Бессмертие журавлиных душ

Оставался час до рассвета, нужно было торопиться, чтобы успеть найти обрыв провода до того, как горизонт запылает пожаром от восходящего солнца. Добраться до кромки леса, а там уж рукой подать до пригорка, где расположился артиллерийский батальон, но со вчерашнего вечера с ним нет связи. Еще неделю назад, прямо с марша, они прибыли на место, перед ними было истомившееся бескрайнее поле, оно пахло хлебом. Шли и кланялись сыны разных поколений из разных уголков страны матушке-земле, потянулись сотни рук к переспевшим колосьям пшеницы, и каждый мысленно домой пришел.

В отдалении затрещали автоматные очереди, будто сороки заспорили между собой из-за куска хлеба, потом треск и грохот, визг и уханье, застонала земля, заплакала природа мелким осенним дождем. Нахмурился командир, остановил колонну, построил сынов Отечества, окинул их стройные ряды беглым взглядом и сказал простые, но для каждого солдата понятные слова: «Это наша Земля и сражаться за нее мы будем до последнего вздоха, к бою!»

Целую неделю батальон стоял насмерть, ни на шаг не отступил, измотал врага, поистрепал. Враг больше не шел гордо, а прятался, пригибался, со страхом озирался по сторонам. Грудой покореженного металла на поле застыли его танки и бронетранспортеры.

Младший сержант Сергей Рябинников короткими перебежками пересекал поле, а когда взлетала осветительная ракета, бросался ничком на землю и представлял себя кочкой. Раздавалась пулеметная очередь, он всем телом вжимался в землю и ждал затишья. Фашист знал, что он здесь, сторожил его, но надо было торопиться, скоро рассвет и тогда уже точно ему не перейти поля. Связист полз вдоль телефонного кабеля уже с полчаса, вот кромка леса показалась, а обрыв провода так и не найден. Вновь застрочил пулемет, пуля просвистела над головой, где-то кольнуло под сердцем, Серега соскользнул в воронку, образовавшуюся от бомбы, на дне ее успела образоваться лужа, жар полыхал во всем теле, но осенняя вода остудила горячий металл, он перевернулся на спину и затих.

Небо было ясное, Серега смотрел на звезды, а они на него. Вспомнилось детство, как катались с мальчишками на лыжах до темноты, лежа на снегу смотрели на звезды, давали им имена… Сквозь сознание долетел голос мамы, Сережа, домой… Сергей почувствовал, что он может летать, как в детстве во сне. Руки у него вдруг стали крыльями, он взмахнул ими и полетел, и не было больше страха высоты.
Алая заря уже полыхала на горизонте, и в свете лучей солдаты увидели одинокого журавля, он стремительно набирал высоту, а когда стал размером не больше перышка, стал кружить над ними и курлыкать, словно прощался с братьями. Солдаты смотрели в небо, махали ему рукой, что-то кричали, наверно, чтобы принес на родину весточку о каждом из них.

Он летел домой, внизу уродливо чернели разрушенных города, смотревшие на него своими пустыми глазницами, сожженные села с белевшими печами, горе и слезы радости людей. Он летел на Родину, к маме, к дому, где прошло его детство. Мать с младшим братом убирали траву в огороде, брат жег костер, и знакомый с детства запах дыма ботвы взбудоражил сознание. Журавль закричал, закурлыкал: «Мама, мамочка, я дома! Я живой, меня не убило там на безымянном поле!» Мать выпрямила уставшую спину и, заслонившись от солнца рукой, стала искать глазами сына. Журавль летел высоко, но мать увидела его и прокричала: «Сынок, здравствуй!!! Мы тебя очень ждали!!!» Он стал кружить над домом, с каждым кругом опускаясь все ниже…

Вдруг на горизонте появилось сразу два больших журавлиных клина, они радостно курлыкали, радуясь возвращению в родные места. Журавль в последний раз пролетел над домом и стал набирать высоту, и вскоре встал в общий строй птиц. Жители деревни высыпали на улицу, махали им руками, старшее поколение плакало, а Сережки, Ваньки, Анютки бежали за ними и радовались, что наступила весна.