Судьбы дарованной миг. Глава третья

   Война  1914  года  легла  тяжёлым  бременем  на  плечи  русских  людей.  Бессмысленное  кровопролитие  унесло  множество  жизней,  как  среди  военных,  так  и среди  гражданского  населения.  Последующие  годы  разрухи  и  междоусобицы  привели  к  тому,  что  Валуйки  и  окрестности   попали  под  оккупацию  немецких  войск.
   Деревни  и  сёла  опустели  –  всех  мужиков  метлою  вымела нужда.  Всех  добрых лошадей  для  воинских  нужд  забрали  во  всех  хозяйствах,  лишь  негодные  к  суровым фронтовым  условиям  оставались  в  конюшнях.  Всё  меньше  людей,  способных оплатить  поездку,  желали  куда-нибудь  ехать.  Налаженное  дело  извоза  у  Леонтия пошло  на  убыль.
   Во  время  одного  разговора  с  Меланьей  он  принял  решение.
   - Варька  с  тремя  дитями  одне  осталася.  Ейный  Гришка  и  ранее  дома  бывал наскоками,  прибегит  –  Варькой  намилуется  и  опять  к  своим  железкам  утекае, настрогал  наследников  и  в  ус  не  дует.  А  по  нонешему  времени  так  и  подавно  его не  видать,  тудыт  твою  растудыт.  Ни  мужика  в  доме,  ни  помочи  ни  какой. Машка,  вона,  у  Захарки,  як  душа  за  пазухой  живе  –  той  паразит  всё  в  дом  тянет,  ничем  не брезгуе,  оббирае  кажного  и  ближнего  и  дальнего.  А  с  Гришки  и  взять  нечего,  окромя  провонявшей  мазутной  гарью  засаленной  робы. 
   - У  кажного  своя  стезя,  Леон,  что  богу  угодно,  то  и  сробится.
   - За  Машку  я  не  переживаю,  а  вот  к  Варьке  на  помочь  поехать  надо  бы.  Вы  уж тута,  по-бабьи,  саме  держите  справу.  Валуйки  хучь  и  не  шибко  большой  городок,  а всё  таке  станция  имеется,  поезда  ходют,  будь  оне  не  ладны,  народ  разный  туды-сюды  мотыляется.  Боязно  мене  за  малых  ребятишек,  буду  тама  жить  покедова  лихая  година  не  минуе.
   - Ну,  с  богом,  Леон,  –  не  стала  возражать  Меланья.  –  езжай,  коли  так.  А  мы  тута со  Степанидой  останемся.  Сколь  годков  она  здеся  на  подхвате,  привыкла  я  к  ей,  да и  податься  ей  некуль.  Авось  в  четыре  руки  справимся.  Да  и  не  одне  мы  будемо  –  усадьбу  нашу,  слышь,  Леон,  военные  власти  под  лазарет  забирають.  Ты  тама,  ежели  судьба  кака,  про  Прокопия  может  чиво  услышишь.  А  буде  яка  оказия  –  можа  предстанешь  пред  мои  очи.  Езжай,  Леон,  с  богом,  езжай.

   Придеповские  строения  работников  и  прочего  обслуживающего  персонала,  их  бараки   и   частные   жилища  –  по   народной   молве  –  просто   городок,   располагался верстах  в  3-4  от  Валуек  и  представлял  собой  полноценное  поселение,  которому, однако, не дали своего названия. В развилке железнодорожных путей разного направления  были  построены  паровозное  и  вагонное  депо  с  разворотным  кругом, водонаборная  колонка  для  заправки  паровозных  котлов  и  других  нужд.  К ним  вплотную   примыкало   капитальное   строение  –  пекарня,   которая   предназначалась для  снабжения  рабочих  депо,  да  и  пассажиров  на  всей  дистанции  пути,   свежим хлебушком.  Чуть  поодаль,  в  лесочке,  схоронилось  здание  больницы  из  красного кирпича, где железнодорожные работники лечились под наблюдением лучших специалистов  от  медицины  того  времени.
   Грамотно  решил  когда-то  генерал  Белькехнер,  строивший  по  высочайшему повелению данный участок железной дороги, что для привлечения рабочей силы необходимо  их  обеспечение  и  лечение  и  оно  должно  быть  собственным,  иначе растерять  толковых  людишек  можно  было  в  дальних  весях.
   Свой же особняк* он выстроил примерно в версте от депо – не терпело генеральское  ухо  лязга  и  грохота  рабочего  процесса  в  цехах  железнодорожного  производства.  Большой,   из  красного  кирпича, с  белоснежными  колоннами,   важный  на  вид,  с  шикарным  парадным  подъездом  дом  с  высокими  потолками  в  центре  липовых  аллей,  по  которым  на  каретах  и  ландо**  подъезжали  знатные  господа  и  расфуфыренные  дамы  в  элегантных  шляпках,  и  стал  центром  постепенно  разросшегося  городка.   
   Рядом,   но,   всё   же,   на   некотором   отдалении,   построили  три  двухэтажных   дома,   для   господ   офицеров   и   инженеров  –  "хватеры",  как  про  них  говорили  в  народе. 
   Его  высокопревосходительство  генерал  Белькехнер,  закончив  в  положенный  срок  строительство,  отбыл  в  столицу,  оставив  свой  особняк  на  попечении  общества управленцев  железнодорожного  хозяйства,  однако  вновь  прибывшему  новому  управляющему   разрешение  на  вселение  в  освободившийся  дворец  не  выдал. "Рылом  не  вышел",  в   "Табеле  о  рангах"  низко  плавал  –  говорили  чиновники  про  прибывшего управляющего.
   В  переоформленных  комнатах  основного  помещения  разместили  "присутствия"  и  разные конторы: посерьёзнее,  для  управленцев  разного  ранга,  и  поплоше  –  к примеру,  конторка  землемера  располагалась   в  маленькой   комнатушке  для  прислуги, которая  находилась  под  мраморной  лестницей,  ведущей  в  спальные  покои.
   Просторный,  каменный  флигель  был  отдан  под  рабочую  школу,  где  проводили обучение  мастеров,  бригадиров  и  простых  рабочих,  ведь  не  пристало  господам  под вагонами  да  паровозами  лазить  и  в  мазуте  ковыряться.  Для  этого  были  нужны мастера из достойных рабочих, а какой мастер без грамоты, да и рабочие лучше понимали технику, станки и прочее оборудование, если могли читать, писать да разбираться в хитросплетении чертежей и схем. Думало начальство о будущем расширяющемся  производстве:  готовили  смену,  тратили  деньги  и на  содержание школы,  и  на  жалование  учителям.
   Туда  и  попала  в  качестве  учителя  Варвара  Леонтьевна  Денискова.  Она  с энтузиазмом взялась за новую для неё работу, самостоятельно изучила основы паровозного дела и доходчиво стала преподавать своим “ученикам” тонкости производства,  не  стесняясь  иногда  спросить  у  старых  работников  непонятные  ей  вопросы, чем  вызвала  почёт  и  уважение  в  коллективе.
   Напротив  генеральского  дома  не  разрешалось   строить  ничего,  дабы  взор  его превосходительства  ничем  не  обременять  и  не  раздражать  слух  крикливыми  голосами  зазывал,  предлагавших  публике  всякие  блага  именно  в  ихнем  заведении.
   Зато  поодаль,  чуть  в  стороне  от  липовых  аллей  начинались  торговые  ряды: 
   - огромная,  занимавшая  несколько  построек,  скобяная  лавка  с  большой  красочной  вывеской  "Затулинъ  и  сыновья",  где  предлагались  товары  повседневного  спроса  хозяйственного  назначения,  начиная  от  простых  гвоздей,  цинковых вёдер  и  самодельного  мыла  и  до  различных  фасонистых  тканей  и  изысканных  шляпок  всевозможных  моделей  для  модниц;
   - мясная  лавка  с  характерным  запахом  парного  мяса  и  свежей  крови,   где  можно  было  приобрести  любой  кусочек  приглянувшейся  свинины,  говядины,  крольчатины  и  разной  дичи.  Над  входом  в  лавку  красовалась   оригинальная   экспозиция   с  бараньей  головой  из  металла  в  хитросплетениях  чугунной  ковки,  выполненная  лучшими  мастерами    кузнечного   цеха;
   - вплотную  к  ней  примыкал  рыбный  ряд,  предлагавший  на  выбор  свежепойманную   рыбку  различных  наименований  и  размеров.  Соскобленная  рыбная  чешуя,  переливавшаяся  от  солнечных  лучей,  привлекала  к  себе  внимание  лучше  любой  рекламы.  Тут  же  стояли  и  бочки  с  засоленной  по  народным  рецептам  рыбой,  среди  которых  особенно  ценились  сельди  пряного  посола; 
   - бакалея   с  различными  известными  крупами,  приправами  всех  цветов  и  оттенков, сухими  травами  и  низками  сушёных  грибов  всех  видов,  запах  которых  будоражил  ценителей  лесных  деликатесов;
   - булошная  с  ароматными  свежеиспечёнными  хлебами,  калачами,  пирожками  с  начинками  и  крендельками   на   любой   вкус,  заполонявшими  запахами   всё   свободное  пространство   в   округе.  Кстати  –  калачи  выпекались  в  виде  большого  амбарного  замка,  чтобы  простолюдины  могли  взять  немытыми  и  грязными  руками  свежий  калач  за  ручку  (или  дужку  замка),  съесть  вкуснейшую  мякоть,  а  саму  ручку  выбросить  вечно  голодным  собакам.  А  когда  обездоленные  голодранцы  съедали  и  саму  ручку  вместо  собак,  то  про  них  говорили  –  он  уже  дошёл  до  ручки,  то  есть  совсем  обнищал  и  готов  ради  живота  не  обращать  внимания  на  свои  немытые  заскорузлые  руки;
   - и,  как  водится  в  рабочих  поселениях,  стоявшая  на  отшибе  пивная,  где  заливали  свое  горюшко  горькое  обездоленные  поселенцы.  Возле  пивной  нередко  возникали  мелкие  стычки  между  пьяными  скандалистами  и  драки,  впрочем  никогда  не  доходившие  до  жестокого  мордобоя. 
    Следом  шли  домики  приказчиков  и  прочих  служивых  людей,  а  за  ними разномастные  мазанки  прибившихся  к  городку  не  понятно  чем  занятых  людишек.  Вот  собственно  и  весь  городок.
   Рабочий  же  люд  в  основной  своей  массе  ютился  в  длинных,  серых  бараках,  рядом  с  депо,  но  как  бы  в  сторонке.  Там  некоторое  время,  пока  был  ещё  молод, проживал  разнорабочий  депо  Григорий  Денисков.  Со  временем  и  с  накопленным  опытом  Григорий  поднаторел  в  паровозном  деле  и  превратился  в  толкового  машиниста,  поработав  перед  этим  и  кочегаром  и  помошником.
    Напротив  торговых  рядов  за  церквушкой  Преображения  Господня  начиналась  улица  Преображенская,  где  под   №47***,  значился  дом   машиниста  Денискова,   куда  он  вместе  со  своим  семейством  заслуженно  перебрался  из  барачных  трущоб,  и  которым  очень  гордился.
    Когда-то  к  Григорию  пришёл  важный  землемер  из  отставных  унтер-офицеров, отмерил сажнем**** кусок земли, самолично вбил колышек и торжественно сказал:
    - За  прилежание  и  труд  твой,  жалует  тебе,  Григорий,  сей  участок  в  пользование  от имени  царя  батюшки  деповское  начальство.  Строй  здесь,  значится,  дом  свой,  да  не опозорь  улицу  халупой  неказистой. 
   Практичное  руководство  железнодорожного  узла  с  “корыстной  целью”,  дабы  привязать   к   депо  грамотного,   непьющего   машиниста,   разрешило  ему  использовать для  постройки  дома  старые,  но  ещё  крепкие,  пропитанные  дурманящим  запахом  креозота,  шпалы  и  вагонку  –  доски,  снятые  с отслуживших  свой  срок  вагонов,  и  даже  выписали ему  денежное  вспоможение.
   Приехал  дед  Леонтий,  тогда  при  лошадях  ещё,  и  под  его  недремлющим  оком  закипела  работа  по  разработанному  плану.  Малым  детишкам  тоже  нашлась  непыльная  работёнка:  они  подносили  уставшим  мужикам  студёную  водицу,  убирали  бесчисленные  обрезки  досок  и  вороха  пахнущей  стружки.  Григория  уважали  все  и  не  считали  зазорным  помочь  товарищу.  Рабочий  класс,  в  свободное  от  основной  работы  время,  дружным  коллективом  просто  творил  чудеса.  В  течении  нескольких  дней  поставили  добротные  стены,  сладили  двухскатную  крышу  и  даже  полы  застелили  доской – невиданное  дело  той  поры  для  рабочего  люда.  Новенький домишко  получился  всем  на  загляденье:  резные,  ослепительно  белые,  наличники  вокруг  трёх  окон  с  голубыми  ставеньками,  выходивших  на  улицу;  покрытые  олифой песочного  цвета  стены,  обшитые  свежевыструганной  вагонкой;  гордо  вознёсшаяся  крыша  с  непременным  коньком,  покрытая – опять  же  по  милости начальства – железом,  снятого  с  разбираемых  вагонов. 
   К  большому   неудовольствию   Леонтия,  зять  не  стал  делать   большую   русскую  печь,  чтобы   она   не  занимала  много  места.  Пришедший  печник  сложил  простенькую  плиту   с   литыми  дверками,   на   которых    красовалось   клеймо  Уразовского  завода,  да  с  жарочной  плитой  со  съёмными   кружочками.  Дед  Леонтий  называл  её  почему-то  “грубкой”,  при  этом  бесконечно  ворчал  на  зятя: 
   - Ни  табе  духмяного  хлебушка  испечь,  ни  щец  наваристых  не  изготовить,  ни  кости  старые  погреть,  да  и  с  морозца  унуков  не  загнать  на  полати.
   Окромя  старшего  брата  у  Гришаньки  была  уже  сестрёнка  Анютка,  да  ещё ожидалось  прибавление  –  кого  бог  пошлёт,  поговаривали  взрослые.
   - Голытьба  вы  деповская,  голь  перекатная.   –  часто  произносил  Леонтий,  обращаясь  к  Варваре.  –  Вона  трёх  унуков  зятёк  ужо  настрогал,  и  опять  пузатая  ходишь,  а кормить  енту  ораву  чем?  Язык,  вишь,  не  лопатка  –  знает,  где  кисло,  знает,  где  сладко.  Жрать   то  оно  завсегда  надобность   есть   и  старому  и  малому.  Хучь  бы  курёнка  завели  в  своём  хозяйстве,  али  ищо  каку  животину,  да  негде  держать  их  в  вашем  дворе.  За  домом,  вона,  гуляй  ветер.
   - Сперва  подумай,  а  потом  нам  скажи  –  отрезала  Варвара.
   - Достойному  слову  и  ответа  нет.
   Любопытный  Гришанька  долго  теребил  маманькин  подол,  спрашивая:
   - Эта  как  таки  тятька  нас  строгал?  –  за  что  мать  слегка  нашлёпала  ему  по  заднице,  приговаривая:
   - Тупые  речи,  что  пыль  по  ветру.  Язык  без  костей,  мелет  без  умолку.  Нагородит  чего  ни  попадя  старый,  а  ты  тут  объясняй  и  извертайся.
   С собою из деревни  Леонтий привёл молодую телушку, десяток кур в плетёной корзине,  да  трёх  гусей  –  гусака  и  двух  гусынь.  Гусак  вытягивал  шею  и  страшно шипел  на  всех  кто  к  нему  подходил.  Любопытного  Гришаньку  он  даже  больно ущипнул  за  руку,  от  чего  тот  громко  заревел.
   Чтобы  разместить  живность  Леонтий  решил  во  дворе  соорудить   сарайчик  –  не  в хате  же  держать  скотинку.  Через  некоторое  время  он  приехал  с  огромадным  возом длинных,  но  тонких  веток.
   - Это  лещина,  наш  лесной  орех  значится,  самый  подходящий  материал  для быстрой  постройки  сараюшки, – говорил  внукам  дед – а  орешки,  это  главный лесной  продукт  наравне  с  грибочками.  Живя  в  лесу,  с  голодухи  не  помрёшь.  Грибочки  можно  и  насушить  и  засолить,  а  потом  подавать  их  к  столу  в  любое  время  года.  Горячие  пирожки  с  грибами  ох  как  вкусны.  Ядра  лесного  ореха   питают  всю  живность  в  окрУге  и  нас  в  том  числе.  Размолотые  орешки  добавляют  в  хлебы  для  лучшего  вкуса  и  сытости. 
   Пошатавшись  возле  пивной,  он  привёл  двух  мужиков  с  опухшими  лицами.  С  ними и  взялся  за  дело:  были  вбиты  толстые  колья  по  линии  будущих  стен,  особо обозначили  дверь,  и  начали  плести  из  привезённого  хвороста  стены.  Гришанька  со старшим  братом  Андрюшкой  усердно  помогали  таскать  хворостины,  но  больше путались  под  ногами  у  старших  и,  вскорости  устав,  они  просто  уселись  в  сторонке  и глазели  на  то,  как  быстро  растут  плетёные  кружева  хозяйственной  постройки.  С этими  же  мужиками   дед  возком  навозил  большущую  кучу  глины  и  на  этом  они пока  остановились.
   Приехавший  с  рейса  Григорий,  пошумел  чуток  для  порядка,  мол, без  меня  здесь  всё  решили,  и  пошёл  договариваться  с  друзьями-товарищами  о помощи  в  ближайший  выходной  день.  Дед  тем  временем  привёз  полный  воз соломы  из  ближайшей  деревни  и  смастерил  дверь  в  будущую  сараюшку.  Сладив дверку,  запряг  лошадку  и  уехал  восвояси,  сказав,  что  явится  к  означенному  дню. 
   И  вот  этот  день  настал.  Подошли  друзья  Григория,  которые  были  с  жёнами  и детьми.  Собралось  человек  десять  взрослых.  Приехал  и  дед,  с  возком,   нагруженным толстыми  жердями.  Мужики  разложили  под  руководством  деда  глину   в  большой круг  и  начали  поливать  её  водой.  Поверх  глины  бабы  раструсили  солому.  Коня распрягли,  усадили  на  него  Гришаньку  и  повели  по  глиняному  кругу,  подливая  воду и  подсыпая  солому.  Засучив  штанины,  мужики  тоже,  вошли  в  круг.  С  песнями, шутками  и  смехом  замесили  "тесто",  затем  из  него  лепили  большие  комья  и  несли  к  плетёной  стене,  где  с  размаху  вбивали  между  прутьями,  то  изнутри,  то  снаружи. Бабы  тоже  лепили  "снежки",  но  поменьше  и  ими  заглаживали   и  выравнивали  вдруг появившуюся  стену.  Само  собой,  всем  руководил  дед  Леонтий.  К вечеру  сарайчик был  готов.  Мужики  и  бабы,  заляпанные  глиной,  сходили  на  пруд,   находящийся  за генеральской усадьбой, отмылись, прихорошились и, вернувшись, расселись за дощатым  столом  во  дворе.  Выпивая  “казённую”,  запели  протяжные  песни,  чередуя  то украинские  напевы,  то  русские  мотивы.
   Построенную  сараюшку  разделили  пополам:  в  одной  половине  поселилась телушка,  а  другую  заняли  гуси  и  куры.  Так  семья  Денисковых  обзавелась скотинкою.  Впрочем,  телушка  в  их  хозяйстве   задержалась  ненадолго.  Кое-как  прокормив  зиму,  её  продали   какому-то  хуторянину  по  одной  простой  причине  – скотина  нуждалась  в  уходе:  накормить,  напоить,  выгнать  в  стадо,  встретить,  да  и сено  на  зиму  следовало  готовить  всё  лето,  а  времени  на  это  просто  не  было.
   Гуси  тоже   не  пришлись  ко  двору  и   в  скором  времени  были  съедены подрастающим  поколением.  Остались  одни  куры,  постоянно  копающиеся  в  огороде, шныряющие  по  двору  и  норовившие  иногда  пробраться  в  жилой  дом  не  столько  с целью  полакомиться  крошками  съестного,  сколько  нагадить  на  чистом  выскобленном полу,  полностью  оправдывая  народную  поговорку:  курочка  по  зёрнышку  клюёт,  зато весь  двор  в  помёте.  Одна  лишь  польза  была  от  курей  –  они  несли  яйца,  которые  всегда  активно  использовались  в  приготовлении  различных  блюд  и  выпечек.


*В настоящее время усадьба генерала существует в своём первозданном величии – там разместился клуб железнодорожников.

**Ландо – четырёхместная конная повозка с откидывающимся верхом.

***Война 1941 года до неузнаваемости “перепахала” всю планировку прежних строений, на месте улицы Преображенской оставались лишь головешки да пепелища. После освобождения Валуек возникли уже новые планировки, существующие и поныне.
 
****Сажень – русская мера длины, равная 2,16 метр а, была утверждена в 1649 году, но позднее в 1835 году указом Николая I сажень приравняли к английской системе измерений и сделали равной семи футам, т.е. 2,13  метра.