Перед рассветом

   В тот день в зале царила полная тишина. Окна были плотно закрыты – она не любила холода и сквозняков, хотя, лету предпочитала – зиму – снежную, морозную. Кто – она? Не знаю… Та, которую никогда не видели, ничего о ней не знали, но верили что она есть, или, во всяком случае – была. Вот она сейчас выйдет – спустится по широкой лестнице в длинном коленкоровом платье…
   Нет… Не то… Не так… Всё было иначе. Изысканно и волнительно. Народу было больше чем достаточно. Кто она, эта разношёрстная публика? А, какая-то банда трансильванцев, любителей поесть и выпить за чужой счёт, посудачить о вещах, не имеющих никакого смысла. Вон там, в том ряду, в конце, старичок. Он явно не из этой публики. Вон, как притаился, и ждёт. Чего? Дармовой лапши? – так её явно не подадут. Её? – и её он не увидит. А чего он ждёт? А это кто? Молоденькая нимфетка. Его внучка? Она-то понятно, что тут забыла. Ищет кавалера, с которым проведёт остаток ночи, а на рассвете примет яд. Просто от того, что он женат. А она так мечтала вырваться из того капкана, в котором пребывала с детства. Старичок, видимо каждую ночь приходил в её спальню, и просил невозможного, что она берегла для того, ради которого сегодня пойдёт на смерть. А, какая ерунда – взять и выпить горькой отравы, уснуть, и… встретить его на небесах, в раю. Или во сне. А если будут показывать кошмары… А вон та богатая синьора – танцует одна, но зато с двумя подбородками. Она так же не вписывается в эту компанию. Как и тот молодой повеса. Куда он там смотрит? У него явно назначена встреча с палачом, которая состоится сегодня в полночь. Что он интересно скажет ему? «Мсье, я молод и коварен, разбил столько женских сердечек, вы столько котлет не съели за всю свою жизнь, сколько я разбил нежных сердечек. Любовь я покупаю за пару фальшивых луидоров, которые до меня побывали в руках инквизиторов, таких, как вы, мсье…» Не отрубят же ему голову только за то, что он сказал правду. Причём, впервые в жизни. Это был своего рода его дебют. А я, кстати, его знаю. Как-то, в один сентябрьский вечер, он был на её балу, и, ушёл как раз вон с той девушкой, которая сегодня ночью примет смерть из-за такого пустяка, как любовь. Ах, вот зачем он здесь. Вот почему они затерялись в этой провонявшей чужими отбросами компании, рыскающей повсюду, как смерть во время чумы, ползающих, как тараканы в городской столовой на площади Мали. Да, я вспомнил их. Она дочь генерала в отставке. Не стану называть его имени, оно слишком известно, чтобы вновь произносить его. А он… Он нищий бродяга, который некогда имел титул и высокую должность, звался офицером и носил мундир, но всё потерял в одночасье, из-за чего бы, вы думали? Из-за молоденькой нимфетки, которая, чтобы избежать кары за потерю своего «сокровища» объявила свету, что это он украл у неё то, самое драгоценное, что она имела. Скажи мне, мой добрый друг, маменька, а что она имела? И я тебе отвечу: девственная плева в наш век уже не в моде. Дворец, построенный на чужой крови, воздвигнутый на костях их жертв, которые сами ложатся на плаху, чтобы вознести до незыблемых высот убийц, палачей, воров, растлителей, и посеять хаос, отринув Бога, ради поклонения грязной шайке браконьеров – вот, что сегодня в моде. А тот старик, как раз и есть этот палач, который выслеживает юную жертву, которую молодой повеса уведёт у него из-под носа, надругается над её невинностью, наобещает чёрт знает чего и выбросит, как мы выбрасываем обёртку от шоколада, или сам шоколад, когда пресыщаемся им. Нет, я ошибся: она не яд примет. Она примет пулю в сердце, а для начала уничтожит тех двоих, что как дикие шакалы притаились в засаде, чтобы, потом… наброситься на свою жертву. Нет, он ждёт не палача, он ждёт – расплаты. И старик знает это. Вон, как облизывается, хлопнув кальвадоса и зажрав его чёрной смолой, зная, что девять грамм свинца ждут и его… Всё, я заканчиваю – сейчас мой выход: я слышу её шаги, она идёт. Сегодня мы увидим её. А может, это буду только я, кто будет наслаждаться её красотой, нежностью, очарованием. Уйди печаль! Уйдите люди! Мне надо с нею побыть вдвоём!