Алло, Братск! или Как Москва Сибирь покоряла

1
Лихие и безнадёжные 90-е годы начались для меня в 1994 году, когда я вернулся в Москву с Колымы.
Смешно звучит. Радоваться же надо, что вернулся с сам;й страшной Колымы. Да нет же! Как раз там пересидели мы миниреволюции и социальные катаклизмы, наблюдая их по двум телепрограммам. А поплакать пришлось по приезде, и все приехавшие в Москву плачут, но Москва слезам не верит, и сама работу не предложит, и вообще, в Москве каждый сам за себя.
Хочешь волком колымским вой, хочешь болонкой московской с пуфика тявкай, а под лежачий камень сто грамм не бежит.

Попробовал всякие работы: мебель школьную собирал, плотничал, «бомбил» на старом «москвичк;»… Стал попросту подёнщиком.
В общем, как-то с женой жили, с голоду не пухли, дочку растили.
И вдруг приглашают на работу, по-родственному. Удивлён, но иду разговаривать.
Системы телефонии, такая тема. Только что я у них буду делать, кабель грузить, лампочки вкручивать?
Для меня дальняя радиосвязь начинается на диком побережье с поиска дрына для радиомачты, и заканчивается щелчком тангенты после слов «ушёл со связи». Всё. Что там внутри этой волшебной коробочки мне неизвестно.
На собеседовании Генеральный задал один вопрос:
- Ты Сибирь знаешь?

Любой северянин скажет, что знает Сибирь. На самом деле, всё не так просто, и коренной северянин не всегда поймёт коренного сибиряка, и наоборот. Но и в северном, и в сибирском характере всегда есть напор: делай, или умри.
- Конечно, – говорю, - что Сибирь, что Север – анфас и профиль одного и того же.
И понимаю, если такие вопросы, то ему, Генеральному, нужен человек, который будет работать с сибиряками, а сама Сибирь Генеральному вовсе не нужна.
А её, матушки-Сибири, немного хлебнул, поработав год в хабаровской тайге и на Западно-Сибирской низменности, но одно дело тайга и болота, а другое – сибиряки с их упрямством и медлительностью, исконной посконностью… им палец в рот не клади. Они же всё про всех знают, а себя считают отдельной нацией. Но, впрочем, и северяне так думают. Оказалось потом, что я вообще не знал, что такое сибирский характер, и что чужаков они за версту чуют.
- Ну, вот и хорошо, - сказал Генеральный и как-то очень просто добавил, - будешь начальником отдела сибирских проектов.
Вот те на! Я похолодел: как я мог руководить такими специалистами, в таком технически сложном деле, я же геолог по образованию, на каком общем языке, кроме русского матерного, мы сможем разговаривать? Или исключительно про балансиры и тангенты, о которых я знаю, что они существуют?
- Закончишь курсы, и после этого поймёшь, – по-отечески продолжил Генеральный, – что такое телефония. Я вот ни черта в телефонии не понимал, а смог убедить учредителей Братского алюминиевого завода, - он поднял вверх короткий толстый палец, - перейти на цифровую связь. В результате, у меня работают две группы разработчиков, разрабатывают первую, подчёркиваю – первую российскую цифровую телефонную станцию.

Я посмотрел в пыльное окно института дальней радиосвязи, где мы находились, и в котором Генеральный арендовал многочисленные помещения для своих разработчиков и АУПа, административно-управленческого аппарата.
Тоска по глотку свежего таёжного воздуха охватила меня, задыхался я не от нарисованных Генеральным перспектив, а от… ну, представьте, как новорожденный щенок может уговорить матерого волчару его не есть!
Былин таких нет, а в 90-х мы уже снова поверили в сказку.
Генеральный, окончивший, как минимум, МФТИ или Бауманский, смотрел на меня со своих генеральских высот, как на клинического идиота, и мне было непонятно, какие-такие надежды он связывал со мной как с начальником отдела сибирских проектов.

Пафос его по поводу первой российской мне был понятен, а вот остальное….
«Ну, хорошо, - думал я, - братские алюминиевые братки дали ему денег на разработку станции, и когда станция появится, они дадут ещё, на её изготовление и монтаж. Что же тут такого криминального. Это значит – перестройка в действии. И пока мы там сидели, на Колыме, Россия, а вместе с ней и Сибирь так изменились. Это ж здорово!»
- А твоей задачей, - Генеральный улыбался таинственной улыбкой фокусника, - твоей задачей будет – искать в Сибири заказчиков на нашу телефонную станцию, она вот-вот будет готова, и на другое наше оборудование, например, радиорелейную станцию сантиметрового диапазона.
Напомню тут читателю, что мобильная связь находилась тогда в самом зачаточном состоянии, и не только у нас, но и за рубежом.
- А если ты откроешь нам регион, - продолжал сладко улыбаться Генеральный, - я буду платить тебе три процента с каждого договора. Это оооочень большие деньги, ты ж понимаешь. Вообще-то, телефония – это интеллектуальная ценность и стоит она очень дорого. Вот смотри, Братск перевёл нам уже…
Тут он назвал такую сумму, что я не мог сообразить, сколько же у неё нулей и какой объём пространства должна занимать такая куча денег.
- Видишь, я уже их заработал, они уже мои, эти деньги, но я пока не хочу вынимать свой процент, пусть они работают, - глаза у него светились дьявольским огнём. – Ну, немножко-то мы с Таткой взяли, конечно, – он откинулся на спинку кожаного генеральского кресла, - жить-то как-то нам нужно.
Он неожиданно рассмеялся, и я понял, что это было, во-первых, родственное признание, а во-вторых, что и мне следует поступать так же, когда я открою им с Таткой регион…

Через неделю я уже находился в командировке в славном сибирском городе Братске. Раньше я никогда не задумывался, почему его так назвали, - просто красиво, братья, значит, там живут, и всё.
Нет, не поэтому. Потому что все разговоры там начинались одинаково:
- Ну что, брат, давай по чесноку, где деньги, брат? За такую сумму мы твоему генералишке можем на могилке памятник установить из чистого золота, и ещё останется.
Так мне говорил, крепко затягиваясь «беломором», начальник цеха связи Братского завода, Фаддеич, бывший военный, майор каких-то там войск, скорей всего, судя по повадкам, внутренних.
Мне был понятен его вопрос, и я даже сочувствовал ему, но ответа у меня не было, вернее, был, но я берег его на крайний случай, - когда очень захочется жить, когда откроется передо мной бездна Братского водохранилища или километровый слой ледяной сибирской тропосферы у раскрытого бомболюка… тут-то ты припомнишь то, чего никогда не знал, основ дипломатии, например, - тяни время, баран!
И не сдавай козыри раньше времени.

Дело было в том, что Генеральный сказал мне полуправду: те бешеные братские деньги предназначались не на разработку первой цифровой, а на её монтаж, причём в нескольких экземплярах, и монтаж всего положенного к станциям шлейфа, то есть всех этих кабелей и проводов, составлявших, если не соврать, сотни, а может и тысячи километров, и даже не медных, а в волоконно-оптическом варианте.
Ведь площадь завода такова, что по ней ходят несколько рейсовых автобусов.
К моменту нашего прилёта в Братск, на завод пришли кроссовые стойки, самое дешёвое и простейшее оборудование для монтажа, для чего, впрочем, пришлось напрочь выгрести московские склады Министерства связи. Но кроссы сами по себе, это железо, и не более того. Но его было очень много, десятки железнодорожных вагонов, и это было хорошо, потому что иначе нас, «новых телефонистов», начали бы резать на куски прямо в аэропорту.
В командировке нас было трое: Денис, управляющий братским проектом, небольшого роста застенчивый мужчина в очках, с серыми очень умными глазами, в нашей конторе по совместительству, а «в миру» старший научный сотрудник Физического института Академии наук; Наш Крышевой, будем звать его так, рыжеватый двухметроворостый, обаятельный парень с мягкими манерами и пудовыми кулаками и ваш покорный, новоиспечённый начальник отдела сибирских проектов.
«Крышами» обзавелись в те времена не только торговцы арбузами, но и производители интеллектуальных, технологических ценностей.

Для справки: учредителями БрАЗа были два миллиардера-израильтянина, бывшие наши евреи, а также бывший председатель КГБ СССР и ещё, как минимум один человек, о существовании которого мы тогда даже не догадывались.
Думаю, наш Генеральный тоже не догадывался, поскольку он не был гражданином Израиля, а был наивным сыном израилевым из Одессы, который в мечтах своих поднялся так высоко, что за дымкой, закрывавшей землю, скрылись от него смертельные реалии российской перестройки. Он действительно думал, что огромные в своем бизнесе великаны-олигархи просто не заметят его, маленького, но гордого воробейчика, и он затеряется, как песчинка между огромными валунами. А в гигантском денежном потоке, который выпускал из себя БрАЗ, будет незаметна такая маленькая струйка, такая маленькая утечка, которую он изо всех сил попытается отработать.

Так случается, когда на каких-то загадочных перекрёстках мироздания встречаются столь не сопоставимые по размерам величины и начинают свою неравную смертельную борьбу за бабло.
Неделю мы не выходили из прокуренного кабинета начальника связи Фаддеича. Вернее, выходили пообедать, или в гальюн; ну и вечером, в темноте, нас отвозили в гостиницу, в номере мы пили водку и обсуждали чуть не до утра, что мы скажем наутро нашим заказчикам.
Их, братчан, было двое. Двое, которые занимались только нами, как будто других дел у них не было. За ними стоял весь Братский алюминиевый завод, в окно скромного кабинетика был виден только маленький кусочек того, что им принадлежало, - это была их земля, их производство, это была их жизнь. И мы, трое ряженых, невольно оказались на стороне БрАЗа, пытаясь вытянуть из Генерального сроки и объёмы поставок, звоня ему из того же прокуренного кабинета каждые полчаса.

Генеральный держался бодрячком, переходя иногда на одесский юмор. Сибиряки его не понимали, и снова начинали нас прессовать.
В немногие моменты передышки они вдавались в лирику.
- Сибирь, она не только своими людьми славна, Ермаком и Ерофей Палычем, - а и недрами, и металлургическим производством! А лес! Да знаете вы, москвичи позорные, что каждый день уходят из Усть-Кута двадцать эшелонов сибирского леса! И не куда-нибудь — в Европу! Поняли вы, твари, с кем связались?
- А какие там зэчки, в Усть-Куте, - это уже Фаддеич, - голодные. По выходным на трёх машинах подъезжаем к КВЧ, водки, шампанского, коньяку море! И в баню! Какая там баня! А в бане! Эх! Вам, гомосекам, не понять, что это за жизнь была!
- Это наши сибиряки лес там валят, - второй братчанин, Петрович, гудел, как тепловоз, - чтобы Москва ваша сраная не бедствовала!
- Да всё равно им, Петрович, москвичам этим! Чо вы сюда залезли, чо вам нужно тут! Я щас любую телефонную станцию выпишу и директору поставлю! Хошь «Моторолу», хошь... хошь эту... как её?

При этих словах наш управляющий проектом Денис снял очки, протёр их белоснежным носовым платком и спокойно сказал:
- Между прочим, в иностранных телефонных станциях вшит чип, который передаёт все ваши разговоры прямо в Белый дом. Хотите, покупайте.
- Во-во, - вставил Наш Крышевой, - потом не обижайтесь. Закроем вас как шпионов за разглашение государственной тайны, вы сюда и вернётесь лес валить.
Фаддеич тут же сбавил обороты.
- Как же, знаем, - солидно ответил он, очнувшись от воспоминаний, - мы потому и выбирали российскую, вот, продукцию. Вот мы производим, да, про-из-во-дим, а вы, козлята недоношенные, что делаете?
- Брателло, где наши деньги, а? – Это Петрович зашевелил густыми ментовскими усами, а кулаки его возлежали красными гирями на полировке стола.
Ндааа, один хороший козырь ушёл, теперь кидаем второй, послабее.
- Деньги ваши, господа связисты, вложены в разработку той самой новой станции. Но разработка зашла в тупик. Теперь хоть режьте нас на части, но не мы этой разработкой занимаемся.
- Та-ак, - протянул Фаддеич, - звони своему еврею. Пусть чётко скажет, когда будет поставка хотя бы комплектующих и кабеля, и когда начнёте монтаж.
Позвонили. Генеральный попросил начальника связи и что-то долго ему говорил.
Фаддеич кивал головой:
- Ну, так... Да ты только попробуй... Мы твоих сразу на Ангару повезём... Ага... Не вздумай... Лады...
И бросил трубку на рычаг.
- Короче, сегодня пятница. Я думал, уже всё, договорились, а вы ну никак не хотите! Баню даже заказал, нашу, братскую. Чо теперь делать?
- Бабу бы сейчас, - сказал Крышевой, он чувствовал себя своим среди бандитов.
- Так я и с загсовскими договорился, и отбой уже дал... - Фаддеич был в раздумье. – Ладно, поехали! - сказал он наконец.
Чёрная «Волга» майора, шлифуя на поворотах, уверенно двигалась по окраинам вечернего Братска. Сибирский февраль навалил-намёл гигантские снега, бульдозеры сдвинули их на обочины. Свет фар прыгал по дороге впереди машины, выхватывая из темени бетонные заборы, столбы ЛЭП и серые, осевшие в снег строения.
Братские бани напоминали мне, колымчанину, «сучьи кутки», собранные из тарных ящиков и засыпанные снегом вровень с дорогой, над каждым торчала буровая труба, из которой летели огненные мотыльки.
Действительно, в Сибири много леса, его не только везут в Китай и Европу эшелонами, но и пилят на дрова, чтобы самим не замёрзнуть.
Встретил нас человек в красном тревожном жилете, провёл внутрь.
- Вы пока это, разомнитесь, - сказал Фаддеич, - а я скоро приеду. Водка в предбаннике, самовар на столе...

Хороша была баня на сибирском кедре... или берёзе, - нам было всё равно. Сухой жар втекал через зубы, в ноздри, в мозг — и вытекал через поры, опять нагревался и кружил голову, как первый вдох при рождении.
Нет, не зря братья изыскатели, геологи, строители, энергетики назвали свой город Братском, от одного имени тепло. Как бы ни бились мы, переговорщики, каждый за своё, как бы ни ненавидели друг друга, а есть время серьёзных разговоров, а есть время для отдыха русской, сибирской души, когда все ссоры и тёрки забываются.
Кто же этого не понимает! Мы, гости, поняли хозяев...
За перегородкой хлопнула дверь, и женский голос произнёс:
- А вот и мы!
Майор объяснил ситуацию с истинно армейским пониманием вопроса:
- Загсовские, они же в ЗАГСе работают, и каждый день торжественно сдают в эксплуатацию! Им же тоже хочется!

…На следующий день, в субботу, я улетел в Иркутск выполнять свои прямые обязанности начальника отдела сибирских проектов. Я не знал, как найти добрых сибирских дядей с деньгами, куда идти, кому и что говорить. Это было очень похоже на геологические поиски: иди туда, не зная куда, найди то, не зная, что.
Такая вечная русская сказка.
Братское водохранилище проплывало под дрожащим крылом самолёта и было покрыто серым снегом. На высоких берегах редкими стайками стоял кедрач... или ельник... или пихтач...
Кто ж его с высоты разберёт.

2
В Иркутске я провел дня три, ходил по заснеженным улицам сибирской столицы в тоске и мучился от страха. Спрашивается, каким образом можно продать высокотехнологичную интеллектуальную собственность секретной полувоенной организации, зайдя в неё с улицы, и при этом промычать нечто нечленораздельное про какие-нибудь ИКаэМы, дуплексные каналы или коаксиальные кабели так, чтобы меня поняли, и не отправили сразу в местную ГБ, как шпиона, а за такую глупую выходку они даже оружие пачкать не будут, - где тут дурдом с видом на Ангару из зарешеченного окна?
Радовало меня одно, что во всём списке оборудования, выпускаемого нашей фирмой, значатся два стопроцентно действующих…э…аппарата, прошедших экспертизу Ростеста.
Первым пунктом значилась та самая радиорелейная станция сантиметрового диапазона, упомянутая Генеральным. Разработчиком ее был громогласный Петро, которому надоело безденежье, и он укрылся на стихийном рынке в районе Рижской, продавая там конфеты с «Красного Октября».
Второй аппарат назывался «Рабочее место телефонистки» и был прообразом той самой первой российской цифровой. «Место» разрабатывал чернявый мужчина с весёлыми глазами, знакомиться с которым (и с управляющим Братским проектом) мы отправились в пивную на бульваре рядом со Старой площадью, сразу же после моего собеседования с Генеральным.

Разработчика звали Сергей, и он рассказал, что Генеральный почему-то страшно ненавидит это пресловутое «Место телефонистки» и не даёт денег на превращение его, «места», в цифровую телефонную станцию. А вот второй группе разработчиков он почему-то верит, в ней работает талантливая молодёжь, приехавшая из Одессы, и оформленная на полставки. И видимо, не только к нам, поскольку появляется эта молодёжь у нас в офисе часов в пять вечера и подолгу простаивает в курилке, рассказывая анекдоты. Но Генеральный считает, что именно они есть цвет разработчиков нации, а остальные могут только паять уже рассчитанные схемы, или грузить кабель и вкручивать лампочки.
Там, в пивной, меня и осенило, что именно поэтому Генеральный и дал мне такое невыполнимое задание, - зарплату же надо отрабатывать, - и поманил этими своими тремя процентами: что-то слишком много, даже для России много, и для родственника.

А ещё Сергей убедительно доказал мне, слабо понимающему в телефонных станциях, что молодёжная группа зашла в тупик, из которого выбраться они не смогут. И даже если бы смогли, у них не хватит времени.
- Печально, но факт, - сказал он, отхлёбывая пиво.
- Так, а что же теперь будет с Братском? Учредители же деньги заплатили. Если оборудования не будет в срок, он их просто заберёт у Генерального в виде штрафных санкций, - я попытался по-детски смоделировать ситуацию.
Сергей и управляющий проектом, Денис, весело засмеялись.
- С Братском ничего не будет. В смысле, он останется на месте, жив и невредим. А Генерального убьют, зарэжут!
Они опять засмеялись.
- Будешь из Иркутска лететь, обрати внимание на людей, которые летят без багажа. Это киллеры, ликвидаторы. Они летят в Москву за своими деньгами, которые такие прощелыги, как наш Генеральный, у них выболтали. Вернее, не у них, а у их хозяев.
«Ну, вот, - подумал я, - ещё ничего не успел сделать, а меня уже готовы убить. И зачем я уехал с Колымы? Сидел бы там, рыбку ловил, и не раздумывал, чем сибиряк отличается от северянина… Вот тем, видимо, и отличается…»
Управляющий немного окосел от двух кружек пива и стал похож на пьяного Кролика.

Умственные люди вообще быстро пьянеют.
- Ты знаешь что, - сказал он, - тебе с Петей нужно познакомиться... э... с Петром, который радиорелейку сделал. У неё, между прочим, требуха в кейсе умещается, весит килограммов семь вместе с железным чемоданом. Ну, тарелка ещё, подмышку взял и пошёл. Такого класса установка и у америкосов есть, но её только на джипе можно было увезти, - управляющий икнул. - Когда они «Бурю в пустыне» замутили.
- Ага, - кивнул я, - понял.
- Так что, можешь смело предлагать, описание мы тебе дадим... И этого... тоже... женского... этого, ну...места феминистки...
Денис совсем опьянел.
- Телефонистки, профэссор! - это уже сам автор «Места» подправил. - Ничего так, хорошее место, работает вовсю и во всё.
Тут мы уже все трое рассмеялись.
Не так уж она и сложна, телефония эта.
...В выходные в Иркутске делать было нечего, послонялся по городу, набрёл на экскурсионное бюро, сел в автобус.
Знаменский собор, красота эта, до сих пор перед глазами.
- В Сибири, - сказала экскурсовод, - это единственный храм, расписанный по наружным стенам. Здесь же был расстрелян омский правитель адмирал Колчак.
Печально… И место какое-то унылое, обыденное, ничего примечательного в этой речке нет, и здесь под лёд его…
Экскурсия шла дальше и продолжала поражать, такое не могло не запомниться.


...На соборном кладбище гид привела нас к могиле иркутского купца.
- Товарищи... - голос её дрогнул, - Матвей Константинович Кочерыгин (имя произвольное – авт.) мечтал о сыне-наследнике... К пятидесяти годам Бог послал им с супругой три девочки. Купец почил в шестьдесят два года. За двенадцать лет матушка Василиса, - её имени на памятнике нет, запомните его, пожалуйста, - принесла супругу... - голос её опять дрогнул, - восемь дочерей. Итого, одиннадцать, - закончила она обречённо.
Затаившая дыхание группа шумно выдохнула, задышала, испуская туманные облачка, многие мужчины закашлялись и приложили перчатки к глазам.
- В своём завещании, - продолжила экскурсовод, - купец первой гильдии Кочерыгин, умирая, повелел поставить на своей могиле памятник, который мы сейчас видим...
Господи, это был трехметровый пень с одиннадцатью отрезанными отростками.


«Колчак, - подумал я, - никогда не был сибиряком. Но Сибирь его приняла. Колчак не был и северным человеком, а прошёл по льдам моря Лаптевых и якутской тундре несколько сотен километров, вынес письма и дневники погибшей экспедиции, потом искал погибшего Толля... Неужели Колчак был ещё и командующим Черноморским флотом? И основателем минного дела на Балтике?
Кто тогда должен больше считать его своим?
Вот сколько и каких наследников оставил, а его – в прорубь?
И даже могилы нет, как у этого Кочерыгина. Как-то не очень ладно у нас устроено»
В таком задумчивом состоянии я забрёл на какой-то палаточный рынок, и иркутские цыганки лишили меня всей карманной наличности.
Хорошо, что на Северах цыгане не водятся.

Всё это было, как сон в руку…Я чувствовал, что где-то меня уже ждали с радиорелейками и «местами телефонистки».
В понедельник я кругами ходил по центру Иркутска и читал вывески, заходя под любую даже отдалённо напоминавшую о связи. Потом до меня дошло, что нужно заходить только туда, где на крыше стоят антенны дальней радиосвязи, - я прекрасно представлял, как выглядит антенное поле: частокол труб с паутиной растяжек и висящие в воздухе провода.
Усилия мои были тщетны, никто не собирался бросаться на нашу продукцию, как бросаются женщины на импортные колготки.
И в областном управлении связи со мной поговорили вежливо, но не заинтересовано: начальство в командировке, в Москве, приедут, я им ваши материалы передам.
Всё, командировка окончена, плакали мои три процента.

3
…Больше месяца я звонил из Москвы в Иркутск, в управление связи, каждый день капал на мозги всем, кто поднимал трубку на том конце провода. Очень скоро это занятие стало меня утомлять своей безнадёжностью и глупостью, я уже не знал о каких наших достижениях им рассказать ещё, но звонил и что-то говорил.
Мальчики-разработчики, тем временем, продолжали сосать из Генерального братские деньги, но дело вперёд не двигалось, - я знал это точно, потому что держал разработку на контроле, и с ужасом ждал следующей командировки в Братск: ведь мне, а не мальчикам картавым, придётся объяснять причины провала разработки и отвечать за потраченные не по назначению деньги.
Одна была надежда, что виноват в этом всё-таки не я, а Генеральный. А с тремя процентами - что? Да ничего, прощайте!
И вдруг, именно вдруг, сквозь серые тучи безнадёги ударил луч света: позвонил главный инженер областного управления связи и сказал, чтобы я срочно вылетал в Иркутск для заключения контракта.
Тра-та-та-та! Вот так-то! Так чем отличается Сибирь от Северов?
Да ничем. Везде есть хорошие, отзывчивые люди. Главное, не отчаиваться. Придут и сами дадут.

Продвинутый этот Главный Инженер оказался небольшого росточка седым мужчиной с татарским именем Камиль Маратыч. Первое, что он сказал, пожав мне руку:
- Здравствуй, все зовут меня Маратыч, не стесняйся, и на «ты».
А когда мы уже сидели в ресторане, обмывали договор, он добавил ещё кое-что:
- Знаешь, чем ты меня покорил? Тем, что звонил каждый день в течение сорока дней. А в выходные не звонил, давал отдохнуть. Ты настоящий начальник отдела и хорошо делаешь своё дело. Ну, пьём за тебя!
Сидя с Маратычем, я чувствовал себя очень легко, потому что он оказался человеком и лёгким, и доброжелательным, и умным, рассказал, что занимается живописью, и что ему нельзя много пить из-за язвы желудка.
Однако, я всё равно держал ушки на макушке, не давал втянуть себя в разговоры о всяких блокираторах и коммутациях, чтобы он не догадался, что я связист непрофессиональный…

Суть договора состояла в следующем. Наша контора «Новые телефонные системы» (НТС) обязуется провести российско-корейскую конференцию в здании областной администрации, для чего оборудует конференц-зал новейшей системой синхронного перевода, основанной на инфракрасном излучении. В подлокотники кресел должны быть вмонтированы миниатюрные приёмо-переходники этого самого излучения, к которым участники конференции подключаются с помощью элементарной гарнитуры. Участников съезда триста человек, россияне и корейцы.
Да, вот так всё просто. Аналоговая связь переходит в цифровую, передаётся инфракрасным веерным излучением, потом опять модифицируется в аналог. Итого три перехода.
Сумма в договоре стояла какая-то космическая. триста миллионов. Как раз по миллиону на участника. А вот сроки, наоборот, очень даже земные: полтора месяца.
Но за это иркутская областная электросвязь откроет нам свой регион! Так сказал Маратыч. А тут уже реально засветились мои три процента! Йес, мы сделали это, мать твою!
Я привёз подписанный контракт в Москву, но Генеральный скривился, увидев, что в договоре нет аванса из-за малых сроков.
- Ну, что ж, - сказал Генеральный, - деньги я тебе дам, но ты должен будешь их мне вернуть!
Не понял, как вернуть?!
- Денег тебе дам ровно на «железо», и опять из братских денег, которые уже кончаются, между прочим.

К проекту «конференцсвязь» были привлечены все, кто умел держать в руках паяльник. Мне удалось уговорить пенсионерок-паяльщиц, работавших в цехе сборки института дальней радиосвязи, принять участие в деле, но уже не за российские копейки, конечно, а за американские доллары.
Уговаривать пришлось долго, никто мне не верил.
Бледные от искусственного света, измождённые безденежьем паяльщицы встали в круговую оборону и держали её неделю.
Ручная работа всегда дороже, и мои десять «железных» лимонов начали растекаться по цехам института и радиорынкам. С трудом отыскались комплектующие, причём такого допотопного качества и размера, что ни о каких миниатюрных приёмниках, «вмонтированных в подлокотники», как мечтал Маратыч, не могло быть, ёж твою медь, и речи.

А главный инженер областной электросвязи, - теперь он! – звонил мне каждый день и грозно спрашивал о состоянии дел.
До конференции оставалось две недели, когда мы, могучая тройка, Серёга, Ден и я, и, главное, Генеральный, поняли, что мы не успеваем. Платы и излучатели, может, и успеем спаять, а смонтировать всё это на месте, в зале… это уже фантастика, к инженерному делу отношения не имеющая.

«Псссссссс», - пошёл воздух в обратном направлении, мы тонули вместе со зря потраченным временем, братскими деньгами и иркутскими процентами… Приоткрывшаяся было дверь в регион закрывалась неотвратимо и навсегда. Наглухо, как притёртые плиты египетских могил. Зато впереди замаячили штрафные санкции и те самые широкоплечие ребята, что щурятся по прилёту в Домодедово на столичное солнце…
Дела по синхронному переводу были заброшены, я остановил паяльщиц и вяло расплачивался за готовые платы. Генеральный смотрел на меня не по-родственному косо и не поил чаем у себя в кабинете.
Главный иркутский инженер настойчиво повторял в трубку, что теперь даже он, всемогущий, не сможет найти другого подрядчика, время безнадёжно упущено.
- Что вы собираетесь делать?! – кричал он в трубку. – Вы срываете нам международную конференцию, от которой зависит экономическое благополучие региона! Что, мать вашу, я должен говорить губернатору?!
Это был конец.

Ну что, братцы, я лучше на Колыму вернусь, северяне всё же отличаются от сибиряков в лучшую сторону, они родней как-то… и безопасней…
Борьба высокообразованных умов за выживание длилась двое суток.
Утром, неожиданно рано, в офис приехал Ден.
- Кажется, мы придумали. Вернее, Серёга придумал. Станцию цифровую делать ему не дают, вот у него мозги-то и заработали по-атомному. Я на радиорынок…
Через два часа мы собрались у Серёги.
Денис вынул из портфеля чёрный цилиндрик размером с губную помаду.
- Вот это, - сказал он, - называется «жучок вульгариус», то есть обыкновенный, микрофон и передатчик одновременно. Стоит он двести рублей.

4
В Иркутске, как и в Москве, было по-летнему тепло. Камиль Маратыч встретил нас в аэропорту, с интересом рассматривая четыре огромных плоских ящика, окрашенных в военно-морскую шаровую краску, с белыми цифрами на крышках, и фирменные кейсы с усилителем, микшером и микрофонами.
В отдельном внушительном металлическом ящике было упаковано «Рабочее место телефонистки».
- Ну, ребята, - уже тепло говорил он, - вы нас просто спасли.
- Маратыч, - ответил я с гордостью, - мы старались не только ради себя, о регионе тоже думали.
- И что же вы придумали, черти? Рассказывайте! – он был явно заинтригован, и опять полностью начал нам доверять.
- Маратыч – мужи-ик! – шёпотом сказал Наш Крышевой.

В конференц-зале мы открыли плоские ящики, в них, переложенные мягким, лежали слоями японские компактные радиоприёмники в количестве трёхсот штук. И тридцать сверху. Чуть больше, чем нужно, а вдруг что? Десять процентов – страховка.
Приёмку и монтаж оборудования мы перенесли на завтра, чтобы послезавтра уже осуществить синхронный российско-корейский перевод.
Денис, конечно, показал Маратычу… усилитель и микрофоны.
- Они вам очень в дальнейшем пригодятся, - сказал он.
После чего Камиль Маратыч назначил встречу назавтра на 12 часов дня и отбыл. А мы – в служебную гостиницу-квартиру…

Скучную процедуру монтажа и приёмки я, конечно, пропущу, потому что их попросту не было, и продолжу с момента, когда я увидел уже заполненный людьми конференц-зал областной администрации.
Справа от сцены был собран стеклянный отсек синхронного перевода. Там стоял современный, в стиле «техно», стол, за которым сидели два человека.
Серёга в ослепительно белой рубашке с узким деловым галстуком, небрежно откинувшись на спинку стула, на которой висел малиновый пиджак. Перед ним, играя разноцветными лампочками, стояло его детище, «Рабочее место телефонистки». Он иногда делал вялое движение рукой, якобы настраивая «Место», и снова откидывался на спинку.

Вторым человеком был переводчик. Седую его голову украшали стильные наушники, перед ним на подставке стоял микрофон.
Мы с Денисом и Нашим Крышевым наблюдали это всё сверху, с балкона.
- Всё-таки, - сказал Ден, - Серёга - супер-разработчик и аппаратурный гений.
Наконец, один из замов губернатора под овации присутствующих открыл конференцию. Начались доклады, выступления. Ораторы сменяли друг друга, переводчик, потея от напряжения, говорил то по-корейски, то по-русски, придвинув микрофон поближе.
Он же не знал, что микрофон был выключен, как было выключено и «Рабочее место телефонистки», одни только цветные лампочки играли на нём, как на новогодней ёлке.
Внутри сверкающего ящика находился тот самый «жучок обыкновенный», который передавал в эфир речь взмокшего переводчика. Любой человек в радиусе двухсот пятидесяти метров, настроив свой радиоприёмник на определённую частоту, мог его слышать.

Слышали его и мы, все четверо, собравшись в курилке.
Воистину, нет предела полёту человеческой мысли!
Вот так мы победили областную администрацию, нет, не администрацию, а своё безверие в самих себя. Синхронный перевод – это был уже второй подвиг, который мы совершили во благо «Новых телефонных систем» и немного ради нашего Генерального руководителя. Его доля участия в подвигах тоже была, но только в том, что он просто-напросто собрал нас вместе.

5
На следующее утро нас разбудил Маратыч, открыв дверь своим ключом:
- Мальчики, подъём! Пора открывать регион!
Не умывшись, выползли в кухню. Главный инженер вынимал из огромного портфеля дары земли иркутской: копчёного омуля, мочёную бруснику и водку на байкальской воде.
- «Новые иркутские» теперь селятся на Ангаре, там уже и места нет, - всё коттеджные посёлки, магазины, автосервисы и бани, этнические деревни, - рассказывал Маратыч, - Есть всё, нет только связи. Они даже мачты уже поставили под сотовую связь. Приходи, ставь радиорелейки, а они у вас есть, и всё готово. Так что поехали смотреть будущие объекты, - закончил он.
И мы увидели и потешные деревни, и магазины, и сервисы, и мачты, - всё это тянулось почти непрерывно вдоль сибирской реки Ангары, единственной, вытекающей из озера Байкал.
По дороге Маратыч сообщил нам, что сток реки Ангары зарегулирован каскадом электростанций, и электроэнергия идёт не только на нужды населения, но и на выплавку огромного количества алюминия, и в том числе на Братском алюминиевом заводе.

Упоминание Братска — вот так, всуе, нам не понравилось, но мы промолчали: может, само как-нибудь рассосётся, если сильно не чесать?
Маратыч привёз нас к высокому забору, ворота открыл мужик в заляпанной краской телогрейке.
- А вот это, - сказал главный инженер, - наш главный объект. Это президентская резиденция, называется «Домик рыбака». Помните, Гельмут Коль приехал в гости к своему другу Борису Ельцину, и они оба пропали. Народы двух стран целую неделю не знали, где их президенты. А президенты в это время находились здесь, в «Домике рыбака».
Да, подумал я, вот это времена были, канцлер Германии в берлогу к русскому медведю приезжал, как к себе домой. И что же они здесь делали, интересно?
- Они парились в бане и пили водку, - тут же ответил Маратыч. – А почему мы их потеряли? Потому что здесь нет цифровой связи, - он засмеялся. – Наша задача провести её сюда.
Я почувствовал, что волосы на моей голове пришли в движение: регион медленно, со скрипом, но открывал двери мне навстречу.
Справа от нас за кустами и деревьями виднелось приземистое двухэтажное здание со стеклянными стенами, рабочие в спецовках сновали вокруг него, как муравьи.
- А вот это сам, так сказать, «Домик», - Маратыч кивнул налево.
Ничего себе! Там возвышался огромный терем, собранный чуть ли не из метровых по толщине кедровых венцов. Островерхие крыши, как пики, тянулись в небо, окружённые корабельными стволами. Деревянные тротуары окружали его со всех сторон.
Маратыч по-хозяйски открыл широкую толстую дверь с непомерной по толщине деревянной же ручкой, и мы оказались в огромной зале площадью метров под сто пятьдесят.

Пол был устлан розовато-серым ковром с настолько мощным ворсом, что нам приходилось с усилием выдёргивать из него ноги.
Слева от входа простирался гигантский дубовый стол на гнутых по-драконьи лапах, справа уходила куда-то вверх, в полумрак, широкая лестница с толстенными, как рельсы, перилами.
По периметру залы стояли и висели чучела медведей, волков, тетеревов, белок и прочей засушенной таёжной живности, в углах они были собраны в живописные игровые группы. Поблескивали стеклянные остановившиеся глаза, медведи держали в лапах подносы с дарами иркутской тайги. Под лестницей изгибался играющий с волчонком медвежонок.
Детёнышей было особенно жалко.
Возле стола, опершись могучей рукой на напоминающую броневой лист столешницу, находился крепкий, почти квадратный мужик в серой просторной рубахе навыпуск и необъятных тёмно-синих штанах с лампасами. Хотя, быть может, это были всего лишь спортивные брюки с вертикальными полосками, но смотрелись они в этой обстановке, как генеральские галифе.
Седоватая борода напоминала размерами шахтёрскую лопату. Из глубин бороды раздался низкий слегка окающий голос:
- Здоровы были, гости дорогие!

Маратыч представил нас мужику как бригаду инженеров-связистов и объяснил цель визита, назвав дремучего хозяина Вячеславом Андреичем.
- Жену щас приглашу, она покажет помещения.
Появилась жена, худая вертлявая женщина со следами хронического алкоголизма на лице и запудренным синяком под левым глазом.
- Вот здесь Борис Николаич почивали, - произнесла женщина, с трудом охватывая двумя руками рубленную топором изогнутую ручку ельцинской спальни. Дверь была высотой метра в три. – Наш президент очень неприхотлив, - добавила она.
Мы обошли немногочисленные комнаты второго этажа, они особого интереса у нас не вызвали, а вот баня – да! Но то, что мы увидели, разочаровало нас: по-сибирски низкая дверь, маленький предбанник с двумя жёлтыми креслами и небольшим столиком, крохотная парилка, без сибирского размаха.
- Вот здесь они, - сказала жена Вячеслава Андреича, - и пили…
- Да, не хоромы, - сказал Денис.
- А это что за дверь? – спросил Наш Крышевой.
- А это, - лукаво улыбаясь беззубым ртом, ответила женщина, - бассейн!
- О-о, а можно посмотреть?

Крышевой распахнул низенькую дверцу, мы гурьбой повалили туда и оказались… на берегу Ангары. С реки дул пронзительный холодный ветер, на берег вела узкая лесенка, сбитая из берёзовых жердин.
О да! Поистине, таким должен быть бассейн для первого российского президента! Вот это простор! А в к;пе с трехметровыми дверями и рельсовыми перилами образ президентской резиденции производил ошеломляющее впечатление на среднестатистического россиянина.
- Вячеслав Андреич, - раздался голос Маратыча, - а можно мы у вас здесь выпьем?
- Пойду омулька разделаю, - прозвучало из шахтёрской лопаты.
- Мараты-ыч – мужик! – сказал Наш Крышевой.
- А вот печки что-то я у вас не вижу, - спросил я вслед хозяину «Домика». Я же северянин, только что с Колымы приехал, там печка – самое главное, а не бассейн какой-то.
- Отопление электрическое, зачем печка-то, - последовал ответ.
- А если отключат? – не унимался я. За что получил сзади пинок от Крышевого: дескать, ты с генералом разговариваешь, а не с истопником
- Не отключат!
- А если диверсия? – Ещё один пинок, посильнее.

Я всё-таки вывел Вячеслава Андреича из равновесия, и он повысил голос:
- Да вон у меня в сарае три генератора по десять киловатт!
Все облегчённо вздохнули, - наш президент в безопасности.
Меж тем, жена хозяина накрыла стол белоснежной хрустящей скатертью, расставила приборы человек на пятнадцать, а Вячеслав Андреич быстро разделал нескольких небольших омульков, достав их из двухсотлитровой деревянной бочки.
Он был мрачен, и на мои вопросы по поводу байкальской рыбы отвечал неохотно.
Откуда ни возьмись, выскочили деловые ребятишки в костюмах и галстуках и начали совать нам в руки визитные карточки каких-то иркутских контор, не имеющих к связи отношения. Так что, выпить с чувством нам не удалось.
По очереди мы посетили президентский сортир. При некотором напряжении в голове стали-таки появляться государственные мысли!
Да здравствует цифровая связь в Иркутске!
В воздухе ощутимо запахло моими процентами.

6
После «Домика рыбака» мы всё-таки добрались до Байкала, окунули руки в его уникальную воду, которая крутит турбины электростанций, посмотрели на Шаман-камень, вокруг него по-сибирски мощно бесновалась Ангара, не желая, видимо, работать на «алюминиевых» магнатов…
А в ресторане, за ужином, у Крышевого «съехала крыша». По-видимому, по дороге на Байкал он обдумывал дальнейшие перспективы работы с главным инженером областной электросвязи. В его затуманенном алкоголем мозгу возникали видения небольшой виллы на байкальском берегу и белоснежной яхты с двумя подвесными моторами «Меркурий», а может быть, и свечного, то есть омулёвого, заводика.
Оснащённый хитроумными знаниями, полученными в родной Конторе, Наш Крышевой решил применить их на практике.

Мы с Маратычем дольше положенного задержались в холле, где он нас и нашёл с искажённым от ярости лицом.
- Вы что тут, сепаратные переговоры ведёте, как меня через хрен кинуть?
Он притащил нас в ресторанный зал, потом вывел всю команду на прибайкальскую балюстраду, построил нас, четверых, в линейку, и произнёс речь, достойную начальника цеха связи Братского завода:
- В глаза смотреть! Всё бабло - моё, к моему баблу не прикасаться! Быть всё время на виду! Подравняться! Не покидать поле моего зрения, я сказал! Иначе я вас быстро в соседних кустах закопаю!
Он орал, брызгая слюной, и было действительно жутко, ведь вокруг нас по плиткам балюстрады прогуливались отдыхающие, кучковались, прислушиваясь и оглядываясь, не очень приветливые парни в спортивных костюмах, которые, конечно же, закопали «в кустах» не одного лоха, они потому и улыбались, понимающе глядя на знакомую картинку.
Видимо, ничего особенного и не происходило, чего ещё не видел перестроечный Байкал.
Конечно, Наш Крышевой был изрядно пьян и, слегка протрезвев на байкальском воздухе, решил на обратном пути усугубить ситуацию, и это ему удалось. Он приказал водителю «буханки» свернуть с асфальта в темноту, - мы, конечно, забеспокоились, - и там грозно рявкнул:
- Оправиться! В кусты не заходить!
Ну, вот… то заходить, то не заходить.

Маратыч проявил удивительную самостоятельность и, зайдя всё-таки в кусты, вышел-таки оттуда живым. Всё-таки Маратыч, действительно, оказался настоящим мафиози. Он нисколько не стушевался, и мы увидели в лунном свете, как он вдруг разбежался и запрыгнул на здоровенного Крышевого, обняв его руками и ногами.
- Ах ты, обезьянка моя маленькая! – ласково пропел Крышевой и поцеловал Маратыча взасос, и это были далеко не пьяные лобзания, мне показалось, что Маратыч и разработал операцию по нашей вербовке.
Ночью, на кухне, когда Маратыч уехал, операция была завершена:
- Теперь будете работать на меня и…- он пьяно задумался, - и на Маратыча, а не на Генерального, ясно? Иначе я вас от «братских» спасать не буду, и «загсовских» вы больше не увидите, и найдут ваши некрасивые тела в Братском море.
И помолчав, и закурив, добавил:
- Вот за такие разработки раньше ордена давали.
Мы с Денисом осторожно покинули кухню, пока Крышевой наливал себе и бормотал под нос:
- Вот так, поняли, таких-растаких… я вам ещё устрою… я вам метёлки-то вырву… будете вон в бурьяне валяться…
Потом затих, и тут же захрапел, устроив голову среди грязных тарелок.
До Братска было каких-то пятьсот без малого километров…
И что же так могло срубить нашего закалённого в боях Крышевого, если не любовь, а пятьсот километров для неё ничто… Да, была среди «загсовских» Настя, на которую даже Денис, семьянин примерный, обратил внимание, и держал её за руку, не отпуская. Так она в парную с ним и ушла.
А что Наш Крышевой?
Интеллигентного человека учит Совесть.
Совестливого учит Вера.
Верующего учит Жизнь.
Военного - Честь.

7
До сих пор мучает меня вопрос: ну, почему Генеральный не захотел работать с американцами?
Маратыч продолжал открывать регион, в котором вышеупомянутые уже начали плавать, как огромные акулы, в поисках добычи, а тут наши сантиметровые радиорелейные станции.

Наша радиорелейка не давала сбоев при атмосферных осадках и в густом тумане. К тому же, я снова перебирал её достоинства, приёмо-передающая часть была размером с толстый «дипломат», а антенна-тарелка легко умещалась подмышкой среднего человека, взял это всё и спокойно перемещаешься, куда тебе надо. Американцы могли бы использовать её в условиях влажного субтропического климата на нашем же Дальнем Востоке. Думаю, у них не было тогда подобной аппаратуры. И я справедливо считал, что если переговоры пройдут успешно, наша фирма могла бы получить от них большой заказ на оборудование для сотовой связи. И тогда бы Петя перестал маяться дурниной, и бросил бы свой конфетный бизнес на Рижском рынке, а «Новые телефонные системы» встали бы в один ряд с «Панасоником» или «Тошибой». Но это, если бы Генеральный посмотрел чуть выше голов своих одесских мальчиков-курильщиков…
Тогда и Маратыч получил бы свои проценты. Так, не сговариваясь, мы начали работать с ним в одной упряжке.

Переговоры проходили в престижной гостинице «Иркутск» на бульваре Гагарина, причём в наших отчаянных головах тут же возникла мысль, а в чью честь назван бульвар в центре сибирской столицы? Тень повешенного Петром I казнокрада и губернатора Всея Сибири князя Матвея Петровича Гагарина промелькнула среди подстриженных деревьев, когда мы подъехали к «Иркутску» на чёрной губернаторской «Волге».

Прошло время, когда нас встречали в аэропорту на связистской «буханке», и теперь мы знали, куда и зачем идём. Генеральный остался где-то далеко и внизу, мы почти забыли о нём и не собирались звонить ему каждые полчаса и испрашивать совета. Теперь мы работали, во-первых, на себя, во-вторых, на Нашего Крышевого и немножко, в третьих, на Генерального.
Генеральный, правда, ничего ещё об этом не знал.
Поэтому торговался я до последнего, стоимость двух радиорелеек пришлось снизить почти до себестоимости, чтоб америкосы клюнули на испытания, и тогда мы поехали бы на Дальний Восток в командировку.

Да что там командировка! Открылись бы другие регионы!

Джефа, американца пакистанского происхождения, в течение сорока минут удалось убедить, что надо провести месячные технологические испытания радиорелейной станции Петиного образца, о чём мы и подписали временное соглашение. Моя подпись была на обороте, а вступало оно в силу после подписания его Генеральным.
Виктория, как говаривал наш незабвенный генералиссимус А.В. Суворов, конечно, кружила нам головы. Забегая вперёд, скажу, что другой наш генералиссимус, директор фирмы «Новые телефонные системы», так не думал, и преспокойно выбросил драгоценную бумагу в мусорную корзину. При этом он добавил фразу: «Кто тут, в конце концов, Генеральный директор!»
Так Генеральный сам же и нанёс следующий удар по своему престижу, и только потому, что контракт с американцами придумал не он, а какой-то провинциальный инженеришка связи. Для нас этот инженеришка стал товарищем и дорогим другом, открывающим златые врата: он давал деньги, а мы оборудование и специалистов.
И как Генеральный не мог этого понять?
И как собирался выпутываться из Братской проблемы, Братского тупика, который попахивал уже сырой землёй, как вьетнамская водка?

Маратыч был в курсе, серьёзные дела нельзя вести с таким грузом на хвосте. Работая с «иркутскими», мы подставляли, кидали «братских». Наша перевербовка ничего не значила, мы всё равно оставались людьми «Новых… систем».
А Маратыч продолжал сыпать дары из рога изобилия. Он предложил нам установить оборудование для конференцсвязи в зале заседаний областной администрации, и здесь мы не могли провернуть такую же аферу, как с синхронным переводом. Нужно было монтировать «живое» оборудование, которое Серёга ещё не разработал, не превратил «рабочее место телефонистки» в цифровую станцию.
Всё опять утыкалось в Генерального, в деньги и время.
И тут «братские» перешли в наступление.
В Москве в это время шла международная выставка «Экспосвязь-19…», и «стрелка» должна была состояться в огромном павильоне Хаммеровского центра на Красной Пресне.

Из Братска прилетел тот самый, неизвестный нам учредитель, оказавшийся «вором в законе». Он вызвал ещё одного «авторитета», московского. Интересно, как же наша зарвавшаяся «крыша» мелкого пошиба собирается бороться с такими гигантами преступного мира.
Для начала он установил в чайной комнате нашего павильона специальные лампы, чтобы свет бил визитёрам в глаза, - смешно, не правда ли? - и шёпотом инструктировал Генерального, как себя вести и что говорить.
Оба были бледны и испуганно выглядывали в проходы. Деться было некуда, - везде, на каждом углу, стояли «братчане», уж мы-то хорошо знали их в лицо.
«Московский» появился тихо и незаметно, словно сотворился из воздуха. В переговорах участвовали всего двое: «московский» и наш Генеральный, и закончились через десять минут, но «московский» не уходил, как будто ждал чего-то.
Генеральный начал прощаться, но «московский» с удивлением в голосе спросил:
- А деньги?
- Какие деньги? – в ужасе произнёс Генеральный.
- Ну, я же пришёл, и мне положены деньги за мой визит.
Трясущимися руками Генеральный отсчитал из потёртого бумажника и выдал парламентёру последние двадцать тысяч, и тот так же профессионально, как и появился, растаял в воздухе.

О существе переговоров можно только гадать.
Конец этой истории был ясен с самого начала, но поскольку происходило это не в кино, а наяву, думалось, что Тот, кто всё это затеял, управлял и дёргал вожжи судьбы, будет не злопамятен и милосердлив…

Кроме того, мы уже знали, что такое «честное стремление», это когда ты действуешь по понятиям, стараешься изо всех сил отдать долг, или следуешь советам старших уважаемых людей по выправлению ситуации.
Быть может, мои триста миллионов как-то помогли Генеральному?
Не знаю.
Когда мы собрались в нашей пивной у Старой площади и обменялись своими наблюдениями и мнениями, стало ясно, что «Новые телефонные системы» скоро дадут дуба и следует, как можно быстрее покидать стены института дальней радиосвязи.
Генеральный не удерживал нас, просто спросил:
- И когда же вы вернётесь?

…С тех пор прошло без малого тридцать лет. Первое время после развала «Наших… систем» мы ещё встречались, делились информацией, кому что удалось узнать. Информации было мало, иногда кто-то, оглядываясь, говорил, что неделю назад был застрелен московский предприниматель, задолжавший сибирскому магнату крупную сумму, или ещё что-то похожее на нашу ситуацию.

Так сколько же тогда было наивных столичных бизнесменов, занимавших деньги у богатых сибирских бандитов, и разве не во благо людям это было?
Потом каждый из нас ушёл, вернулся в свою профессиональную область, номера телефонов потерялись или перестали действовать, потому что перестройка заканчивалась, и появилась мобильная связь, о которой молодёжь думает, что она была всегда. И если вы до сих пор не в курсе, в России нет ни одной чисто российской цифровой телефонной станции. Любой связист это знает, и вшитые чипы выполняют свою работу.

Кто-то сдался, кто-то нагрел руки.

А о том, что борьба за регионы в смысле цифровой связи, была настоящей мировой войной, с жертвами и смертями, никто старается не вспоминать.
И всего четыре года назад ушёл из жизни последний свидетель тех братских и иркутских событий.
А мне хочется на прощание сказать читателю такую модную сейчас фразу из заставок к кинофильмам: «выдумано на реальных событиях».
Удачи вам во всех ваших начинаниях!