Попутчица

         Я вбежала в вагон, ещё не успокоившись от волнения: «Успею ли?» Успела, почти упала на скамью, расслабила шарф на шее. Электричка уже летела через заснеженный сосновый бор. Наконец, я огляделась. Вагон почти пустой: будний день, полдень. Кому время путешествовать?.. Напротив женщина в красивой шубе, в слегка затемнённых очках. Посмотрела на меня как-то особенно пристально, сняла меховую шапку. Я ойкнула.
         — Ой, здравствуйте. С Новым годом!
         — Добрый день. И Вас с праздником. Мы где-то встречались?
         — Да, бывало. В Департаменте культуры, на поэтических праздниках…
         — А… да. Вы писатель.  А я…
         — Кто же Вас не знает?! Вы народная артистка, звезда!
         — Ну, да, звезда местного значения. Спасибо за комплимент. Бываете в театре?
         — Регулярно. Весь репертуар посмотрела.
         — И что скажете?
         — Актёры прекрасные, а спектакли…  Простите, не могу принимать изуродованную классику. Авторы пьес не могут возразить из могил, предъявить авторские права… не сердитесь.
         — Понятно. Сердиться не на что – спасибо за правду. Я артистка, бывает, возражаю, но… Обязана подчиняться в`идению режиссёра. Что делать, без театра мне не жить.
         Мы замолчали. Мне было неловко, в мыслях ругала себя за своё правдорубство. Изредка взглядывала я в красивое с тонкими чертами лицо, на изящные руки с прекрасным маникюром, на элегантный светло-голубой свитер, проглядывающий из расстёгнутой шубы. Сколько ей лет? Со времени появления на нашей сцене прошло не менее полувека, значит… А сколько сыграно разных ролей, прожито необыкновенных судеб! Но сейчас это лицо спокойное, несколько отрешённое от действительности. О чём она думает? Может быть, отблеск новой роли я увидела в её потупленных глазах? Или она отдыхает от всего, даже от мыслей о театре? Ей нужен покой… Но Аланова вдруг глубоко вздохнула и посмотрела мне в глаза. Я смущённо улыбнулась, решилась спросить:
         — Вы служите в нашем театре давно. Не поменяли сцену. Я Вам за это благодарна. Простите, а как Вы стали актрисой?
         — В общем, как многие. Школьницей занималась в театральной студии Дворца пионеров, окончила Ярославское театральное училище, вернулась на сцену родного города…
         Она посмотрела в окно. Я – тоже, проследив за её взглядом. Зимний день медленно разгорался, светлел. Сосновый бор взобрался на холм, потом побежал вниз и неожиданно кончился: остался позади летящего поезда. Заснеженное поле развернулось свадебной скатертью непогрешимой чистоты… Зима в этом году была настоящей, нашей Российской…
         — Но что Вас побудило, что позвало в профессию? – не могла унять я свой писательский пыл.
Дарья Аланова удивлённо вскинула брови, снова вздохнула и, улыбнувшись, начала свой рассказ:
         — Представьте себе: вьюжный, морозный февраль, пустой дневной город – люди на работе или прячутся от непогоды в домах, но две девочки, как два встрёпанных воробышка, вышли за ворота дома немного погулять. Тут же замёрзнув, наглотавшись пронзительного ветра, решают идти домой, но из пурги, из снежного клуба появляется фигура женщины. Она зорко выхватывает из снежного вихря хрупкие детские фигурки, подходит близко.
         —  Девочки, вот вам листочки, здесь написано, что будет идти в театре, вы раздавайте прохожим, а я вас в воскресенье бесплатно пропущу на спектакль.– Увидев  колебания на детских посинелых физиономиях, добавила, – сказка будет «Аленький цветочек»! Приходите в двенадцать часов. – И сунула нам в руки пачку листовок.
         Конечно, мы начали работу, но пешеходов было так мало! Моя подружка сунула мне свою часть листков и побежала домой, а я продолжала ходить по улице, выискивая редких прохожих и поглядывая на театр. А он вот, совсем рядом, только дорогу перейти и дойти до угла! Так хотелось заглянуть внутрь неведомого храма! Но, главное, сказка «Аленький цветочек»! Я так её любила, знала почти наизусть с папиных слов! Он и меня называл: «Мой аленький цветочек».
         Стало темнеть. Оставалось три листочка. Один удалось вручить тётеньке с кошёлкой, другой прикнопила к деревянным воротам, благо, там осталось три кнопки от былых объявлений. А один листок, по праву, взяла себе.
          Домой явилась еле живая. Мама ахнула, она думала, я у подруги дома. Но я, рассказав всю историю и предъявив репертуарный листок, без разговоров залезла в горячую ванну, выпила чай с малиновым вареньем.
          В воскресенье, надев под плюшевое пальто нарядное платье, я пришла к дверям театра.
          — Какие листочки? Не знаю я никаких девочек! Иди детка, без билета не впущу!
         Наверное, это была другая женщина, но весь свет стал злым и несправедливым. Я шла по улице и ревела в голос. Прохожие пытались со мной заговорить, но я раздражённо дёргала плечами, вырывалась и шла дальше.
Мама всё поняла сразу. Она прижала меня к себе и тихо, спокойно заговорила:
          —  Доченька, это очень обидно, когда обманывают, не оплачивают работу, но так бывает. Главное, у тебя есть родные: мама, папа, они тебя никогда не обидят. Смотри, вот твой листочек. Что здесь написано? В следующее воскресенье снова этот же спектакль. И как раз в твой день рождения! Я куплю билеты, и мы пойдём в театр. Ты войдёшь гордо, по праву займёшь своё место.
Так и случилось. Этот мамин подарок я помню всю жизнь. Билеты были куплены заранее, и я несколько дней подходила к тумбочке и разглядывала их. В свои почти пять лет  я умела читать. Там было непонятное, но такое красивое слово «бельэтаж». Потом я сидела в первом ряду на прекрасном балкончике, вдыхала необыкновенный аромат театра, смотрела в оркестровую яму, откуда доносились нестройные, таинственные  звуки инструментов, а потом раздвинулся занавес, и яркие феерические краски замерцали в свете софитов.
          С тех пор я полюбила театр: его атмосферу, его условности, его правду и ложь. Я стала служить ему, но это уже другая история. И с тех же пор я поняла, что ничего в жизни не достаётся бесплатно.
Мы ещё поговорили о спектаклях, о целях поездки. Я рассказала о своей тёте Соне, приболевшей в одиночестве. Она – о закрытом на зиму бабушкином доме…
         — Всё-таки, приходите в театр, у нас новый молодой режиссёр. А вдруг…
— Спасибо,– сказала я на жестковатом торможении остановившегося поезда. – А можно я где-нибудь в произведении отображу Ваш рассказ? Не предъявите авторские права?
         Она оценила шутку, легко засмеялась.
         — Берите, дарю!
Мороз немного ослаб. Районный центр знакомо  распростёр свои улицы. Мы попрощались и разошлись в разные стороны. Мне идти минут двадцать по заснеженной дороге. Прилетел досужий ветерок, начал целовать в приоткрытую от заботливого шарфа шею, пришлось остановиться и, стирая эти ледяные поцелуи, укутаться в мягкую пуховую негу. Небо нахмурилось, и скоро полетели, всё густеющие, рои снежинок. Я шла, и думала о том, что в театры зрители всё-таки приходят, правда, не на лучшие вкусы он ориентируется в последнее время, совсем не на лучшие… Скорее наоборот, классику подгоняют под запросы публики, ищущей развлечений, иностранные комедии не стесняются пошлых положений и текстов… Театры! А литература? Сегодня книга, отражающая реальную жизнь, ушла из жизни простого человека из народа. И вообще, читают только некоторые интеллигенты, да любители развлекательного чтения: гламурных, фантастических, мистических произведений.  И снова вставал вопрос: а надо ли писать? Для кого?!.
         А потом подумалось, что вот, получила я прекрасный подарок: общение с человеком, озарённым талантом, служащим призванию. Надо и мне продолжать своё дело, надо писать, потому что это – возможность оставить в памяти читателей наше время и  таких людей, как моя любимая актриса.