зашли в сторожку, где двое собирали наркотики и слаживали в сумки, две сумки, довольно плотно набитые купюрами денег, стояли у их ног. Автоматы непредусмотренно лежали на другом краю стола.






Один из них мгновенно подскочил к автомату, но пуля быстрее долетела, и он схватился за руку и заскрипел зубами.
Выводя их во двор к машине, к Мише и Боре подошел старший и, пожав им руки, сказал:
- Вы, ребята, молодцы, с голыми руками... Нет, не так. Храбрые вы, и ваш неординарный поступок — пример для подражания, я обязательно доложу. Спасибо вам. Ну я восхищен вами!
- Боря, что-то у меня ноги подкашиваются, голова гудит, и по руке какая-то теплая жидкость идет. Постой я... — медленно говорил Миша, что не свойственно ему.


8.



Странные и сумрачные лики реют над головой Миши. Смутное холодное видение плывет перед глазами. Он закрыл глаза и услышал голос Дениса:
— Рая, мне кажется, он пришел в себя.
— Миша, братик, родной, слава богу. Я так молилась, я так просила Бога, чтобы ты не умирал, ты нас всех так напугал, — причитала Рая.
— Где я? Чего причитаете возле меня?
— Братик, ты в больнице. Врачи колдовали над тобой неделю.
— Рая, я не понял, это сон, ты мне снишься? — сказал Миша и хотел привстать, но все вокруг закружилось, и он опять провалился во тьму, слабо слыша голос сестры, которая в панике звала врачей.
Когда он опять пришел в сознание, перед ним возник образ Нины, он потянулся руками к ней и услышал голос Бориса:
— Узнаю друга, не успел открыть глаза и сразу к женщине.


продолжение следует