Дневник бомжа отрывки из поэмы

10 сентября
Казалось, на женщин после моей акулы и Николенькиной кисочки у меня должен быть иммунитет.
Но вот поди ж ты, какая-то девчонка, лет на десять моложе меня, зацепила взглядом, и я поплыл.
В голове пусто — только её страдальчески сдвинутые как у Богоматери глаза, дрожание пухлых губок, оттопыренный мизинчик на левой руке…
Нечаянное, мимолетное пересечение — и мир вокруг стал зыбким, неустойчивым.
Ну почему я решил, что она была преисполнена жалости и нежности?
За что меня жалеть?
Кто, собственно говоря, она такая, чтоб вот так смотреть на меня?
Между нами не может быть ничего общего.
Не потому, что я уже не в том возрасте.
Хотя, если поразмыслить…
Нет, между нами не может быть ничего общего потому, что я сам этого не хочу. Не хочу жалости. Не хочу никаких женщин, никаких перемен!
Но вот поди ж ты, думаю о ней весь вечер, без конца вспоминаю те несколько секунд…
Ерунда какая-то!!!

13 сентября
Как идиот — выбритый, напарфюменый, в наглаженном Николенькином костюмчике — проторчал на автобусной остановке возле универмага битых пять часов.
И для чего?
Чтобы она прошла мимо, не поднимая глаз?
Еще бы — в субботу, лежа на траве в рваных трико, нечёсаный, небритый, с пакетом пустой тары в руках я был более импозантным, более заслуживающим внимания.
Тьфу на неё!
Тьфу-у, тьфу-у!!!

15 сентября
У неё странное имя — Бригитта.
Оно пахнет снегом.
Когда его произносишь, кажется, что преодолеваешь Эверест и попадаешь в заснеженную страну небожителей.
И сам становишься небожителем.

17 сентября
Казалось бы, вот оно укромное лежбище под густым кустом акации, вплотную к забору, — хоть сиди, хоть лежи, пряча в рукаве бушлата огонёк сигареты и ожидая появления в окне спальни её силуэта…
Но этот злобный кавказец всю конспирацию портит!
Травануть что ли его чем-нибудь?

21 сентября
Поразительно, но мы начинаем находить с кавказцем общий язык.
Косточки с мясокомбината хорошо затыкают пасть даже самого злобного пса.
По крайней мере на то время, пока я жду появления за вуалью занавесок Бригитты и на те несколько минут, что уходят у неё на то, чтобы полистать возле окна томик Тютчева (ни автора, ни названия книги мне из укрытия не прочесть, но я почему-то уверен, что это Тютчев).
Потом она удаляется вглубь комнаты, выключает ночник и… исчезает в небытии ночи.

26 сентября
Её кавказец, оказывается, не так страшен.
Неделя подкормки — и страшный на вид пёс милостиво разрешил мне пробираться через забор к окну её спальни.
В любом звере есть нечто человеческое.
А предательство хозяев — это очень даже по-человечески. Тем более, если хозяева не воспитали в подопечном злобы, приличествующей должности сторожевого пса.

1 октября
Не так уж и беспросветна эта жизнь, если каждый вечер можешь видеть прекраснейшую из женщин!
Пусть мимолетно, кратковременно. Иногда в течение десяти-пятнадцати минут.
Но эти минуты соединяют миг с вечностью!
Всё остальное перед ними ничто!

Ночь с 6 на 7 октября
Она играла на рояле.
Я не видел её. Звуки проникали в сад сквозь приоткрытую форточку гостиной.
Тяжёлые бархатные портьеры на окнах были задернуты.
Но кроме Бригитты никого в доме не было.
Я немного закемарил, ожидая её появления в окне спальни.
И тут — то ли сон, то ли явь — эта музыка!
Она подступила незаметно тихими печальными нотками и, постепенно набирая силу, овладела всеми клеточками моего тела так, что очнувшись от дрёмы, я уже и не различал границу между собой и музыкой.
Звуки касались пожелтелой листвы, и листва что-то шептала в ответ.
Они поднимались вверх, к звёздам, и звёзды с тихим перезвоном то вспыхивали ярче, то умеряли свой блеск!
Всё вокруг, преисполненное гармонии, вибрировало в унисон с музыкой.
И не было ни бедности, ни богатства – ничего земного, что могло бы разделить меня, музыку и эту неземную женщину.
Звуки стихли.
Я очнулся. По щекам текли слёзы.
Я плакал и был счастлив тем, что плачу.
И улыбался, смахивая слезу.

15 октября
Итак, я остался один.
Николенька получил расчёт и отправился автобусом в свой монастырь.
Деньги, несмотря на мои протесты, он разделил поровну: «Когда ещё свои заработаешь, а жить на что-то надо».
Подарил запасной ключ от плотницкой. Наказал, чтобы вёл себя тихо — не ровен час, узнает начальство. «Выгонят — где спать будешь?»
Сегодня суббота. С утра сходил в баню и парикмахерскую.
Деньги жгут карман: три часа курсировал от «Напитков» к калитке её дома и обратно.
Вспотев и обессилев, присел в парке на холодную скамейку.
Ветер кружил по аллее листья, перемешивал в лужах их цветные паруса с белыми кудряшками облаков и громко стучал мокрыми фалами о металлические тела флагштоков возле здания городской администрации.
Толкая перед собой детскую коляску, прошла насупленная, погружённая в проблемы женщина.
Проехал малыш на трехколесном велосипеде.
Один, без родителей. Куда, зачем?..
Редкие, на удивление трезвые прохожие сурово и сосредоточено проплывали мимо и исчезали.
Сумятица мыслей, чувств понемногу улеглась, и в какой-то миг я заметил, что в глубине сердца тихо, но отчетливо и чисто звучит так часто снившийся мне когда-то ноктюрн.
Вот закончили свою партию скрипки, и в тишине космоса зазвучала флейта. Её нежный, пронзительно одинокий голос звал за собой, обещая покой и даря надежду на существование высокого сакрального смысла жизни. Откликаясь на зов, уронил три нотки рояль. Тембр флейты изменился, подстраиваясь к роялю. Два инструмента в унисон запели о далеком и прекрасном мире единства. Это звучал её рояль. Тот самый, который подарил мне под её окнами радость слёз. Спустя миг снова зазвучали скрипки, за ними вступили виолончель, фагот. Всё вокруг наполнилось чарующими звуками ноктюрна.
Неожиданно мозг пронзила боль воспоминания:
— Господи! Моя флейта!
Я вскочил со скамейки и сквозь дождь кружащихся над аллеей листьев полетел к ломбарду.
Ломбардщик закрывал двери своего заведения, когда я, запыхавшись, протянул ему восемь помятых сотенных купюр – всё, что осталось у меня от Николенькиных денег.
Он поворчал для порядка, но вернулся и минут через пять вынес на прилавок флейту.
Как мог я на такой долгий срок расстаться с ней?
Я поднес её к губам и, осторожно вдыхая воздух в истомившееся без человеческого тепла тело, пробежал пальцами по клапанам. Она тихо и жалобно отозвалась.
Я сказал ей:
— Не надо слёз. Я больше никогда не променяю тебя ни на водку, ни на пустые забавы. – И снова, уже уверенней, приблизил губы к дульцу.
Она ответила густым томным «до».
— Вот это другое дело! Я буду с тобой таким нежным всегда. Буду холить тебя, а вечером представлю роялю. Ты ведь хочешь познакомиться с большим белым роялем, стоящим в гостиной её дома?
Еще бы! Я знаю, как ты страдаешь от одиночества! Мы очаруем Бригитту звуками того старого ноктюрна, который когда-то вызывал овации в зале консерватории. Помнишь? Мы стояли на сцене почти в центре, левее виолончелистов, и на нас были направлены огни софитов…
Ах, о чём я спрашиваю! Ведь именно твой голос пробудил меня сегодня к жизни. И тот рояль тебе тоже знаком — никакой другой не смог бы так чутко и бережно принять от тебя эстафету и передать оркестру.
Ты не знакома только с Бригиттой, потому что её не было с нами рядом. Она была в другом мире. Она была на Земле.
Мы перенесём музыку ноктюрна на Землю. Бригитта услышит её и тронет клавиши рояля. В тишине земного вечера зазвучит бархатный голос твоего белого кавалера.
В финале к нам обязательно присоединятся скрипки, соединяя воедино мир земной и мир небесный – и Василия, и Николеньку, и Бригитту, и звёзды, и Бога…
В мастерской пахнет стружками и лаком. Мне хорошо здесь.
Впрочем, когда знаешь, что где-то на Земле есть она, то плохо не может быть нигде.

10 октября
Вчера днём отец Бригитты уехал по своим делам в командировку. Она осталась в доме одна.
Под утро, ни свет ни заря, я срезал с кустов в соседском саду последние осенние розы, перевязал стебли лентой от новогоднего серпантина и положил огромный букет на ступеньки её крыльца.
Кавказец обнюхал цветы и, что-то недовольно проворчав, отошёл в сторону.
Её реакция была изумительной.
Укрывшись опавшей листвой, я наблюдал из лежбища под кустом, как она вышла из дома, заперла дверь, повернулась, чтобы спуститься с крыльца на дорожку, и тут увидела розы. Сделав шаг назад, сложила руки на груди, ахнула, потом наклонилась, подняла букет и оглянулась по сторонам...
Кавказец радостно прыгал вокруг хозяйки, норовя лизнуть её в щёчку, как будто розы – это его работа.
Я прижался к земле, пытаясь слиться с травой и листьями.
Она тихо рассмеялась, пригнулась, позволив кавказцу дотянуться до щёчки. Потом отстранила пса рукой и погрузила лицо в аромат цветов.
Я был счастлив, а Бригитта, разбросав веером воздушные поцелуи, постояла немного, вглядываясь в глубину сада и вернулась с розами в дом.
Наверное, мне следовало в ответ на поцелуи подняться из своего укрытия и с достоинством поклониться.
Но на мне не было фрака.