Фанатичные отсталики. Или почему Достоевский не пл

Если вы встречали человека, который, потягивая латте на кокосовом, вздыхает: «Нынешние писатели — бездарности, а вот раньше были гении!», — знайте: перед вами не ценитель искусства, а ходячая витрина литературного снобизма. Эти люди уверены, что мировая культура застыла в 1869 году — сразу после выхода «Войны и мира», — а всё, что написано позже, годно разве что для розжига костра под шашлык. Их философия проста: если автор умер минимум век назад, страдал от сифилиса, проигрывал в карты последние штаны и бил жену — он гений. Если жив, носит кроссовки и пишет про тревожность Твиттер, интернет - «графоман». 

Главный парадокс этих господ в том, что они обожают классиков не за тексты, а за мифы. Для них Достоевский — не автор, а мем: «У него была эпилепсия, он играл в рулетку — вот это глубина!». Они цитируют «Преступление и наказание», но предпочитают не вспоминать, что сам Фёдор Михайлович проигрывал в казино деньги своей юной жены, а потом рыдал в её подоле, умоляя о прощении. Алкоголизм Толстого? «Да он же духовно искал!». Наркотики Бодлера? «Творческий эксперимент!». Сегодня такого автора заклеймили бы в интернете как абьюзера с сумасшедшими идеями, но если ты успел сгнить в могиле — ты автоматически становишься «сложной натурой». 

Эти господа обожают ныть, что «современные книги лишены морали», но их кумиры XVIII-XIX веков были теми ещё троллями. Возьмите Пушкина: дуэлянт, дебошир, любитель крепостных девушек. Его «Евгений Онегин» — это история о том, как скучающий мажор затроллил провинциалку, довёл её до нервного срыва, а потом убил друга. И всё это в рифму! Лермонтов? Сорвиголова, которого выгнали из университета за «плохое поведение», а потом убили на дуэли из-за глупой шутки. Но для классик-фетишистов это не недостатки — это «романтический бунт». Современный автор, который твитнет что-то резкое про политику, тут же получает ярлык «бездарного провокатора не достойного классиков». Логика: если ты умер — ты бунтарь, если жив — хайпожор. 


Особый шик — сравнивать Достоевского с «нынешними графоманами». Мол, Федор Михайлович «копался в глубинах души», а нынешние пишут про «депрессию и айфоны». Но давайте признаем: если бы Достоевский жил сегодня, его бы заклеймили в твиттере за все те же грехи, за которые его обожают. Алкоголизм? «Типичный мужской инфантилизм!». Игровая зависимость (проиграл всё, включая штаны)? «Дауншифтинг по-русски!». А его герои вроде Раскольникова — это же чистый криптоинкубатор для инцелов и манипуляторов. Но нет, Достоевский — «вечный», а Салли Руни — «попса». Почему? Потому что Федор Михайлович писал длинно, а современные авторы — коротко. Для псевдоинтеллектуала объем текста равен глубине: «Война и мир» — 1200 страниц гениальности, а тред в твиттере — признак деградации. Хотя, если Толстой дожил бы до эпохи соцсетей, он бы, наверное, вел блог «Как я бросил всё и стал анархистом», а его посты набирали бы миллионы репостов. Классика, в их понимании священна, как икона: её можно вешать на стену, молиться на неё, но не задавать вопросов. 


Современную литературу они ненавидят за то, что та осмелилась говорить о проблемах, которых нет в их розовом учебнике истории. «Нет сюжетов! Нет характеров! Один постмодернистский бред!» — орут они, заливая в инстаграме сториз с цитатами из Гёте. Но давайте вспомним, что «Фауст» — это история о старике, продавшем душу демону за секс с несовершеннолетней, а «Страдания юного Вертера» спровоцировали волну подростковых суицидов. Но вот описание того, как Каренина бросается под поезд из-за любовника, — это, конечно, «трагедия вечной женственности». Они готовы рыдать над судьбой Анны, но злобно хмыкнут, услышав о зависимости от интернета. Потому что классика — это удобное зеркало: оно показывает только то, что уже стало мифом. Современность же заставляет их видеть своё отражение — и это пугает. 

Литература не стоит на месте — она дышит, как живой организм. Шекспир писал для толпы, которая бросала в актёров тухлыми яблоками. Диккенс сочинял романы с продолжением, чтобы читатели, как фанаты сериалов, ждали новых глав. Чехов высмеивал тех самых «интеллигентов», которые сегодня цитируют его, не замечая иронии. Если бы Толстой жил в наше время, он бы вёл блог «Как я бросил семью и ушёл в секту», а Тургенев снимал ролики о конфликте отцов и детей. Классики были новаторами своего времени — именно поэтому их и ненавидели современники. «Войну и мир» называли «многословной чепухой», Достоевского — «писателем для психиатрических лечебниц». Но прошло сто лет — и их канонизировали, как святых, вырвав из контекста эпохи. 

Псевдоинтеллектуалы же не хотят признавать, что литература — это не музейный экспонат, а река. Они пытаются пить воду, запертую в плотине своего высокомерия, боясь, что новый поток унесёт их в неизвестность. Им проще повторять, что «современные авторы бездарны», чем признать: они просто не способны понять язык нового времени. Ведь для этого придётся вылезти из скорлупы своего псевдознания и рискнуть — а вдруг окажешься не самым умным в комнате? 

Так что в следующий раз, когда вы услышите, как кто-то закатывает глаза при слове «Буковски», но молится на Пушкина, спросите: а много ли он читал beyond школьной программы? И если в ответ услышите что-то вроде «Не читаю дрянь!», напомните, что время проверяет лишь одно — умрет ли текст вместе с эпохой или переродится. «Гарри Поттер» когда-нибудь станет классикой, а ваши внуки будут смеяться над вашими постами про «упадок литературы», как вы смеётесь над теми, кто в XIX веке клеймил Гюго за «низкий жанр». 

Если бы Достоевский воскрес, он бы, конечно, возненавидел современных инфлюэнсеров. Но уже через неделю завёл бы твиттер, начал постить цитаты из «Бесов» и сражался в комментариях с троллями. Потому что литература — она не про мраморные бюсты. Она про то, чтобы оставаться живой. Даже если для этого приходится писать о мертвецах,сексе  блогерах, рэпе и кедах