Как я сошел с ума, история три

История третья.

Все линии, как водится, в одну точку сходятся… Ольгин эшафот… она на костре… А Петр среди толпы. И человек, явно выделяющийся, не захотевший прийти на казнь двух людей лично, лишь наблюдавший из окна… Да, верно это моя следующая цель. Кто бы он не был, но для меня он много значит и многое прояснит.
Меня выбросило из Ольгиного разума. Я судорожно соображал. Сейчас они унесут Ольгу, мне не удастся их остановить. Ровно через месяц это начнется вновь. Они подсунут мне очередную жертву, но плясать под их дудку я не буду. Раз я могу проходить через стены, то возможно я смогу… стоп! Если я могу проникать сквозь стены, то зачем они вообще закрывают все двери в другие палаты? Или в такие моменты я могу проходить только через определенные стены? Только через те, через которые они позволяют проникать? Скорее всего, они заранее ставят защиту на некоторые стены и двери. Так могу ли я надеяться, что обхитрю их? Надеяться можно всегда, даже в самые темные и серые безнадежные моменты. Это мне доказал Петр. И не стоит чего-то бояться, ведь ничего не может быть страшней, чем сам страх. Не стоит самому загонять себя в ловушку. Этому научила меня Ольга. Да, я считаю, я готов.
Я вышел из палаты не дожидаясь, когда придут санитары с песьими головами и утащат Ольгу в свое логово. И почему-то я знал: все у меня получится, и ровно через месяц я вырвусь из этого ада.

Ветки тополя нещадно терзали оконную раму. Качеля от разыгравшегося ветра билась об стену. Я сидел на желтом матраце и думал. Первый за кого я сошел с ума, был Михаил. Боль утраты довела беднягу до сумасшествия. Потом был Евгений. Он сошел с ума от боли физической. Две линии жизней этих людей никак не связаны. Так почему же связаны жизни Петра и Ольги? Что общего было в их историях? Люди. Общество. Они оба изгнанные. Должно быть, и следующий человек будет парией тоже.
Тополь за окном колотился в окно, но, даже если бы я мог, ему бы я не открыл. Я чувствовал, что это старое дерево – зло во плоти, это оно пожирает мои добрые эмоции, мои думы о прекрасном, не дает мечтать…

Месяц прошел. За окном уже начиналась зима. Хлопья белого-белого снега падали на худые ветки дерева, на скрипучую качель, им было все равно, кто на ней когда-то качался… Странный рисунок на стекле нарисовал мороз…

Быть выше на ступень,
Разить толпу нещадным светом,
И пусть толпою оклеветан,
Но выделяться из других.

Быть лучше,
Мочь летать,
Тогда, когда они ползут!
Умнее быть среди глупцов,
Передвигаться между миров,
Вороной белой быть средь серых,
Великого вот цель и наслажденье!

Смотреть, как зависть убивает,
Смотреть, как кожу на себе сдирают,
И ненавидят, и рты не закрывают,
От клеветы и вранья угорают…

Смотреть и наслаждаться тем,
Тем осознанием того,
Что выше этого всего.
И упиваться гордостью за непохожесть,
Сидеть на троне…
Мечтать чего же больше?

Сребролюбие, Гордыня…
На скрижалях святых писано,
Грехи не приведут к добру,
Себя возвысишь над другими – покоришься злу…
И отойдешь от света в тьму.

Открылась книга сама собой. Я все понял. Определенно, сегодня я попаду в жизнь того, кто правит всем этим адским балом. Того, во тьму ушедшего, себя возлюбившего и возвысившего над другими. Все должно получиться…
…Один из них открыл дверь. Я последний раз взглянул на хмурый тополь, надеюсь, взглянул в последний раз. Звук шагов отчего-то доходил до ушей с большим опозданием. Я плыл по коридору, стены раздвигались передо мной, пропуская темноту. Не было теперь никаких существ, был лишь мрак, но тот тверже твердого гранита норовил окутать меня. Стены, как и прежде блестели грязью и ржавчиной, по полу растекалась кровь. Все двери в палаты разом захлопнулись… за исключением одной… Кого вы хотите мне подсунуть в этот раз? Не выйдет, сейчас я иду прямо к вам!
Я метнулся к лестнице на второй этаж, но встретил на своем пути сплошную черную завесу. Она не проявляла агрессии, лишь сторожила проход к хозяевам. Чернота таила в себе опасности…
Я смело шагнул прямо во тьму. Забавно, но в темноте было светло. Передо мной возник человек. Ноги и руки его – длинные острые лезвия, взгляд его – вопиющее бессмыслие. Он просто ждал, когда я сам шагну к нему. Шагну к смерти в костлявые руки. Я шагнул, я знал, я верил. На секунду я увидел собственную кровь, почувствовал боль, но потом… Оказался на втором этаже. Позади все также загадочно сверкала темнота. Дураки, полагали, я испугаюсь смерти?
Скользнул сквозь сейфовую дверь прямо к ним. Они замерли также, как и весь мир в этот момент… Но… как? Почему? Разве не они руководят сим процессом, разве не они издевались надо мной? Не может быть… Беззащитно замерли…
Я взглянул на сейфовую дверь, на темноту на лестнице… а от меня ли они закрывались?
В небольшой серой комнате, пустой, за исключением операционного стола да деревянного шкафа, стояли твое. Два знакомых мне уже санитара и какой-то человек в красном… Все трое в масках собак. Я резко подбежал к красному, сорвал маску и увидел… себя. То же лицо, которое я длительное время наблюдал в зеркале в своей палате… Тот же нос с горбинокой, те же карие глаза… это же я! Боже мой…
…Сзади что-то прогремело, ударило в спину, и я сокрушительно упал в сознание себя.

…Лао-Цзы учил: «Реки и ручьи отдают свою воду морям потому, что те ниже их. Так и человек, желая возвыситься, должен держать себя ниже других». Когда Илья Париахов прочитал эти слова китайского философа, то презренно фыркнув, немедленно отложил книгу в самый дальний ящик, и никогда не доставал больше. Держать себя ниже других? Да никогда, ни за что, ни в коем случае! Он, Илья Париахов, должен быть лучше всех во всем. Он должен быть кукловодом, он должен отличаться, быть красным пятном на сером фоне, быть выше любыми доступными и недоступными способами. Он должен управлять обществом, быть в нем царем, восседать на троне! Обучиться искусству управления людьми.

Как Илье не стыдно было это осознавать, но родила его эта самая серая масса. Обычный подросток, в СССР – пионер, с дурацким красным галстуком, порядочный тимуровец, и послушное быдло из народа. А иначе невозможно. Никак не преступить нормы, поставленные правительством, не стать иным, невозможно встать, когда остальные сидят. Илья рос, набирался ума, но внутри у обычного подростка зрело нечто. И это самое нечто ждало случая, и этот случай наступил с развалом Великого Союза. Илья мир ненавидел, да, пусть именно он подарил ему шанс, пусть раньше его, Илью, угнетали свыше, но ведь Российское общество делало гигантские шаги к совершенству. Американцы тряслись от страху, лишь бы не запустили в них новые ракеты, лишь бы не снизошли на них гневом. Илья трепетал пред такими личностями, как Сталин, Наполеон и другими великими «королями», что управляли массами. А в юношестве Илья не на шутку увлекся «Преступлением и наказанием» Достоевского, предварительно выдрав самый конец из книги, и сжег его в домашней печи. Илья не верил, что Раскольников посмел отказаться от своей теории о «высших» людях, что продвигают общество. Тем не менее, мальчишка перечитывал роман по нескольку раз, с каждым прочтением находя для себя что-то новое. А в голове автоматически генерировались идеи и мысли…
Координата начала взята, пора к возвышению, твой трон ждет, Илья…
Старшие классы. В стране хаос, массы не знают, как же себя теперь вести, когда ими фактически не управляют, а Илья тем временем начинает свой тернистый путь.
Отменят однообразную серую школьную форму. Илья приходит в красной рубахе, заплатанных джинсах. Шок. Позже – смех. Пускай смеются, глупцы, они еще не знают, что управлять ими будет он. Илье нужно было любое отличие от остальных, стать белой вороной в сером голубятнике – первая его цель. Родители Ильи были заняты своими проблемами, так что юноша был предоставлен сам себе.
- Вот, дурак, как вырядился…
- Как ведет то себя вызывающе…
- Спорит, даже если не прав…

Илья заходит в класс. Властно пожимает руки одноклассникам, дожидаясь, когда они первыми руку отпустят. Один из них рукопожатию сопротивляется, намеренно кладет руку на руку Ильи, но тот тут же набрасывает поверх свою вторую руку, и хитро оскаливается. Все даже не догадываются, что одним лишь рукопожатием Париахов уже смог угнести их.

Но выделение кого-то всегда порождает агрессию окружающих к нему. Илья не раз ощутил это на себе. Одноклассники часто нападали на него толпой, на что тот огрызался и оскорблял всех. Не раз будучи побитым, ибо против толпы сопротивляться невозможно, Илья долго смеялся перед зеркалом, отмечая, что все идет по плану, что все идет как надо.
…В одиннадцатом классе появился новичок. Илья отметил, что рукопожатие того было таки вялым, подавлялся он охотно. Одаренный неплохим телосложением и умом новичок Пирогов тут же прибился к толпе, автоматически выявляя самого авторитетного и заискивая перед ним. Илья с презрением наблюдал, как Пирогов, вроде бы обычно нормальный, при появлении людей начинает быть агрессивным, вызывающим. Илья плюнул тому в лицо. Он ненавидел этих подлиз, ненавидел таких недолюдей. Поскольку вокруг уж собралась толпа, драки избежать не удалось. Разняли учителя, у которых Илья сразу при поступлении в школу заработал уважение. Также Илья пользовался уважением у девчонок и еще некоторых достойных личностей, которые вели себя достойно. Остальные то и составляли ту самую массу, что по теории Раскольникова только расширители общества, но никак не продвигатели, лишь послушное быдло… Однако, Илья вскоре отверг теорию Раскольникова, поняв, что и Сталин и Наполеон не те, что должны считаться иными, что-то не так… И он начинает складывать собственную теорию.

…Илья шел по собственному дому. Темно, хоть глаз выколи. Небольшой аккуратный, наконец приватизированный коттедж, как модно стало говорить, поражал своей тишиной. Молчало все: и стены, и часы, и сама жизнь замолкла. Лишь где-то вдалеке радостный смех трехлетней сестренки. Перед глазами летали невесть откуда взявшиеся стайки мошек, но Илья шел на зов сестры. Перед домом стоял исполинский тополь, к гигантской ветви которого была надежно прикреплена качеля. Илья вышел во двор, со всех сторон тут же окутала тьма, остались лишь они с сестрой, да дерево.
- Покачай меня! – требовательно сказала сестренка.
Илья подхватил ее на руки, усадил на дощечку, сказал крепко держаться за цепи.  Начал раскачивать. Сестренка от души смеялась, ветер сорвал с нее шапочку, но Илья стал качать сильнее. Девчонка, кажется, уже не хотела больше качаться, но Илья не замечал.
К Илье вновь пришли они. Люди в отвратительных собачьих масках, сшитых из картофельных мешков окружили их. Они молча смотрели глазами-пуговицами. Песеголовцы являются к Илье не в первый раз, но каждый раз они не желают с ним заговорить. Приходят они лишь во снах, подобных этому.
Сестра безумно верещала, но Илья не слышал, он пристально смотрел на них. Вдруг в ушах возник противный скрежет, один песеголовец метнулся вперед, Илья машинально отпустил качелю… и понял, что наделал…, но слишком поздно. Крик… Глухой стук…
Илья проснулся в холодном поту. В ушах стоял все тот же скрежет.
Этой же ночью тело бездыханной трехлетней сестры обнаружилось возле старого тополя.

…Шли годы. Илья уехал в другой город, поступил на психолога. В этой науке он делал непостижимые успехи, продвигая свою собственную теорию, основанную на своей же жизни. Илья изучал поведение людей в различных ситуациях, фактически ставил на них опыты. Он любил ставить опыты… Подстраивал различные ситуации, наблюдал за способами выхода из них разных людей. По его же вине один из подопытных оказался в психиатрической клинике, который не смог даже произнести имя Ильи, когда его расспрашивали. Илья Париахов посчитал этот опыт неудачным.

…Илья вновь оказался в своем доме, темном, окутанном темным туманом доме. Тишина поглотила сущность, не оставив и следа от света. Лишь серая мрачная уничтожающая всякие эмоции тьма, порождающая страх. Сердце билось замедленно, будто не билось и совсем.
- Илья, помоги-ка отцу! – эхом донеслось со двора.
Дошло. Проняло. Взбунтовало.
Илья метнулся к двери, но та захлопнулась прямо перед носом. Все, что оставалось Илье – это наблюдать, как его отец пытается срубить тополь чрез покрытое тройным слоем пыли окно. Вот он уже занес топор, вот со всех сторон к нему приближаются Песеголовцы, изрекающие все тот же скрежет. Отец – последний человек, что у него остался, Илья не мог его потерять! Окно разлетелось, Илья выскочил, прыгнул между людьми… по случайности задел топор…
На утро, когда Илья проснулся, позвонили соседи и сообщили о странной гибели отца.

…Не доучившись, Илья уезжает обратно домой. Но дома никого уж нет, никто Илью не встречает…
Он устраивается санитаром в психиатрическую клинику, чтобы продолжать наблюдать за душевнобольными… и тайно проводить эксперименты. Головные боли не покидают Илью, во снах к нему постоянно приходят они, но лишь скрежещут в ответ на его вопросы.
Илья презирает остальных людей, считая их жалкими недолюдями, но не находит единомышленников, потому не может действовать. Все, что ему остается – общаться с психами. И вдруг Илья понимает – общество его отвергает, оно не для него, оно старо и бессмысленно, но что если заглянуть внутрь, за кулисы? Уйти туда, откуда никто никогда не возвращался? Что если взглянуть на мир по-новому? Что если сойти с ума? Каким видят этот мир душевнобольные? Может быть… они и есть иные, из его собственных теорий?
И Илья судорожно начинает искать способ сойти с ума.
Первое, что избрал Илья – путь утрат, но тут же понял, что потерял всех близких, но с ума не сошел. Не прошло.
Путь физической боли. Илья дважды попадал в автокатастрофы, жестоко калечил себя, но безрезультатно.
Потом то Илья понял, что сходить с ума лучше всего с помощью ненавистного общества. Именно оно – основная причина душевной боли, причина сумасшествия. Став изгоем можно легко сойти с ума или от слабости или от одиночества. Но… ни то ни другое не прошло.
Илья полностью добился цели, стал аутсайдером, парией, изгоем, но разума не лишился, не съехал на этой почве с катушек, ибо никак от общества не зависел. Он остался совсем один, что посчитал даже лучшим для себя.
«Как? Как сойти с ума?» - терзал себя Илья, - «как шагнуть за кулисы мира, внутрь самой сущности?... Нужно лишь себя заставить… поверить… узнать…».

…- Нарисуйте мне меня, - сильно краснея и вскипая от гнева властно говорил Илья, он не мог поверить, что просит об услуге простого человека.
Художник прервал мазки широкой кистью по мольберту, и обернулся к незваному гостю.
- Нарисуйте мне меня, - повторил Илья, не смея сказать «пожалуйста», что было бы высшим унижением, - нарисуйте меня, но не такого, каков я внешне, но таков какой внутренне.
- Я рисую лишь портреты, - монотонно произнес художник и вернулся к прерванной работе.
- «Да как он смеет отворачиваться от меня!» – подумал Илья, но вслух произнес другое, - так вы попробуйте, я щедро заплачу, у вас получится.
Художник подумал, а почему бы и нет? Раньше ничего подобного он не пробовал, а тут еще и хорошо заплатят… И он взялся за работу. О чем вскоре очень пожалел.
Илья сел на стул перед мольбертом с девственно чистым холстом. Художник сощурился и произнес:
- Покажите мне свои эмоции, откройте мне себя.
- «Эмоций хочешь, человек? Получишь… И меня увидишь…»
Меня увидишь…
Увидишь…
И Илья открылся. Распахнул себя настежь. Холодный ветер окатил художника, тот вскричал, вскочил со стула… бешенные глаза полезли на лоб…
- Сядь и рисуй, - приказал будто не Илья, будто кто-то другой.
Художник молча упал обратно на стул, глаза обратились в стеклянные кристаллы, кожа покрылась мелкими бусинками холодного-холодного пота. Рука заводила по мольберту.
Илья изливался, копию своего разума он отдавал художнику, которому казалось, что голова сейчас лопнет, мозги заляпают весь холст, но и то к лучшему, он не сумеет совершить самую главную ошибку в своей, как оказалось, совсем никчемной жизни. Однако он рисовал монстра, рисовал чудовище, рисовал... нет. Это невозможно описать словами, только чувствами… Использовал он только одну краску – черную. Работа длилась четырнадцать часов без перерыва, потом художник с красными опухшими от слез и вопящего страха глазами, медленно поднялся со стула и со словами: «Боже. Что я натворил…» - вышел вон из комнаты.
Илья вновь закрыл себя на все замки, встал, подошел, развернул мольберт, посмотрел… вскрикнул… и упал ничком на пол в обморок. Ибо чудовище глядело на него с черного мольберта, ибо кровавые тела были у него под ногами, ибо за всем пристально наблюдали песеголовцы, окружившие чудовище, окружившие его.

На следующий день нашли художника. Он висел на собственном галстуке у себя в ванной, не оставив даже прощальной записки.
Картину Илья повесил прямо пред своей кроватью, и весь сон за ним наблюдало его адское нутро. Илья понял, он близок к заветной цели.

…-Напишите для меня музыку, я хорошо заплачу.
Композитор прервал игру на синтезаторе и обернулся. Что-то напугало его.
- Я не занимаюсь заказами.
- А вы попробуйте, я вам откроюсь, и мотив сам зародится у вас в голове. Вам останется лишь его записать…
Композитор подумал, а от чего бы и нет? Стоит попробовать…
На следующий день он захлебнулся в собственной ванне.

Илья погрузил комнату во тьму. От картины исходило яркое, но до безобразия зловещее алое сияние. Илья уселся перед картиной и нажал на кнопку воспроизведения на магнитофоне. Тишина… пощелкивания… вновь тишина… Илья всмотрелся в самого себя на картине. Тишина… еле слышный скрип… вдруг резкий, знакомый уже скрежет. Он без препятствий проник в мозг, достиг его центра, поразил душу. Глаза пристально следили за существом, что вылезало из картины. Существо молча подошло, брякая цепями, свисающими с плеч и так же молча вошло в разум, достигая души. Илья закричал. Холст вспыхнул ярким всепоглощающим пламенем. Магнитофон разлетелся вдребезги.
Изображение поплыло, хаотично подменяя цвета, в ушах занялся нестерпимый звон… и тут вокруг Ильи из воздуха материализовались они. Песеголовцы.
Один из них выступил вперед, вглядываясь в глаза сумасшедшему. Открыл рот, но вместо привычного скрежета произнес:
- Приветствую тебя, брат наш.
Слова его отдавались каким-то эхом, Илья с трудом разбирал слова.
- Кто.. вы? – выдохнул Илья, легкие сковало болью.
Песеголовец улыбнулся, если хищный оскал конечно можно было назвать улыбкой.
- Тебе ли, Илья, этого не знать?
Да. Не могло быть иначе…
- Мы высшие, продвигатели этого мира, брат, и ты теперь один из нас. Мы преклоняемся перед новым собратом, - они тут же опустились на колени.
Илья попросил братьев подняться. Он все понял.
Все понял…
Понял…
Наступил тот момент, которого он так долго ждал. Ждал всю свою жизнь. Они пришли за ним, забрать его с собою, вершить великие дела, лететь в будущее…
- Падай обратно, Илья, - произнес один из них. И Илья упал, крылья ломались в полете, тело причудливо изгибалось, падение оказалось очень жестким.
- Вместе с нами ты будешь помогать простым смертным обращаться в иных в таких как мы. Такова наша миссия. Ты станешь привратником, что будет пропускать новых последователей в наш храм. Это наша миссия.
Илье не хватало воздуха. А как же будущее? А безграничное всевластье? Как же все, к чему стремился Илья?
- Ты сам избрал свою участь, брат. Властью обладают совершенно другие, те кого никто из нас никогда не видел в лицо. У них нет лица. Повелители сущности, всего бытия, жизни и смерти, судьбы и прочих составляющих мира…
Нет, Илья в это не верил, такое не может быть! ОН лишь жалкий привратник в храме песиголовцев? Не бывать этому!
- Тогда возвращайся к простым людям, к материалу, к жалким существам, что изгнали тебя, как и, впрочем, всех нас. Выбор за тобой.
Конечно Илья остался с ними.  Выбора, как такового не было, все уже решено заранее. Илья раб в чужих руках…

Его дом превратился в бесконечную тюрьму для новых братьев. Илью заставили оторвать от себя кусок плоти и души и создать человека, по своему подобию. Илья не мог допустить, чтобы кто-то другой делал эту важную работу, поэтому с энтузиазмом согласился на эту процедуру. Этот человек нужен был лишь для того, чтобы проверять сумасшедших, действительно ли они изгнаны обществом, действительно ли они смеют стать иными. Конечно, копию пришлось лишить памяти прародителя.
Весь процесс шел по строжайшему плану. Раз в месяц копия входила в память сумасшедшего, выбранного высшими, что не имеют лица, проверяла, все ли в порядке, и после этого санитары-песеголовцы либо обращали материал в настоящего иномыслящего, либо отправляла в печь мира, на придание силы безликим от жертвоприношения.
Но с самого начала все пошло не так. Ночами Илью мучили кошмары, странные люди являлись в них, люди – чудища, люди – уроды, они говорили Илье проклятия, желали скорой смерти… Он просыпался в холодном поту. Из глаз текли слезы, сердце вырывалось из груди…
Копия оклемалась после вечного сна и приступила к своим непосредственным обязанностям. Первым проверке подвергся Михаил, несчастный перенес потерю вначале жены, а потом и дочерей. Но, как оказалось, общество было не повинно в Михаиловом сумасшествии – виноват был он сам. Но когда наступил момент торможения мира, что-то пошло не так. Хотя Илья и сам подвергся торможению, но он чувствовал, как из него что-то уходит, нечто покидает границы его сознания, и после этого на душе становится так хорошо и приятно, будто сами Страхи покинули его. Но Илья всем телом чувствовал, что его Страхи кидаются на Копию, стремятся заразить собой и его. Но Копия благополучно забралась в разум Михаила, где Страх достать уже не мог. Тогда он и решил вернуться к хозяину. Остальные песеголовцы, замершие вместе с Ильей похоже не замечали черных теней, что играют в хоровод вокруг Ильи… Они кусали, терзали его душу до тех пор, когда торможение мира не деактивировалось.
Потом двое песиголовцев утащили Михаила и скинули его в Мировую печь, такие люди Высшим не нужны.
 
Весь следующий месяц Илья работал над собственной защитой. Его Страх эволюционировал с поражающей быстротой, и это настораживало. Он принимал все более ужасные формы, Илья опасался, что когда они выйдут в следующий раз – то доберутся до него. А Копии, увы, Илья помочь ничем не мог. Невозможно было даже напрямую наблюдать за ним, за тем, чем он занимается целый месяц… Но Илья не успел.
Месяц прошел и потаенные Страхи, что являлись каждой ночью во снах вышли наружу. До Копии они слава богу не добрались, но вновь вернулись к самому Илье. Илья терпел адские муки, желал, чтобы все это поскорее закончилось… Пусть даже смертью… Но все обошлось. Илья отделался лишь несколькими душевными ранами, что оставили зубы Страха. Копия, между тем, снова облажалась: Евгений, новый претендент, оказался простым сумасшедшим, который рехнулся всего лишь от боли. Нет, не подошел, его тоже пустили в утиль.

Илья не понимал, почему его Страхи выходят именно в момент торможения, и это осталось тайной до конца его жизни. Но тем не менее он знал, что от них можно защититься, но как? Как уничтожить свой страх?
Другим песеголовцам точно не стоит говорить об этом, а то, вдруг, прогонят…
Минул еще один месяц. Активировалось торможение. Все, да и сам Илья, замерло. Страх вновь метнулся вниз к Копии, но тот, кажется, успел залезть в сознание Петра. Тогда, когда Страх вернулся, Илья понял, наконец, что же это такое. Нет, теперь это не просто безликие тени, теперь это серые люди, мертвые души, человеческое общество. Общество ведь никогда не отпускает просто так, оно обязательно находит, догоняет и добивает. Они вылезали из стен, Страхи ведь ни чьи-нибудь, а самого Ильи, который в силу своих новых способностей может проникать всюду. Это значит, что и Копия и их общие Страхи такой возможностью тоже обладают. На этот случай на стены по периметру больницы и на дверь в собственную палату была поставлена особая защита, через которую ни одно живое и не живое существо проникнуть не может.
Мертвые души кружили вокруг Ильи, вторгались в разум, терзали, кусали… К Илье пришла нестерпимая боль, всюду и вся окрасилось в красный цвет, потом в черный…
- Изгой…
- Аутсайдер…
- Пария…

Наконец Илье улыбнулась удача – Петр оказался нужным человеком. Песеголовцы принесли его тело, потом один из них облил Петра какой-то розовой водой, все песеголовцы окружили его, разом вскинули руки вверх, заговорили что-то непонятное, больше всего это напоминало собачий лай. Мир пошатнулся.
- Говори свои слова… - шепнул мне один из них.
Я прикоснулся ко лбу Петра и произнес:
- Попади туда, куда стремишься ты, стань тем, кем предначертано тебе стать… войди… войди… войди…
И Петр исчез.
Илья не понимал, куда его отправили? Он должен был одеть маску и стать одним из Песеголовцев…
- Он отправился к Безликим…
- На верную добросовестную службу…
Не может быть! Почему он, Илья, не ушел туда тоже? Или… недостоин?
- Безликие распорядились так.
Безликие… да кто они такие!
- Не забывайся, слуга! – рявкнул на Илью один из песеголовцев.
Да чем вы лучше тех «мертвых душ», того человеческого общества?
- Еще мысль об этом, и ты отправишься к этому обществу! – песеголовцы угрожающе двинулись к Илье. Но тот уже уничтожил подлые мысли, все же оставляя резервные копии в ячейках подсознания.

То, над чем Илья так долго думал, наконец, то нашло свое решение. Илья сумел найти защиту от Страхов. Он поставил себе на защиту свой другой страх, который еще остался затаенным. Страх перед ними. Клин, как известно, клином вышибают…
Ровно через месяц, когда наступило время Ольги, еще одной будущей слуги Безликих, защита прошла свой тест, и прошла его отлично. Страх перед ними пропустил Страхов перед обществом к Копии, но не впустил обратно. Илья видел, как два его страха столкнулись между собой, не давая друг другу прохода…
А в голове, но лишь на уровне подсознания зарождались мысли, генерировался план побега от этих новых «мертвых душ», песеголовцев… Чем они лучше того общества? Лишь тем, что на них надеты маски собак?
Ольга, надо сказать, тоже отправилась на службу к Безликим.

- А что происходит с сожженными в Мировой печи? – наивно спросил Илья одного песеголовца, хотя и сам знал ответ.
Песеголовец вытаращил на Илью свои глаза-пуговицы и скрипящим голосом произнес:
- Они отправляются в пищу Безликим, обращаются в психологическое полотно, дабы быть девственно чистым, когда Безликие будут творить.
- Так Безликие, выходит, творцы? – с легкой иронией, что песеголовцу очень не понравилось, произнес Илья, - так они, что-то вроде богов?
Песеголовец воззрился куда-то насквозь:
- Выше. Лучше. Могущественней.
- А мы, что-то вроде их секты, да? – нарочито небрежно выпалил Илья, проверяя реакцию собеседника.
- Что ты себе позволяешь, Привратник? Сравниваешь нас с какой-то сектой, а великих Безликих – с богами?! Прерви свои поганые речи немедлено!
- Говоришь как истинный инквизитор… А откуда же вы тогда так уверены в своей правоте, если никто никогда Безликих не видел?
- Безликих невозможно увидеть, они не имеют ни лица, ни личины… Их могут увидеть только Петр и Ольга, что отправились к ним.
«…И я, когда отправлюсь следом. Поглядим, кто такие Безликие…» - подумал подсознанием Илья.

Минул месяц. Илья все продумал. Илья все решил. Сегодня все свершится.
- «Только не подведи меня, моя Копия…» - говорил про себя Илья, снимая защиту с собственных дверей.
Мир замер, затормозил. Холод пошел прошел по телу умертвляющей волной. Страхи вырвались на свободу, кинулись вниз по лестнице к Копии, тут Илья выпустил Страх альтернативный, что встал на лестнице стражем. Другие песеголовцы замерли неподалеку, но все видели. Они догадаются. Но слишком поздно…
Копия встретил Страх перед ними на лестнице и удачно его поборол. Вот он проскользнул сквозь дверь… Сдернул с замершего Ильи маску… посмотрел в его глаза… И запрыгнул внутрь…

Илья смотрел в окно. Внизу, на площади пылал костер, на котором горели сразу двое. Ольга сгорала непосредственно на нем, а Петр - в жару общества. Их разум вопил от боли, их голоса разносились по самым подтаенным уголкам сознания Ильи. И тут он почувствовал жар тоже. Он загорелся вместе с ними… Теперь можно сойти с ума повторно, до самой крайности, Илья попадет таки к Безликим.

Я с размаху упал на холодный пол, прижавшись к нему всем телом. Дрожь пронзала.
Это же я… Он – это я! Хотя… нет… Я - это он. Так вот как я сошел с ума… Вернее, он сошел, а я всего лишь его жалкая Копия… Но живая, черт подери, Копия!
К телу Ильи подошли санитары-песеголовцы. Они с минуту глупо глядели на него, а потом потащили… к Мировой печи.
Но как это… Почему???
- Стойте, он же прошел испытание! – взревел я, и кинулся на санитаров, но они лишь оттолкнули меня, да так, что больно упал на пол. Один из них улыбнулся во весь собачий рот, но не произнес и звука.
- Вы не можете так! Вы должны полить его той водой, а потом… - тут то до меня дошло, Илья же и был привратником. Кто будет обращать его?
- Я могу! – вскочил я, и вновь бросился к песеголовцам, - я же – он, я тоже смогу!
Но песеголовцы лишь помотали головами, все также глупо улыбаясь. Один из них открыл Печь. Я очертя голову набросился на него, зажмурясь, пинал его ногами, колотил руками… А потом обнаружил, что сбросил его в Печь. Безумный скрежет раздался в ушах, стены затряслись, что-то безумно огромное взревело, пол вздыбился вулканом, стекла из единого окна повылетали, складываясь в воздухе в причудливые узоры…
Безликие подавились собственным творением.
Песеголовцы бросили Илью, заметались, будто потеряв ориентацию, и с противным скрежетом осели на пол. Мертвыми.
Потом все стихло.
Я что, убил их? И песеголовцев, и самих Безликих? Но, разве такое возможно?
Нет, невозможно, - твердо произнес голос где-то в голове.
Я наклонился над телом Ильи, или… собственным телом? Глаза мои другие насквозь глядели, не останавливая взгляд не перед чем. Второй я лежал на полу, неестественно выгнув ноги. Забавно, как вышло так, что одна душа разделилась на две? Или просто самокопировалась… А может я и не имею души, только жалкое подобие? Но тогда я и сам жалкое подобие. Да, именно так. Всего лишь копия человека, всю жизнь стремившегося стать Великим, быть выше толпы, быть иначе, человека, насквозь отвергнутого обществом, прожженного эгоиста. Что с ним будет теперь? А ведь моя судьба напрямую зависит от судьбы его, стоит ему испустить последний выдох, как умру и я следом… А то состояние, в котором он пребывает сейчас… оно ведь много хуже смерти. Илья погружен в себя, в свои воспоминания, его грызут сейчас собственные страхи, и он, верно, кричит сейчас моля о том, чтобы я поскорей сбросил его в печь. А что ему до собственной Копии? Ну и что, что погибнет…
И тут я вспомнил о книге загадочного С. Н. Он всегда мне помогал, наводил на верный путь, должен помочь и в этот раз! Я неспешно вышел из палаты Ильи и направился вниз, на первый этаж. Потом, минуя палаты других подопечных вернулся в палату свою. Книга в плетеной коричневой обложке обнажила свои желтые листы, самопроизвольно перелистываясь. Остановилась она на предпоследней странице. За окном засвистел ветер, тополь зашкрябал ветвями по стеклу. Я поднял книгу и стал читать.

Любой твердит: «Я лучше всех»,
Мнит из себя незаменимого,
Того, в руках чьих нити жизней,
Способного достичь непостижимого.

Однако же на деле все видится не так,
Все убежденья и стремленья – не важный остальным пустяк,
Все происходит очень быстро,
Конец приходит неизменно,
Но драться с ним – никак,
Смерть одного другим – пустяк.

Велик не тот, кто выше всех сидит,
А тот, кто выше прыгнет,
Кто заблудшего спасет,
Неизбежность сможет побороть,
И встретиться с самим концом,
Обращая то в начало,
В других равных признавая,
Себя на лестнице не возвышая,
Другим лишь руку подавая.

Конец приходит неизменно,
Мимолетно двигаясь, мгновенно,
Бежать ли, встретить ли?
Решенье принято давно,
Но выбор за тобой:
За что ты? За добро ли, иль за зло?

Я бросил книгу на кушетку. В голове – вопиющее недоумение. Что значит встретиться с концом? Я всячески отгонял навязчивые мысли от себя, но те окольными путями прокрадывались все-таки в мозг. Это конец. Сопротивляться ему бесполезно.
Тополь с громом ударил в окно. Качеля на ветке описала «солнышко» и с противным скрипом брякнулась о стену. Все замерло. Меж ветвей я увидел небо, беспокойно серое, бурлящее какой-то непонятной жизнью, небо… Мир готовится. Затишье перед бурей. А у меня есть ровно минута на раздумья: простить ли общество, после того, что он совершило, как оскорбило Петра, унизило Ольгу, погубило Илью… Или остаться в одиночестве. Я знал: должен я решить этот вопрос прямо сейчас, отказаться невозможно, два варианта, третьего не дано.
Общество как масса – грубо, неотесанно, уничтожительно, толпа, топчущая упавших, пауки, пожирающие собственных раненых, тени во свету. Но люди по отдельности - это дружелюбие, это свет, несущий в счастье, это, быть может даже любовь…

Молния рассекла тополь на две половины. Он закричал тоненьким голоском, из раны в его теле сочилась вязкая кровь. Он зашкрябал по стеклу окровавленными ветками, моля о помощи. Но я ничем не мог помочь. Со всего маху тот наклонился и прошиб стекло насквозь, это последнее, что он сумел сделать. Открыл мне проход.
Качеля глухо упала на землю.
Забавно, Безликие уничтожают все, что связано с Ильей. Похоже они посчитали, что виной всему он, отказался от того, что ему дали, хотел прыгнуть через несколько ступенек, но упал с лестницы совсем.
Книга С. Н. зашелестела листами, открывая их в хаотичном порядке, на каждой было написано лишь одно слово – конец. Книга взвыла, и перевернулась обложкой вверх. На миг она обратилась, кажется человеческим телом, телом С. Н., но наваждение тут же спало.
Я запоздало бросился к проходу, проторенному мне тополем, но вспомнил о бездыханном теле Ильи. Если конец наступит для него, то придет и ко мне. Вот она – неизбежная развилка. Решение сгенерировалось в моей голове мгновенно. Выскочив в коридор я побежал к лестнице. Другие больные куда-то исчезли. Ну и пусть, всех я бы все равно не спас, глупо геройствовать, если все равно не увидишь результатов своего геройства. Пол под ногами трясся, меня бросало от стены к стене, как мячик в тенисе.
- Не беги от нас…
- Позволь слиться с нами…
- Зачем тебе общество… Мы могущественнее…
- Мы сильнее…
Так говорили лица – гротескные маски, выросшие из стен.
- Нет.
- Нет.
- Нет.
- Нет.
Вот и принял я свое решение. Вот и мой конец. С ним невозможно сразиться. От него невозможно убежать. Но ему можно сопротивляться!
Я взбежал по лестнице, заскочил в палату, поднял тело Ильи.
- И что я буду с ним делать?
Лица Безликих кружили вокруг меня, готовясь к своему удару.
- Переходи к нам, давай! – наивно говорил Петр.
- Ну же! Тут так здорово! Как в раю… - незамутненным взглядом смотрела на меня Ольга.
Все это иллюзия… Не существует…
- Бежишь от нас?
- Бежишь к обществу?
- Не от него ли ты бежал всю свою жизнь?
Тут меня передернуло, и я вскричал:
- Бежал он, - тыча пальцем в тело Ильи, произнес я, толкая несуществующую Ольгу, та так же несуществующе упала, - я же к людям иду в первый раз.
Вот так. Я сделал свой выбор.
Или… его заранее уже сделали за меня?
Тело Ильи оказалось на удивленнее легким. Нет, этот человек не я, я совсем другой… выше тот, кто выше прыгнет…
Потолок упал на голову.
…Я лежал на спине. Передо мной плыло игрушечное солнце по ярко-синим декорациям. Зачем они показали мне свое лицо? Зачем напали? Из-за того, что я порушил все их планы? Логично, но неправдоподобно. Они хотят переманить меня к себе, не Илью, не того, кто стремился быть лучше, а меня… выше не тот, кто выше сидит, а тот, кто выше прыгнет…
- Нет.
Я принял свое решение.
Провалился в темноту.
Конец.