Трусливый гепард...
«Как-то жил в огромной необъятной саване один трусливый гепард….
Вернее же, правильнее будет сказать здесь... гепардик.
Ибо был он довольно мал размерами своими, да и в холке, скажем прямо, заметно был хиловат.
Однако же, отметим, был всё же очень и очень пропорционально сложен, а тонкие лапы его, как нельзя лучше подчёркивали природное благородство его происхождения и романтическую сущность нашего стремительного...
Жил он одиноко, напоминая оборазом жизни своей можно сказать, что... схимника, или же послушника, монаха, проживающего, в силу каких-то жизненных обстоятельств в миру…
Хотя, конечно же, были и у него товарищи и иные знакомцы среди местного разнообразного зверья…
Да, собственно говоря, и представительниц слабой половины саванны той он, в общем-то... не избегал.
Ну, по правде, понятно, что только тех, которые просто попадались ему поблизости на пути его….Которые сами шли в, пусть и в немного когтистые, но, всё же, такие нежные и пушистые лапы его…
Может они и не были лучшими представительницами места того, однако, они все, как одна, как будто сговорились, в общении ласково называли своего маленького принца красавчиком... Совершеннейше не ведая того, что нежный и ласковый принц их, по сути своей, был обычным трусишкой… Лишь мастерски изображавшим из себя иного...
Было ли тому причиной его крайняя болезненность с весьма младых лет, можно сказать почти что с самого рождения, то ли отсутствие примера поведения соответствующего гепарду, из-за того что отец его за неподобающее поведение был изгнан из прайда матерью, и жил отдельно, а старших братьев у него и вовсе не было… И посему он был по большей степени воспитуем одною только матерью да вольным ветром саванны...
То ли одно детское воспоминание о недопустимо неподобающем гепарду поведении отца, красивого, и по виду грозного зверя, однако трусливо поджавшего хвост, перед крепким здоровенным полубезумным койотом, ударившем своею лапою пару его и мать гепардика нашего, и в ответ только порыкивающего, не приближаясь ни на пол копуса к обидчику, в то время когда он уже два мига тому должен был броситься на того и терзать его, разрывая жесткую плоть…
Да и отстранённо боязливая реакция на событие то тогдашнего мимолётного «друга» маленького их прайдика, совешеннейше не похожая на поведение достойного хищника, мало способствовала закреплению правильных поведенческих реакций у начинающего уже формироваться маленького гепарда…
Ну, а скорее всего, да так оно и есть на самом деле, совокупность всех этих, и вытекающих из них последующих моментов, и были причиной постоянной, при столкновении с опасностью либо с её угрозою, трусости дикого котёнка нашего ...
Ну а кроме всего прочего, вероятно, сыграла свою весьма немаленькую роль также и врождённая мечтательность романтика нашего, совершеннейше не характерная для большинства хищников, да и вообще, для основной безликой массы обитателей той саванны…
И когда он, уже подросший и почти сформировавшийся, в один из нежарких летних вечерочков, в каком нибудь тихом местечке, либо же на одинокой скале, смотрел на закате на уход Ускользающего За Горизонт, в очередной раз любуясь невероятными полутонами предзакатного неба, никогда не повторяющимися, и изумительно нежными в своём бесконечном разнообразии, он созерцая то, думал…
Он думал о том, что скорее всего, в прошлой жизни, он был... человеком…
Очень похоже на то... похоже, что именно так...
...по всей видимости, что человеком искусства... художником, а может быть поэтом, мастером каллиграфии, а возможно что и тем, и другим, и третьим...
А может быть, и что скорее всего так оно и есть, каким-то философом, возможно даже выдающимся, что не отрицает совершенно никак увлечение и другими из разнообразнейших тех искусств...
Душа которого была наказан за что-то по окончании той человеческой жизни…
Или же, тут гепардик сообразил, что он уже мыслит категориями никак недоступными пониманию диких животных, или же... он сам попросил у Высших о сем испытании своего непокорного духа, возможно, дабы усмирить таким вот уроком свою непомерную человеческую Гордыню…
И в таком случае урок тот, определённо, — Смирение.
Так думал гепард, глядя на багряное предсумеречное то Великолепие Уходящего...
Тем временем, савана жила своей жизнью, дикой и необузданной, а гепард, хотя и по законам саваны, всё же… безоговорочно своею…
И вот в какой-то период времени вдруг, вернее, будем же точны в определениях, совершенно закономерно, у героя нашего появился объект для чистого любования...
То была трепетная серебристая лань…
С томным нежнейшим взглядом миндалевидных глаз, хрупкими изящными ножками, ажурной тонкой шейкой, точёнными копытцами, и невероятно восхитительным, завораживающим наблюдателя бегом...
И совершенно не важным было то, что они относились к абсолютно разным видам, во всяком случае для самого четырёхлапого эстета нашего... Важным было другое…
Гепард впервые в жизни зафиксировал в природе абсолютное, как он увидел это, Совершенство…
В окружающей его среде… И стал любоваться тем...На расстоянии…
Наконец то его глаза и сердце получили новую пищу для созерцания... и отдохновения… Помимо неизменного Ускользающего в Багряном…
И гепард начал жить с этим, наслаждаясь всё новыми моментами прикосновения к Прекрасному…
Но всё меняется…
Вот и в окружающем мире кое-что поменялось.
В саванне появились охотники.
За головами…
Вернее же сказать, за копытами.
Они начали отлов мужских особей, по циничной их риторике - самцов парнокопытных, да, собственно, и не только их, коснёмся же вскользь того, однако тому будет посвящён уже отдельный рассказ наш, для совершенно бесчеловечной забавы пресыщенных богатеев…
По всем уголкам бескрайней саванны той начались облавы на животных, и засады на инфернально ветреных и беспечных…
В одну из таких хитроумных засад и попал один молодой беспечный олешка.
Кем он приходился лани той – сие нам неведомо. Братцем ли единокровным, а может и парою её верною… Одно лишь, из последующего, стало понятно – олешка тот был, судя по всему, бесконечно, безумно ей дорог.
Осознав, что попал в засаду, олешка рванул что было сил напролом и... стремительно понёсся в саванну...
Ловцы всё же попытались схватить его, но тот был неудержимо быстр.
Один из охотников, хоть такое и было запрещено законом, моментально вскинул ружьё и тщательно стал прицеливаться, выжидая ближайший удачный момент.
Лань… дрожащая и влажная от испуга, вдруг... рванулась следом за олешкой, и, грациозно прыгая из стороны в сторону, тем самым перекрыла стрелку линию выстрела.
Охотник… банально замешкался, на пол мига опустив ружьё, и тут же резко вскинул снова, выцеливая новую жертву... совершеннейше до нельзя обозлённый непомерной наглостью какой-то там тщедушной косули...
Гепардик… до сего момента сидевший тише тихого в высокой траве прямо за спинами охотников, ибо сам чуть не выскочил на тех буквально перед тем...
А надобно упомянуть здесь ещё об одном важном моменте, хищниками ловцы тоже не брезговали, однако, понятное дело, исключительно хиленькими, больными, и ослабленными...
Но здесь… случилось невероятное...
Гепард-трусишка сделал немыслимое.
Бесшумно выскользнув из зарослей, стремительно взлетел на весьма удачно стоявший поблизости огромный валун, сгруппировался и… прыгнул вперёд.
Всеми четырьмя лапами, просто с невероятной для такого малыша силой, он ударил убийцу прямо в затылок.
И тут же, полностью ещё не приземлившись на четыре своих лапки, начал молниеносно наносить круговые удары по касательной, по всем, кто стоял в прямой досягаемости остреньких, как бритвы его коготочков.
Прямо по расплывчатым пятнам ненавистных лиц.
Сходу. По кругу.
Не останавливаясь…
Кровь! ...Восторженно зафонтанировала алым великолепием во все стороны, словно разрезая пространство, стремительными брызгами и тонюсенькими фонтачиками...
Дичайшие, безумные вскрики ужаса, переполненные невыносимой болью, в клочья рвали повисшую за миг до того в ожидании того жесточайшего тишину...
Убийцы падали, как подкошенные, один за другим, корчась в невыносимых, почти что запредельных муках.
Хилый тщедушный котёнок за пол мига обратился в беспощадного и безжалостного гепарда. Что принёс тем расплату за всё.
За все их мерзкие, и неблаговидные деяния.
За страдания всех живых существ, коих они касались своими грязными лапами и чёрными мыслями.
Через семь-восемь мгновений всё было кончено.
Извивающиеся тела, вид которых мы здесь, всё же не будем описывать, издавали теперь лишь только жалкие всхлипы да ещё протяжные жуткие стоны, звучавшие в те мгновения для ушек гепардика нашего, как самая сладчайшая музыка… Жизнеутверждающая увертюра... Предваряющая грандиознейшую симфонию...
Симфонию Восстановленного Равновесия.
Но герой наш не стал прислушиваться к тому далее.
Ведь гепард тихо ушел, оставив гепардика снова одного одинёшенького в этом Огромном Мире…
Тот, словно бы пробудившись, с ужасом смотрел на жутчайшее дело лап своих... И, потрясённый увиденным, не мог поверить глазам своим.
Но, несмотря на столь явное потрясение, сообразив, всё же, что надобно немедля уходить, тут же покинул место то, бесшумно скользнув в ближайшие заросли…
Что стало с ним далее, возвращался ли хотя бы ещё раз гепард, восстанавливая в очередной раз то, что должно, или же герой наш существовал далее в размеренном течении созерцателя закатов, отбывая свой человеческий урок, того мы совершеннейше никак не ведаем.
Так же, как и то, что стало далее с той парой молодых олешек.
Удалось ли им избежать встречи с другими ловцами, смогли ли они уйти от них, или же перебрались в более безопасные места, это уже совершенно разные истории, и расскажем их когда нибудь уже, увы, не мы.
Однако, без сомнения, очевидно то, что из всей этой нашей истории, сего повествования, мы можем сделать лишь только один наиважнейший вывод:
- Любое живое существо, спасая нечто бесконечно, по настоящему для себя дорогое, и бесценное, несмотря ни на что, способно дойти до самых крайних границ возможного, а в иных случаях, и шагнуть… очень и очень далеко за их пределы.»
...
Свидетельство о публикации №225031601297