de omnibus dubitandum 1. 159

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.159. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ ВРЕМЕНАМИ, КАЗАЛОСЬ, БЫЛ БЛИЗОК К ОСУЩЕСТВЛЕНИЮ…

    Характерно, что в «Повести о нашествии Едигея» взаимоотношения Орды и Руси выступают не в форме отношений государства-завоевателя и государства-побежденного, а в форме союзно-договорных связей между двумя самостоятельными политическими образованиями, причем главенствующую роль среди них, естественно, занимает Орда.

    Очевидно, как это было подмечено еще Л.В. Черепниным, «к подобной международной системе стремилась Русь после Куликовской битвы, и этот политический идеал временами, казалось, был близок к осуществлению» {Черепнин Л.В. Образование русского централизованного государства в ХІV-ХV веках: Очерки социально-экономической и политической истории Руси. — М., 1960. — С. 724}.

    Два крупных военных поражения Василия II — Белев 1437 г. и Суздаль 1445 г. — вынудили его принять татар на свою территорию. Однако московские великие князья совладали и с этой проблемной ситуацией, в дальнейшем превратив минусы в плюсы. Договорные грамоты сына и преемника Василия II Ивана III с его братьями — удельными князьями Борисом Васильевичем, князем волоцким (13 февраля 1473 г.) {ДДГ. — М.; Л„1950. — № 69. — С. 226, 231–232; 228}, и Андреем Васильевичем, князем углицким (14 сентября 1473 г.) {ДДГ. — М.; Л., 1950. — № 70. — С. 234, 238, 244, 249; 236, 240–241, 246}, говорят следующее:

    А царевича нам Даньяра [Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. — 4-е изд. — СПб, 1906: (Тип. главн. управл. уделов). — 215 с.], или хто по нем, на том месте ИНЫИ ЦАРЕВИЧ БУДЕТ (выделено мной. — Л.С.), и тобе его держати с нами с одного. А будет, брате, мне, великому князю, и моему сыну, великому князю, иного царевича отколе приняти в свою землю, своего деля дела, и хрестьянского для дела, и тебе и того держати с нами с одного {ДДГ. — М.; Л„1950. — № 69. — С. 226.177}.

    Эта цитата позволяет говорить о том, что к 1473 г. Иван III уже ожидал новых выездов татарской знати в Московское княжество. И это неудивительно — именно началом 1473 г. датируется изменение в формулировке пункта об отношениях с Ордой в договорных грамотах, когда термин «Орда» (в единственном числе) {См., в частности, грамоты, относящиеся к первому десятилетию правления Ивана III (1462–1472 гг.): ДДГ — М.; Л., 1950. — № 63. — С. 202–203, 205; № 64. — С. 209, 211; № 65. — С. 214; № 66. — С. 215; № 67. — 218, 220; Горский А.А. Москва… — С. 165}[Курат А.Н. Собрание сочинений. Книга 1. Ярлыки и битики ханов Золотой Орды, Крыма и Туркестана в архиве музея дворца Топкапы / Пер. с турецкого Р.Р. Галеева; редактор текстов на арабице М.Р. Исмагилова; отв. ред. Л.И. Шахин, И.М. Миргалеев. — Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2014. — 256 с.] заменяется термином во множественном числе — «Орды» [Лашков Ф.Ф. Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова в 1587–1588 гг.// ИТУАК. — 1891. — № 14. — С. 41–80].

    Видимо, это свидетельствовало об окончательном осознании Москвой того, что «Бог Орду переменил» — единого государства в прежнем виде уже не существует, начался новый период поздней Золотой Орды — конгломерата из нескольких орд-ханств. Большая Орда, признававшаяся до этого года сюзереном Москвы, была, согласно формулировкам грамот, приравнена к статусу других ханств {Горский А.А. Москва… С. 167}, в нее ПЕРЕСТАЛ РЕГУЛЯРНО ВЫПЛАЧИВАТЬСЯ "ВЫХОД" (выделено мной - Л.С)[Лашков Ф.Ф. Статейный список московского посланника в Крым Семена Безобразова в 1593 гг.// ИТУАК. — 1892.— № 15.— С. 70–94].

    Естественно, в Москве поняли, что эти изменения были ей выгодны.

    Московское руководство во главе с великим князем осознало, что прибытие Касима, Бердедата, Якуба не было исключительным событием.

    "Осторожно можно предположить, что представители этой военной знати (татарской - царевичи Касым, Якуб да Бердедат), осевшие при дворе московского князя, могли стать законодателями мод в процессе общей ориентализации русской военной традиции...".
      
    Сумнительно, очень сумнительно все это. Предположить то можно, но насколько это предположение, пусть даже и острожное, имеет под собой основу? Прежде всего - а где у нас твердые доказательства, что "дворы" оных царевичей носили к этому времени (2-я четверть XV в.) ярко выраженный "ориентальный" характер (в первую очередь - легкие стрелки с ориентацией не на "съемный", но на "лучный" "бой"), причем до такой степени, что могли послужить основой "моды" при дворе великого князя?

    Потом, хорошо, пускай даже так, но если есть такая вот "мода" при дворе великого князя, то почему эта "мода" непременно должна перекинуться на дворы удельных князей?

    Новая "мода" доказала несомненную эффективность на фоне дедовских и прадедовских методов и приемов? Не факт, ибо делать, по моему разумению, далеко идущие выводы относительно эффективности новой "моды" на примере одного сражения (это я про Русу в 1456 г. - уж очень оно специфично и нехарактерно) все таки несколько поспешно и преждевременно. Впрочем, и с самой несчастной битвой под Суздалем не все прозрачно - из летописных повестей о ней совсем не очевидно, что в битве татарские лучники показали свое преимущество над московскими копейщиками, а вот то, что казаки-татары оказались более дисциплинированы и тактически более грамотны - вот это как раз и несомненно.

    Дальше - вот, что ни говори, но складывается четкое впечатление в истории с Касымом, Якубом и Бердедатом мы видим московский проигрыш аналогичной литовской ситуации с Тохтамышем и его детьми. И если в Литве массовое (во всяком случае, как бы не побольше, чем в Москве) переселение казаков-татар (причем как будто Ворскла наглядно показала, что татаровя злыя лучше литовцев, русинов, поляков и всяких немцев бьются) не запустило процесс "ориентализации" русинов и литвинов, да и потом, когда большеордынские татары начали оседать в Литве, данный процесс тоже не пошел стремительными темпами (это при том, что Менгли-Гирей, задружившись с Иваном III, покою ВКЛ не давал и добирался со своими нукерами чуть ли не до самого Вильно).
      
    Наконец, Касиму дали удел на пограничье руско-казанском и ногайском - напрашивается, что и здесь мы видим старую добрую модель взаимоотношений руских князей со "своими погаными". Касим, отправленный в 1456 г. "на задворки" в Городец-Мещерский, да Якуб с Бердедатом (о которых сведений еще меньше) диктовали московскую военную моду. А вот беглые литовские сторонники Свидригайлы и Михайлушки, в немалых количествах обретавшиеся на Москве в воеводах да наместниках, выходит, никак не влияли.  И потом, если даже полагать, что "дворы" всех трех татарских царевичей (и прочих казаков-татар, понаехавших в Нерезиновую) были сплошь и рядом "ориентальными", то стоило ли самим московитам "ориентализироваться" - комбинируя (по литовскому образцу) действия "младшей чади" и казаков-татар с действиями "кованой рати", можно ведь было добиться лучших результатов, чем иначе, не так ли?

    «Орда изменилась», по воле Бога или людей. Столкнувшись с такого рода переменами, московские правители были вынуждены отклонить тактику агрессивного противостояния Джучидам. Начиная примерно с 1470-х гг. они отвечали на продолжающиеся политические неурядицы в Степи по-иному — предложением своей территории (сдача в аренду Сибири на 49 лет, за смешную цену – Л.С.) как безопасного и спокойного убежища.

    Основная часть ордынской эмиграции первой половины XV в. в Московское великое княжество была связана с именем бывшего сарайского хана Улуг-Мухаммеда. Данный период (приблизительно 1400–1473 гг.) можно обозначить как первый этап «сотрудничества» Москвы и Джучидов. Его характерной особенностью было то, что приезды и оседания Чингисидов были инициированы Ордой и юрты им либо не выделялись (как Тохтамышевичам), либо выделялись по требованию ордынского сюзерена как результат каких-либо «провинностей» московской стороны (как Касиму).

    Образованное в 1445 г. Касимовское ханство — первый московский татарский юрт — в это время, видимо, являлось зоной «двойной» юрисдикции (казанской и московской), с превалированием первой.

    Находясь на границе с Казанским ханством, оно, вероятно, занимало достаточно обширную «буферную» территорию между этими двумя государственными образованиями и имело весьма специфическое устройство, присущее фронтирным зонам {Подробнее о Касимовском ханстве см.: Исхаков Д.М. От средневековых татар к татарам нового времени. — Казань, 1998; Рахимзянов Б.Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. — Казань, 2009; Беляков А.В. Чингисиды в России Х;-Х;ІІ вв.: Просопографическое исследование. — Рязань, 2011}.

    Недобровольность создания со стороны Москвы и нахождение на пограничной территории, а не непосредственно в Московском княжестве вносили в его политическое существование ряд черт, нехарактерных для последующих внутренних юртов Московии. Однако, видимо, именно на его примере Москва апробировала свою стратегию по «встраиванию» ордынской эмиграции в структуру создававшегося Московского государства и общества.

    Место и роль Москвы в структуре позднезолотоордынского мира в период 1400–1473 гг. начали медленно претерпевать изменения. В начале века (история развивается по спирали, с интервалом в шестьсот лет – Л.С.) ее положение было однозначно подчиненным, и в силу этого никакой осознанной внешней политики она не имела. Решались конкретные задачи «здесь и сейчас», о глобальных перспективных целях речь даже не заходила. Однако к середине XV в. и особенно к его 70-м годам Москва уже стала играть свою роль на внешнеполитической сцене наследников Улуса Джучи, не без успеха пытаясь использовать внутренние неурядицы распавшейся империи в своих собственных интересах. Иногда это ей удавалось. Москва стала активно развивать этот успех начиная с 1470-х гг...