Родословье - 6

Родословье-6

Примерно с десяти лет, мы уже умели стрелять из тозовки, берданки и охотничьего ружья, а с двенадцати начинали сами снаряжать патроны. С этого же времени у каждого было своё ружьё, а то и два-три. У некоторых были настоящие карабины, или обрезы, которые  прятали в лесу, а законно купленные в магазине носили с собой. У Витьки Попцова были дробовик и японская винтовка, с магазином на 10 патронов к которой подходили тозовочные патроны. У нас в семье, были две тозовки, и «гладкие» одностволки 28-го и 16-го калибров, и 12-го двустволка. Правда последняя появилась позже, была бескурковкой, с очень ненадёжным предохранителем, и Анатолий её отдал другу-слесарю, который её усовершенствовал. 

Увлечение охотой отвлекало нас от юношеских вечерних потасовок. Время было довольно бурное. Во время учёбы Анатолия в «ремеслухе» ни один уважающий себя пацан, не выходил в город без ножа или кастета. Правда, применяли их редко, и носили больше для бравады, но бывали и ранения, и даже убийства. Потом милиция начала делать облавы, и при обнаружении ножей штрафовала, а кастеты просто отбирала.
Наш околоток был достаточно спортивным. На полянах за нашими  огородами, ещё Владик с друзьями, разровняли площадку для минифутбола, Анатолий с друзьями её увеличили, а мы, позаимствовав брёвна с пилорамы, а сетки в «технаре»  добавили волейбольную и баскетбольную.

Кроме того, вечерами, здесь же занимались борьбой, боксом, отрабатывали приёмы самбо. И хотя всё это делалось любительски, но постоять за себя могли.
После того, как я попался с ножом, Анатолий запретил мне их носить, сказав, что пусть лучше побьют. Синяки заживут, а применение ножа может уже не зажить. С тех пор я перестал носить ножи и кастеты, и это оказалось более удобным и безопасным. Когда надеешься только на руки, становишься более подготовленным.

Драться мы начали примерно со второго класса. Причем драки происходили между лучшими друзьями.
Китаец Тимоха женился на  русской женщине, у которой был сын Вовка, 46-го года рождения, отчаянный драчун. Так как он был на два-четыре года старше нас, и жизнь его потёрла сильнее, никто из нас с ним справиться не мог. Побороть мы его могли только впятером, а в драке наверное не осилили бы и в десятером.

Сам он нас не бил, зная, что сразу схлопочет от старших братьев, но любил стравливать между собой. Сначала вроде бы побороться, но постоянно подначивая доводил до драки. Поэтому мы часто приходили домой с синяками и в слезах. Плакали, конечно, не от боли, а от обиды на лучших друзей. Но если честно, то позже я ему был благодарен за этот опыт. Брат, на мою жалобу, ответил:
 - И что я ему скажу? Он же вас не бьёт, вы сами друг другу фингалы наставили. Значит, вы просто дурни. Надо иметь своё мнение и не вестись на чужие подначки.
Позже мы с ним стали хорошими друзьями,  хотя он два раза побывал на зоне за воровство и разбой, но  «завязал», остепенился, женился, воспитывал двух мальчиков. Но потом его всё же убили.   

У него был брат Сашка, мой одногодок, такого же характера, но в отличие от Вовки, рано начал выпивать, уже взрослым попал в автомобильную аварию и умер в больнице. 
Вовка же организовывал и более обширные войны – улица на улицу. Мы собирались «кодлами», человек по 10-20, иногда сходились на кулачках, но чаще просто кидались камнями через канаву. И разбитые головы были не редкостью. Околоток у противника был больше, и их отряд часто бывал больше нашего, но благодаря нашему «вождю» мы побеждали чаще. Причём никакой озлобленности не было. Для нас это была игра, хотя и жестковатая. И назавтра, встречаясь в школе или на улице, мы  шутили над разбитыми головами. А они гордо не меняли окровавленные бинты. 

Ещё мы где-то вычитали, что галок можно научить разговаривать, и три года лазили на скалы, воровали у галок птенцов. Научить разговаривать нам не удалось, но у Витьки Попцова Гала жила два года, и постоянно сопровождала его в наших играх, а когда уставала летать, садилась к нему на плечё и засыпала.
А у меня жила семья удодов, с птенцами, но недолго. У соседа-лесника часто жили дома зверюшки, то ворон, то барсук, то филин. И я думал, что это просто, но оказалось, что взрослые особи к неволи не привыкают. Подранки ещё могут потерпеть, но выздоровев, улетают. И мои тоже погибли.

Стрелял я хорошо, но как охотник был никакой. Жалость к зверюшкам постоянно глушила азарт, а проблема питания, в мои молодые годы, уже не стояла так остро, как у моих старшаков. Причём постоянно завидовал другу Витьке, который бил уток на взлёте, а коз на бегу за сто метров.
 
Одним  из первых моих охотничьих трофеев, стал глухарь. Я часто видел его в этих угодьях, но близко он на подпускал, а тут подставился. До него было не меньше ста метров, далековато, но у меня была восьмая тозовка с усиленными патронами. Я и не надеялся, что попаду, но видимо попал с первого раза. Я услышал, как он когтями проскрежетал по коре сука, и остался сидеть. Думая, что промазал, выстрелил ещё, но он только чуть пошевелился. Я выстрелил ещё два раза, и подумав, что патроны бракованные, начал подходить ближе. Он взмахнул крыльями, но лететь уже не мог, и упал в снег. Я подошёл, он расправил крылья и широко раскрыв клюв, заклокотал, как, наверное, не раз делал перед своими соперниками.
 - Прости, дружище. Наверное, я сильно сглупил.
Я присел перед ним, он пытался броситься на меня, но завалился на бок, и глаза  начали тускнеть.

Первые четыре года учился я хорошо, а в пятом заболел корью, и провалялся больше месяца. Как сквозь сон помню батюшку, читающего надо мной молитвы, или врача-еврея, выписывающего лекарства. А когда маленько очухался, стала приносить домашние задания рыжая соседка Лида, с которой я сидел за одной партой. Я мечтал о том, что придёт Оля, но наша дружба уже начала напрягать взрослых, и было понятно, что она не придёт.

За время болезни я пропустил три серьёзные темы по математике, и вскоре у меня поплыли двойки. Справочников тогда не было, а учебники выдавали бесплатно, и в конце учебного собирали, поэтому повторить что-то не было возможности, и в шестом классе с математики я начал уходить, чем довёл учительницу до слёз. Конечно, посещать математику меня заставили, но я уже потерял интерес к учёбе.

В двенадцать-тринадцать лет у меня сломался характер, я стал каким-то психованным, всё внешнее воспринимал обострённо.
Весной у нас опоросилась чушка одиннадцатью резвыми поросятами, и мы планировали большую часть маленько подростить и продать, а трёх-четырёх выкормить. Но пришёл уполномоченный из райисполкома, и заявил, что  согласно  закона держать можно не больше четырёх чушек, вместе с поросятами, и при этом, нельзя их продавать и раздавать соседям.
 - И куда их девать?
 - Можете забить, или сдать на бойню, там вам дадут справку.
 - А если мы этого не сделаем?
 - Вас оштрафуют.
Я с трудом сдержался, чтоб не обозвать его дураком, но уважение к старшим было впитано с  молоком матери.
Мы, конечно, раздали «лишних» поросят соседям, и они их поставили «на искусственное вскармливание». Правда и себе оставили одного лишнего. Однако тогда я впервые усомнился в советской идеологии, хотя и долго ещё пытался её оправдать «объективными» обстоятельствами, и искал оправдания всему сомнительному.

После восьмого класса я, «как все» решил стать рабочим, потому что они зарабатывают больше итээровцев, а с деньгами у нас всё же были проблемы. Сначала хотел стать шофёром, но оказалось, что у меня уже сильно подсело зрение – сказалось чтение книжек при керосиновой лампе – электричество до нас дотянулось только в шестьдесят первом году, когда Гагарин полетел в космос. Кстати, я реально плакал от радости, когда услышал эту новость, и мне казалось, что книжная фантастика начинает сбываться.

Я поступил учиться в ГПТУ на столяра, может быть потому, что мне с детства нравилось работать с деревом. Мы постоянно делали деревянные машины, выстрагивали флюгеры-самолётики, с деревянными пропеллерами, и в столярке у одного из родственников я был не редким гостем.
Однажды нас с училища отправили в колхоз собирать картошку, и я там встретил девочку Валю. Она чем-то была похожа на Ольгу, или мне так казалось, но очень мне понравилась. Мы успели подружить три вечера, и хотя даже ни разу не поцеловались, но долго потом переписывались.

По окончании училища, меня так же, как старших братьев, завербовали на запад, в этот раз на Красноярский судостроительный завод.  И тут я понял, что рабочие зарабатывают вовсе не так уж и много. Весь наш заработок уходил на еду, и я как приехал весной в лёгком пальтишке и старых туфлях, так и уехал поздней осенью в них же, понимая, что мне не купить, ни только зимней обуви, но и новой летней. И это при том, что нас часто ставили на денежные работы, например, стапельный спуск баржи на воду, да и отделка кают считалась работой стоящей.
Видимо надо было где-то что-то приворовывать, но нас этому не научили. При этом я видел, что инженеры, при их маленьких зарплатах, вовсе не бедствуют.
Надо было учиться.