Судьбы дарованной миг. Глава пятая

   Почти с самого начала военных действий Леонтий находился в Валуйках.  Жил у дочери  Варвары,  помогал  ей  по  хозяйству.  Хорошо  тому,  кто  в  своём  дому.  В свободное от работы время учил внуков и нянчил внучек. Быстро повзрослевший Андрюшка  был  ему  помощником.  Гришатка,  шустрый  малый,  с  пацанами  пропадал все  дни  напролёт  где-то  на  улице.  Аннушка  в  свои  младые  годы  уже  пыталась  для своей  тряпичной  куклы  связать  наряды  из  разных  ленточек  и  тесёмочек.  Машунька была  ещё  совсем  мала  и  только  начинала  лепетать.

   Проснулся  Гришатка  от  того,  что  на  кухоньке  у  плиты  гремел  чайником  и  тихо ворчал  дед  Леонтий.  За  окном  было  ещё  темно,  хотя  и  была  уже   середина  весны.
   Гришатка проснулся и, завернувшись в лоскутное одеяло коконом, вспомнил вчерашнее  происшествие,  которое  потрясло  его  до  глубины  души.   
   Лоскутное одеяло, под которым пригрелся Гришаня – это отдельная история: маманька  продолжала  шить  его  постоянно:  там  лоскутик  образуется,  здесь  износится рубашонка  –  всё  идёт  в  дело.  Ножницами  вырезаются  более-менее  целые  кусочки  и тут  же  пришиваются  одной  стороной  к  основе  одеяла.  В  основном  это  были  куски  от  старых  отцовских  форменок,  сшитых  вместе  в  одно  полотно.  Получался  такой пестрый  ёжик  из  разноцветных  лоскутков.  И  работа  эта  не  прекращалась  никогда.  В любую  свободную  минутку  Варвара  брала  чьё-либо  одеяло  и  пришивала  всё  новые  и  новые  кусочки.
   Но  вернёмся  к  происшествию. 
   Днём  над  придеповским  городком  начал  кружить аэроплан.  "Ероплан"  говорили  рабочие.  Покружив  над  станцией,  лёгкий  аппарат,  начал  отлетать  к  лесу,  как  вдруг  у  него  там  что-то  хрюкнуло,  треснуло,   и,   прямо  у всех  на  глазах,  отвалилось  крыло.  Грязной,  разорванной  тряпкой  аэроплан  рухнул вниз.  Рабочие  дружно  загалдели,  мол,  надо  бежать,  спасать,  но  начальство  резонно заметило:   далёко  упал,  быстрее  будет  позвонить  в  управу  и  доложить,  а  дальше пусть  там  решают  –  наше  дело  здесь  важнее  и  простоя  в  производстве  быть  не должно. Гришанька  всё время стоял, разинув рот, и так ему жалко стало красивый ероплан,  что  он  даже  заревел:  “Ну  почему  он  упал?”. 
   Старый  мастер  Егорыч,  как мог,  объяснил  Гришаньке,  что,   мол,   самолёт   тяжельше  воздуха,  да  ещё  и  человек там  сидит,  а  всё,  что  тяжельше  воздуха,  всегда  вертается  на  землю-матушку,  как  высоко  не  кидай  и  не  забрасывай.
   Гришанька  лежал под одеялкой  и думал, что хорошо бы было, чтобы человек, сидевший  в  "ероплане",  остался  жив,  ведь  можно  же  было  придумать  так,  чтоб  он не  падал?   Вот  ведь  как  плохо:  что-то  поломалось  в  не  доведённом  до  совершенства  механизме  и  всё  –  только  падение  на  землю  и  смерть.  Жутко.          
   На  втором  ярусе,   над   Гришаткой,   посапывал  старший  брат  Андрюшка,  напротив, на  протяжении  руки,  под  таким  же  одеялом,  лежали  две  сестрёнки,  Анютка – постарше  и  Машутка  –  поменьше.  Комнатки  в  доме  были  маленькие,  и  только “зала”  была  большая,  где  по  праздникам  собиралась  вся  семья,  включая  и  самого  деда.  Там,  на  большом  столе,  всегда  стоял  пузатый  медный  самовар.  Начищенный до  блеска,   он  сиял  в  лучах  солнца  и  был  главным  на  семейных  торжествах.
   Гришатка  лежал,  вспоминая  вчерашнее,  и  мысли  его  вдруг  переключились  на деда,  который  сердито  ворча,  звенел  жестяной  кружкой  о  ведро.  Дед  Леонтий пришёл  к  ним  прошлым  летом,  толкая  перед  собой  тележку,  на  которой  был  уложен  весь  не  хитрый  скарб,  да  за  верёвку  была  привязана  коза.   Рядом  трусил лохматый  пёс  –  всё,  что  осталось  от  когда-то  зажиточного  крестьянского  двора.
   Отец  освободил  чулан  и  вместе  с  дедом  смастерил  из  старых  досок  лежак.  Там  и обосновался  дед.  Вместе  с  нужным  инструментом  Леонтий  прихватил  и  ухват.  Не зная  к  чему  его  приладить,  просто  взял,  вбил  два  гвоздя  и  повесил  у  себя  в  чулане над  лежаком:  на  память  –  говорит. 
   Первое  время   дед   ходил   по  соседним  дворам с  лучковой  пилой  и  топором  –  кому  дров  нарубить,  кому  что  починить.
   Чтобы  прокормить  немалую  семейку,  Варвара  пошла  на  работу  в  придеповскую  школу,  где   стала  чуть  ли  не  главным  человеком,  обучая  рабочих  тонкостям  их рабочего  ремесла.
   Леонтий  в  этот  трудный  период  тоже  не  захотел  оставаться  нахлебником  и  по совету  зятя  Григория  устроился  работать  путеобходчиком  на  железную  дорогу.
   Поначалу  ему  было  всё  в  диковинку: 
   - пыхтящие  и  ворчащие,  словно  живые, паровозы;
   - перестук  круглых  колёс  по  ровным  рельсам;
   - одуряющий  запах  шпал,  пропитанных  креозотом; 
   - гудящие  от  напряжения  рельсы  и  прокопченные  лица  усталых  машинистов.
   Но  он  быстро  втянулся  в  трудовую  деятельность  и  стал  своим  среди  рабочего класса,  где,  к  его  удивлению,  было  немало  людей  примерно  его  возраста. 
   Работая обходчиком  на  удалённом  участке  железной  дороги,  Леонтий  почти  каждый  день  уходил  на  работу  ни  свет  ни  заря  –  дистанцию  дальнего  пути  обследовать  надо  было:
   - насыпь  могли  размыть  вешние  воды  или  кроты  ходов  в  ней  наделать  –  из-за  чего  она  проседала  и  могло  произойти  крушение  поезда; 
   - крепёжные гайки могли лопнуть или их могли жители деревень выкрутить и использовать  для  грузила  в  рыбацких  снастях;
   -  или  хуже  того  –  под  тяжестью  грузовых  составов,  идущих  почти  беспрерывно,  рельсы  ломало  как  стальную иглу.
   Бывая  на  собраниях  деповских  рабочих,  Леонтий  стал  замечать,  что  к  его  дочери Варваре  работники  цехов  относятся   с   почтением,  зовут  по  отчеству  и прислушиваются к её речам. Варвара Леонтьевна организовала в депо уголок просвещения,  куда  могли  подойти  на  несколько  минут  любые  работяги,  чтобы  услышать последние фронтовые известия или послушать письма ушедших в солдаты деповских рабочих. Иногда Варвара обучала грамоте тех, кто желал самостоятельно читать  или  писать.  Особенно  к  ней  тянулись  друзья  и  знакомые  её  Григория, который  в  своё  время  мог  толково  и  грамотно  объяснить  устройство  любого механизма  и  даже  целого  паровоза  –  и  этому  же  он  обучил  и  свою  жену. 
   Леонтий тоже с интересом слушал речи своей дочери, но из-за мужской гордости, с интересующими  его  вопросами,  он  к  ней  не  подходил.  И  по  своему  возрасту общался  только  со  старыми  рабочими.
   Всё  чаще  и  чаще  в  депо  приходил  и  Андрюшка.  Ему,  десятилетнему  пацану,  было интересно  бывать  среди  различных  механизмов,   его  тянуло  к  себе  железо.  Мать, боясь за любознательного сына, прогоняла его из цехов. Но мальчишка всё равно возвращался на производство: совал свой любопытный нос во все щели, лазил по стоящим  в  дальнем  углу  колёсным  парам,  по  “не живым”  паровозам   и  даже  проник в  холодную  топку  паровозной  печи.  Его  интересовало  абсолютно  всё.  Во  всём  депо не  было  для  него  недоступных  мест. 
   Рабочие  привыкли  к  мальцу,  дозволяли  быть  в неопасной  близости,  но  обо  всех  его  приключениях  непременно  сообщали  Варваре: твой  Андрей  Григорьевич  был  там  то  и  там,   делал  то  или  другое.  Варвара  конечно ругала  Андрюху,  но  его  любопытство  брало  верх  и  он  снова  и  снова  крутился  возле рабочих  в  разных  местах.
   Однажды,  плавно  качаясь  на  дышле  паровозной  тяги,  Андрей  заснул,  а  рабочие, занятые предпусковой подготовкой паровоза после ремонта, не обратили особого внимания  –  в  слабоосвещённом  цеху  худой,  спящий  на  дышле,   ребёнок  был  больше  похож  на  брошенную  кем-то  ветошь. 
   Ремонтники,  увлечённые  своим процессом,  раскочегарили  паровозные  котлы  и  пустили  мощную  струю  обжигающего пара.  Дико  вереща,  с  красным  ошпаренным  лицом  Андрейка  выскочил  из  густого облака  обжигающего   пара.  Его  тут  же  облили  холодной  водой  и  быстро  понесли  к  врачу.  Варваре  Леонтьевне  сразу  же  сообщили  о  происшествии,  и  она  направилась  к  пострадавшему сыну. Врач обработал пылающее лицо Андрея, осмотрел глаза и одобряющим  голосом  утешительно  сообщил:
   - Глазные  яблоки  не  повреждены,  зрение  не  нарушено,  хотя  со  временем,  годам  к  пятидесяти,  может  испортиться.  А  сейчас  молодой  организм  возьмёт  своё  и  всё будет  хорошо,  но  при  условии  нормального  питания.  Уж  больно  худосочный  ваш ребёнок.  И ещё,  Варвара  Леонтьевна.  С  точки  зрения  пострадавшего,  хорошо,  что  он  лежал  и  веки  у  него  были  закрыты.  Струя  пара  прошла  сверху  вниз  по  касательной. Был  бы  в  другом  положении  –  травмы  были  бы  значительнее.  Брови  у  него безусловно  выпадут,  кожа  лица  постепенно  отшелушится,  обмолодится  и  со  временем,  как  говорят  в  таких  ситуациях  –  до  свадьбы,  заживёт,  но  вашему  герою некоторое  время  придётся  побыть  у  меня  под  присмотром.
   Рабочие  радостно  загалдели,  предложили  помощь,  но  Варвара  со  слезами  на глазах  сказала,  что  справится  сама  и  распрощалась  с  деповскими.

   Леонтий с Гришаткой почти две недели были неотлучно у постели Андрюшки. А Варвара  с  дочками  и  дома  успевала  всё  переделать,  и  в  депо  проводила  немало времени.
   Наконец  врач  снял  бинты  с  головы  своего  пациента,  внимательно  осмотрел  его, проверил  зрение  и  бодрым  голосом  произнёс:
   - Ну,  что  же,  Варвара  Леонтьевна,  хочу  вас  порадовать.  Ваш  герой  возвращается  к вам.  А  теперь  по  сути.  Шрамы  на  лице  со  временем  пройдут  и  их  не  видно  будет вообще.  Брови  отрастут,  но  не  такие  густые,  как  прежде.   Но  на  своей  свадьбе  он будет  красавцем.  А  вот  зрение  от  любой  стрессовой  ситуации  может  пойти  на убыль,  особенно  левый  глаз.  Так  что,  Варвара  Леонтьевна,  рекомендую  вашего Андрейку  держать  подальше  от  крупных  городов  с  шумным  и  грязным производством.  А  если  учесть  его  огромную  любознательность  к  технике  и механизмам,  то  посоветовал  бы  вам  переехать  в  сельскую  местность – в  глушь,  так сказать.
   На  семейном  совете  решено  было  отправить  Андрюшку  в  деревню  Сиротино  к тётке,  где  Андрея  Григорьевича  Денискова  оформили  как  постоянного  проживальца  в  постоялом  дворе  Захара  Мисхалова.
   Находясь  в  деревне,  Леонтий  от  Марии  узнал  о  трагической  гибели  своего Прокопия и о безвременной кончине Меланьи. Обхватив голову, он погоревал о погибшем наследнике и потосковал о своей жене. Потом Мария очень долго рассказывала про гибель Архипа, но Леонтий  как-то мимолётно воспринял это сообщение.  Узнал  он  и  о  случайно  выявленном  таланте  Степана.  На  полученные сведения  ответил  кратко:
   - По  заслугам  и  почести.  Каждый  волен  выбирать  свой  путь.
   Перед отъездом Леонтий дал Захару наказ – племяннику Андрею дать должное обеспечение  и  обучение  на  достойном  уровне.

   Между  тем  события  на  германском  фронте  и  в  окружающей  действительности разворачивались  своим чередом. 
   В окрестностях Валуек появилось много дезертиров и прочих неблагонадёжных элементов,  которые  толпами  бродили  в  поисках  пропитания,  брались  за  любую работу или становились на кривую дорожку. Участились случаи нападения на состоятельных  господ.  Дома  подвергались  разграблению,  доходило  и  до  убийств.
   Из-за  нехватки  рабочих  рук  в  депо  принимали  на  работу  всех,  кто  мог  гайку отличить  от  болта.  Добросовестные  работяги  трудились  не  покладая  рук  по двенадцать,  а  то  и  более,  часов,  сменяя  друг  друга  прямо  на  рабочем  месте.  Среди рабочих всё чаще и чаще начинались разговоры о неравноправии и о притеснении рабочего  класса.  Агитаторы  призывали  к  свержению  царя,  помещиков  и  эксплуататоров  наёмного  труда.  И  когда  пропадали  такие  активисты  –  рабочие  депо устраивали  митинги  и  забастовки.  Но  были  и  другого  плана  люди.  Они  всячески вредили производству и агитировали рабочих переходить на немецкую сторону. Их задерживали  сами  рабочие  и  предавали  их  общественному  суду  –  суду пролетарской  чести. 
   Одного  из  злостных  вредителей  рабочие  сожгли  в  паровозной топке,  а  потом  пустили  слух,  что  он  сбежал  с  тяжёлого  производства  в  поисках лучшей  доли  в  неизвестном  направлении.  Особо  разбираться  не  стали  –  нет человека  и  суда  нет.
   Поражённая  жестоким  событием,  Варвара  рассказала  об  этом  отцу.
   - Крепися,  Варюха.  Работники  саме  разберутся:   кто  сокол,  а  кого  на  кол.  Тольке ты  знай,  да  помалкивай  и  не  кажи  ни  кому.  Время  ныне  тяглое.  Я  вот  обходчиком путя  обхожу  и  ужо  не  раз  бачив,  як  от  одной  такой  вот  поганой  душонки  вагоны  с людями  сыплются  с  откосу  –  ох  и  мерзкая  картина  –  тела  с  железом  перемешаны: там  руки,  там  ноги,  крики,  стоны.  Живых  и  каличных  позабрали,  а  остатны  чресла* валяются  средь  окровавленных  каменьев  и  развороченного  железа.  Их  зверьё  тягае, да  вороньё  клюе.  Рази  сие  по-божески?  Рази  можно  так  к  людям  относится?
Да,  каждый  шрам  –  напоминание  о  битве,  рубцов  в  душе  не  сосчитать,  но прошлое  твоё  –  теперь  путеводитель,  история  смогла  тебя  создать.
   -  О,  боже!  –  глаза  Варвары  округлились  от  ужаса,  –  какие  жуткие  вещи  ты говоришь.  Неужели  такое  подобно?
   - Ты  средь  рабочего  люду  свой  в  доску  человек  и   бываешь  тама  чащее,  чем  моя персона  и,  может  статься,  слыхала  и  про  упавшие  поезда,  и  про  безвинно  погибших. Так  што,  лучше  пускай  хоть  одного  христопродавца,  хоть  одного  гада   бесследно  изничтожат,  чем  десятки  молоденьких  чьих-то  сынов  косьми  полягут,  да  примут  мученеску  смертушку.  Крепися,  Варюха,  стисни  зубы,  виду  никому  не  подавай,  тоби  деток  поднять  ще  треба.  Коли-нэть  сия  лихая  година  кончится.
   - У  нас  в  депо  идут  разговоры  о  свержении  царя  и  об  отмене  эксплуататорского класса.  Как  ты  к  этому  относишься?
   - Человек  он  ить  раб  божий,  а  царь  ставленник  божий.  Значитца  –  человеку  на роду  прописано  поклоны  до  земли  класть  пред  царём,  как  пред  богом.  А  как  иначе?  Не  буде  царя,  не  буде  и  веры  в  него.  Вон,  солдатушки  на  врага  с  каким  кличем  идуть  –  “за  веру,  за  царя,  за  отечество”.  А  не  буде  веры  и  царя,  што  тады  остаетца  –  отечество.  А  отечество,  по  мому  уразумению,  полагаться  дОлжно  тольке уважаемым  людям,  а  их  не  буде  –  што  тади?
   - Какой  же  ты  ещё  тёмный  у  меня  –  я  в  плане  просвещения  говорю.  Хоть  ты  и знаешь  грамоту,  читать-писать  умеешь,  в  деньгах  больше-меньше  знаешь,  но поповское  мировоззрение  глубоко  в  тебе  сидит.  Вот,  к  примеру.  Ты  говоришь  – отечество  нужно  уважаемым  людям.  Но  ты  путаешь  отечество  с  отчеством.  Отечество  –  это  наша  Родина,  наша  великая  Россия.  Её  веками  создавали  наши  отцы,  деды,  прадеды  и  далёкие  предки  –  честь  и  хвала  им  за  это.  А  отчество происходит от слова Отче, то есть отец. Отчество даётся ребёнку с рождения и закрепляется  за  ним  пожизненно,  как  светлая  память  об  его  отце.  Вот  я  –  Варвара Леонтьевна,  то  есть  рождена  от  тебя,  а  не  от  другого  человека.  Наши  имя  и отчество  пишутся  в  разных  документах  и  хранятся  вечно  для  того,  чтобы  потомки знали  своих  отцов  и  гордились  ими.  Но  не  только  имя  славит  человека.  Фамилия  не  менее  важна.  У  нас  из  века  в  век  заведено  фамилию  давать  наследнику,  чтоб  он, взирая  на  заслуги  предков,  своим  уменьем  и  трудом  мог  дальше  продвигать  историю  своего  рода.  Мне  жаль,  что  после  гибели  Прокопия,  фамилия  твоя  прервётся  на  тебе.
   - Видно  богу  так  угодно,  штоб  фамилию  не  сохранить.  Но  остались  Машка  и  ты  – мого  семени,  значитца  вам  кровушку  мою  несть  и  детям  передать.  Родителей  чти  – не  собьёшься  с  пути.  Дерево  держится  корнями,  а  человек  роднями.
   - Вот  ты  говоришь  –  родителей  чти.  А  сам-то  отца  своего  добром  помнишь?  Как  хоть  звали-то  его?  С  детских  лет  я  не  помню  его  упоминания.
   - Мала  ты  тады  была,  когда  ево  не  стало.  Милентием  звали  деда  твово.
   - Значит  ты  Шалайкин  Леонтий  Милентьевич  –  сын  отца  своего  Милентия Шалайкина.
   - И  отца  и  мене  всю  жизню  тольке  по  имени  кликали.  Как  же  иначе?
   - А  звали  лишь  по  имени  потому,  что  ровней  признавать  тебя  не  хотели  в обращении  с  помещиками  и  барами.  Ты  для  них  всего  лишь  обычный  мужик.  Это они  себя  всегда  уважали  и  кликали  по  отчеству,  а  ты  для  них  ниже  по  сословию  и  поэтому  тебя  просто  эксплуатировали,  заставляли  делать  то,  что  им  было  нужно.
   - Мы  с  мужиками  валили  лес,  рОстили  всяку  животину,  убирали  покосы  да  то,  што  земля  родит  и  отдавали  барыне  Катерине  Андревне.
   - Вот  видишь,  барыню  ты  по  отчеству  назвал.  А  что  она  для  вас  хорошего  сделала,  что  ей  такое  уважение?
   - Так  тож  ще  стариками  заведено  було.
   - А  к  вам  ко  всем,  к  тебе  лично,  барыня  как  обращалась?
   - Да  никак.  Чаще  всего  –  эй.
   - И  какое  же  к  ней  уважение  после  этого?  Ведь  она  даже  имён  ваших  мужиков не  знала.  А  дорого  ли  барыня  платила  за  труды?
   - Катерина  Андревна  кажный  раз  сказывала,  што  это  её  земелька  и  што  мы  ей должны  за  пользование  ею.  Она  казала,  што  за  труды  платить  не  буде,  но  и  с  нас гроша  не  вызьме  за  проживание  на  ейной  земельке.  А  то,  што  она  забирае,  так  то  есть  плата  за  ейный  оберег  наших  мужиков  от  солдатчины.
   - Выходит  ты,  Леонтий  Милентьевич,  со  всей  деревней  задарма  горбатился  на барыню,  которая  эксплуатировала  вас  нещадно.  А  на  счёт  оплаты  барыня  вас  ловко одурачила.  В  солдаты  не  брали  только  тогда,  когда  надобности  не  было.  А  случилась   война  –  так,  видимо,  всех  мужиков  выгребли  под  чистую.  И  ни  какая барыня  не  помогла.
   - Тоби  послухать,  Варюха,  права  ты  у  всём.  Да,  забрили  мужиков  в  рекруты.  Да, наш  Прокопий  попал  под  энту  застреху  –  нету  теперя  наследника.
   - Вот  видишь,  гнать  надо  всех  эксплуататоров.
   - Што  от  твово  Григория  слыхать  –  после  продолжительной  паузы  переключил  тему  Леонтий,  –  где  он  севодни  мотыляется?
   - Да  уж  месяц  нет  писем  и  оказии  никакой.  Даже  не  знаю  –  жив  ли.
   - Ничо,  образуется  всё  в  скорях.  Ты  баба  справная,  породу  нашу  блюдёшь, здоровьем  не  обижена.  Толь   отчегось   Андрюшка   получився   такой    щуплый  и  на  года  свои  не  тянет  –  видно  в  Гришку  твово.  Даже  деповские  в  нём  человека  не разглядели  и  за  тряпицу  приняли.  Ну,  небось,  у  тётки  бока-то  нарастит.  Тама  Захар крепко  хозяйство  держить.
   - Эксплуататор  твой  Захар,  работников  взял,  а  платит  кукиш  им.
   - Ты  эта  брось  –  сплататор  –  он  твоё  дитё  обязался  в  люди  вывесть.
   - Да  если  б  не  Машка,  не  отдала  бы  туда  Андрюшеньку.
   - А  што  Гришатка,   –  снова  на  другое  переключился  Леонтий  после  паузы  –  грамоту  овладевает?
   - Буквы  в  слова  складывает,  а  потом  их  прочитывает  вслух.  Если  слово  ему знакомо,  то  радуется,  ежели  нет,  то  спрашивает.  Но  больше  его  притягивают  цифры. Складывает  их  умело  и  разделяет  на  разные  группы.
   - Это  як  же?
   - А  так.  Эти  делятся  на  два,  эти  делятся  на  три,  а  вот,  к  примеру,  семёрка  ни  на что  не  делится.  А  давай  мы  с  тобой  позанимаемся,  освежим  твою  память.
   - Словами  поле  не  засеешь.  Работой  сыт  покедова  и  слава  богу  на  этом,  а  для  учёбы  старый  я  стал,  дочка,  ни  к  чому  мене  энта  затея.
   - А  как  же  твоя  работа  обходчиком.  Там,  наверняка,  надо  знать,  сколько  шпал  уложено,  сколько  метров  пройдено,  какой  промежуток  между  рельсов,  чтобы,  не  дай  бог,  вагоны  с  них  не  сошли.  Как  же  ты  обходишься  без  необходимых  расчётов? Так  что  давай  подходи,  не  стесняйся,  будем  вместе  решать  возникающие  вопросы.
   - Так  ты  кажешь,  –  уходя  от  приглашения  на  обучение,  вернулся  к  затронутой теме  Леонтий  –  што  Гришатка  в  цифири  разбираеца?  Ну  што  же.  Будемо  задачки  из  жизни  с  ним  разбирать.


   *Чресла - это устаревшее церковно-книжное определение пояснично-бедренной части туловища. Чрево - это живот, а чресла это то, что ниже живота, но выше коленок. В данном контексте подразумеваются конечности.