Родословье - 5

Родословье – 5

Отец

У отца не было  привычки к собственному хозяйству, и раньше ничего не приходилось строить. Только в ранней молодости, он работал конюхом у кулака в Башкирии.
Его отца, Павлова Михаила, забрали в армию в пятом году, и увезли на Восток. А осенью этого же года родился Семён Михайлович. В десятом году умерла мать. Старшего сына взяли родственники, а младшего определили в дом ребёнка, где он прожил до восемнадцатого года, и в возрасте тринадцати лет пошёл работником к одному из местных кулаков, став конюхом.

Зная по рассказам, что его отец потерялся где-то на востоке, Семён мечтал его найти, и однажды подвернулся удобный случай. В двадцать втором ему было семнадцать лет, и он привёз на ж.д. станцию, хозяйского  родственника. Там в это время стоял воинский эшелон. Бравые ребята в форме, выглядели настоящими богатырями, он стал прислушиваться к их разговорам, и понял, что они едут на восток. Двое остановились около его брички, он спросил:
 - Дяденьки, а как можно поступить в армию?
 - А сколько тебе лет?
 - Семнадцать.
 - Ну, в общем-то можно. С кем живёшь-то?
 - А-а, ни с кем. У хозяина работаю, конюхом.
 - И кони его?
 - Ну да.
 - Хорошая пара, видная. И бричка красивая. Да вот только пока ты их домой будешь отгонять, мы уже уедем.
 - А могли бы меня взять?
 - С командиром надо говорить. Ты проедь вон за то здание, а мы скажем командиру, он подойдёт.

Семён заехал за здание, и вскоре подошёл командир.
 - Ты что ли в армию хочешь поступить?
 - Я.
 - Мне как раз помощник нужен, за конями присматривать. Да вот только скоро отправление.
 - Да я их привяжу, искать будет – найдёт.
 - Украдут. Кони хорошие. Забери их с собой. У богатых хозяев всё равно их отберут. Он тебе за работу много платит?
 - Да он и не платит, кормит, одевает, и обещает приданное, когда жениться надумаю.
 - Ну и забери их, в счёт приданого. Любой невесте они понравятся. А у нас тоже, и кормёжка, и одёжка, да ещё и деньги платят, кто хорошо служит… Распряги, я ребят отправлю, они помогут завести. Вон, вагон с трапом.
 - А если искать будут?
 - Пусть ищут, мы имеем право реквизировать нам необходимое. Да можно и фамилию сменить.

Так Семён стал красноармейцем, и поехал на Восток. Когда командир записывал его в список временно служащих, то изменил ему фамилию, на свою, Бысов, вписав, как своего племянника. Обязанностью Семёна стало, на каждой остановке открывать двери, наполнять сеном кормушки, водой поилки, и сгребать навоз в дырки в стене. Почти то же, чем он занимался у хозяина.
Через месяц его приняли официально служащим. Год они отстояли под Читой, а потом их отправили на охрану мостов Зейского региона, где он стал сначала командиром взвода, а потом и роты. Первое время он старался узнать что-нибудь про отца, но потом смирился.
У хозяина Семён совсем не пил, а в армии начал помаленьку поддерживать компанию.

В тридцатом году красноармейцы косили сено своим лошадям. Рядом с ними косили сельчане, Семён заприметил Веру,  начал за ней ухаживать, и в тридцать первом они поженились. Ей было двадцать, ему двадцать шесть. В тридцать втором она родила первенца, и  с тех пор рожала через каждые 2,5-3,0 года (кроме 5-и военных лет) до 44-х , выкармливая ребятишек до полутора-двух лет, а потом переводя на козье молоко и «подножный» корм. Все восемь детей выросли здоровыми и крепкими, родили четырнадцать внуков, восемнадцать правнуков, которые живут в девяти городах России. И хотя звёзд с неба  не хватают, но из них никто не спился, не снаркоманился, никто не имеет судимости.
Последние годы отец и мать жили в Чите. Отец умер в 83 года, мать – в 92, в 2003 году.
  …………………………………

Вместе с дядей Ваней они уложили три первые венца, врубили половые лаги, а дальше отец и Толик продолжали строить самостоятельно. Основной дом (потом предполагалось поставить пристройку) с наружными концами, наметили 9х6, и внутренний размер получался 8х5=40 квадратов. Такой длины (9м) было только одно бревно, и его оставили на потолочную матицу, решив, по совету дяди Вани, положить её вдоль, что уменьшало длину потолочных досок. Чтобы она не прогнулась, решено было над ней положить дополнительную поперечную балку, и связать их сквозным болтом.

Лес предварительно не сушили, рубили из сырых брёвен. Дядя Ваня сказал, что высохнув поместу, брёвна лягут более плотно, поэтому мох ложили только по гребешку. Гнёзда под шканты сверлили циндровкой.
Дом строился два года. К концу второго, покрыли крышу, срубили ряж под печку, забутив его камнем, сложили печь.
Крышу крыли тёсом, досками с желобками по краям. Доски нарезали сами из брёвен, специальной пилой, на дяди Ванином станке, сделанным из брёвен за своей оградой. Желобки выстрагивали сами, калёвочником, взятым на время у столяра.
Печь помог сложить сосед, глухой печник-профессионал дядя Вася, отец моего  друга Витьки Попцова. Он рассказал и показал все секреты печного дела, и отец потом постоянно «калымил» на кладке печей. И иногда ему помогали и мы.

К морозам мы проконопатили дом, протопили, и переехали в него. Печь сложили массивную, на кирпиче не экономили, что позволяло и в самые сильные морозы топить только два раза в день.  Мать просила «русскую», но она заняла бы слишком много  места, поэтому выбрали межевой вариант, с двумя топками, горячей и холодной,  двумя задвижками и духовкой. С тех пор, в нашем доме, почти каждый день были свежие булочки  или  пирожки, не говоря уже про блины и оладушки.  Но картофельные пластики, печёные на плите, ещё долго оставались любимым блюдом. Ими мы набивали карманы, когда шли в лес.

Ещё  двумя  главными  питательными развлечениями, были подсолнечные семечки и сера – забайкальская жвачка, делающаяся из лиственничной смолы. Мать рассказывала, что до революции её делали и артели, и любые заготовщики леса. Потом она была запрещена, но постоянно делалась «подпольно». У меня был друг, у которого в тайге было отлажено её производство, и он был одним из основных поставщиков серы в город, на чём неплохо зарабатывал. Говорят, она полезна – очищает зубы, устраняет неприятный запах, тренирует слюнные железы, но по этой причине жевать её лучше на сытый желудок, хотя мы в детстве об этом и не думали.

На следующий год после новоселья, отец с Анатолием начали делать пристройку, и сделали её за одно лето. Сложили небольшую печь, и она стала основной ребячьей комнатой, где зимой бывало собирались и многие соседские ребятишки.
Судьбой, однако, этому дому срок был отпущен небольшой.  Уже в 72-ом году весь наш околоток снесли, освободив место под строительство новой школы, которая, как позже оказалось, никому не была нужна. Она строилась стройбатом, долгих десять лет, и проработав несколько лет начала рассыпаться, и её закрыли.   

Видимо уже тогда Россия тяготилась своими Восточными территориями, и всех людей, более или менее шустрых, высасывала в центр. Впрочем, это пожалуй, основной  способ развития всех государств.

В семь лет, когда Анатолий с отцом заканчивали строительство основного дома, я пошёл в школу. Читать у нас все начинали рано, и я тоже с шести лет уже пытался читать книги, которые приносил из библиотеки брат, но ещё ничего в них не понимал.
Моя первая учительница, Анна Ивановна Перебоева,  была для нас второй матерью, и я всегда вспоминаю её с благодарностью.

Анатолий уже учился в ремесленном училище, но несмотря на предельную занятость, часто с друзьями убегал на охоту. Наверное поэтому первые его книги, которые я понимал и осилил полностью, были про охоту. А потом были про революцию и войну. Про революцию больше всего меня удивили две книги – «Конармия» и «Как закалялась сталь».  Первая жестокостью, с которой брат мог идти на брата; а вторая – любовью рабочего Павки к буржуйской девочке Тоне, пронёсшего её, по сути, через всю жизнь.

Это было уже в пятом классе, и я второй год бредил любимой девочкой Олей, которой иногда помогал донести до дома портфель. Поэтому в любьви уже что-то понимал, и понимал героя Павку. Не понимал только одного – почему «классовая ненависть» может быть для любьви препятствием, и радовался, что между нами этого не было. 
      
Наша любовь началась с того, что нам четвероклассникам предоставили честь принятия второклашек в октябрята. Перед этим мы на трудах вырезали из картона маленькие звёздочки, обшили их красной материей, и пришили к ним пинки – английские булавки. Моей подшефной и стала Оля. В школьном коридоре мы выстроились в две линейки, и после небольшого напутствия начали пристёгивать звёздочки на грудь подшефных. А я вдруг увидел, что на том месте где должна раположиться моя звёздочка, удобно расположилась девочкина грудь, уже ясно обозначенная, и которую плотно обтягивало школьное платьице.

Раньше мне часто приходилось видеть груди у сестрёнок, и у матери, и у старшей сестры, когда они кормили младшаков, и даже письки иногда видел, но  всегда был к ним равнодушен. В этот же раз что-то произошло – густо покраснев, я с большим трудом смог отделить от груди ткань и приколоть звёздочку. Посмотрел ей в глаза. Кажется, я до сих пор помню этот её взгляд, но не смогу его описать. В нём была какая-то абсолютная доброта, мудрость и спокойствие. Мы стояли долго,  и только команда «расходимся по своим классам» вернула нас к реальности.
После уроков я впервые проводил её до дому, и нёс портфель.   
               \\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\