Цепные псы самодержавия. Глава 40

                Глава сороковая

 Во вторник вместе со специальной почтой пришёл приказ  подписанный самим директором Департамента полиции прислать в Министерство внутренних дел справку об эффективности деятельности  секретных сотрудников в Самарском жандармском управлении. На исполнение отводилась всего одна неделя.
 
Полковник Сердюков, прочитав этот документ, сразу же пришёл в состояние нервной обеспокоенности.
 - Николай Васильевич, немедленно  передать мой приказ всем начальникам уездных жандармских управлений о том, чтобы они в пятницу утром, не позже десяти часов, должны предоставить информацию по этому вопросу вам! - всегда флегматичный Сердюков расхаживал по кабинету, сильно теребя пальцами рук свою пышную растительность на лице. - Протасов и Бердников вручают свои справки вам в четверг к вечеру.
 
- Слушаюсь, Михаил Владимирович! - вытянулся Грабовский.
 - По получению этих документов вы, Николай Васильевич, немедленно анализируете информацию и составляете справку в Департамент полиции!  Сей документ должен быть не менее пяти страниц и не более семи! Вы меня поняли?
 - Так точно, Михаил Владимирович! Объём аналитической справки об эффективности  работы секретных сотрудников должен составлять от пяти до семи страниц! - вновь вытянулся Грабовский.
 
- Поняли!  Это хорошо! В пять часов пополудни пятницы я её должен уже держать в моих руках! Сразу же хочу у вас, Николай Васильевич, спросить... - Сердюков остановился и с каким-то недоверием посмотрел на Грабовского. - Вам по силам сотворить эту справку? Это очень... очень непростая работа? Вы же ещё не разу не составляли таких, чрезвычайно важных, документов.
 - Думаю, что да! - без каких- либо раздумий ответил Грабовский.
 - Очень хорошо! Очень... - без особого энтузиазма ответил произнёс полковник.
 По выражению его лица было понятно, что Сердюков сомневался в способностях адъютанта управления.
 
«Прекрасно сказал полковник «сотворить»! Точное слово подобрал!» - усмехаясь про себя, закончил писать требуемую справку Грабовский в пятницу.
 Часы показывали три часа пополудни, а документ имел объём шесть страниц рукописного текста.
 «У меня есть время для того, чтобы сходить домой и пообедать щами и пельменями,» - Николай закрыл сейф и вышел из кабинета.

 Ровно в пять часов пополудни Грабовский вручил «сотворённую» им справку Сердюкову.
 - Присаживайтесь, Николай Васильевич! Я сейчас прочитаю и скажу вам мои замечания.
 
 Стояла тишина. Было слышно, как громко передвигались стрелки в настенных старинных часах в кабинете начальника управления.
 Грабовскому, вдруг, жутко захотелось курить. У него даже скулы свело от желания, что с ним случалось очень редко. Он смотрел на полковника.
 
Тот, не спеша, шевеля губами, как малограмотный, уже второй раз перечитывал справку. Закончил. Покачал головой.
 - Николай Васильевич, я очень доволен! Нет, я чрезвычайно доволен! - губы Сердюкова расползлись в такой широкой улыбке, что казалось даже его усы и бакенбарды стали веселиться. - У меня нет никаких замечаний! Можете отдавать сей документ писарям. Пусть перепишут и подготовят документ к отправке в понедельник: а также сделают одну копию для нашего управления! Благодарю вас за службу, поручик!
 
«Теперь я буду писать все аналитические документы, которые исходят из управления! Раньше этим персонально занимался Сердюков. Значит я увеличил сам для себя количество работы. Правильно ли я сделал? - спросил сам у себя Николай. - Конечно же правильно! Я хочу сделать карьеру, значит должен знать всё и уметь делать всё! В том числе  и эти, в сущности своей, глупейшие справки».
 
В субботу дел у Грабовского было невпроворот. Казалось, что целую неделю он отдыхал и не работал. Он положил ручку на чернильницу лишь после того, как его пальцы на правой руке парализовала очень болезненная судорога. Николай посмотрел на часы.
 
- Десять часов двадцать минут! Вот это да! Я потерял ощущение времени... Пропал в нём... Нужно идти домой! - прошептал он.
 
На следующий день уже в семь утра Грабовский вновь сидел за столом и строчил очередную и как всегда очень важную бумагу.
 Николай мечтал закончить все дела до полудня, чтобы затем поехать в Солдатскую слободу.
 Зачем ему нужен был старик Вахрамеев? Для того, чтобы научиться общению с людьми низших социальных слоёв. Если Грабовский хочет сделать хорошую жандармскую карьеру,то он просто обязан  уметь общаться и с простыми людьми, и с разным быдлом. Ведь Николай прекрасно знает студенческую и преподавательскую среду, представителей артистической богемы, не говоря уже об офицерах и нижних армейских чинах. Когда же он будет уже прикомандированным офицером, а этот день наступит довольно скоро, то Грабовскому придётся вербовать агентов из числа пролетариев, разночинцев. Николай же никогда не знал интересов этих людей: о чём они думают, чем живут. Даже не умел говорить теми же словами, что и они. «Хождение в народ» во времена своей студенческой юности оказалось на самом деле очень поверхностным, сейчас он это хорошо понимает. Любовная связь с  гречанкой Марией, простой неграмотной женщиной, тоже ничего полезного в понимании народа Грабовскому не дало.   
 
 Вот наглядные пример: два офицера, которые работают с секретными сотрудниками Протасов и Бердников. На связи у первого -лучшие агенты, которых имеет Самарское жандармское управление, а у второго все как один - быдло, с трудом излагающее на бумаге свои мысли. Правда какие там мысли? Так убогость! Всех своих активных секретных сотрудников Протасов вербовал лично, а балласт ему достался от прежнего прикомандированного офицера. Среди агентов Протасова есть очень простые люди, а также интеллигенты, даже один журналист. Бердников же может вербовать только «штучников», которые по своей инициативе приходят с какой-то информацией в управление. Почти все «штучники», как правило,  страшные пройдохи, мечтающие заполучить свои сорок сребреников, а потом  исчезнуть. Бердников, не проверяя  их личности, не анализируя информацию, с которой они пришли, сразу же стремится их завербовать. Это очень порочный стиль работы!  Мне повезло: я познакомился с отставным унтер-офицером. Вахрамеев хорошо знает город, простых людей, их привычки. Как он на базаре торговался, ругался... Не трус и за словом в карман не лезет! Ничего не боится! Сблизиться с Акинфием - это мне только на пользу. Да и самарские улицы, слободки предпочтительнее видеть, да и ходить по ним, только после его рассказов. Не нужно забывать и о Видоке! Это ещё один пример для меня!
 
Дома Грабовский переоделся вновь купцом, пристегнул серебряную цепь новых карманных часов, приобретённых им вчера вечером. Потом взял объёмистый заплечный вещевой мешок из парусины, который ещё несколько дней назад по его просьбе купила Варвара, и направился к двери. Николая мучило какое-то нехорошее предчувствие. «Это, возможно от того, что надо будет ехать в жуткую непролазную от грязи слободку и находиться в очень убогом, почти нищенском жилье,» - подумалось ему.
 - Варя, думаю, что с наступлением темноты вернусь. К этому часу приготовь что-нибудь поесть!- тяжко вздохнул Грабовский.
 - Хорошо, Николай Васильевич! - добрая улыбка  появилась на рябом некрасивом лице прислуги.
 
В обычном магазине с тронутой ржавчиной вывеской над входом «Колониальные товары» Грабовский купил  четверть фунта чёрного китайского чая за 30 копеек. В соседней лавке - две палки недорогой копчённой колбасы и фунт окорока. На другой стороне улицы купил одну восьмую часть сахарной головы, вязку баранок и две булки крупчатого белого хлеба. В табачной лавке фунт чёрного дешёвого табака. Также не забыл приобрести и две бутылки водки.
 
Потом взял извозчика и доехал до той самой знаменитой глубокой лужи, в которой тонут кони и телеги.
 - Пришёл, Николай! Пришёл! - радостно бросился к Грабовскому Вахрамеев, - а я, честно тебе скажу, как-то сомневался: придёшь не не придёшь. Заходи! Заходи, Николай! - на широкоскулом лице старика появилась искренняя улыбка.
 - Так как не прийти, Петрович? Слово же дал! - Грабовский пожал крепкую мозолистую руку старика. - Что-то жарко у тебя здесь! Я потеть начал.
 
- Дык я чичас дверь открою, Николай! Это же я печь топил. Обед для нас готовил. В чугунке картошка горячая. Рассыпчатая!  Скусная! Садись за стол! Я уже сальца  с хлебушком порезал. Сейчас луковицу почищу. Нет, луковицу потом! Сначала вот это! - старик стал на носки и ловко  снял с полки бутылку. - Вот она! Вот она! Крепкая и чистая! Нюрка, соседка моя, мне за ремонт сапожек заплатила. Сама водку гонит. Хороша! - суетился хозяин дома.

 - Петрович, ты уж извиняй! - Грабовский подвинул на край стола чугунок с вареной картошкой, деревянную миску с хлебом, глиняную с салом, нарезанным мелкими красивыми кусочками, и принялся доставать из своего вещевого мешка продукты. - В гости с пустыми руками не приходят! Так, Петрович?
 
Вахрамеев стоял, не шевелясь и с широко открытыми глазами смотрел на стол. Казалось, что старика поразил сердечный удар. Он молчал и молчал.
 - Дык, дык, дык, это... это! Как его... как его - наконец сказал Вахрамеев что-то нечленораздельное.
 
- Что случилось, Петрович? Тебе такая колбаса не нравится? - Грабовский изобразил разочарование на своём лице.
 - Дык... Почему не нравится? Я такую колбасу только на Пасху ем. Кусочек... Николай, а ты что миллионщик?
 - Почему миллионщик? Петрович, я же в гости пришёл! Купил по дороге кое-чего! Пить нюркин напиток сегодня мы с тобой не будем! Отведаем водки! Ты как на это смотришь? - Грабовский смотрел на Вахрамеева, который не мог оторвать своего взгляда от продуктов, лежащих на столе.
 
- Ишь ты! - Акинфий Петрович взял со стола бутылку и начал рассматривать этикетку. - «Казённое вино. Крепость 40 градусов,» - прочитал он. - Я, в последний раз пил такую много лет назад. Угощали... За чай спасибо!!! Безмерное спасибо тебе, Николай. И табак здесь! И сахар! Ты, точно, миллионщик! Я это ещё прошлый раз понял...
 
- Картошка в чугунке стынет, Петрович! Давай выпьем и закусим! Потом я тебе расскажу, что никакой я не миллионщик.
 Водка была  обыкновенная, но самое главное, что не воняла сивухой. » Для народа, но хорошая! Впервые пью такую! Что же всё когда-то бывает впервые!» - подумал Грабовский, опрокидывая в прямо в горло содержимое коричневой от времени стопки толстого стекла.

 - Хорошо пошла! Прям прокатилась! - зажмурил глаза от удовольствия Акинфий Петрович, ставя треснутую глиняную кружку на стол. - Вот, зараза! Памяти нет! Нет памяти! У меня же капустка есть квашенная! Тоже Нюрка принесла! Это же первейшая закусь для такой водки! Сейчас принесу!
 
Выпили по второй. Грабовский закусил кусочком сала, потом съел картофелину.
 - А она и правда рассыпчатая! Вкусная! - одобрительно поцокал он языком. - Петрович, никакой я не миллионщик, но и не бедный, скажу тебе честно. Наша с братом артель на Урале  лес рубит. Потом мы его по Каме плотами гоним до Самары, а здесь уже и продаём. - Грабовский изложил кратко, смотря в глаза Вахрамееву легенду, которую разработал для себя несколько дней назад.
 
- Да ну-у-у! - с восторгом покачал головой старик. - А чего по базару тогда ходишь? Тебе же , Николай, в ресторанте сидеть надо! С бабами красивыми!
 - Петрович, долго мы с братом думали и решили, что гораздо выгоднее поставить на берегу Волге в Самаре лесопилку и свой лес тут же пилить. Прибыль  возрастает в три раза! Это, как минимум! Вот я приехал сюда, чтобы осмотреться. Людей верных честных найти. Место, где лесопилку поставить. Дело ведь непростое, а ты мне про ресторан и баб красивых! - нарочито обиженных голосом объяснил Грабовский.
 
- Да ну-у-у! Ух ты и головастый, Николай! Умён! Барыши умеешь считать! - искренне восхитился Вахрамеев. - Вот если бы ты остался на сверхсрочную службу, точно бы вахмистром стал! А если бы из благородных был, то до генерала дослужился! Хватка в тебе, Николай, чувствуется! Да и  в глазах твоих какая-то железная решимость видна! Молодец ты! Давай выпьем! - Акинфий Петрович налил  водки.
 
- Так брат мой, Григорий, умнее меня будет! Тогда и за него тоже! - Грабовский вновь одним огромным глотком выпил содержимое стопки, только его большой кадык шевельнулся.
 - Николай, ты меня извиняй, конечно... Я дума, что лесопилка агромадных денег стоит.. Да и место на берегу реки тоже.. - старик пятернёй почесал свои жёсткие седые волосы.
 
- Петрович, есть! Если не хватит, то банк ссудит деньги. Знакомые есть. Вот только в Самаре никого нет. Не пойму я до сих пор кому в этом городе можно верить, а кого опасаться. Какие-то скользкие здесь людишки, не такие , как у нас на Урале, - жалуясь вслух, Грабовский "нажимал" на сало и картофель. - Вот ты, Петрович, можешь мне совет дать?
 
- Совет? Ну я же маленький человек... Какой там совет... так только скажу тебе , Николай, что вырядился ты сегодня и в прошлый раз... Зачем? На торжища разные, да ярмонки, да базары скромнее нужно одеваться. Лучше беднее выглядеть, чем как ты. Торговаться тогда можно, продавцы тебе цену скинут. Да, самое главное, ты деньги в один карман никогда не клади! Никогда! За одно голенище что-то, за другое пару целковых. В пинжак пару рубликов. В карманы штанов мелочишку... Карманные воришки если что-то вытащат, то не всё! А ими все торжища кишат. И мальчишки, и парни... Даже старики карманники есть! Старше меня! У них, конечно, руки не такие ловкие, как у молодых, но они тебе так голову задурят, что она и кружится начнёт. В этот момент карманники у тебя деньгу и вытащат! Сволочи, одним словом! - Акинфий Петрович с наслаждение сосал колечко колбаски.
 
- Да-да-да - протянул Грабовский, вспомнив как ловко у него в прошлое воскресенье украли карманные часы.
 - Особенно остерегайся «горчичников»!  - Вахрамеев ложкой зачерпнул из миски квашеной капусты и с наслаждением отправил её себе в рот.
 
- Петрович, я так я горчичниками не пользуюсь! Чего мне их опасаться? - усмехнулся Грабовский.
 - Не-е-е-е! Я тебе, Николай, о другом совсем говорю. О бандитах, которых «горчичниками» называют. Недавно совсем эта зараза в городе завелась. Молодые,а работать не хотят, стайками промышляют по пять - десять человек. Живут в посёлках, где беднота обитает, на берегах реки Самарки. Грабят одиноких прохожих. Выбирают вот таких, как ты, Николай. Если не ...
 
- Петрович, - перебил старика Грабовский, - а почему таких, как я?
 - Как почему? - Вахрамеев смотрел на него своими бледно-голубыми уже пьяненькими глазами,- разнаряженных таких! Раздевают до гола... Всё забирают... Если же кто отпор пытается дать, то почти насмерть забивают. Если не грабят, то безобразничают. Рыболовными крюками людям одежду рвут. Барышням юбки задирают и ржут, как кони.  Скопом нападают...   Банды ихние из пяти или даже десяти человек состоят. Срам! Позор! Николай, а ты что и правда не видел «горчичников»?
 
- А как хоть они выглядят, Петрович? - задал вопрос Грабовский думая:»  А что я видел в Самаре? Вообще ещё ничего! Служба, дом, иногда поездка в Центральную почтовую контору»..
 
- Одеваются они в чёрные пинжачные пары. Правда штаны могут быть и полосатыми, а вот пинжак завсегда чёрного цвета. Картуз с козырьком лакированным, на затылок сдвинут. Рубаха расшитая навыпуск, из-под пинжака видна, подпоясана шнуровым поясом с кистями, да и сапоги лакированные, как картуз. Все с ножами и гирьками на проволоке. Ты, Николай, как только увидишь этих супостатов, так сразу переходи на другую сторону улицы или убегай! От греха подальше! Не приведи, Господь! - Вахрамеев принялся креститься.
 
- Петрович, а полиция? Полиция борется с ними? Делает что-нибудь? - Грабовский от любопытства даже перегнулся через стол, чтобы услышать тихую речь старика.
 
- Нет! Городовые стоят на улицах в центре города, да в свои свистульки посвистывают. «Горчичники» же туда редко заходят. Они больше по окраинам, по посёлкам шастают. Возле базаров обретаются.
 
- Петрович, кстати, а почему ваш посёлок называется Солдатской слободой? Знаешь? - Грабовский решил удовлетворить своё любопытство.
 - Как не знать? Знаю! Я всё о Самаре знаю! Интересуюсь историей! - Вахрамеев хвастливо поднял свой крючковатый указательный палец правой руки вверх.
 
- А ну ка расскажи! Очень интересно! - попросил Грабовский.
 -Городскими властями Самары земли, то бишь, пустыри, заросшие бурьяном,  раздавались участникам Крымской войны.Таким, как я! После окончания Крымской кампании. Мне тоже выделили кусочек земельки. Бесплатно! Вот я и построил домишко. Маленький, кособокий, но свой! - Акинфий плеснул водки себе в глиняную кружку, а Грабовскому в стопку. -Выпьем, Николай!
 
- Так ты,  Петрович, ветеран тех героических событий? Надо же? - удивился Грабовский.
 - А как же! Щас  я тебе покажу! - Вахрамеев с трудом встал из-за стола и чуть покачиваясь подошёл к сундуку.
 Открыл его крышку и начал там копаться.
 - Так где же он подевался? Где же? Наверху должен быть.... А вот он! - воскликнул Акинфиий. - Вот, Николай, смотри! Держи! - хозяин дома сунул в руки Грабовского китель с несколькими потемневшими медалями, нашивками на рукавах и погонами с тремя лычками.
 
Комната сразу же наполнилась резким запахом крепкого табака и полыни.
 -Апчхи-и-и-и! Кха! Кха! - от этого смрада у Грабовского едва не остановилось дыхание.
  Он вскочил и открыл настежь дверь. Потом стал вытирать слёзы. обильно потёкшие из глаз;
 - Ты, Петрович, герой! Вот только дух у кителя очень уж крепкий! От моли?
 - От неё самой! Аромат ядрёный, чтобы она не попортила мундир мой! - Вахрамеев скинул с себя пиджачишко и надел китель.
 - Ух ты! Солидно! - похвалил Грабовский.
 
- Так вот! Дали мне кусок земли  в Солдатской слободке и пенсию 56 рублей 75 копеек в год. Вот и живу! - с гордостью сказал Вахрамеев и застегнул все пуговицы на кителе.
 - Бобылём? - Грабовский постмотрел на Акинфия.
 - Сначала нет... Была женщина у меня.. Хорошая... умерла несколько лет назад. После того и живу сам... - Вахрамеев осёкся и принялся тереть покрасневшие глаза кулаками.
 - Прости, Петрович! - вздохнул Николай. - Давай выпьем!
 
Они выпили ещё по одной. Грабовский съел кусочек сала, а Вахрамеев взял прямо пальцами из миски квашенной капусты и сунул её себе в рот.
 - Земли давали  бывшим солдатам за Молоканским садом. Это в году, наверное, 1820 купец-молоканин  Грачёв Акинфий, тёзка мой, за городом сад фруктовый посадил. Груши, яблоки, сливы... Тысячи деревьев! Тысячи! Да ещё и четыре пруда выкопали. Вот так-то, Николай. Поэтому слобода именуется Солдатской,  а сад Молоканским. Хороший человек ты, Николай! Сразу видно, что без гнили ты... Добрый... Приходи ко мне старику в гости, когда пожелаешь.... Я тебе шибко рад буду.... Очень рад.... Очень рад...
 Язык у Вахрамеева стал заплетаться. Он медленно стал заваливаться на бок и падать.
 Грабовский вскочил, взял старика на руки и положил на соломенный тюфяк на топчан. Укрыл шерстяным солдатским одеялом.
 - Спи, Петрович! Приду я в следующее воскресенье в гости к тебе. Продолжим разговор...
 
Николай закрыл дверь и вышел ну улицу. С Самарки дул прохладный ветерок. Чирикали воробьи. В соседнем доме лаяла собака.
 
 Стрелки часов показывали пять часов двадцать минут пополудни. «Пора и домой»! - подумал Грабовский.
 Он шёл вдоль заборов, как и учил его Вахрамеев, смотря под ноги. Подскользнуться и очутиться в луже здесь можно было легко. В голове у Николая чуть шумело от выпитой водки. Хотелось пить. «Скорее бы выбраться из этой грязи!»
 
Грабовский остановился и  посмотрел вокруг себя. Улица, если жидкую грязь с глубокими лужами, простиравшуюся между деревянными домами с высокими заборами, можно было так назвать, была пустынна. Ни одного прохожего! Ни одной бродячей собаки! Зато впереди, в шагах тридцати, начинался сплошной забор Молоканского сада и вдоль него узкая, но сухая тропинка, которая выведет его туда, где можно будет взять извозчика. «Ох, как пить хочется!»
 
Николай вновь двинулся вперёд.» Ничего совсем чуточку осталось».
 
- Ты дядька чавой-то вниз глядишь? А? - вдруг совсем рядом с ним раздался  чей-то гнусный мужской голос.
 Грабовский поднял голову. В шагах десяти от него, выстроившись в шеренгу, стояли пятеро молодых мужиков. Все в чёрных пиджаках, в картузах с лакированными козырьками и рубашках косоворотках. «Горчичники»! Легки на помине!»
 
- Ну чавой то остановился, дядька! Ходи сюда! -  с широкой улыбкой на круглом лице, с угрозой в голосе посоветовал самый высокий, лет двадцати трёх.
 
- Зачем? - глупо спросил Грабовский.
 - Слышь, «Таракан», дядя интересуется зачем? Объясни энто ему! -   сказал высокий  коренастому парню лет восемнадцати, у которого из под козырька торчали рыжие кудри.
 
«Таракан» медленно, словно нехотя достал из кармана полуфунтовую гирьку на тонкой проволоке и начал её крутить перед собой.
 - Сапоги у тебя новые, картуз хороший, штаны с пинжаком справные. Да и в карманах ассигнации найдутся, наверное? А, козлина? Деньги есть?  - «Таракан» словно пьяный стал покачиваться из стороны в сторону.
 
- Ты время не тяни! Всё равно пойдёшь к жёнке своей в подштаниках! - истерично закричал самый молодой- худющий парень лет семнадцати. Он медленно достал из-за голенища своего правого сапога нож с длинным, сверкающим на солнце лезвием.
 
«Да, Николаша, ну ты и влип! - с тоской подумал Грабовский, - неужели я позволю этому быдлу, чтобы они меня раздели? Неужели я так просто сдамся? Нет, быдлятины! Нет! Надо бежать! А куда? Только вправо, в какую- то узкую боковую улочку. Там и грязи вроде бы поменьше... Но как? Ведь дорогу мне закрывают молодой и «Таракан».
 
- А может без раздевания обойдёмся, а ребята? - нарочито заикаясь и, делая испуганное лицо, спросил Николай.
 
- Не, дядя! Всё, что на тебе и у тебя - это уже наше! - радостно объявил толстяк, стоящий рядом с высоким и зажав ноздрю большим пальцем правой руки смачно высморкался.
 
- Ага! Ага! Нашел! - громко заржал высокий и достал из кармана пиджака  маленькую гирьку на четверть фунта.
 - Ребяты, смотри, что у меня есть! - Грабовский быстро отстегнул часы, продемонстрировал  всем, а потом с силой  швырнул их далеко влево, через голову самого высокого «горчичника». - Лови! Кто первый тому и достанутся!
 
Все бандиты опешили, подняли вверх глаза и смотрели, где упадут часы.
 - Чего стоите! Часы! Золотые! - закричал Грабовский.
 
Высокий, толстяк и сутулый рябой мужичонка, как по команде, бросились поднимать часы.
 - А вы чего стоите? - Грабовский вырвал из карманы бумажник и швырнул его далеко далеко вправо. - Там 50 целковых! Бегите, дураки!
 
 «Таракан» с молодым, наперегонки, рванули за бумажником.
 
Николай в это же мгновение побежал в боковую улицу. «Быстрее! Быстрее! Быстрее!» - колотилось у него сердце.
 Бежал он быстро, пружинисто, боясь провалиться в какую-нибудь незаметную , покрытую водой, яму. «Хорошо, что у меня ноги длинные! Хорошо, что бегать умею!»

 - Ушёл, козлятина! Ушёл! - кричали ему  в след! - Ничаво! Ничаво! Попадёшься в следующий раз! Дядька! - с матом кричали ему в след «горчичники» , даже не пытаясь догнать Грабовского.
 - Ха-ха-ха-ха! - громко ржали они, свистели и улюлюкали.
 
Только какой-то на широкой улице, где было  меньше грязи, Николай остановился. Вытер платком мокрое от пота лицо. Сердце сильно билось в груди. Началась одышка. «От испуга наверное, а может быть от быстрого бега?»
 
Грабовский осмотрел себя. Брюки были  заляпаны толстым слоем жидкой грязи. Сапоги словно сделаны из глины. Николай снял пиджак. Сзади он был обильно смазан грязью. «Омерзительно! Омерзительно!»
 
По улице навстречу ему шли мужик с бабой. Увидев Грабовского, переглянулись и быстро перешли на другую сторону.
 
 Какой-то бородатый дед остановился в шагах трёх от Николая. Посмотрел на него внимательно.
 - Нельзя так пить, сынок! - плюнул старик и пошёл дальше.
   
Только сейчас Грабовский почувствовал злобное бессилие и  ярость. Ему хотелось немедленно, прямо сию минуту, найти ублюдков «горчичников» и застрелить их всех!
 
Он представил, как всаживает в каждого по нескольку пуль, и они с дырками в головах  падают в грязь и тонут в глубоких лужах.
 
«С револьвером надо по городу ходить! Как Видок! Ума у тебя, Николаша, нет! Прозорливее нужно быть! Стал ты жандармским офицером, но дураком остался!»

 Грабовский шарил по карманам пиджака. Пустые! «Как же я теперь домой попаду? Пешком через город в таком виде? Первый городовой остановит сразу. Поинтересуется моей личностью. Что ему ответить? Рассказать, что я поручик Грабовский - адъютант Самарского жандармского управления?"
 
Николай засунул руку в правый карман штанов и сразу же нащупал маленькую монетку. «Десять копеек! Десять копеек!» Никогда ещё в жизни он не был таком восторге от вида обыкновенного гривенника!
 
В левом -обнаружились ещё серебряный пятачок и медные две копейки. «Чудненько! Просто чудненько! Сейчас возьму извозчика».
 
Молодой мужик с длинными усами сразу же остановил пролётку, но увидев в каком виде находится пассажир, молча тронулся.
 - Стой, сердешный! Сейчас даю тебе семнадцать копеек, а когда приедем домой вынесу тебе синенькую! - закричал Грабовский.
 
- Синенькую? - извозчик остановился и с сомнением в голосе спросил:
 - Честно пятёрочку дашь или брешешь?
 - Богом клянусь, уважаемый! - Николай перекрестился.
 - Тогда садись! Пошла! Пошла! - крикнул извозчик, а потом повернул голову к пассажиру, - чё напился и упал? Или как? - полюбопытствовал он.
 - Или как... - со злобой вздохнул Грабовский.