Дурочка

Был у них сад. Небольшой, опрятный и сказочный. Кто в него попадал — терялся. Не в том смысле, что дорогу назад отыскать уже не мог, а в ощущениях терялся, в чувствах. Каждый уголок сада был наполнен любовью. Возможно, именно поэтому его облюбовали птицы.
Лесных птиц тут было полно. Первым заливался соловей. Он прилетал на куст жасмина, что возле дома, и играл роль будильника. А следом за ним уже вовсю выглядывали из своих многочисленных гнезд и другие птицы. Щебет в саду с утра был такой, что если хозяева звонили по телефону с улицы, то непременно слышали в ответ недоуменное:
— Вы в птичнике каком-то, что ли?
Но нет, они жили не в птичнике, а в небольшом, личном Раю.
Ковром из мелких, сиреневых, белых и голубых цветов была украшена земля. Дорожки то и дело прорастали пучками сочной травы, на кончиках которой обожали качаться божьи коровки.
Пожалуй самым завораживающим зрелищем были кусты парковых роз — высоких, разноцветных. В центре — штамбовая, бордовая — настоящая царица сада!
А плетистые создавали множественные арки. И вызывающе-яркие, красные, и пышнотелые, розовые, и целомудренно-белые, и сочно-лимонные, всех и не перечислить. Их ласковые, нежные лепесточки на закате раскрывались таким разнообразием красок, что хозяева не могли налюбоваться и определиться: какого же всё-таки цвета эти розы.
— Персиковый, — утверждал муж.
— Влад, мне кажется, что ближе к оранжевому, — качала головой жена, бегая вокруг цветка с фотоаппаратом.
— Скажешь тоже, Вита! Пер-си-ко-вый! И точка. Ой, посмотри… а сейчас совсем светлый, почти желто-белый…
Были и другие любимицы, помимо роз. И у каждого жителя сада было своё уникальное имя. И яблони Мать-Кормилица, Сочная, Эльфийский лес, и ива Благодетельная, и вишня Белая Нежность, Первая Радость. И даже туя — Кошкин Дом и каштан — Пальма. Много имен, много историй…
Благоухающие королевские лилии делили своё возвышенное королевство вместе с гигантскими хостами, гвоздиками, ромашками и пионами. Иногда к ним приезжали гости-однолетки — погостить на лето.
Шапки сирени нависали над беседкой, где так уютно было сидеть вечерами с зажженными свечами или фонариками, любоваться закатами, слушать кузнечиков и купаться в аромате сиреневого чуда.
Яблони, груши, вишни, терн, клены и каштаны, ели и березы — всего этого было в избытке. И даже красавец дубок — прилетел откуда-то и вырос. Его приютила осинка. Вокруг нее что только ни росло! И елочка из семечка, и рябина сладкая, и сосенка. Всех она сберегла и вырастила, как самая заботливая нянечка-кормилица.


Однажды случилась сильная гроза. Ветер повалил в округе множество деревьев. Эта участь постигла и яблоню — самую странную из садовых жителей. Ее яблоки всегда были кислыми и вяжущими. Как она по-научному называлась — никто уже не помнил, отчего дали ей «домашнее» имя — Дурочка.
Дурочке было уже много лет, больше ста, совсем старушка. Плодов ее никто никогда не ел, но рубить не рубили — как-никак она пользу приносила: от соседского дома закрывала своей раскидистой кроной.
— И что же делать? — ходил вокруг сломанного дерева Влад. — Придется пень выкорчевывать. Расчистим тут место. Смотри, Вит, сколько много всего тут можно сделать! И как сразу светло стало.
Но хозяйка была категорически против.
— Ты что, это же ее корни — вот здесь, в этой самой земле. Столько лет… Родная… Засохнет пень — вот тогда и… А пока не трогай.
Поспорили они, даже поругались слегка, но пень оставили. На следующий год пень этот обзавелся порослью.
— Это дичка. Была Дурочка кислая, так теперь еще Дурочкой Дикой станет. Пойду рубить, — решил Влад. Да не успел. Вита собой деревце загородила.
— Не трогай, дай ей время. Я с ней договорюсь.
— Вит, ну что за глупости! Как, интересно, ты с ней собираешься договариваться, яблоневым языком овладеешь?
— Договорюсь, — пообещала Вита, с любовью поглаживая молодые веточки. — Язык этот — универсальный, для всех единый — любовь.
Прошло еще несколько лет. Дикая Дурочка выросла, стала такой огромной, выше осины.
— Расчистить бы тут всё, энергию солнца пустить, — в очередной раз вздыхал Влад, с грустью наблюдая, как с каждым годом сад становится всё темнее и темнее. Но спорить с женским чутьем — себе дороже.

***

Домашний цветок — юкка, который совсем зачах, был выставлен на улицу. Вита и так за ним ухаживала, и сяк, но заболела юкка, не смогла оправиться. В последний раз пересадили цветок, подкормили, полечили, как могли, и оставили на садовом комоде. Умирать.
— Пусть хоть настоящим солнцем полюбуется напоследок, — скорбела Вита, со слезами на глазах прощаясь с домашним любимцем. Она и целовала листья — последние два, и ствол гладила, просила прощения, что не смогла исцелить. Не понимала, почему вдруг такой роскошный цветок заболел.
А тут ее ребенок неподалеку играл — трехлетний малыш.
Отвернулась мать на пару минут, как маленький непоседа принялся все ящики комода вытаскивать, не подумав, что тот опрокинется. Так и произошло.
Вита закричала и рванула к ребенку, да было поздно: комод упал. Перепугалась она, тишина вокруг… Думала — всё, пришиб тяжелый комод ребенка, а там истинное чудо: умирающая юкка упала таким волшебным образом, что собой подперла комод с ящиками и так держала стволом ровно до того момента, пока мать не вытащила целого и невредимого ребенка. В эту же секунду ствол юкки переломился пополам, и тяжеленный комод рухнул на цветок, придавив своим весом.

***

— Ну ладно, — вспомнив эту историю, подумал Влад, в очередной раз обходя Дурочку. — Вдруг и тебе какое-то геройство предначертано? Живи, раз уж выросла… Тут все такие. Сами прилетают и прибегают откуда-то, сами вырастают, где хотят и как хотят. Хозяйство бабы Яги, не иначе как, — хмыкнул Влад, оглядев питомцев: как представителей растительного, так и животного мира.
Кого здесь только не было! Настоящий зоопарк. Сюда все приходили, приползали и прилетали. Они откуда-то знали, что тут их никто не обидит, никто не прогонит, а напротив, накормят, вылечат и предложат остаться, если понравится.

***

— Тут ведьма с ведьмаком живут, — шептались люди. — Только у них на участке птиц полно, а у нас нету, все деревья в жучках, приходится ядами поливать. Переманили гады всех птиц к себе! И это несмотря на то, что у них вечно куча диких кошек. И как это у них кошки птиц не ловят, интересно? Видели, как коши и птицы на одной ветке яблони сидят и не трогают друг друга?
— А голуби белые! Слышали, как они улетели из голубятни и у этой ведьмы на крыше поселились рядом с ласточками? Пришлось хозяину этих голубей унижаться, просить разрешение, чтобы залезть на крышу и словить своих голубей, чтобы насильно вернуть.
— Да это еще что! У них ворон ворота охраняет. Стоит подойти, посмотреть в щелку, как этот черный поганец тут как тут! Пикирует прямо на голову. Пристрелю его когда-нибудь. Вредитель. Да он, зараза такая, у них на участке сидит, далеко никуда не отлетает.
— Лисица к ним из леса бегает, кормится. Много раз видела! Сдружилась с их собаками. Заразит еще, а там по цепной реакции пойдет… Надо отлов вызвать, пусть пристрелят уже эту лисицу. Они же опасные!
— Всегда и везде всей семьей вместе ходят. Как табором! Не надоело ли за столько лет? Противно даже. Неужели нет никаких интересов, кроме как по саду ползать и детей растить? Он — подкаблучник, а она на него притворно молится. Просто использует мужика, это же очевидно! Прям приторно. А он не видит в упор, гордится ею, носится с ней, как… как… Черт! Прям как не мужик! И еще выпендривается. Все люди как люди, только эти — белые вороны. Омерзительно!..
Продолжали так люди злыми языками трепать многие годы. Порой захаживали под разными предлогами в гости. Вита на стол накрывала, если посиделки затягивались, хоть и видела, что люди не с чистыми сердцами и мыслями. Но надеялась, хотела верить в лучшее. Была открыта со знакомыми, отвечала прямо, не юлила, но ответы не нравились, раздражали. Впрочем, как и всё, что было в доме у Влада и Виты, начиная от их детей и заканчивая деревьями… Всё никак не могли угомониться, бесконечно советовали «проредить», удалить деревья.
— Зачем вам осины? Это же страшный сорняк! — возмущенно кривилась соседка, с презрением смотря на стройные осинки. — А девясил! Жуткий просто… Ромашки как в фильмах ужасов — огромные! А полынь-то, полынь вам зачем с крапивой?!! Фу, и даже клевер. Он весь вид портит. Дикость какая. Лучше бы газоном всё тут засадили, как цивилизованные люди, нежели эти заросли с разнотравьем разводили. Перекопайте и очистите свой участок от этих сорняков.
— Какие же это сорняки? Это наши друзья и целители. Да и красиво как! Знаете, все деревья между собой общаются, у каждого свой характер, «изюминка» и карма, — любила рассказывать гостям Вита. — Перерождения происходят по цепочке. Редко когда после человеческой жизни сразу в человеческом теле перерождаются. Часто промежуточное состояние бывает — в животном и растительном мирах.
— Ты в это веришь? — смеялись гости.
— Конечно, — словно она говорила о чем-то обыденном, удивлялась Вита. — Поэтому нельзя обижать ни животных, ни растения. Ведь нужно обладать очень чуткой душой, чтобы суметь понять: кто перед тобой в новом обличье. Вот, например, если каштан обидеть, то никакой другой каштан в мире больше не поможет: ни отварами, ни настойками, ни примочками. Обидчивые они. Так и с остальными деревьями, со всем растительным миром. Есть у них свой особенный интернет. И если к ним люди хорошо относятся, то в минуту опасности или в горе они всегда придут на помощь. Не словами, а образами. Главное, раскрыться им навстречу, не анализировать, а просто принимать отправляемые человеку «картинки». Они сами «распакуются» в нужные действия или дадут совет-ответ на вопрос — самый главный, который задает душа.
— Ну конечно! — не верили гости и потом крутили у виска, мол, верят же люди во всякую чушь! — Деревья — это неодушевленные объекты живой природы, об этом известно еще со школьной скамьи.
— А тогда что такое Природа? Если она живая, то… — возражала Вита, но ее затыкали, поучали, оскорбляли.
— С людьми надо по-человечески обращаться, а не с деревьями разговаривать! — плевались люди и перетирали после косточки в сплетнях. — Тьфу на них, снобы противные! Будто лучше остальных, красивее и умнее. Нет, конечно! Он — жутко меркантильный мужик, вон, сколько всего у них есть, а выставляет себя чуть ли не святым… А она, небось, из салонов не вылезает. Столько лет, а выглядит как школьница. Наверняка подтяжки делает и кучу бабла вливает в свое модельное тело. Это же дураку понятно! Но я поучила ее уму-разуму, она не смогла даже ответить, каким таким органом дерево может общаться и что-то там передавать, если у него мозга нет! Да и лично мне какое дело до того, общаются между собой деревья или нет! Не применимо это к жизни. Мне бы доход себе сделать, мужика нормального найти, чтобы обеспечивал и в постели удовлетворял. Ну и тело красивое себе заиметь. Так это ж вкладываться надо! Деньги нужны… А не все эти философские измышления о деревьях. Делать, что ли, нечего?..
Люди всегда завидуют тому, чего не имеют сами, и надумывают, ненавидят, критикуют тех, кто живет не так, как все остальные, не по правилам, принятым в социуме. Во всём у таких людей ищут изъяны, а если не находят выдающихся грехов, то обязательно придумают их, нарисуют своим воображением.
И случилось так, что не выдержала защита. Иногда от ураганного ветра ломаются даже самые крепкие деревья…
Большую и дружную семью накрыло облаком тьмы.
Одна за другой последовали трагедии: несчастные случаи и смерти, от мала до велика, да и Вита сама чудом выжила. Не было конца и края горю и отчаянию, страхам и беспокойству, и никто не мог поддержать: ни словом, ни делом. Хотя бы просто потому, что люди вообще чужое горе редко понимают, что уж говорить об искреннем сочувствии. Чаще злорадствуют, судачат, делают какие-то выводы на основе сплетен и несуществующих, придуманных кем-то умозаключений, пропущенных через свой жизненный опыт и качества души. Ведь каждый судит по себе.
Поэтому и слова сочувствия часто поверхностны и изменчивы, как краски на закате. Такая «дружба» и знакомства — быстротечны. Яркие однолетки, легкие отношения, оставляющие светлую печаль после увядания…


Дивные розы в саду перестали радовать глаз. А когда им некого радовать, они не живут, чахнут. Заброшенные, они быстро выродились и исчезли. Словно их и не было в саду. Погибли лилии, а также все остальные цветы и травы. И только деревья выстояли. Они сильнее цветов и не красотой помогают — не той, которая быстро проходящая. Корни их глубже и мудростью пропитаны.
— Вита, многое отсюда не видно. Не горюй, любимая. Смерть — всегда начало новой жизни. Поэтому не жалей об утрате, у каждого свой путь и своё предназначение, — как и прежде был рядом и держал ее за руку Влад. Но Вита словно не слышала, оглушенная потерями и ударами судьбы.
Даже самым могучим корням нужны мотивация и время для исцеления, иначе их просто съедят те, которые питаются корнями под землей: в царстве вечной Тьмы…
— Я больше не смогу быть такой же цветущей, как прежде, — горестно качала головой Вита. — Как сломанная яблоня, которая больше никогда не зацветет.
— Даже если так, то я буду любить тебя любой.
— А если я превращусь в старый, разбитый пень, раскуроченный ураганом? Всё равно будешь любить?
— Дурочка ты моя! Конечно же. А я? Если я стану старым, разрушенным невзгодами пнем, ты будешь любить меня?
— Да. И поливать тебя буду слезами благодарности.


Семь лет прошло с той грозы, когда сломало Дурочку. Тогда из пня выросла дикая поросль, обреченная по мнению ученых на лесное, бескультурное существование. Ведь всем известно, что окультуривает живую природу только человек и исключительно селекцией либо прививками.
В самый страшный момент, когда ничто уже не могло спасти хозяев сада от пропасти отчаяния, их дикое деревце расцвело пышным цветом. Усыпала Дурочка своими большими, сочными, сладкими яблоками — вовсе уже не дикими, кислыми и мелкими! — то место, где нашел последний приют прах родных, покинувших этот мир.
Никогда еще прежде не были эти яблоки такими… «окультуренными» и вкусными, никогда — за все прошедшие сто лет, включая те семь, проведенные ею во Тьме.
Говорила Дурочка с потомками через образы и сладкие плоды, но только с теми, кто мог понять это чудо воскрешения и преображения, и растворяла ласковыми ветвями любое горе и печали, показывая картины иного мира.