Хеннесси

Хеннесси насаживает яблоко на острие вилки и говорит: "Чертовы парафены". Затем поливает кипятком из чайника. Так, говорит она, парафин плавится, и яблоко становится безопасным для употребления.
    Потом берет другое яблоко и скребет его поверхность ножом. На лезвии остается что-то похожее на перхоть. Что-то похожее на то, как если бы вы скребли по пятке. Потом Хеннесси берет зажигалку, и подносит ее к лезвию. Перхоть на острие превращается в маленькую парафиновую каплю. Хеннесси говорит:
    - Я никому не позволю пичкать свое тело химией, - и ест чистое яблоко, попутно слизывая с губ помаду, в которой тоже есть парафин, о котором Хеннесси не подозревает. 
    И в этом она вся - платиновая блондинка, с чуть отросшими темными корнями, и с таким-же маникюром. Если не придираться к мелочам, то можно предположить, что она богата, и потому безвкусна. Если особо не щуриться, то можно легко поверить ее лжи на счет ее умственных способностей. Но Хеннесси никогда не даст вам повода подумать, что она умная и рассудительная. И если что-то сорвется с ее проколотого языка про Иммануила Канта, квантовую физику, теорему Ферма, или что-то подобное - то она прикроет рот ладошкой, закатит глаза, и скажет:
    - Это показывали по телеку, окей да?
    И вновь вернется в привычное ей русло разговора. Помады, шмотки, реплики брендовых сумочек, пояс Шанель, духи от Диор... Однако я знаю, что кроется за всеми этими блестками, за этой карикатурой Реджины Джордж, намалеванной поверх пустого манекена. Да, Хеннесси пуста внутри, но она родилась совершенно иной. Очень рано она поняла, что одними мозгами в большой мир не пробиться, да и надо ли? Если и надо, то в этом ей поможет бюст четвертого размера. Без всех этих заумных идей и прочей херни, она своими силиконовыми сиськами пробивала себе путь сквозь льды отказов в модельном агентстве, сквозь высшее образование, в котором она разачаровалась. Хеннесси Бугатти - она в свои двадцать три года постарела до умирающей старухи, которая прячется за слоем макияжа, за силиконом, за шмотками с торчащими нитками. Да, она такая - разочарованная в жизни старуха в теле двадцати трех летней красотки.
    Моя подруга Хеннесси Бугатти, нареченная в честь тех вещей, которые ей когда-то хотелось иметь. Она говорит: если не можешь что-то исправить в своей жизни, значит романтизируй это. Правда, она научилась этому не сразу. Когда мы познакомились в модельном агентстве, я еще видела в ее голубых глазах огонек надежды, я слышала в ее голосе желание стать чем-то большим, вырваться из рутины, и тем более из лап богатого папаши. Мы сидели рядом в очереди на просмотр, и она листала Vogue. Наверное, она на месте тех моделей представляла себя. Но к сожалению ей было не суждено жить на глянцевых страницах, и без конца переодеваться, переобуваться, менять прическу, вылетать по ночам в Гонконг, и спать с фотографами. Тогда она косилась на меня, и не выдержав, сказала:
    - Посмотри на этих клуш. У них же нет шансов. У той нос как у свиньи, у второй волос на ногах больше, чем на голове. А эта? Или это тот?
    Я почему-то представила себя со стороны. Я представила себя глазами Хеннесси, и попыталась выявить свои изъяны. Худая, может быть не столь высокая как надо. Волосы вроде густые. Лицо? Я красива, или у меня тоже нос как у поросенка?
    Она продолжила листать журнал и коситься на меня. Заерзав на неудобном кресле, я оценила очередь на пробы, и решила, что у меня будет достаточно времени на кофе и сигарету. Я попросила Хеннесси запомнить меня, чтобы мою очередь не заняли. Вместо этого она обратилась к девушке впереди нас, и попросила запомнить и меня, и ее.
    - Я тоже хочу выйти. Тут ужасно шумно.
    И мы вышли из помещения, которое раньше было танцевальным залом, в котором я когда-то училась садиться на шпагат и стоять на цыпочках. Хеннесси стрельнула у меня сигарету, но при этом заплатила за мой латте в забегаловке на углу. Так мы и познакомились. Оказывается, мы одногодки, и учились в параллельных классах. Я даже вспомнила слухи о том, что ее родители очень богаты, но держат свою зазнавшуюся дочурку в нашей захолустной школе лишь потому, что в другие школы ее отказывались принимать. Кто-то даже судачил, что у нее был выкидыш на раннем сроке, на перемене между алгеброй и историей.
    Мы вернулись в агенство, и дождались своих очередей. Когда наступила очередь Хеннесси, она швырнула журнал мне на колени, и попросила пожелать ей удачи. Я кивнула и улыбнулась, но желать хорошего ей в спину не стала: не смотря на милые жесты с кофе и болтовней, она оставалась для меня конкуренткой, как и я для нее. Агенство предлагало лишь три места с контрактами, а для других желающих - курсы по моделингу. А это платно и бессмысленно.
    Когда очередь дошла до меня, агенты записали мой номер, и сделали пару снимков в профиль и анфас. Все прошло так быстро, что за вспышками я заметила только уставшие лица фотографа и агентов. Заранее я уже смирилась с провалом.
    - Мне кажется, что нас выберут, - сказала Хеннесси, которая сторожила меня у выхода. Она переминалась с ноги на ногу, и наверное мечтала опуститься с высоты каблуков десятого калибра на землю.
    - Почему?
    - Ну, мы с тобой красотки. Конечно, во мне это кричит, а ты такая... Ну, знаешь, как девственница перед впиской. У меня шлюховатая красота, а у тебя привлекательность непорочной девы. Кстати, ты девственница? Я знаю, тут одного парня...
    - Боже, о чем ты? - рассмеялась я.
    - Поверь, лучше парень по знакомству, чем какой-то придурок с сайта знакомств. А за того паренька я могу поручиться. Знаешь, у него небольшой член, но трахает он...
    - Господи, - закатила я глаза, и поспешила удалиться. Хеннесси схватила меня за руку, и дала визитку. На черном бархате золотым витиеватым шрифтом было написано ее прозвище и номер.
    - Если вдруг будешь в духе, позвони. Но учти, что по ночам я никогда и никому не отвечаю.
    Убрав визитку в карман джинс, и пошла домой.
    И да, я ей позвонила. Разумеется, я не ожидала, что она даже вспомнит меня, но услышав ее радостный визг в трубке, я поняла, что она ждала этого звонка. Но разумеется, Хеннесси в этом никогда не сознается, как и я не сознаюсь в том, что на протяжении нескольких дней крутила ее визитку в руках, и косилась на телефон. И позвонив, я спросила:
    - Тебе звонило агенство?
    - Нет. А тебе? Я звонила им сама. Кучу раз. Но они сказали, что результаты огласят потом. А когда это их чертово потом? Если они позвонят и предложат курсы, я обещаю, что подожгу их контору. Кстати, а в каком районе ты живешь? У меня кончились тени для век, и еще у меня есть хорошая скидка. Могли бы прогуляться.
    - Ты лесбиянка? - не удержалась я, ибо мне начало казаться, что Хеннесси хочет меня закадрить. И вновь я услышала ее смех.
    - Ну ты и дура. Стала бы я тебе советовать парней? Я просто такая. Ну, как баржа, которая потеряла управление. Мать всегда говорила, что если мне что-то надо, то я буду напирать как танкер на берег. Ну так что?
    - Окей. Мне нужна краска для волос.
    Знаете, Хеннесси искусственная, будто ее отлили из силикона где-то в Китае, вместе с фаллоимитаторами, искусственными вагинами, и прочими частями тела. Что объединяет их и ее? А объединяет их способ применения. После использования обязательно продезинфицировать в мирамистине, и спрятать с глаз долой. Если что, я не пытаюсь ее оскорбить. Я цитирую ее. Почему то я запоминаю ее разглагольствования перед сном, когда она сидя на кровати смывает косметику, и ставит телефон на зарядку. Ближе к ночи ее тянет на философию, и часто она сравнивает себя с неодушевленными предметами. Вчера она сравнивала себя с искусственной грудью, чей латексный сосок погрызла кошка. Сегодня - с самодельной вагиной из банки Принглз, кухонных губок и презервативов.
    - Я пытаюсь сместить свое самоощущение, свою точку сборки, а ты ржешь как идиотка, - говорит Хеннесси, и бросает в меня помадой. - Мне нужно анализировать себя вслух, иначе, если это будет происходить в моей голове, то я потеряю рассудок. Или завести дневник как ты. А еще будь добра - кинь мне пожалуйста свои патчи для глаз. У меня опять синяки под глазами от недосыпа.
    - Черт бы тебя побрал, - ворчу я, и кидаю баночку с патчами, а следом целюсь ей в лоб брошенной помадой. Но Хеннесси ловко все это ловит, и продолжает общаться сама с собой, пока этого не слышат посторонние.
        Вообще, мне претило идти на этот модельный кастинг, но моей матери не терпелось взрастить свои похороненные еще до моего рождения мечты во мне. Таким образом я стала кадкой с землей. Прорастает ли изящная лилия, или же розы, но я рассчитывала, что во мне вырастет что-то иное. Допустим, мой старший брат - это картошка, которая даст кучу полезных клубней. Я? Я пытаюсь придумать аллегорию с поэзией. Я ей наполнена, я ей горю, но если я кадка, то поэзия во мне была бы каким растением?
     - Мухомором, - отвечает Хеннесси, и я закрываю свою тетрадь, мечтая хлопнуть ею по носу. Потом я снова углубляюсь в ретроспекцию, и вижу свою комнату.
    Так как я хочу стать поэтессой, то логично предположить, что в моей комнате было куча книг. Вообще то нет. Я стараюсь читать как можно меньше чужих стихов, чтобы мои собственные были ни на что не похожи. Поэтому в моей комнате куча безделушек с блошиного рынка, гирлянды, тетради, постеры любимых рок групп. И если бы моя мать видела бы больше, чем пространство кухни, она бы поняла, что меня надо было бы отправлять в...
    - Дурдом, - хихикает Хеннесси, - Ты же это имела в виду?
    - Да пошла ты.
    Меня надо было отправлять на какой-нибудь литературный конкурс. Я не планировала побеждать, но мечтала познакомиться с такими-же фриками как я. Я видела других девочек поэтесс, в которых будто вселилась Цветаева, но они мне казались такими-же поверхностными как Хеннесси. Но в случае с ней это простительно, так как она не скрывает свою недалекость, когда те очкастые бисексуалки изображали из себя богему, но при этом писали отвратные стихи в свободном стиле об абортах и проституции. Видела бы их Сильвия Плат - она бы засунула голову в духовку еще раз. А я просто сочиняла стихи, и не претензионно подписывала инициалами С. Ш.
    В отличие от Хеннесси я не была из богатой семьи, и потому мне приходилось подрабатывать флористкой. Денег хватало на сигареты и энергетики, и чтобы не быть существенной обузой для семьи. Учебу я бросила. Еще в пятнадцать лет я размышляла о том, чтобы провести над своей жизнью эксперимент, задав себе вопрос: а чего может достичь девушка без образования из семьи со средним достатком?
    И через несколько лет, и я, и даже Хеннесси с богатствами ее отца, поняли - после небольшого взлета мы можем только падать, и не особо стараться подняться на колени. То есть, мы старались, но и мир придавил нас своим брюхом к самой сырой земле. Не хотелось бы забегать далеко вперед (или назад), но с Хеннесси мы были в шаге от смерти. Это нас и сделало лучшими подругами.
    По поводу небольшого взлета: все таки я и Хеннесси подписали контракт с агентством, и вроде бы должно было бы все наладиться, но мы были моделями местного бренда одежды, который был ужасно дорогим для нашего города, и слишком вычурным даже для показов Баленсиаги, но мы снялись вместе, чему не могли нарадоваться. Ну серьезно! Все с чего-то начинают.
    Потом на въезде в Рысьегорск повесили баннер с нашими довольными лицами, рекламирующими молочный завод. Нас нарядили в старорусские костюмы, нахлобучили на головы кокошники, и опозорили на весь город. Мне после такого пришлось постричь каре, а Хеннесси решилась сделать свой блонд чуть темнее. Но на самом деле никому до нас не было дела. Абсолютно никому, кроме довольных родственников. Тогда то мы и поняли, что навсегда, отныне и во веки веков мы останемся глупыми рысьегорскими провинциалками.
    Мой мир не пересекался с миром Хеннесси. У меня была своя компания в лице уличных художников, музыкантов, и коллег по работе. Хеннесси же тусовалась с сыновьями и дочерьми местных бизнесменов. Так как моя компания знала всю верхушку поименно, то почти каждый вечер мы обсасывали их образ жизни. То Хеннесси видели бухую у клуба "Бурбон", то ее кавалера поймали на сбыте наркоты. То вождение не в трезвом виде. В общем, золотая молодежь, и мы - бедные, все такие творческие личности, и вообще не такие как все, толком ни кем не понятые. Но я знаю точно, что будь у моей компании такие же возможности, то половина из них бы умерло от передоза, а вторая половина - в аварии в результате быстрой езды. Мы просто завидовали. Эту зависть можно было прощупать в колких обзывках, которые мы бы не смогли сказать им в лицо. Я и сама такой была, пока судьба не подкинула мне Хеннесси.
    А еще у меня был парень. А потом он бросил меня, когда мое лицо с рекламой молока и сливочного масла вывесили в пригороде. Мы встречались два года, и я даже писала слова песен к его мелодиям, которые он до сих пор поет на набережной, и клянчит у туристов деньги. Когда я спросила, в чем причина разрыва, он лишь посмеялся, и мягко намекнул на то, что я теперь стала другой, когда начала водиться с "этой блондинистой дешевкой". Ну, и добавил, что все в компании считают, что я зазналась, хотя друзья как были, так и остались. Лишь потом я поняла, что он нашел такой повод, чтобы бросить меня, так как он мечтал об этом раньше. Я хоть и подозревала, что он спит с кем-то еще, но почему-то держала глаза зажмуренными, и верила, что мы эдакие Курт Кобейн и Кортни Лав. Но, в отличие от этой звездной истории, как эпастасии Кортни, застрелиться хотелось мне. Понимаю, что это глупо, но этот козел все таки подорвал мою веру в друзей, и потому я до последнего делала вид, будто меня расставание нисколько не ранило.
     До того момента, пока на одной вечеринке я не застукала его в ванной комнате верхом на какой-то пьяной телке, которая вообще не понятно откуда взялась. Когда во всю орала "Богемская рапсодия" Меркьюри, я лишь смогла сползти в слезах на пол, и набрать номер Хеннесси. Из-за пьяных рыданий я кое как объяснила ей ситуацию, назвала адрес, и добавила, что я размазня, и если она считает меня жалкой, то пусть лучше не приезжает.
    И кто бы мог подумать? Эта дамочка приперлась в нашу засранную хату в облегающем платье из серебристой ткани, держа в руках стальной клатч на тонкой но крепкой цепочке. Когда она явилась, будто музыка стала тише, а все присутствующие неформалы и пьяницы замерли, пялясь на нее. Они знали, кто решил почтить их своим присутствием.
    - Моя подруга. Тощая, черноволосая, в красной клетчатой рубахе. Где она?
    И кто-то молча указал пальцем на лестницу на второй этаж, где я уже потихоньку приходила в себя, и думала застрелить не себя, а бывшего. Хеннесси элегантно и не спеша поднялась по лестнице, и нашла меня в чужой спальне.
    - Я думала, что ты нажрешься таблеток, или что-то в этом роде. А что случилось?
    - Бывший. Я видела его с другой. - проревела я.
    - Подруга, а он ведь бросил тебя до этого. Значит он не изменил. Какого хрена? Как он хоть выглядит?
    - Мы два года были вместе. Я писала тексты к его музыке.
    - И что? Напиши лучше и подари другому. Так, вставай. - Хеннесси взяла меня за руки, и усадила на кровать. Сев рядом, она раскрыла свой клатч, и первым делом вытерла мне слезы и потекшую тушь с щек и подбородка. Затем велела открыть рот и глаза, и не моргать.
    - Я тебя накрашу, и ты сейчас сделаешь вид, что ты не плакала, и что вообще тебе похуй. Мы спустимся вниз, сядем в такси, и поедем куда-нибудь.
    Достав помаду, она спросила:
    - Это твой первый парень?
    Я кивнула. А Хеннесси сказала, что он не последний. А потом попросила показать его, когда мы будем уходить. Ей просто было интересно, по кому я рыдала, и превращалась в медузу, выброшенную на берег. Я смотрела на свои руки, говорила, а про себя чувствовала себя идиоткой. Сейчас Хеннесси заботлива, но мы с разных миров. Она вернется под утро в свой, и мне придется тоже. Я уже мечтала сменить круг общения, работу, и просто стать другой. А еще мне было стыдно за то, что Хеннесси видела меня в таком уязвимом виде.
    Когда мы спускались, Хеннесси нарочито громко начала говорить мне, чтоб слышали другие:
    - Он спрашивал про тебя, и просил твой номер, но я решила, что вы поговорите с глазу на глаз. К тому же он красивый.
    - Что?
    - Дура, я спасаю твою репутацию. - прошипела она мне на ухо, - Пусть позавидуют.
    Я кивнула в сторону бывшего, и Хеннесси сбавила шаг. Уставившись на него, а потом на меня, она спросила, как я могла быть два года с этим чудиком, который похож на суриката? Затем она продолжила играть на публику:
    - Он спрашивал, можешь ли ты завтра вечером увидеться, и я по секрету шепнула, что завтра ты бездельничаешь. Но учти, если он позовет тебя на свидание, не смей меня позорить, и надевать свои гранжевые шмотки. Ты будто застряла в 90х.
    Мы вышли в ночь. Сели в такси, которое довезло меня до дома. Перед тем как выйти, я поблагодарила Хеннесси, и она лишь махнула рукой. Сказала, что без этой вечеринки со слезами ей было бы ужасно скучно.