Вечно без цели и смысла

"Он идёт, но не знает пути,
Он зовёт, но никто не внемлет.
И век за веком сменяет мир, но он остаётся..."
(Йоханнес Шад (XIX век) — "Der Ewige Jude")

"Я видел старца у дороги,
Он был без крова, без огня,
И в ясных, мёртвых его очах
Светилась память бытия..."
(Николай Гумилёв — "Память", 1918)

"Шёл странник, усталый, с угрюмым челом,
Тень скорби легла на пути вековом".
(Василий Жуковский — "Путник", 1817)

"Забыт, презренный, одинокий,
Я век свой медленно влачу..."
(Александр Пушкин, из черновиков)

Я человек неверующий, но иногда в жизни происходят события, которые ставят меня в смущение, и я не знаю, насколько я стоек в своем атеизме… Но лучше по порядку.
Это произошло весной, в начале апреля. Я живу в швейцарском городе Винтертур, и недалеко от моего дома находится здание бывшей гостиницы «Рёмертор». Теперь там магазин «Алди», турецкий бар и мастерская Тонни Пасквале, который чинит всё: от замков и ключей до обуви и прочей мелочи. Пасквале — старый итальянский еврей, невысокий, сухощавый, с седыми вихрами, будто пыль веков запуталась в его волосах. Его глаза — острые, цепкие, цвета горького шоколада, но когда он улыбается, в них зажигается мягкий огонек. Он носит неизменный коричневый фартук, пропахший кожей и клеем, и всегда курит тонкие сигары, которые тлеют у него в уголке рта, даже когда он говорит.
Его мастерская — маленькое, но уютное помещение, заставленное деревянными полками, на которых лежат кожаные обрезки, коробки с гвоздями, катушки прочных нитей. Старый верстак с глубокими царапинами и засохшими пятнами клея стоит у окна. Над ним свисают десятки инструментов: молотки, шило, крошечные плоскогубцы, скребки для кожи. В углу, на старом деревянном кресле, дремлет полосатый кот по кличке Лоренцо, вальяжно вытянув лапы.
Я иногда захожу к Пасквале, чтобы починить зажигалку или чтобы он подшил мое портмоне, которое дырявится от углов кредитных карт. Мы общаемся, рассказываем анекдоты или обсуждаем политику.
В этот весенний день было тепло. В воздухе витал сладковатый аромат цветущих деревьев, солнечные лучи пробивались сквозь легкие облака, мягко ложась на каменные мостовые. Люди в легких куртках лениво прогуливались по улицам, наслаждаясь неожиданным теплом. Пахло свежей выпечкой из соседней булочной, а ветер доносил звон велосипедных звонков и смех прохожих.
Я зашел в мастерскую, чтобы починить обувь, но вместо Пасквале встретил мужчину лет тридцати пяти. Он был худой, бледный, с четкими, как гравюра, чертами лица, в которых сквозила явно еврейская кровь. Его взгляд, хоть и молодой внешне, был таким, словно он прожил пару тысяч лет — полные усталости, знания и какой-то загадочной глубины.
— Извините, — сказал я, опешив. — Я думал, здесь Пасквале… Он продал мастерскую?
— Нет, — грустно улыбнулся незнакомец. — Он приболел, и я вышел вместо него.
— Ой, надеюсь, не коронавирус у него? — забеспокоился я. — А то говорят, мол, снова пандемия начинается…
— Нет, просто желудок болит у Тонни. Ему все-таки семьдесят лет, — ответил незнакомец. — Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
— Я… ну... это... — я поколебался. — У меня тут дорогая обувь, подошвы отклеились. А мне к завтрашнему дню нужно в них идти на встречу. Не хочу покупать новые, так как новые всегда жмут или неудобны, пока не разносишь их.
— Не беспокойтесь, я мастер сапожных дел, у меня многолетняя практика, — усмехнулся незнакомец. — Покажите вашу обувь.
Я извлек из сумки туфли. Тот внимательно оглядел и сказал:
— О-о, это итальянские туфли, ручная работа, мастер Энцо Карлони, фирма Carloni Milano. Стоят не меньше тысячи франков!
— Я купил их за полторы тысячи евро! — похвастался я. — Вы знаете этого мастера?
— Знаю, — кивнул незнакомец. — Я знаю многих мастеров моего профиля. И этого мастера знал в лицо.
— Но он умер же давно… — удивился я. — А вы явно не перешли срок Христа…
Мужчина усмехнулся.
— Увы, я давно за чертой этого возраста. Я начинал работу с римских сандалий, — он провел рукой по подошве моего туфля. — Я шил обувь для патрициев Рима! У меня заказывали сандалии консулы и сенаторы, с крепкими кожаными ремнями и бронзовыми застежками. Я шил ботфорты для рыцарей Людовика VI и сапоги для Ричарда Львиное Сердце. Я делал туфли из тончайшей кожи для понтификов с XI по XV века. Я знаю, как шить любую обувь: от грубых рабочих сапог до бархатных туфель для балов.
Я слушал это в изумлении:
— XI век? Вы шутите?
Мужчина осекся и тихо произнес:
— Ох, извините… я пошутил…
И он принялся рассматривать подошву, задумчиво водя пальцами по стертой коже, прикидывая, как лучше ее обработать и укрепить. Его руки двигались уверенно, будто он знал каждый миллиметр этих туфель, будто чувствовал их историю.
Тем временем до нас донесся звон колокола с ближайшей церкви. Пасха была уже совсем близко. В городе появились пасхальные украшения: шоколадные яйца в витринах, букеты из весенних цветов у дверей домов. В булочных пекли традиционные куличи и горячие крестовые булочки. Люди готовились к празднику, покупали свечи, краски для яиц, заказывали столики в ресторанах. В воздухе было ощущение чего-то древнего, незыблемого — смены времен, возвращения света после долгой зимы.
Я задумался: а что, если этот незнакомец говорил правду? Ведь иногда в жизни происходят события, которые заставляют задуматься…
Я решил его подколоть, продолжив беседу на латинском языке, который знал еще с медицинского колледжа:
— Num consules Romani et senatores convenisti? Fortasse ipsum Pontium Pilatum vidisti? (Вы встречали римских консулов и сенаторов? Может, самого Понтия Пилата видели?)
Мужчина поднял глаза и вдруг ответил мне на латинском:
— Ego Pontio Pilato servivi. (Я служил у Понтия Пилата)
Я обалдел:
— Чего-чего?
Мужчина отвечал на латинском:
— Diu sutrinus fui apud Pilatum et vidi omnia quae illo tempore acciderunt. (Я долгое время был сапожником у Пилата и видел, как все происходило в те древние времена).
Понтий Пилат был римским наместником Иудеи в I веке н. э., известным тем, что, согласно христианской традиции, он санкционировал распятие Иисуса Христа.
Я засмеялся и перешел на немецкий:
— Вы меня позабавили! Я не знал, что обычный сапожник — пускай и мастер! — знает латинский язык!
— Я знаю не только латинский, — усмехнулся незнакомец, продолжая работать с моей туфлей, ловко прижимая кожу к подошве и аккуратно проводя по швам тонким шилом. — Я знаю все европейские языки и их праязыки, а также древнеарамейский, язык майя и кечуа — инков, ацтеков, я говорю по-монгольски, китайски, японски и корейски! Потому что я много путешествовал. У меня даже кличка есть...
— Какая?
— Я вечный... — и тут незнакомец осёкся и остановил себя: — Впрочем, это неважно. За две тысячи лет хочешь не хочешь, а выучишь языки, с которыми сталкиваешься.
Я засмеялся: незнакомец умел шутить! Две тысячи лет!
В это время по телевизору шла новостная передача. Журналист и два эксперта в политике обсуждали действия нового президента США Дональда Трампа по введению пошлин на товары из Канады и Евросоюза. Это были скандальные решения, которые не могли не привести к витку торговой войны. Экономисты и аналитики прогнозировали ответные меры, удорожание товаров, рост инфляции и ухудшение отношений между странами. В студии спорили, кто больше выиграет от этого противостояния, но было очевидно, что торговая война лишь усилит нестабильность. Рейтинги у Трампа были невысокими.
Незнакомец посмотрел на экран и усмехнулся:
— Время не меняет людей. Императоры, консулы, понтифики, султаны, президенты, вожди, комиссары — все думают, что у них власть, ресурсы государства и поэтому сила. И потому они могут диктовать свое своему народу и другим народам!
— А разве не так? — удивился я. — Наполеон, Чингисхан, Амир Темур, Гитлер — все они вершители мира, завоевавшие континенты и страны. Кто им мог что-то противопоставить?
Мне казалось, что моим словам нечего противопоставить. Ведь историю не обмануть, ее не интерпретировать как-то по-иному. В учебниках зафиксированы даты, события, завоевания, войны, революции, и они остаются неизменными. История — объективна.
— Я знаю одного человека, который словом и любовью завоевал сердца миллионов и миллиардов людей, — тихо ответил незнакомец. — Ему не нужны были оружие, власть и деньги. Он просто шел к людям и раскрывал секреты бытия, прививал им милосердие, любовь и терпение.
Я не понял:
— Кто это?
— Его день скоро отмечают, — и незнакомец показал на улицу.
— Что за день? — не понял я.
— Пасха! — коротко ответил тот.
Пасха — это главный христианский праздник, символизирующий воскресение Иисуса Христа после распятия. В этот день верующие радуются победе жизни над смертью, греха над искуплением. В разных странах Пасху отмечают по-разному: кто-то красит яйца, кто-то печет куличи, но в основе праздника всегда остается вера в спасение души и надежда на вечную жизнь.
— Я — атеист, и этот праздник не мой, — признался я. — Я равнодушен к любой религии. Меня интересует наука и технический прогресс!
Незнакомец молчал и продолжал работать с моей обувью. Он осторожно подогнул края подошвы, прижимая их специальными зажимами, затем взял крепкую вощеную нить и начал прошивать обувь уверенными, отточенными движениями. Его руки, тонкие, жилистые, двигались с точностью и сноровкой мастера, который работал веками.
Тем временем в студии начался спор, и два эксперта сцепились, перебивая друг друга. Один из них, пожилой мужчина с густыми седыми волосами, размахивал руками, доказывая свою точку зрения, второй, более молодой, с агрессивным выражением лица, ударял кулаком по столу. Журналистка между ними пыталась вмешаться, но ее голос терялся в потоке обвинений. В какой-то момент она попробовала развести спорщиков руками, но один из них задел ее, и она чуть не потеряла равновесие.
Я засмеялся, смотря на эту сцену.
— К вере не сразу приходят, — вдруг продолжил незнакомец. — Нужно пройти многое, испытать боль и ужасы.
— Какие ужасы? — удивился я.
Незнакомец посмотрел на меня и сказал:
— Я был узником Бухенвальда...
— Бухенвальд? Это, по-моему, концлагерь нацистов? — вспомнил я.
Незнакомец кивнул и с болью сказал:
— Я был там и носил звезду Давида. Мои собратья умирали в пытках и в печи. Нас сжигали лишь за то, что мы были евреи, те, кто отвергли Христа.
Его взгляд потемнел, и, казалось, перед его глазами проносились картины прошлого. Он рассказывал негромко, но в его голосе слышался страх и боль. В Бухенвальде пахло гарью, стоял едкий запах сожженной плоти. Люди, исхудавшие до костей, брели по грязному двору, без сил, без надежды. Врачи лагеря ставили чудовищные эксперименты над узниками. По ночам слышались стоны, крики тех, кого вели на смерть. А утром оставшиеся в живых шли на перекличку, зная, что следующими могут стать они.
Я замолчал, а незнакомец продолжал:
— Я участвовал в Первом и Третьем крестовых походах! Я был конкистадором на шхуне с Кортесом и вступал на землю индейцев! Я был в отряде Франсиско Писарро и видел, как казнили короля инков!
Я представил, как незнакомец, одетый в стальные доспехи, шел по палубе испанского галеона, направляющегося к берегам Нового Света. Он видел, как солдаты Кортеса высаживались в Мексике, сражались с ацтеками, а потом бесстрашно входили в сердце Теночтитлана. Он был там, когда падала империя Монтесумы. Он видел, как Писарро пленил Атауальпу, последнего императора инков, требовал от него золото, а затем все равно казнил. Он стоял среди сверкающих золотых украшений, среди луж крови, среди плачущих женщин, среди солдат, ослепленных жадностью.
— Ты... Ты шутишь? — только и смог вымолвить я.
Мне показалось, что это слова психически больного человека. Какой там Кортес? Какие там нацисты? Человек, который чинил мне обувь, был младше меня на пять-семь лет! Не знал, что у хозяина мастерской Тонни Пасквале работает мастер, у которого не все в порядке с головой. Хотя знания языков и истории не могло не удивить.
- Вы еще скажите, что были с Наполеоном! - засмеялся я.
И получил ответ:
- Я был в составе африканской экспедиции Наполеона.
Экспедиция Наполеона в Египет была одной из самых значимых военных и научных кампаний конца XVIII века. В 1798 году французская армия высадилась в Египте, стремясь установить контроль над страной и перекрыть Британии путь в Индию. Наполеон привез с собой не только солдат, но и множество ученых, которые исследовали древнюю культуру Египта. Именно тогда был найден Розеттский камень, позволивший впоследствии расшифровать египетские иероглифы. Однако военная часть экспедиции не увенчалась успехом: англичане под командованием адмирала Нельсона уничтожили французский флот в битве при Абукире, а через несколько лет французы покинули Египет.
- Не смешно, - нахмурился я. - Люди столько не живут.
- Если вас проклянут, то будете жить вечно. И станете странником!
- Хм, вас прокляли? Проклятия работают? - засмеялся я. - Я уверен, что люди верят мошенникам. Ведьмы, колдуны, волхвы... все это мифы.
- Каин убил Авеля — и был проклят на бессмертие Господом, - ответил незнакомец.
- Это, по-моему, из Библии? - я вспомнил эту историю.
Согласно Книге Бытия, Каин и Авель были сыновьями Адама и Евы. Каин, будучи земледельцем, принес в жертву Богу плоды земли, а Авель, пастух, принес в жертву первородного ягненка. Бог благоволил к жертве Авеля, но отверг дар Каина. Исполненный зависти и гнева, Каин убил своего брата. За это Бог проклял его, сделав вечным странником, который не сможет найти покой. Однако в то же время Бог поставил на Каина знак, чтобы никто не мог его убить.
- Да. Но было еще одно проклятие, - тихо произнес незнакомец.
- Какое?
Незнакомец закрыл глаза и тихо начал рассказ:
- Это было то утро... Было шумно. Понтий Пилат умыл руки и ушел. Но приговор остался в силе. Иудеи ликовали и требовали смерти. Центурион и его команда вели приговоренного к Голгофе. Я помню его изможденное лицо, полное крови. На его голове был терновый венец, кровь заливала ему глаза. Он медленно шел, неся на спине крест. Рядом стояли стражники – римские солдаты в бронзе и кожаных сандалиях, с короткими мечами и красными хламидами, их лица были суровыми и бесстрастными.
И он остановился у моего дома, хотел присесть и отдохнуть. Я же смотрел на него с презрением. Кем был он? Для меня — лже-пророк, болтун, который создавал смуту своими историями и проповедями. А я был богатым сапожником, который имел заказы от знати! Мой дом был из белого камня, чистым и светлым, с резными колоннами и просторным двором, украшенным мозаикой. Внутри были дорогие ковры, а полки были заставлены глиняными сосудами с благовониями.
И он остановился, чтобы отдохнуть. Мне это не понравилось, и я стал его прогонять. Тут он поднял на меня глаза и сказал: "Ты не позволил мне отдохнуть – и не обретешь покоя вовеки".
Я тогда засмеялся в ответ, не зная, что его слова идут из уст Господа. Что меня обрекли на вечность. Что я переживу такое, что сам захочу смерти, но она всегда будет меня избегать. Я воевал, но все раны были не смертельны. Я болел бубонной чумой и холерой, но не умер! Я тонул на кораблях, но всегда всплывал! Меня кусали скорпионы и кобры, но я не умирал! Я видел, как умирал мой сын, мой внук, мой правнук и так далее. Ты понимаешь, как страшно видеть, как умирает твое потомство то от болезни, то от войн, то от старости?
Я всегда буду таким, каким был в час проклятия — тридцатипятилетним мужчиной! Я не состарюсь и не умру! Для тебя жить вечно — это мечта. Для меня — мука! Вы готовы отдать миллионы долларов, чтобы продлить год жизни, я готов отдать все, чтобы приблизить свою смерть! Ваша медицина даст вам сто лет жизни, а для меня это как один день!
Я слушал рассказ незнакомца, и страх сковывал меня. Этот мастер точно был не в себе. Я даже хотел прервать его, сказав, мол, не нужно чинить обувь, я лучше уйду. Но выражение его лица остановило меня. Оно было полное боли, печали, и чего-то такого, что невозможно описать. Это было то, когда сделаешь ошибку, а потом не можешь ее исправить, и последствия тяготеют над тобой всю жизнь. В его глазах я увидел невыразимую тяжесть, как будто он нес бремя всех своих ошибочных решений, как тень, что не хочет отпускать, и чем больше ты пытаешься ее забыть, тем больше она тебя поглощает.
— Вечность... но это противоречит биологии! Нет ничего вечного, даже Вселенная умрет спустя квинтиллионы квинтилионов лет.
Теория охлаждения Вселенной или "тепловая смерть" предполагает, что со временем вся энергия во Вселенной распределится равномерно, и это приведет к прекращению всех процессов, которые могут поддерживать жизнь. Это необратимое затухание — звезды погаснут, черные дыры поглотят все, и даже самые отдаленные частицы распадутся в пустоту. Без энергии не будет жизни, и Вселенная будет охвачена мраком.
— Я буду жить, даже когда вымрет человечество! Солнце превратится в сверхновую и сожжет Землю! Я буду жить, когда от Вселенной не останется ни атома! Только я и проклятие того, кому я не позволил присесть у моего дома, — с горечью ответил незнакомец.
И он кивнул на экран, где сцена была уж совсем неприличной: эксперты и журналистка мутузили друг друга на фоне улыбающегося с мониторов Дональда Трампа.
— Эти идиоты думают, что творят вечность, справедливость, но как мелки они в делах и в своей сущности. Я это видел тысячи раз и в разных эпохах. Люди повторяют ошибки, но они не наказаны так, как я!
Я молчал, не в силах возразить. Тем временем незнакомец подал мне отремонтированную обувь. Она была идеально отчищена, и швы не отличались от новых. Каждый элемент был склеен так, что не было видно, что эта обувь когда-то была изношена. Мне не оставалось сомнений — этот мастер был настоящим профессионалом.
Я схватил ее, осмотрел и спросил:
— Сколько?
— Сколько хотите заплатить за мой труд, — улыбнулся незнакомец.
Ремонт был качественный — это нельзя было не признать. Я выложил двести франков, и незнакомец положил купюры в кассу и закрыл ее, выдав мне чек. Я попрощался и выскочил на улицу.
Был теплый день, с мягким светом, который пробивался сквозь облака и создавал ощущения умиротворенности. Легкий ветерок колыхал листья на деревьях, наполняя воздух свежестью. Воздух был чист и бодрящий, как в первые дни весны. Рядом проехал автобус с пассажирами, кто-то крикнул в окно. У светофора стояли машины, двигатель одного из автомобилей немного покачивался. Дети бегали по тротуару, а их родители кричали им, чтобы они были осторожными. Весь город погружался в привычную суету — шум, торопливые шаги прохожих, звуки телефонных разговоров. Это была жизнь, не дающая ни передышки, ни времени задуматься.
Я весь вечер вспоминал этот разговор и не мог успокоиться. Мне казалось, что незнакомец искренен, но поверить в его рассказ я не мог. На следующий день я посетил официальную встречу, и мои туфли демонстрировали мой статус. Черные, лакированные, с тонким, идеально подобранным каблуком — они были как символ моего положения в обществе. Эти туфли были не просто частью моего гардероба, а настоящим заявлением о том, кто я есть. Я чувствовал себя уверенно и даже немного выше других, когда смотрел на блеск их поверхности. Во время переговоров я невольно вспоминал лицо этого странного человека, и меня охватывало какое-то волнение и беспокойство.
А к 17:00 ч я подъехал к мастерской, чтобы снова поговорить с незнакомцем. Но меня встретил Тонни Пасквале.
— Ой, привет, — улыбнулся он. Судя по всему, он выздоровел, и выглядел неплохо.
— А где тот? — спросил я, пытаясь разглядеть в соседней коморке кого-нибудь.
— Кто? — не понял хозяин лавки, провожая мой взгляд.
Я нетерпеливо подпрыгнул:
— Позавчера здесь был один мастер.
— А, ну да — Агасфер! — ответил Тонни. — Он был другом моего прадеда...
— Прадеда? Ему на вид тридцать пять лет! Ваш прадед, наверное, жил до Первой мировой войны! Вы оба смеетесь надо мной?
— Он — Вечный Жид, — тихо ответил Пасквале. — И время не властно над ним. Он тебе рассказал ту историю?
— Да... но я не поверил...
— Он был свидетелем распятия. И теперь вечно будет терпеть муки за то, что всего лишь не уважил человека, который пошел на смерть ради нас, даже ради него.
— Это вы про Иисуса Христа? — сбивчиво спросил я.
Старик кивнул. Его глаза были полны грусти.
— Тебе повезло, — тихо сказал он. — Ты видел Агасфера. Не каждому это дано.
Я вышел на улицу и посмотрел вдаль. Где-то там, по той дороге, брел Агасфер. Он шел без цели и смысла. Вечность лишила его всего этого — она поглотила не только его тело, но и его душу, оставив его лишь бродящим среди времен.
(15 марта 2025 года, Винтертур)