Отрывок из романа Ветер. Часть Третья, Дубай

О романе читайте на www.trunyova.info

В пронизанный птичьим щебетом рассветный полумрак врывалось шарканье метлы. Возле облупившегося крыльца детского дома дворник Василь вздрогнул от сдавленного писка. У дверей он заметил край атласного одеяла.
Василь поднял лёгкий свёрток, приговаривая:
— Давненько такого не бывало. Откуда ж взялся? Когда я на работу шёл, тебя не было. С неба свалился, как Юрий Гагарин, что ль? Если пацан, будешь Юркой. А коль на крыльце найден, значит Крыльцов.
Дворник занёс младенца в медпункт. Медсестра Дашенька охнула, положила малыша на кушетку, развернула и начала ему певуче агукать. Малыш прислушался и протянул ручки.
— Да ему месяца четыре. Хорошенький такой, пухленький! Глянь, да он обрезанный, — всплеснула Даша смуглыми руками.
— Еврей или татарин, — пробубнил дворник.
Скуластое лицо Даши вспыхнуло.
— Как же такого можно оставить!
Родом из крымских татар, ладная и шустрая Айдария по-русски звалась Дашей. После долгих мытарств её семья прижилась в Одессе, а старшие братья женились и осели недалеко, в Ильичёвске.
— Ты на глаза глянь, — указал грубым узловатым пальцем Василь. — Настоящий татарчонок. Твой родственник. И мой крестник — я ему уже имя дал. А что мусульманин, так ведь Бог един! — крякнул Василь и перекрестился огромной пятернёй. — В милицию надо звонить. Зарегистрировать. Скоро и директорша придёт.
— Он такой славный! Гляди, улыбается! Я бы его себе взяла.
— На кой он тебе? Своих родишь, — хмыкнул дворник.
Даша бегала к младенцу каждый день. Вскоре она вышла замуж и родила дочку, а позднее они усыновили и пятилетнего Юру.
Так подкидыш оказался в дружной любящей семье, которую радовал своими успехами и уважением. Он вырос в крепкого парня, цепляющего девичьи взгляды.
На выпускном одноклассница заметила:
— Юр, тебе бы в артисты. У тебя с Цоем поразительное сходство!
— Не-е, — упрямо протянул Юрка. — Я буду ракеты строить. В Москву поеду, в МИФИ.
Юра поехал в Москву, но не прошёл по конкурсу, и его призвали в армию. Служил он в Молдавии в десантных войсках, а вскоре его подразделению пришлось повоевать в Приднестровье.
После возвращения Юра поступил в Одесский политех на заочное. В то время, бодро разваливая привычный уклад, по стране шагала перестройка. Заводской цех, где работали братья Даши, закрыли. Им теперь пришлось зарабатывать ремонтом и покраской домов. К себе в бригаду они взяли и Юрку.
Как-то в мае, когда Одессу окутал горьковатый аромат цветения каштанов и весна уже жарко дышала на проснувшихся пляжах, Юра заглянул в «Гамбринус». Там он любил пропустить кружку-другую пивка и пожевать хрустящую воблу.
В тот день Юра случайно встретил знакомого ему с детства Павла.
— Ба... Шо за дела! — сотрясая хохотом арочные своды пивной, Паша лихо присел на лавку рядом и продолжил удивленно: — А я вот глянул и прикидываю, как этот чудак с нашим Юркой схож. А это он и есть!
Потягивая расслабляющий напиток, парни разговорились «за жизнь». Пашка успешно маклеровал: помогал продавать и покупать жильё. Кооперативы набирали силу, он оформил своё малое предприятие по торговле недвижимостью и теперь искал помощника. Так Юра начал помогать Павлу с ремонтом продаваемых квартир, а позднее стал его партнёром.
С утра они рыскали по городу в поисках клиентов, а вечером собирались на Слободке в тёмном, пропахшем сырой древесиной подвале и обсуждали улов. В бандитские девяностые большинство сделок закручивалось на нелегале. Левые бумаги, принесённые в исполком, проходили через прикормленных клерков и нотариусов.
Павел с Юрой покупали, ремонтировали и продавали квартиры, работая по четырнадцать часов в сутки. Возвращаясь домой за полночь, начинающий бизнесмен по-кошачьи прокрадывался в их с дедом спальню, пахнущую махоркой и дедовскими кожаными сапогами. И почти каждую ночь Юру встречал сонный взгляд и шёпот Даши: «Устал? Голодный? Я тебе на плите оставила...» Она с мужем и детьми жила рядом в ветхой пристройке.
Через год их с Павлом дела пошли в гору, и Юра перевёз деда и Дашину семью из Слободки в просторную четырёхкомнатную квартиру в центре.
Алиса появилась как обычная клиентка.
— Это Ритина племянница, — бросил Павел. — Покажи ей пару квартир. Она хочет продать свою комнату в коммуналке... ну вроде поменять с доплатой на отдельную.
У Пашки была уйма родни, и Юра даже не поинтересовался, кто такая Рита.
Алиса, кивнув, натолкнулась на Юркин равнодушный взгляд. Местные мужчины, избалованные красотой одесситок, в которых смешение украинской, еврейской, болгарской, цыганской и прочих кровей проявлялось живо и прекрасно, редко удивлялись женскому обаянию.
Тонкая, словно сжатая пружина, готовая вмиг раскрыться, маня прыжком в неизвестность, Алиса привлекала именно непредсказуемостью. Серые глаза на смуглом лице смотрели спокойно и ясно, а чёрные жёсткие волосы делали её похожей на пантеру. В те времена профессия фотографа считалась мужской, однако Алиса работала в фотоателье и никогда не расставалась со своим «Зенитом». Так у начинающих маклеров появились хорошие снимки продаваемых объектов.
В одной из пустых квартир, которые Юра показывал Алисе, она полукругом сложила руки, будто поправляя крепкий пучок своих непослушных волос, и солнечные лучи, сквозившие через мутное окно, застыли в её тонких пальцах. А потом эти руки резко полетели вниз, увлекая за собой летнее платье. Оно плавно сползло с глянцевого плеча, вдруг на несколько мгновений ослепившего Юрку. Он даже и не опомнился, когда его шершавые ладони заскользили по обнаженному телу Алисы...
Любовники встречались везде, где находилась возможность. В расселённых и пропахших краской коммуналках, которые Юра с Пашкой ремонтировали и продавали тогдашним крутым коммерсантам, или в сырых от шпаклёвки подвалах, приготовленных на продажу под магазины и кафе.
Пробираясь через баррикады из банок и строительного мусора, Юра нетерпеливо опускался с Алисой на покрытый брезентом пол, целуя её ароматную от загара шею и прижимаясь лицом к вздрагивающему животу. Он проваливался в Страну чудес с не сказочной, а живой и желанной Алисой, где она оглушала его хриплым шепотом: «Не спеши, Лисёнок». Она так называла Юрку за лисий разрез глаз.
Юра, любящий Дашу как мать, не смел привести домой девушку для любовных утех. По строгому татарскому укладу женщина входила в дом мужчины лишь на правах жены. Устав бегать с Алисой по квартирам, Юра купил сарай в дачном посёлке Аркадии. Раньше в нём держали лодки и снасти. В том любовном приюте, пропахшем копчёной рыбой, солью и морем, умещалась широкая кровать, шкаф и даже старое кресло. За соседними дюнами гулко бился прибой, и под этот шум обнажённые тела любовников ритмично касались друг друга. Юра установил в сарае душ, оставшийся от пляжных пристроек, и порой горячие свидания начинались или заканчивались в журчащем потоке воды.
Однажды, когда Юрий зашёл к Павлу на обычный вечерний разбор полётов, тот сидел, понуро глядя в стену. В комнате воняло куревом и водкой. На столе — несколько тарелок с закуской и недопитая рюмка. Пашка налил Юре и добавил себе. Потом сжал крупные ладони и, прошибая партнёра тяжёлым взглядом круглых стальных глаз, уныло буркнул: «Слухай сюды...»
Юра насторожился. Павло переходил на украинский, рассказывая о плохих новостях. Возможно, это пришло из детства, когда мать-украинка задавала ему трёпку рiдною мовою.
Рассказ искрившего негодованием Пашки прозвучал на всех понятных языках, включая горючую смесь русского фольклора и трёхэтажного мата. Печальные новости обрушились шквалом.
В Одессе появилась ещё одна маклерская группа, да не просто конкуренты, с которыми можно было существовать в рамках раздела территорий, а покруче. Во главе стоял Седой. Такую кличку он получил в Чечне, где провёл полгода в плену. Там он и поседел в двадцать шесть лет.
Павел сказал, что в бригаде Седого — те, кто прошли Афганистан и Чечню. Они хотят подмять под себя весь маклерский бизнес. Это были дерзкие парни, повидавшие кровавые ужасы и смерть, жестоко преданные нашей страной, моральные, а кто и физические инвалиды. Седой же решил сделаться местным Робин Гудом и устроить что-то вроде общака в помощь семьям погибших и покалеченных в горячих точках. Ведь они получали мизерные пособия и пенсии.
И самым тревожным показалось Юре в рассказе Павла, что люди Седого уже начали перебивать им бизнес, непонятно откуда узнав о клиентах и сделках.
На следующий день Юра встретился с Алисой в «шалашике» — так она любовно называла их укромное место. Шаловливо-нежно ощупав взглядом Юркино лицо, Алиса опустила глаза к сумке, в которой он носил бумаги, и томно пропела:
— Как дела? Что-то ты угрюмый. Трудный день?
Он промолчал. Любимая обвила его тонкими руками и, словно тропический ствол под властью лиан, Юра повалился на постель, сливаясь с Алисой всё глубже и истекая до галлюцинаций. Она умела сделать из них живой сплав. Казалось, в эти минуты даже кровь, смешавшись, стучала по общим венам.
Обычно после любовного накала Юра на несколько минут забывался сном, но в тот день нервы были слишком напряжены. Он встал и пошёл в душ, открыл воду, но что-то толкнуло его вернуться. Сначала Юра услыхал тихие щелчки, а потом в приоткрытую дверь увидел, как Алиса фотографирует документы из его сумки.
Громко матерясь, одним прыжком он оказался рядом и швырнул на пол звякнувший разбитыми линзами «Зенит».
Юрка схватил Алису сзади за волосы. Наверное, так же его татарские предки обращались с норовистыми скакунами. На удивление, она даже не вскрикнула. От неё волнующе пахло разгорячённым телом, а вспотевшая спина атласно блестела.
В горле у Юры клокотало:
— Это ты, сука, нас продавала! Кому?
Чувствуя спазмы в кистях рук, но не выпуская гриву, он повернул Алису к себе.
— Остынь, Лисёнок! — тяжело дыша, она хрипло простонала. — Тронешь меня — Седой тебя на куски порежет и семью твою не пожалеет.
Юра разжал ноющие пальцы. Ему хотелось беспощадной яростью сжечь и сарай, и себя с Алисой! Тихо опустившись на кровать, он всё ещё пытался успокоить дрожь в руках.
— Я хотела тебе сказать, не знала как, — вдруг прошептала она. — Надо тебе и Пашке с Одессы валить. Они вам здесь житья не дадут!
Алиса набросила платье и, уходя, горько вздохнула:
— Не держи на меня зла, Лисёнок. Брат мой с ними. Он был в Афгане. Теперь он... — она не закончила, будто захлебнувшись рыданиями, и выскочила из шалашика.

Юра замолчал и обвёл взглядом наши печальные лица. У бара тихо звучала итальянская мелодия. Официанты принесли очередную порцию закусок.
— Впервые слышу твою историю целиком, — кивнул Никита. — Любопытно.