Беркут

         Никак не выветрится из головы эта история. Всё крутится, крутится…И зачем она вдруг вспомнилась? Ведь столько лет прошло. К чему бы?

         Мы с мамой и младшим братом жили тогда в Западном Казахстане, в областном центре. Квартирка наша была очень скромная, угловая, на последнем этаже пятиэтажки. Двор был типичным для любого среднего и даже крупного казахстанского города в семидесятых - две «хрущёвки», два квадрата, асфальтовый и земляной  между ними, куцые деревья и палисадники вблизи подъездов. В глубине двора деревьев не было- не выживали. Слева-справа и за домами- пустыри с пыльными тропинками.  Оживляла обстановку только детская площадка да два высоченных фонарных столба. Вот и весь пейзаж. Стоит он и сейчас перед глазами.
         Дворовые ребята были дружные, и, вспомнилось, в семьях было тогда не по два ребенка, иметь троих и больше тогда было нормой. Нормой тогда было и то, что дружба в нашем понимании вмещала совместные походы на ужасно далёкий по жаре илекский пляж или на рыбалку на Кривое озеро, ссоры и драки между собой или всем двором против соседского. Не припомнить, где и когда я так отчётливо различал летом время суток, как в нашем Западном Казахстане. Утро было тихим и прозрачным, его приятную свежесть быстро сменяла жара, которую кто-то старательно разливал везде, где только было можно. С жарой серые пятиэтажки начинали светлеть, двор заполняла тишина. В самое пёкло двор замирал. Эти часы казались томительными. Зато вечером возвращалась жизнь и мы ей радовались. Тёмными вечерами в какие-то дни собирались со своими табуретками у брандмауэра одного из домов в импровизированный дворовый кинозал. На стене дома чудесным образом раскрывались чужие тайны и увлекательные истории и под звук цикад и хихиканье парней и посвящённых в некие тайны девчат проводили мы, как сейчас видится, лучшие из вечеров нашего детства.
         Я мало с кем дружил, меня больше увлекали книги и космос. Увлечения мои имеют своё объяснение: странным образом все каникулы, и малые, и большие, проводил дома или в больнице. Мать пропадала сутками на дежурствах в медсанчасти, а старший -с некоторых пор - сын, то есть я, попадал в её отсутствие во всякие передряги. Хорошо, если затея была проста, навроде устройства кондитерской фабрики на дому для всех желающих двора. А ещё были взрывы и взрывчики, прочие шалости –обычное детство условно контролируемого подростка.

         Больница, где работала мать стала мне чем-то вроде второго дома. Там мне приходилось бывать и на законных основаниях, то есть по болезни. Иногда просто отсыпался в приемном покое или в свободной палате – матери так спокойнее: не подожгу и не взорву ничего дома и сам цел останусь. Но когда появился брат, наверное, года через полтора, про больницу пришлось забыть. Потекли однообразные дни в нашей «полуторке», где постоянными жильцами были я и мой брат карапуз.
        Среди моих школьных приятелей был одноклассник Самат. Жил он на два этажа ниже в моём подъезде на той же стороне двора. Он тоже был затворником, но не в период каникул, с отдыхом у него было как надо, а в период учёбы. Мать его работала старшей медсестрой и умела убеждать учителей, что ребёнок её серьёзно болен. И, понятно, что болел он аккурат в дни контрольных и диктантов. Кончилось это вполне себе закономерно- парень получил не шутейную инвалидность. Но до той поры, то есть в наши с ним пятнадцать, выглядел упитанным бодрячком и даже считался в классе интеллектуалом.
          В один день его осенила инженерная мысль - устроить веревочную почту между нашими балконами. От задумки до исполнения прошло меньше часа и на зависть соседской детворе почта заработала.
          И вот однажды свежим летним утром вместо кусочков сахара и рисованных шаржей в сумочке этой самой почтовой службы нашёл записку: «Приходи, у меня для тебя подарок».
    Такая новость враз подняла меня с балконной постели и уже через пару минут я был у Самата. Одноклассник загадочно улыбнулся и провёл в ванную.
    -Вот, - с неподдельной гордостью показал мне подарок приятель, -Беркут. Хочешь?
            Подарок - большая желтоклювая птица с большими коричневыми с белым у основания перьями на крыльях - смотрел на нас хищными глазами и по облику птицы было видно, что при малейшей возможности её страшный клюв сомкнётся на том, что он успеет достать.
    -А не жалко? – спросил я Самата.
    -Мамаша не разрешает, -разочарованно и в то же время почему-то с облегчением ответил он.
    -Ну, раз так, спасибо! А чем его кормить? -догадался я задать вполне здравый вопрос приятелю.
    -Серёга с твоего старого двора кормил его кошками, пока бабки не накинулись на него, -ошарашил меня мой казахский товарищ. -Но у вас в доме найдётся же какое-нибудь мясо?
    Тут только в мою голову и влетела булыжником мысль: с мясом у нас как-то не очень. Но подарок был стоящий и, пока Самат не передумал, предупредил его:
    -Давай!
    Вдвоем при помощи одеяла мы перенесли птицу в большую и пустую кроличью клетку ко мне на балкон, и я стал полноправным владельцем сокровища. В тот день мою голову посетила ещё одна мысль и тоже булыжником: мама-то, наверное, не одобрит подарок. Надо бы припрятать хищника.
     Прежде, чем накрыть одеялом клетку решил наглядеться на своё сокровище. Степная птица тоже изучала меня очень подвижными глазами тёмного янтаря, полными недоверия и даже какой-то особой, доселе неизвестной мне злобы. То была злоба не просто жертвы, а гнев самой природы, но откуда мне тогда было знать о таких вещах? Хищник время от времени поднимал огромные крылья, но они каждый раз упирались в стенки клетки. Коричневые с крапинками перья, малые на голове и ногах и большие на крыльях и характерный хвост подтверждали: да, это та самая птица, которую приходилось видеть в степном небе. Беркут дёргал золотистой головой, переминался на больших сильных когтистых ногах. На левой его ноге  оставался след поймавшего его охотника- толстая верёвка от детской скакалки с пластмассовой ручкой. Было интересно: как же удалось охотнику справиться с грозным хищником  и примотать веревку к его ноге?
            С первого знакомства с птицей та давала понять, что она -затворник не по статусу. Всё в её облике и поведении говорило: я -гордая птица и подчиняться не собираюсь. Гордая птица, однако, требовала пищи. И требовала так громко, что приходилось бросать и юношескую лень, и дела, и ломать голову: откуда взять мясо? Наверное, сейчас не всем это будет понятно, но тогда для нас отсутствие этого продукта в магазинах было нормой. Оставался собственный холодильник. Запасов, что до праздников хранились в морозильной камере, хватило только на два дня. Становилось всё тоскливее и тоскливее и с этим ощущением стал вспоминаться мой приятель. На третий день мать вернулась с дежурств и, о, чудо! глаза матери светились счастьем. Скандал отменился.
     -Сынок! Ты такой молодец, сам приготовил мясо. И одеяло на балкон вынес проветрить. Какой большой ты у меня!
Наверное, совесть совсем покинула тогда меня - сознаться, куда ушли продукты, я не решился. Но всё стало на свои места с восходом солнца. На ночь я освободил клетку от одеяла в желании дать птице хотя бы такой свободы. Но с первыми лучами солнца истошные крики беркута заставили заголосить соседей из дома напротив:
             -Да накорми ты свою птицу! Ты дашь нам поспать или нет!?
Голосов становилось всё больше, но самым чувствительным было требование не людей, а птицы. Противным и злобным криком. К счастью, проснулась мать. Это было что-то новое – после продолжительных смен на дежурствах её и пушкой было не разбудить.
             -Сынок! А кто это у нас? Ой! - со смесью изумления и ещё чего-то в голосе произнесла она.
             Судорожно вернул старое стёганое одеяло на клетку, чтобы успокоить источник возмущения и приготовился выслушивать вердикт.  В сознании вертелись разные варианты возмущения матери, но их не последовало - мать за свою жизнь решала и не такие задачи. Она как ни в чём не бывало ушла к себе на диван, оставив меня в полном недоумении.

            Проснувшись, мать дала деньги, авоську и отправила меня в магазин:
            -Вот тебе двадцать копеек, купишь два килограмма лёгкого.
            Не отругала- уже хорошо. А уж раз дала денег, так значит смирилась. Я слетал в магазин, где и узнал, что же такое лёгкое и через полчаса мы с мамой кормили узника. Птица располосовала несколько кусков, её движения стали медлительными.
            «Ох, главные трудности решены»- обрадовался я.

            Прожили мы с беркутом месяца два. Но за этот период, несмотря на все мои попытки не забыть накрывать клетку одеялом несколько раз он опять спозаранку поднял оба дома. И тут уже мне самому пришла наконец ещё одна здравая мысль: надо бы отпустить птицу. Расставаться было с ней жаль. И привыкли, кажется, друг к другу.
            Но спорить с природой не хотелось, да и осень с холодными ночами была совсем близко. В один из дней я собрал волю в кулак и отвёз птицу на белые холмы Ак Тобе.

            На следующее лето поехал к тем же холмам на велосипеде готовиться к экзаменам. Всё мне мерещилось, что тишина в нашей пустой квартире слишком звенит. Отвлекает от учёбы. Взял с собой учебник, велосипед и настрой одолеть весь учебник физики за один день. Проехал ту часть степи, где мы собирали тюльпаны в конце апреля и двинулся дальше- опять что-то звенело, трещало, гудело. Жаворонки и кузнечики не давали мне настроиться на предмет. Книжка так и лежала в багажнике. Проехал за ближайшие холмы и показалось мне, что впереди на фоне свело-серой полыни на бурой кочке маячит фигура крупной птицы, похожей на филина.
            «Хм, откуда тут филины? Ни сов, ни филинов тут отродясь…А, может, это ржавое железо?» - терялся в догадках я.
            Что-то заставило меня направиться к объекту, который с близкого расстояния оказался молодым беркутом. Птица заметила моё приближение, тяжело взмахнула крыльями, но взлетела всего лишь на метр или даже меньше. Полёт её был тяжёл и даже с моего расстояния было видно, как ей трудно подняться в небо. Я вскочил на велосипед помчался за беркутом по кочкам у норок сусликов и ветлам полыни и через несколько минут завалил этим же велосипедом хозяина степей. Волнуясь, что в считанные минуты вдруг стал охотником и охотником с трофеем, стал рассматривать пойманную птицу. Крайняя досада охватила меня: на левой ноге беркута всё та же верёвка от скакалки. Да, та же, только без пластмассовой ручки. В глаза несчастной птице смотреть уже не мог. Беркут так и не научился летать. Вмиг осознал свою вину- ведь птица, пусть и недолго, жила у меня.

           Прошло много-много и ещё столько же лет. Кто-то устроил со мной странную игру- подкидывал ловушки моим амбициям на разных направлениях, за которые я расплачивался своим личным счастьем. Личная жизнь моя, тут придётся вздохнуть, больше напоминала фронт с боями местного значения. Если и дарилось мне свыше счастье, то было оно очень кратким. Оба счастья улетели от меня на более подходящие облака.
           Расправившись, почти расставшись с душевными муками я стал более осмотрительным – за одного битого двух небитых дают. Только жизнь ведь как устроена: живёшь тихо, не нападаешь ни на кого, а судьба- раз!! И вот, когда этот «раз» настаёт, когда забрезжит что-то из того,что могло бы быть похожим на счастье, зачем-то включаешь голову. А когда включаешь, вдруг всплывает эта история с беркутом. Печальная, как янтарные глаза той гордой и сильной степной птицы из моего прошлого.
                ***
      февраль 2025 г., Санкт-Петербург, Петровский остров.