Васильковая любовь. Главы 4, 5

                Глава 4.

  За время, пока девушки обсуждали жизнь Ивана сидя на лавочке, и до того момента, когда они ушли с неё, Иван сделал несколько небольших дел. Он зашёл в продуктовый магазин, где купил горсть леденцов и пачку печенья, а в хозяйственном — полкило гвоздей, чтобы поправить штакетник на заборе. Затем заглянул на соседнюю улицу к бабе Шуре и забрал у неё литровую бутылку молока в оплату за пастьбу её коровы.
Все покупки Иван сложил в котомку, с которой не расставался весь день, и теперь приближался к своему дому, стоящему в дальнем конце центральной улицы.

  Живут они в этом доме вдвоём с матерью. Отец Ивана пропал без вести на войне, дедушка скончался от хворей в то же лихолетье, а бабушки не стало прошлой зимой.

  Поприветствовав пожилого соседа из дома через дорогу, который в этот момент подметал двор, Иван свернул к своей калитке. У калитки его уже поджидала их толстопузая, как бочонок, коза — животное упрямое и стервозное. Она почти не давала молока, козлятками хозяев не радовала, так как ни один местный козёл не желал ухаживать за ней, как бы его не тянули к ней за привязанную к рогам верёвку. К тому же она постоянно шкодила на соседских огородах, и мать Ивана собиралась этой осенью увести её в районный центр и продать, а на вырученные деньги прикупить одежды.

  Во двор она впускала Ивана только после того, как он угостит её чем-нибудь вкусненьким.

  Широко растопырив свои кривые от рождения ноги и дожёвывая капустный лист, свисающий из пасти, коза задумчиво смотрит на Ивана своими выпуклыми глазками.
Достав из кармана заранее припасённую печеньку из купленной в магазине пачки, Иван осторожно просовывает её козе через прорезь в калитке. Бросив не дожёванный лист и схватив угощение зубами, коза тут же резво ускакивает за стоящий неподалёку сарай.
Не вынимая руки из прорези, Иван нащупывает щеколду, поднимает её и входит во двор, громко хлопнув калиткой за собой.

  На звонкий стук металлической щеколды на крыльцо выходит мать Ивана — дородная женщина, возрастом ближе к шестидесяти (Ивана она родила поздно.) Внешне она очень похожа на свою мать, бабушку Ивана, но характером по строже, что неудивительно, ведь половину жизни проработала звеньевой на ферме.

  По громкому звуку калитки мать сразу поняла, что Иван вернулся с работы не в духе, но всё же на всякий случай спросила:
  — Как дела, сынок?
  — Нормально! — буркнул Иван.
  — А что такой хмурый?

  Иван снимает котомку и сердито отвечает:
  — Да эти… бездельницы-сороки! Прохода не дают по главной улице! Вот в следующий раз возьму кнут, и так их погоняю по селу, что только пыль за ними будет стелиться!

  — Ну-ну! — строго произнесла мать. — Разошёлся… Не надо, не злись на них. Они ведь почему тебя достают? — уже более мягким голосом продолжила она. — Да потому, что ты внимания на них не обращаешь. Вот им и обидно.
  — А с чего, скажи, я должен внимание на них обращать? — Иван упирает взгляд в мать и демонстрирует фигу: — Вот! Не дождутся!

  Мать демонстративно подбоченивается:
  — Ну да, конечно! Ты же всё любовь свою ждешь, в васильковом платье!
  Мать поднимает голову и смотрит в небо:
  — Ну, бабушка, ну и удружила ты мне со своими сказками!
  — А платье тут вовсе не причём! — вспылил Иван. — И это совсем не сказки!
  — Ты ещё меня переубеждать будешь! — не унимается мать. — Да ты хоть раз видел на лугах эту любовь, а? Ты каждый день там околачиваешься! И что ей там делать, скажи мне на милость? Коров с тобой пасти? И надо же, на хорошую работу не пошёл, а специально в пастухи нанялся, чтобы найти её там. Люди добрые, вы только полюбуйтесь на всё это!

  — Да, найду! — упрямо отвечает Иван. — И она есть, я точно знаю! Никто её не видел, а я увижу! Просто, время ещё не подошло.
  — И сколько ждать ты её будешь? Так всю жизнь, до седой бороды, с быками и коровами по полям за ней носиться?
  — Бабушка что говорила? — не отступает Иван. — До восемнадцати лет ждать надо.
  — Ну, слава Тебе Господи! — крестится мать. — Завтра тебе как раз и исполнится восемнадцать! Закончатся мои мученья.

  Иван вешает кнут на гвоздь в столбе под навесом крыльца.
  — Вот завтра и посмотрим, что будет, — спокойно произносит он. — Я утром пойду туда…
  — Куда?
  — На луг!
  — Только вздумай туда пойти! — угрожающе машет пальцем мать. — А если увидит кто? Опозорить меня хочешь на всю деревню?
  — Не увидят, все ещё спать будут, — невозмутимо отвечает Иван.
  — А вот я не буду спать! Я сяду у дома и буду тебя караулить! С метлой! Вот так! — и мать с подчёркнутой решимостью складывает руки на груди.
  — Ну и карауль! — повышает голос Иван. — Но если тебя кто увидит с метлой, то точно обсмеют!

  Мать вновь подбоченивается:
  — Он мне ещё указывать будет! — сердито произносит она, но тут же меняет тон, переходя на мягкий: — Я же за тебя бьюсь! Посмотри, сколько девушек хорошеньких кругом. Вот дождёшься, пока они все замуж не выйдут!
  — Не выйдут! Кто-нибудь останется! — отвечает Иван.

  Мать восторженно взмахивает руками:
  — Ты посмотри, он всё у меня знает! Для тебя, специально, одна и останется! И самая умная, и самая красивая!
  — Да все они одинаковые! Только и знают, что задираться.
  — А твоя любовь, если увидишь её, что она тебе даст? — мать упирает взгляд в Ивана. — Может, драгоценными каменьями и жемчугами осыплет с ног до головы?

  — Не нужны они мне, — равнодушно отвечает Иван, продолжая рыться в торбе. — Да и нет их у неё. Они ей вовсе ни к чему.
  — Тогда что ты от неё хочешь? — снова спрашивает мать. — Что ты к ней прицепился?
Иван вынимает из сумки кулёк с гвоздями и кладёт его на крыльцо.
  — Узнать мне у неё надо…


  Рядом с домом, за забором, проложен тротуар из нескольких широких досок. На тротуаре стоит старушка в выцветшем синем платочке. С правой стороны головы платочек сдвинут за ухо, а само ухо прижато к деревянному, сплошному забору.

 
  Иван разворачивает кулёк, достаёт один гвоздь и проверяет его остроту кончиком пальца.
  — И что ты хочешь от неё узнать? — не отступает мать. — Вот мне просто интересно это.
  Иван кидает гвоздь обратно в кулёк.
  — Что такое любовь.
  — Ты посмотри, какой он философ у меня! — язвит мать.

  Иван подскакивает со ступеньки.
  — А ты что, тоже обзываться? — с обидой в голосе спрашивает он.
  Иван снова садится и понуро опускает голову.

  Мать, поняв, что в пылу сказала явно не то, растерянно прижимает ладонь ко рту, затем подходит к Ивану и садится рядом. Кладёт руку на его плечо.
  — Нет-нет, — мягким голосом произносит она. — Это я так, вырвалось. Извини, сынок. Но посмотри с другой стороны: вон, сколько, влюблённых вечерами по улицам бродит. Это что тебе, не любовь? Ну?… Что ты молчишь?

  Иван отворачивает голову в сторону и безучастным голосом отвечает:
  — Не знаю, что там у них, у этих, влюбленных твоих… Позавчера у меня окно ночью было открыто, так Колька с Дашкой проходят мимо и он ей говорит: «Я тебя люблю! Дай хоть один раз в щёчку поцеловать!» — Иван плюёт. — Тьфу! Поцеловать, да ещё в щёчку! Гадость какая. Это и есть, по-твоему, любовь?

  Глаза матери живо загораются:
  — Есть! Вот возьми Леонида, дурачка нашего местного… — мать осеняет себя крестным знамением. — Ох, прости меня, Господи! Вон какой парень был в своё время заметный! Сколько девок по нему тогда пересохло. А он поиграется немного и бросит! Одна даже травилась из-за него. А потом и сам влюбился, на беду свою! В учительницу молоденькую, приезжую. А зачем он ей, без образования?… — мать уставилась на Ивана. — Агронома окрутила, и уехала с ним в райцентр! И живёт там себе припеваючи! А он спился до белой горячки, и ходит теперь по деревне, ни бэ ни мэ! Хорошо хоть, что Ольга, бухгалтерша наша, что любила его раньше, как-то присматривает за ним иногда.
  — Да делать ему было больше нечего! — отмахивается от услышанного Иван.
  — С тобой говорить — что головой об стенку биться, — устало произносит мать. — Ладно, подождём до завтра. Немного мне осталось пострадать. Иди, переодевайся и умывайся. Ужин в доме.
Иван снимает запыленные рабочие ботинки, ставит их у крылечка и проходит к двери.


Старушка в синем платочке убирает ухо от забора, поправляет платочек и шустро уходит.


  За Иваном захлопывается дверь в дом. Мать бросает ему вслед взгляд и с грустью произносит:
  — Вырос, а разум всё ещё как у ребёнка. И что мне с ним делать?
  Она подпирает голову рукой и на мгновение погружается в нерадостные размышления. Ещё раз глубоко и устало вздохнув, наклоняется, берёт в руки стоящий рядом небольшой алюминиевый тазик и встаёт.
  Отойдя немного от крылечка, начинает рассыпать замоченное в нём пшено.
  — Цып-цып… Где вы, проказницы, попрятались? — подзывает она курочек.

  Первой на зов выбегает из-за сарая коза. Подбежав, она начинает жадно хватать корм прямо из-под ног хозяйки.
  — Пошла отсюда, пошла, нечисть рогатая! — отпихивает её ногой мать. — Не нажрешься никак, проклятая!

  В это время к калитке подходит пасечник Фёдор.
  — Глаша, ты дома? — громко окликает он мать Ивана. — Можно зайти?
  — Здесь я, здесь! — так же громко отвечает ему она. — Заходи!

  Фёдор открывает калитку и входит во двор. Усталой походкой подходит к ней.
  — Здравствуй! — приветливо здоровается Фёдор. — Как твоё здоровье?
  — Да ничего… — отвечает она как-то без настроения.

  Фёдор ставит корзину на землю.
  — Я тут тебе медка свежего принёс… — Он наклоняется, снимает с корзины белое полотенце и достаёт банку с мёдом. Подаёт её матери Ивана.
  — Вот! Всем уже разнёс, ты одна осталась.
  Мать молча забирает банку.
  — Как твой Иван, с работы вернулся?
  — Да пришёл… — отвечает она всё так же, с неохотой. — Минут десять назад.
  — А что голос такой грустный?
  Мать оглядывается на свой дом, опустошённо машет рукой в его  сторону.
  — Да ты и сам, Фёдор, всё знаешь.
  Фёдор напрягается:
  — Что, опять эти балаболки приставали?
  — Ну а кто же ещё у нас может?
  — Ладно! — угрожающе произносит Фёдор. — Я им устрою весёлую встречу с пчёлками! Пусть попрыгают, повеселятся!
  — Только ты ещё в это дело не ввязывайся! — вновь ожившим голосом прикрикивает на него мать. — Молодые, сами между собой разберутся!
  Сдвинув шляпу на затылок, Фёдор досадливо чешет пальцами за ухом.
  — Слушай, — осторожно начинает он, — я сейчас Иришку там видел с ними. И что…
  Мать тут же перебивает его:
  — И что?! Что из этого? Они всегда по вечерам около центра околачиваются.
  — Да дай договорить! — требовательно восклицает Фёдор. — И что хочу сказать: очень видная девушка стала. Вся такая… Ух! — и Фёдор вскидывает крепко сжатый кулак для пущей убедительности.
  Мать начинает аккуратно собирать ворсинки с подола.
  — Да-а… — как-то уж слишком задумчиво протягивает она, — приметная. В округе трудно сыскать ей соперницу.
  Ощутив подтверждение своих слов, что случалось не так уж и часто при его беседах с матерью Ивана, глаза у Фёдора радостно засветились:
  — Я про что и говорю! — восклицает он, но тут же беспокойно добавляет: — Вот одно жаль — характер у неё совсем не мёд.
  — А что ты хотел, в их возрасте? Конечно, характер не сахар.
  — Я сказал – не мёд! — как отрубил Фёдор. — Эта разница большая!
  — Нет, не сахар!
  — Мёд!
  — Сахар!
  Фёдор, от досады, с силой хлопает ладонью по бедру:
  — Вот у тебя, Глаша, точно, характер и не мёд, и не сахар!
  — Да не хуже твоего будет! — не моргнув глазом, отвечает мать и уже примирительно добавляет: — Ладно, припираемся тут, как дети малые. Пойдём лучше присядем на ступеньках, что стоять, ноги мучить.

  Фёдор подхватывает корзину и вместе с матерью Ивана направляются к крылечку.

  Внезапно, неизвестно откуда, появляется коза. Она подбегает сзади к Фёдору, хватает зубами свисающий край белого полотенца и начинает тянуть на себя.

  Опешивший от такой наглости животного, Фёдор тянет корзину к себе. Мать, крепче ухватив уже пустой тазик, начинает хлопать им по спине и бокам козы:
  — Отдай!… Отдай, негодная!
  Коза отпускает полотенце и быстро уносится за сарай.
  Фёдор чертыхается:
  — Ну и зверь она у тебя, хуже собаки!
  Мать, немного передохнув, грозно машет пальцем в сторону сарая:
  — Не дождётся! Ты у меня осени точно не дождётся!
  Поправив на голове сбившуюся в суматохе косынку, мать Ивана и Фёдор молча идут к крылечку и присаживаются на него.

  Посидев немного в тишине, мать, неторопливо расправив подол юбки, поворачивает голову к Фёдору и, внимательно смотря на него через узкий прищур глаз, вкрадчиво спрашивает:
  — А ты что, разговор-то про Ирину завёл?
  — Да как сказать… — неуклюже замялся Фёдор. — Ну, ты же знаешь, что мой внук Степан со дня на день должен со службы вернуться?

  Мать Ивана согласно кивает головой, но настороженно, словно ожидая какого-то подвоха от Фёдора.
  — Так вот, — продолжает Фёдор, — какая мне мысль пришла: может, их сосватать? Как ты считаешь? И есть ли…

  Мать тут же взрывается смехом:
  — А я, грешным делом, подумала, что ты хочешь предложить сосватать её за моего Ивана! Нет, думаю про себя, не надо…

  — Да дай, в конце концов, договорить! — чуть не взбеленился Фёдор. — Дело-то серьёзно! Итак, что меня интересует на данный момент: есть ли у неё парень? Вот что тут главное! Понимаешь? Вы же, женщины, больше про эти дела знаете! Подскажи, Глаша? — Фёдор смотрит на неё с надеждой в глазах.
  — А я откуда могу знать? — удивлённо восклицает мать. — Я что, подглядываю за ними?
  — Да нет! Может, что слышала где…

  Мать тут же с достоинством вскидывает голову:
  — Я в этих деревенских сплетнях участие не принимаю! Ты знаешь! К чему мне всё это?

  Фёдор начинает рассеянно мять пальцами кончик бороды, приговаривая:
  — Ну да… Конечно… — и тут вновь оживляется: — А у кого тогда можно…
  — Но краем уха кое-что слышала, — незамедлительно перебивает его мать. — Случайно! Значит, слушай: здесь, понимаешь, вырисовывается интересная картина. Мать её поначалу всё хвасталась перед соседками: вот, мол, у меня дочь какая, не то, что некоторые — и дома сидит, и с парнями по ночам не гуляет. А теперь вдруг и спохватилась, сетует, что к другим девушкам, которые не очень-то собой и вышли, по сравнению с Ириной, парни липнут, а от её дома, будто кто женихов и отводит!

  — Кто?! — озадаченно округляет глаза Фёдор.
  — Да я откуда знаю! — рассерженно отвечает мать. — Выражаются так, в общем! Говорит, что других девушек парни с кино или танцев провожают, а она одна до дома идёт, придёт, вроде и весёлая, а глаза — грустные.
  — Почему? — вновь уставился на неё Фёдор.

  Мать обессиленно опускает руки.
  — Вот ты, Фёдор, в пчёлах разбираешься, спору нет, а в женщинах не научился. Сам посуди, какой девушке будет приятно, если парни на других внимание обращают, а на неё нет? Согласись?
  — Так это…
— Вот, правильно! — обрывает его мать. — Так что никому она сердечко ещё не разбила, и её свободно. Забирай! И сосватаем, и свадьбу сыграем! Видная будет пара. Иногда, при случае, погляжу на неё украдкой, и даже завидно становится, что кому-то красивые внучата достанутся. А тут… — она смотрит в сторону входной двери и досадно машет рукой. — Сиднем сидит. Но хочу тебе сказать, Фёдор, что лично мне из всех девушек Мария больше нравится. Характер у неё намного спокойнее, чем у Ирины.

  — Это у кого, у Маришки спокойный?! — мигом вскипятился Фёдор. — Да у неё характер хуже, чем крапива!
  — А что ты её трогаешь? — резко накинулась на него мать. — Лучше свою Иришку трогай! У неё характер, как сто крапив, плюс репейник в придачу!

  От возмущения, у Фёдора перехватывает дыхание:
  — Да я… — он сдёргивает шляпу с головы и с силой насаживает её на колено. — Скажи, стал бы я сватать своего родного внука за непутёвую девушку, а? Вот посмотри мне в глаза!

  — Я тоже не каждой своего сына отдам! Вот так! — выкрикивает мать, стукнув рукой о ступеньку. — А их обеих я с малолетства знаю! Возьми Марию: она, вон, каждое утро со мной через забор здоровается: «Здравствуйте, тётя Глаша, доброго вам утра!». Ласково так, ответливо…

  Фёдор сурово сдвигает брови:
  — А наша Иришка, что, уж вовсе с тобой не здоровается? Не надо! Не наговаривай! А то я тоже могу…
  — Здоровается. Да! При каждой встрече.

  Внимательно посмотрев на неё, Фёдор осторожно спрашивает:
  — Ну, и как здоровается?
  — Ласково так, нежно: «Доброго вам здоровьица, тётя Глаша!».
  — Вот! — хлопает Фёдор по коленям. — Так чем же она тебе не угодила?
  — Да потому что в глазах её так и носятся чертята! Так и носятся! Тьфу! Терпеть не могу эту заразу!
  — Так…
  — Так что вот и всё! Забирай её себе за милую душу! Может, и вправду Степан с нею совладает.
  — Так это запросто! — уверенно произносит Фёдор. — Наш род пасечников о-го-го какой! Любую женщину приструним!
  — Ну и приструняйте! Только знай, что это она всех девушек подбивает против моего Ивана! Я это точно знаю!
  — Как это? — в растерянности уставился на неё Фёдор. — Я думал, что Мария у них всем хороводит?

  — А вот теперь и знай! — торжествующе отвечает мать. — Она их через вечер к моему дому приводит, чтобы поиграться над ним! Я уже устала их метлой отгонять! И лично мне, скажу как на духу, такая сноха и даром не нужна! Я лучше с козой буду жить! С ней гораздо спокойнее будет! А ты, ты хорошую своему внуку жену выбрал, хорошую… Ничего не скажешь! Поздравляю! Только на пасеку к себе не вздумай её приводить.
  — Почему? — напрягается Фёдор.
  — Почему-почему… — передразнивает его мать. — Да потому, что от её характера все пчёлы от тебя сбегут! Вместе с ульями! И будешь там один куковать! Ну, всё, хватит, устала уже про неё говорить. Внучат кому-то подарит… Ага, кому-то… А тута… Тьфу! Уже слова коверкать из-за неё стала!

  Мать решительно встаёт:
  — Всё, хватит! Тебя хоть чаем напоить?
  Фёдор отрешённо сидит, механически перебирая края шляпы, снятой с колена.
  — Так что? — уже настойчивее спрашивает мать — Будешь чай пить?

  Фёдор вздрагивает:
  — Нет-нет, — оторопело произносит он, — спасибо. Мне ещё на пасеку надо засветло вернуться, пчёлочек проведаю… Ну, бывай.
  Фёдор поспешно встаёт, накидывает на голову шляпу, берёт в руки корзину и быстрым шагом спешит к калитке, приговаривая про себя:
«Как же это я мог так опростоволоситься? Чуть не поженил… Вот говорят же мне все – не суй свой нос в чужие дела!»

  Мать кричит ему вслед:
  — До свидания! И спасибо за мёд!
  Фёдор, не оборачиваясь, машет ей рукой в ответ.
  Ещё раз, но уже молча, помахав ему рукой, мать Ивана берёт в руки банку с мёдом и идёт в летнюю кухню, стоящую метрах в десяти от крыльца.

  Посередине двора, собравшись в небольшую кучку, курочки и уже подросшие цыплята неторопливо клюют пшено, недоеденное козой. Вокруг них с важной походной и гордо поднятой головой ходит петух, периодически бросая внимательный взгляд на сарай.

  Откидывается старенькая занавеска из тюли, прикрывающая вход в кухню, и из двери выходит мать. Постояв немного и окинув хозяйским взглядом двор, она вдруг настороженно замирает — у её калитки стоит Леонид и что-то невнятно бормочет, размахивая руками.
  Мать делает пару шагов в его сторону и кричит с досадой:
  — Да нет её здесь, твоей учительницы! Туда она прошла! — машет рукой в сторону. — Там её ищи!
  Леонид отходит от калитки. Мать смотрит ему вслед, сочувственно качает головой.

                         Глава 5.

  Тот же вечер, та же лавочка на центральной улице, на которой недавно сидели девушки. Теперь на ней устроились новые посидельцы: с краю сидит старичок, обутый в валенки, с деревянной клюкой в подрагивающих руках, а рядом с ним — три старушки. Две из них и старичок с большим интересом и вниманием прислушиваются к третьей, в синем, выцветшем платочке.
  — А Иван и говорит своей матери, — продолжает она ранее начатый разговор, — что нет у нас в деревне никакой любви!
  Сидящая с другого краю старушка в ужасе прижимает ладони к лицу.
  — Что, так прямо и сказал?
  — Да! — с твёрдостью в голосе отвечает она. — Не любви, говорит, нет, ни дружбы, ни порядку! Мы – сироты!
  Закончив свою речь, старушка драматично складывает руки на животе и, поджав губы, трагично закатывает глаза к небу.
  Клюка в руках старичка ещё больше задрожала:
  — Можат, он ещё и супротив советской власти?! — скрипучим голосом произносит он. — Можат, у нас её тута тожа нету?! Ну — попадись он мне!
Старичок грозно ударяет клюкой о землю. Старушки испуганно отстраняются от него.