Глава из повести Литературный негр, цикл В тылу

1.
    - Павел Викторович? Здравствуйте, - оторвав взгляд от монитора, секретарша расплылась в приветливой улыбке. - Проходите, пожалуйста, Геннадий Петрович вас ожидает.
    Где они только таких подбирают - глаза, как у куклы Барби, насыщенного голубого цвета, светлые волосы не по-офисному распущены и рассыпались по плечам, задорно вздернутый носик, нежный, словно что-то обещающий, голосок, - может, в модельных агентствах по спецзаказу выращивают? Да, в положении топ-менеджера крупнейшего в стране издательства явно есть свои плюсы.
    - Ну наконец-то! – изображая радостный энтузиазм от встречи со старым приятелем, Гена попытался резво подняться из широкого кресла, но огромный живот в последний момент уперся в край стола, отчего хозяин кабинета замер в полусогнутой позе с вытянутой для пожатия рукой. – Привет-привет, сколько же мы не виделись? Год, больше?
    - Больше, - равнодушно пожал я плечами. – Но ты же понимаешь – причина не во мне. У Любани вот днюха была в прошлом месяце, кого-то, помнится, приглашали…
    - Не дави на мозоль, Паша. Все знаю, что сказать хочешь. Кругом виноват.
    Гена страдальчески закатил глаза, что не помешало ему привычным движением извлечь из небольшого шкафчика-сейфа бутылку виски.
    - Не поверишь, домашние загрызли совсем, приходящим папой называют. Работа им моя, понимаешь, не нравится, дома, понимаешь, редко бываю. Зарплата вот нравится, а работа – нет. С закуской я чего-то не сообразил, можно отправить Светика в бар, бутеров хоть принесет.
    - Не напрягай девушку, а то переутомится. Ты же знаешь, русский прозаик не закусывает, как это бывало в нижнем буфете ЦДЛ забыл уж небось? 
    - Забудешь такое… Эх, времена были! А помнишь, вышли с вечера этого, как его… не важно, на улице мороз, буфет закрыт, на ресторан денег тогда сроду не бывало, тем более, на цедеэловский, с собой бутылка водки и одно яблоко? Ты еще хотел тогда в бразильское посольство вломится, поднять тост за Пауло Куэльо, еле удержали тебя. Ну, давай, - Гена осторожно протянул до краев наполненную рюмку, - за былые времена.
    Он, смакуя напиток, сделал маленький глоток, я же – не большой любитель заокеанского пойла – предпочел махнуть залпом.
    - Помнишь, Пашка, какими мы были? – мечтательно затянул Гена, и я понял, что мужика с первого же глотка занесло в любимую колею: «раньше были времена, а теперь мгновения, раньше поднимался он, а теперь – давление». – Нищеброды же полные, зато сколько энергии. Помнишь, как твой первый роман пробивали, издательства частные тогда плодиться начали, мы чуть не штурмом их брали. Как книгами в Олимпийском торговали, помнишь? Все-таки, счастливое было время.
    Я вспомнил безденежье, тяжелый и скандальный развод с первой женой, которую увез на бордовой «Девятке» бывший одноклассник – новоявленный кооператор, застреленный в подъезде двумя годами позже, вспомнил, как получил в озверевшей очереди перелом руки, пытаясь отоварить талоны на водку для собственного дня рождения. 
    - В тех временах, Гена, мне приятно вспоминать только о тиражах и гонорарах. Да и то, все это началось позже, а в наших мыканьях начала девяностых я особой романтики не вижу. Кстати, о тиражах, - небрежно сменил я тему, - я надеюсь, столь занятый руководитель пригласил к себе в высокий кабинет малоизвестного прозаика не для того, чтобы накачать его вискарем и поностальгировать о былых подвигах?
    - Ну вот, начал, - Гена недовольно поморщился, наполнил мою рюмку, «обновил» себе. – И не надоест же тебе меня тыкать. Да, понимаю, общаться почти перестали, семьями не встречались уж не знаю, сколько лет. Понимаю, политика издательства нашего тебе не по душе, но так не я же ее изобрел…
    - Да кто тебя тыкает? – перебил я, чтобы увести разговор от скользкой темы «политики издательства», споры о которой на самом деле и привели к серьезному охлаждению наших отношений, а не чрезмерная занятость Гены, как мы оба объясняли это по обоюдному молчаливому согласию. – Я, наоборот, обрадовался, когда ты позвонил, - ну, думаю, раз к себе приглашает, да еще в рабочее время, не иначе, хочет сам сообщить товарищу приятною новость, а может, и договор авторский лично подписать. Я так понимаю, «Звягинцева» ты прочитал?
    - Прочитал, Пашка, я твоего «Звягинцева». Как получил от тебя, так в первый же день, вернее, ночь и проглотил, оторваться не мог.
    Мне показалось, что в восторженных причитаниях Гены сквозит едва уловимая фальшь, но я подавил нерадостные предчувствия, чтобы сполна насладиться самым сладким для любого литератора процессом – выслушиванием хвалебных отзывов о своей книге.      
    - Силен ты, брат, силен. Это, пожалуй, твоя лучшая вещь. Героев ты создал – один ярче другого, все живые, реальные, всем веришь. А какие диалоги, какой язык?! Знаешь, меня всегда восхищало в тебе это умение вплетать остроумный юмор даже в самые драматические сцены. И вроде тяжело все, и финалы у тебя, как на подбор, без всяких хэппи эндов, но язык такой, что читается легко, у тебя даже в трагедии нет безысходности. Давай-ка, брат, выпьем, за талант твой выпьем.
    Он так разволновался, что, разливая по рюмкам, чуть не оросил дорогим напитком еще более дорогой стол.
    - А герой твой – это знаешь кто? – Гена выдержал торжественную паузу, словно собираясь осчастливить меня внезапным откровением. – Мелехов! Гришка Мелехов наших дней, ведь как его жизнь пошвыряла, через что пройти пришлось? А характер, внутренний мир прописаны…
    Плохо. Раз дело дошло до Михаила Александровича – не будет издавать. Пилюлю подслащивает. Клоун. Я вдруг ощутил сильнейшее раздражение, - этот пузатый, вальяжный мужик в дорогом костюме, мужик, который когда-то был шебутным и непоседливым пацаном, всегда готовым к любым авантюрам, показался вдруг бесконечно далеким и бесконечно чужим.
    - Ну так что, - прервал я восторженный спич приятеля, изображая лицом полное умиротворение от прозвучавших дифирамбов. -  Договор прямо сейчас подпишем? Первый тираж, наверно, по вашей жмотской привычке, тысячи две? А может, сразу на пять решишься? А, Гена, ради старого приятеля, давай сразу пять?
    Расхваливая мой роман, Гена так возбудился, что вылез из-за стола и ораторствовал, нарезая круги по кабинету; теперь он неторопливо вернулся к рабочему месту, грузно опустился в кресло, и, не глядя в мою сторону, стал перебирать бумаги на столе, механически перекладывая их из одной стопки в другую.
    - Договор? Договор, Паша, я действительно готов с тобой подписать прямо сейчас. Вот он, кстати, смотри – с нашей стороны все печати-подписи уже в наличии. Правда, это не тот договор, которого ты ждешь, но, надеюсь, подписывать его тебе будет не менее приятно, чем авторский. По крайней мере, выгодней. Это – хорошая новость, я приберег ее для тебя напоследок, чтобы, так сказать, завершить встречу на позитиве. А что касается твоего романа…
    Он замолк, по-прежнему не поднимая на меня взгляд, потом повернулся вместе с креслом и протянул руку к стоящей за спиной книжной полке, на которой красовались последние новинки и хиты издательства.
    - На вот, посмотри.
    Он передал мне довольно толстую книгу в твердой матовой обложке, выполненной в зловещих, черно-красных тонах. С обложки на меня смотрело перекошенное от ярости лицо, причем, я так и не смог определить, кому оно принадлежит – мужчине или женщине. Имя автора и название были выполнены кривым шрифтом с хаотично наползающими друг на друга буквами: Ольга Птахина, «Войди в чулан».
    - Ну как же, наслышан, - усмехнулся я, небрежно швырнув книгу на стол. – Восходящая звезда, надежда русской литературы и, как там у вас в релизе, «новые высоты психологического триллера»? Все хотел поинтересоваться, почитать, да, честно говоря, так и не собрался.
    - А ты соберись, Паша, соберись, - проникновенно убеждал Гена. – Она, Оленька, то есть, очень хорошо понимает, что сейчас нужно читателю.
    - Читателю или вашему издательству?
    Я почувствовал, как быстро возвращается отступившее было раздражение.
    - А читатель, Паша – это и есть наше издательство. Я хочу сказать, читатель потребляет то, что мы издаем, потому что мы лучше него знаем, что ему нужно. И лучшим подтверждением этому служат цифры, цифры, Паша, – они не врут. Ты же видел наши объемы продаж – количество наименований, суммарные тиражи. И, самое главное, рейтинги – что и как сейчас продается. Людям нужна Птахина – мы даем им Птахину. Ты только послушай: главный герой – молодой парень, страдает от полученной в детстве психологической травмы. Мама была сумасшедшая, наряжала его в платья, в детский сад попыталась оформить, как девочку. В общем, в тридцать лет он так и не решил, кто он – мальчик или девочка.
    - Серьезная проблема, - усмехнулся я. – А главное – актуальная.
    - Представь себе, актуальная. По крайней мере, тиражи говорят сами за себя. Слушай дальше. Парень – известный писатель, только писать он ничего не может и не умеет. Пишет за него его подруга – девушка красивая, талантливая, но тоже, как ты догадываешься, не без проблем.
    - Погоди-ка, дай угадаю. Девочка, наверно, имеет некий орган, девочке не полагающийся, так?
    - Ну, в некотором роде. Девочка имеет огромный горб. Можешь представить, во что превратилась ее жизнь, с таким-то уродством, какая это драма, какой здесь простор у автора для глубокого психологизма?
    Несмотря на закипающую во мне злость, я не мог сдержать смеха.
    - Да уж, горб – это свежо, неизбито. Молодец Птахина, обскакала своих коллег-писателек, а то, что это, в самом деле, какой «бестселлер» ни возьми - одни сплошные полудевочки-полумальчики, шизофреники, травмированные, протестуны и прочие фрики? Только вот не понимаю,  зачем ты мне все это рассказываешь? Впрочем, определенная польза в твоем рассказе есть, - с творчеством Птахиной я, можно сказать, теперь знаком, не придется тратить время на удовлетворение любопытства. 
    - Не понимаешь, значит, да? А вот она, - Гена постучал пальцем по обложке лежащей на столе книги, - все прекрасно понимает, потому и проблем у нее не в пример меньше, чем у тебя. Третий доптираж запустили, суммарные продажи больше ста тысяч экземпляров. Мы ей и аванс за продолжение выдали, и на Большую книгу номинировали. Она уже курсы писательского мастерства организовала, на ее платные вебинары сотнями записываются. А писателька-то она, между нами, вообще никакая, по крайней мере, до тебя ей, как до Луны раком. Зато с деньгами у нее, можешь мне поверить, все в полном порядке. Пойми же, талантливый ты дурень, твой «Звягинцев» никому не нужен, я могу им восхищаться, сколько угодно, но правда в том, что напиши ты хоть новый «Тихий Дон», хоть «Братьев Карамазовых», покупать и читать все равно будут Птахину.
    - И ты тоже будешь это читать?
    - Я буду это издавать. Потому что сейчас мода на травму, на противостояние обществу. Востребованный сегодня персонаж – это изгой, вызывающий отторжение окружающей его серой массы. Причина этого отторжения не так важна – это может быть сексуальная ориентация, психическое расстройство, политические взгляды, физическое уродство, наконец. Важно, чтобы герой, страдая от травли и непонимания, противопоставлял себя закостенелым общественным установкам.
    - Да понял, понял я все, можешь не продолжать. Слушай, я хотел спросить: а в твои обязанности входит прочтение всех этих шедевров, которые вы издаете, ну, про ущербных протестунов, или такой труд не по твоей зарплате?
    Немного растерявшись от столь бесцеремонного прерывания своей воспитательной речи, Гена, похоже, решил обидеться.
    - Не по моей зарплате растолковывать таким упертым хранителям традиций, что представляет из себя современная литература. Но я продолжаю, уже не помню, сколько лет, объяснять это тебе, потому что, несмотря ни на что, по-прежнему считаю тебя своим другом, и мне больно видеть, как по-настоящему талантливый писатель находится, извини за резкость, но это ведь правда, на содержании у жены, без которой давно протянул бы ноги с голодухи, в то время как вообще не умеющие писать графоманы издаются огромными тиражами и получают все возможные премии. У меня, Паша, так же как и у тебя, есть семья, только я, в отличие от тебя, вижу свою задачу в том, чтобы обеспечить им нормальное, достойное существование.
    Гена замолчал, очевидно решив, что был слишком резок со старым приятелем и наговорил лишнего. Несколько секунд он сидел, нервно крутя в руках пустую рюмку, потом шумно выдохнули ровным голосом сообщил мне то, о чем я уже и так догадался:
    - В общем, Паша, роман твой я издавать не буду. Не скрою, я мог бы это сделать своим волевым решением, но эта книга настолько не вписывается в редакционную политику холдинга, что может вызвать вопросы, на которые мне бы не хотелось отвечать. Да и не только в политике дело, - при всех несомненных – я говорю это искренне – литературных достоинствах романа, его коммерческий потенциал выглядит откровенно слабым. Мне тяжело тебе это говорить, мне самому категорически не нравится такая ситуация, но я, Паша, слишком долго шел к этой должности.
    Ну да, все по-старому, аргумент древний, как мир, и ведь не поспоришь: содержание семьи – священная обязанность каждого мужчины, а что приходится печатать мусор и продвигать графоманов, плотно оседлавших правильную повестку – так не я завел такие порядки, я действую в рамках своих должностных обязанностей. Любимое оправдание нацистов в 45-м: «Я – военный человек, я – просто солдат, я только выполнял приказы.
    Интересно, чем было вызвано воодушевление, с которым ты направлялся сегодня в этот кабинет, где вряд ли бывали даже те, чьими книгами завалены сейчас все магазинные полки? Неужели и на шестом десятке ты не избавился от веры в пресловутое «А вдруг», неужели ждал другого ответа? Вот только не надо врать самому себе – ждал. Ждал и надеялся. Несмотря на то, что – тут Гена прав – никаких заметных денег публикация «Звягинцева» тебе бы не принесла. Это птахиным выплачивают авансы за еще не написанные книги, а таким как ты никаких гонораров давно не положено, - в лучшем случае тиснут пару тысяч экземпляров и пообещают роялти с продаж. И выйдет тех роялти – сходить разок попить пивка. Тогда зачем все это? Зачем месяцами вынашивать в себе чужую, выдуманную жизнь, зачем мучится, вживаясь в образы, сочиняя им характеры и мотивацию, придумывать поступки, диалоги сцены и пейзажи? Чтобы подержать в руках долгожданную книгу, напечатанную ради экономии на газетной бумаге, раздарить авторские экземпляры друзьям и услышать их хвалебные отзывы – искренние или не очень?
    Гена уже несколько лет наседает: напиши мол что-нибудь трендовое, противно тебе писать про геев – сделай хоть фэнтези, приключения «попаданцев», хоррор, триллер, хоть что-нибудь, что можно будет упаковать в пеструю обложку и выложить на приоритетные полки. Современная проза никому не интересна, не хотят мол люди читать про свою жизнь, им ее и в реальности хватает. Так говорят издатели, и это ложь. Правда в том, что продается только то, что продают. Гена отбирает для издания книги по тем критериям, которые ему указали, а потом составляет рейтинги продаж и хвастается, как точно он всегда угадывает читательские предпочтения. Как писал Экзюпери: «Меня не возмущают те, кому больше по душе кабацкая музыка, они другой и не слышали. Но меня возмущает содержатель кабака, не выношу, когда уродуют людей». Гена – содержатель кабака, но скажи ему об этом, он будет искренне возмущен: «Я даю людям только то, что они хотят. У меня есть цифры, а цифры не умеют врать». Еще как умеют.      
    Попробовать, конечно, можно, только не получится ведь ничего, как ни старайся, не умеешь ты писать то, что от тебя хотят, поэтому даже пачка сигарет у тебя в кармане, когда долго нет халтуры, бывает куплена на Любины деньги. Не получится еще и потому, что стыдно, – стыдно будет видеть свою фамилию на обложке и стыдно дарить такую книгу друзьям.
    Короче говоря, Павел Викторович, будешь ты по-прежнему брать заказы от тех, кто мечтает увидеть свою фамилию на обложке книги или стремится запечатлеть собственную, обычно сильно приукрашенную жизнь на бумаге, но понимают, что удачно складывать слова – не их призвание, поэтому и нанимают таких, как ты. В этой работе нет особого почета, но нет и стыда, поскольку книги, которые ты пишешь под заказ – это не твои книги.
    И свое ты тоже будешь писать, хоть это и не приносит почти никаких денег, потому что, подобно беременной женщине, пропустившей срок аборта, не остается ничего другого, как рожать, писателю, выносившему в голове свою историю, видящему персонажей еще не существующей книги, будто знаком с ними всю жизнь, пережившему с ними все повороты судьбы, в какой-то момент приходится отложить на время все дела и найти время, чтобы сесть за стол. И как бы ты не убеждал себя в том, что пишешь для себя, для друзей, пишешь просто потому, что не можешь не писать, ты все равно будешь мечтать хоть о мизерном, но реальном тираже бумажной книги.
    Потому-то я и ехал сегодня сюда, в это большое помпезное здание, с замирающим от сладких ожиданий сердцем, словно молодой автор перед встречей с редактором своей первой книги. Правда, на этот раз, моя юношеская наивность имела вполне реальное оправдание: Гена, которому я неделю назад переслал рукопись, вчера позвонил сам, пригласил приехать к нему на работу и туманно пообещал какие-то приятные новости. Кстати, что он имел в виду, и что это за договор, который он упомянул в самом начале встречи?
    Будто прочитав мои мысли, Гена сам нарушил напряженное и явно затянувшееся молчание:
    - Ладно, Паша, давай закроем неприятную тему, я надеюсь, ты не станешь считать меня совсем уж бессовестным монстром – душителем русской литературы. Нашу редакционную политику мы с тобой обсуждаем не первый год и все равно никогда не придем к общему мнению. Я, собственно, пригласил тебя по другому, более приятному поводу.
    - Ну, валяй, рассказывай, - я откинулся на спинку кресла и забросил ногу на ногу, приняв равнодушно-независимый вид. – Любопытно будет послушать.
    - В общем, так, - начал Гена, придвинув к себе договор, который показал мне издалека несколько минут назад. – К нам обратился некий господин Фетченко. Знакомая фамилия?
    - Фетченко? Погоди, это не тот ли?
    - Тот-тот, - торжествующе подтвердил Гена. – Владелец заводов, газет, пароходов, олигарх, «личный кошелек» сразу двух политических партий, мизантроп, оппозиционер и прочая, и прочая.
    - Неужели решил разродиться мемуарами? Что-то, кстати, давненько про него не слышно. Наверно, муки творчества одолели?
    - Угадал, но не совсем. Личной беседы я, конечно, не удостоился, с секретарем его общался, так вот, пожелания у него такие: хочет книгу, страниц двести пятьдесят - триста, ну, считай, это листов десять, мемуары, но не совсем обычные. Как заявил секретарь: «Мемуары, в том виде, в каком они обычно выходят – родился, женился, работал-работал и вот заработал, - Бориса Львовича не интересуют, такую книгу он бы и сам написал. Нужно правдиво отобразить характеры персонажей, донести до читателя драматизм некоторых сцен, объяснить мотивацию главного героя при принятии ключевых решений, показать внутренние переживания, в общем – работа для писателя».
    - Для меня, ты хочешь сказать?
    - Погоди, погоди, дай договорить, свое интеллигентское «фи» выскажешь потом, - отмахнулся Гена, явно уловив в моем голосе недобрые нотки.
    - Короче говоря, отправили мы ему наш типовой договор. Сумму там проставили с трехкратным запасом на случай, если станет торговаться. Так вот, торговаться не пришлось, через пару дней человечек от него прикатил, привез подписанные доки. Такой вот у нас нарисовался вип-заказчик.
    - Поздравляю. Это тебе не откровения блогера-инфоцыгана выпустить, тут масштаб другой. Деньги, наверно, подняли немаленькие.
    - Да, немаленькие, - скромно согласился Гена. – Отдел корпоративных заказчиков, квартальный план, считай, сделал. Только речь сейчас не о нас, речь, Паша, о тебе 
    - Понимаю. Теперь ты, значит, хочешь, чтобы я занялся красочным описанием полного драматизма жизненного пути простого русского миллиардера, непосильным трудом вносящего свой вклад в благосостояние Великобритании, Кипра и Каймановых островов?
    - Ну, примерно это я и ожидал услышать, - тяжело вздохнул Гена, словно учитель перед нерадивым учеником. – А я ведь еще не все сказал. После подписания договора с клиентом, мы – ты ведь знаешь всю нашу кухню – составили бизнес-план проекта, назначили курирующих редакторов, определились с бюджетом на райтера. Вот это – наш стандартный агентский договор с райтером. Тут прописан гонорар… 
    Гена перелистнул пару страниц договора, отыскивая ту, где обозначены финансовые условия, как будто не помнил финальную цифру, выдержал короткую театральную паузу.
    - О, нашел. Тут написано: пять миллионов.
    Вот, значит, как. Поэтому и по телефону ничего не стал говорить, хотел насладиться эффектом, а заодно лично сыграть роль благодетеля. Пять миллионов за книгу в десять авторских листов – действительно благодетель. За такой гонорар любой раскрученный автор, шлепающий в год по три книжонки с инопланетянами, спецназовцами или небинарными личностями, роняя слюну, ползал бы у него в ногах с изъявлениями восторга, благодарности и вечной преданности, а он вот мне предложил. Настоящий друг, ага. 
    - Надеюсь, ты не будешь ко мне в претензии, но я вместе с договором скинул ему и твою рукопись.
    - «Звягинцева» что ли? – я еще не совсем пришел в себя от озвученной суммы, поэтому не сразу понял, о чем речь. – Зачем?!
    - Ну, чтобы показать, какие мастера встречаются среди наших райтеров. Похвастаться, вроде, а заодно убедить, что он обратился по адресу. Так вот, он хочет, чтобы его книгу писал именно ты.
    - Насколько помню, я среди ваших райтеров еще не встречался, - я почувствовал, что начинаю заводится по-настоящему. – Слушай, а что ты ему скажешь, когда я откажусь?
    - Да придумаю чего-нибудь, - с напускным безразличием, даже с какой-то ленцой отреагировал Гена. – Скажу, например, что среди современных литераторов встречаются особо щепетильные, с придурью. Готовы последний хрен без соли доедать, но по-прежнему лелеять свои обожаемые принципы, девственность свою моральную оберегают, как гимназистки при царском режиме.
    Нет, конечно, заехать в морду третьему человеку крупнейшего в стране издательства прямо в его собственном кабинете было бы заманчиво, - таким фактом в биографии не сможет похвастаться ни один участник отечественного литпроцесса. Вопрос - за что? Возможно, Гена слегка переборщил со своей откровенностью, но ведь он высказал не только свое мнение, именно так думает большинство окружающих меня людей, включая жену Любаню, которая, хоть и продолжает старательно изображать понимание и поддержку (легенда такая: ее муж - творческий человек, непризнанный гений, жертва оккупировавших литературу графоманов и русофобов), однако в ее интонациях, а иногда и в словах все чаще проскакивает простая мысль: «В решении данного вопроса мнение нахлебников меня не интересует». Менеджер крупного маркетплейса тянет на своей шее двух иждивенцев – двенадцатилетнюю дочь и непутевого пятидесятилетнего муженька-писателя, и эта ситуация не лучшим образом влияет на твою, Павел Викторович, самооценку. Правда, время от времени, попадаются довольно денежные заказы, - встречаются люди, обуреваемые желаниями запечатлеть себя или свою гениальную идею в литературе, а заодно увидеть собственную фамилию на красочной, дорогой обложке. Но это, к сожалению, далеко не массовый типаж, в очередь они не выстраиваются, и вот уже полгода ни один такой фигуры на горизонте не появлялось.
    Так что, в ответ на Генину жесткость ты, конечно, можешь сейчас психануть, наговорить гадостей и удалиться, преисполненным оскорбленным достоинством, только этим ты ничего никому не докажешь. К тому же сейчас, как, впрочем, и всегда, Гена искренне желает тебя добра. Можно еще вспомнить и недавнюю пандемию, когда Люба свалилась с температурой под сорок, а замученные врачи, упакованные в свои скафандры так, что едва удавалось заглянуть им в глаза, почему-то отказались везти ее в больницу, и тогда Гена, наплевав на все «специальные режимы перемещения по Москве», наплевав на опасность заразиться, примчался на своей машине и мы с ним вдвоем свели Любу вниз и сами отвезли в инфекционку, где Гена, со съехавшей с лица маской, орал в приемном покое на закутанные в белое фигуры, что он разнесет к чертям всю их шарашку, если они немедленно не примут больную. Скорее всего, именно тот напор Гены, напор, на который я сам не способен в силу интеллигентной мягкотелости, спас тогда Любе жизнь.
    Еще была история с той аварией… да и в 90-е случалось всякое. В общем, совместно пройденный путь, с его многочисленными испытаниями и переживаниями, позволяет нам поддерживать хорошие отношения, невзирая на то, что Гена, сделав головокружительную карьеру, никогда не напечатает ни одной моей книги.
    - Короче говоря, деньги, как видишь, хорошие, - тихо проговорил Гена миролюбивым тоном, словно извиняясь за свою неожиданную грубость. – Понимаю, что не ожидал, наверно, надо подумать, как говориться, переспать с этим ночь. Наверно. Хотя, честно говоря, не очень понимаю, о чем тут думать, но… поговори с Любой и вообще… А принципы твои, извини, конечно, мне кажутся несколько… искусственными, в конце концов, фамилию свою ты не засветишь. Только хочу сразу предупредить: долго думать не получится. Контракт подписан, я выторговал у Петрова три дня на поиск райтера, один, считай, прошел. Если через два дня я не подпишу агентский договор, меня просто не поймут, с таким гонораром, сам понимаешь, райтер – не проблема.
    Он не сомневается в том, что я соглашусь, он просто не может представить себе отказа. А ты можешь представить? Пять миллионов. Сразу закрываются все долги и кредиты, машину давно надо менять, отдохнуть летом не в автокемпинге, а в нормальных условиях. Но это все мелочи, главное – то ощущение, которое ты испытаешь, небрежно заявив Любане: «Я тут между делом заказик один прихватил. На пять лимонов. Договор сегодня подписал».
    Ну а потребуется от тебя для этого всего ничего: убедительно рассказать читателю о том, как хороший мужик Борис Львович, обливаясь трудовым потом, зарабатывал свои миллиарды, как хорошо стало от этого нам всем, побольше бы стране таких предприимчивых, но честных трудяг-бизнесменов. Залоговые аукционы? Да, было дело, но, участвуя в них, мы фактически спасали экономику страны от раздолбаев-коммунистов. А акции того комбината я купил на законных основаниях. За бесценок? Так он же и так на ладан дышал, а то, что директора накануне застрелили – так это у него с местными бандитами разборки были, при чем тут я? Телеканал? Да, принадлежал мне, но что он там вещал, мне никогда не было интересно, я политикой не занимаюсь. Финансировал уличные протесты? А доказательства у вас есть? А то ведь так не долго и в суде за клевету ответить. Весь бизнес зарегистрирован в офшорах? Помилуйте, но кто же будет платить налоги, если их можно не платить? Все деньги в Англии? А где же им еще быть? Это здесь все могут легко отнять под надуманным предлогом, а там – закон! Деньги, они любят не только тишину, но и покой, а у нас в стране с покоем пока не очень. На мои деньги на Украине снимают фильмы с бандеровской идеологией? Здесь так же, как и с финансированием СМИ: дочерние предприятия моих компаний на Украине оказывают спонсорскую поддержку местному кинематографу, а по содержанию фильмов – это вопрос к их продюсерам.
    Именно так я представил себе будущую книгу - десять авторских листов, то есть, около четырехсот тысяч знаков примерно в таком ключе. Несложно. Недолго. И пять миллионов, которые на какое-то время принципиально изменят финансовое положение семьи и избавят меня от унизительного и изрядно надоевшего статуса нахлебника.
    Гена с непроницаемо-серьезным лицом украдкой наблюдал за мной, он слишком хорошо изучил своего друга, чтобы не понимать ход моих мыслей.
    - Давай-ка, пожалуй, разолью на посошок, - нарушил он затянувшееся молчание, пододвигая к себе обе рюмки. – Мне еще сегодня работать, а вот в пятницу вечером бери-то ты в охапку Любаню с Иринкой и дуйте к нам на дачу. Шашлычок организуем на природе, глинтвейн приготовим, посидим, потрещим за жизнь. И женщины довольны будут, - они тоже давно языками не сцеплялись.
    - Люба в эти выходные работает, - машинально ответил я.
    Гена – молодец, может чувствовать себя победителем. Раскрутил богатого клиента на крупные бабки (при таком гонораре райтера остается только догадываться, какую сумму поднимет на проекте само издательство) и, совмещая приятное с полезным, предложил обнищавшему другу заработок, о котором тот не мог и мечтать.
    - Знаешь что, Гена? – поставив на стол пустую рюмку, я встал, снял со спинки кресла куртку и стал неторопливо одеваться. – В моей работе ведь что главное? Главное – это общий язык с клиентом. И даже не столько язык, сколько образ мыслей - чтобы клиент остался доволен текстом, я должен вжиться в эту роль, посмотреть на описываемые события глазами самого их участника.
    Гена, сразу сообразив, куда я клоню, недовольно поморщился.
    - Во-во, ты сам все прекрасно понимаешь. Боюсь, что с этим клиентом мы вряд ли найдем общий язык. Так что, бывай. Насчет встречи – пиши-звони. Если найдешь время.
    - Паша! – окликнул он, когда я уже дошел до двери.
    Я обернулся, и Гена, выставив в поднятой руке два пальца, проговорил жестко, даже с каким-то намеком на угрозу:
    - Помни – два дня! В четверг вечером я в любом случае назначаю на проект райтера. Хотелось бы, чтобы им стал ты.