Вышивка

Она вышивала.Вышивала полевые цветы и травы...
 
К августу трава вымахала почти в рост человека. Иван-чаи с нежными лепестками и атласными  палочками семян нужно было раздвигать руками. Шуршали, струясь по платью, метелки, кисточки и колоски трав. Шершавые головки васильков и скабиоз стукались о тело девушки, рассекающий это поле-море. Кузнечики пели, и сердце пело от тоски и счастья.

Тоска осталась, а счастье схлынуло. Погасло солнце лета, и краски осени смыло. За окном только графика серо-лилового неба и чёрная штриховка веток, потерявших листья, а с ними остатки красоты и тепла. Мокрая, тоскливая, одинокая осень.

А из-под терпеливой тонкой руки возникают лепестки и листья , стебельки и зонтики- жёлтые, серые, коричневые и зеленоватые. И вот уже тёплый, сухой ветер дует в лицо, его рука сжимает ее ладонь, и они рассекают некошенный луг вместе.
А в голове стучит дятлом неуемный вопрос: почему же они всё-таки расстались?

С  первой встречи она потеряла способность сомневаться. Ей  даже в голову не приходило, что он может не любить её. Потому что взгляд его темно-серых глаз затягивал в глубину, где таилось непонятное и незнакомое.
Пушкинские строчки неугомонными птичками щебетали: “Пора пришла, она влюбилась". Она повторяла за Татьяной: "вот он..."

Любовь (или зов природы?) все сильнее втягивала её в свою орбиту. Но она инстинктивно избегала объятий и поцелуев. То ли   девственной чистотой, то ли силой чувства, словно поднимавшего её над вожделением тела и женским расчетом, — она была защищена.

А пока поднималась, как опара, и созревала девичья любовь, её избранник все с большей тоской поглядывал на странную девушку, шагавшую рядом, и ломал голову, что же она такое. Поначалу его привлекли  свобода в обращении и смелость  речей, но озадачило отсутствие кокетства и слишком внимательный взгляд. Близость, которая казалась такой легкой, такой возможной, ускользала, как серебристая рыбешка из рук. Он стал раздражаться. Погруженный в сложность своего внутреннего мира, он не сумел распознать простой облик  невинности и злился — на себя и на неё.

Но говорить было интересно - о природе, искусстве, литературе и о себе, конечно.
 
Август скатывался под горку все быстрее, и ни у неё, ни у него не хватало сил остановиться.

Но вот подул холодный ветер, и лето переломилось в осень- начались затяжные дожди, полетели листья. Прогулки прекратились. И разговоры тоже.

Она стояла у окна и смотрела, как ветер с дождём терзают бедную рябину, а та заламывает руки и беззвучно молит, чтобы забыли о ней. Так и её сердечко измучилось от гадания, что  же произошло. Она думает о беде, о болезни, о несчастном случае - обо всем, кроме простого и  жестокого "не любит".  
 
Вдруг она почувствовала, что тревога перелилась через край- надо его найти. Но как? Адрес и телефон она не догадалась спросить. Как-то раз они встретились во дворе на дальнем конце города. Не имея других ориентиров, она пошла в тот старый двор. И что вы думаете? Это невероятно, но он сидел в этом дворе, как будто её ждал.

Да, он не удивился, потому что разговор не был окончен, потому что он запутался в себе, и впервые не мог придумать правильные слова.
 
Она шла к нему, как будто материализовалась из его мыслей. Через двор,
покрытый мелкой ползучей травой, по тропинке, протоптанной  тысячами ног - в ботинках, туфлях, сандалиях, босоножках и сапогах.

Дождь кончился, ветер растаскивал тяжёлые тучи. Но земля ещё не впитала в себя воду. Она наступала в лужи, не замечая их. Почему она в босоножках? - мелькнуло в голове. Шаг стремительный - как полет. Куда она торопится? К кому?

Его поразили глаза - во все лицо, огромные, темные, бездонные... В голову пришло: она нырнула в океан несчастья и до краёв наполнилась им. Фу, как в пошлой мелодраме...

Подошла и остановилась перед ним.

Он поднялся с обшарпанной железной карусели. Молчание- плотное, серое, страшное - растёт между ними, запечатывая каждого в свое  одиночество и боль.

- Почему? - голос её непривычно полон и звучен.

- Я не могу, не должен, - наконец падают бессильные, старческие слова.

- Но почему?

- Мне нечего тебе дать...

Она смотрит в его потускневшее, извиняющееся лицо,. Он как будто стал меньше ростом, опустив плечи, вылинял, а взгляд - мутный, еле сочащийся по городской грязи ручеек.

Она всматривается - тщетно. Поворачивается и уходит.
Он безвольно оседает на сиденье карусели, словно  намагниченный.

Может, ещё не поздно остановить ее,  прижать к себе её лёгкое тело, ощутить внезапное тепло?

Но он не встает, только, переставляет ноги, сначала едва-едва, потом быстрее, и- по кругу, по кругу, ещё быстрее, пока силуэт в светлом плаще не сольется с плачущими тополями, серыми коробками домов и обрывками неба среди туч.

Вот и все.

Так лучше.

Из-под сиденья вынырнул серый зверь,  увеличивается, вырастает выше девятиэтажек, тоже серых,- до самого неба и оттуда бросается на него...

Тоска.

Она вышивала. Вышивала цветы и травы, и  не нужная ему любовь струилась под иглой разноцветной нитью. А кровь  невидимо сочилась на серую основу вышивки - и появлялись луговые васильки. Нежнее тончайшего шелка их  лепестки цвета зари, и шершавы жёсткие стебли. Грубость и утонченность, выносливость и уязвимость -  одновременно.

Беззвучно капали  девичьи мечты - и ровными стежками ложились на ткань колоски и кисточки диких трав. 

Хоть и недолог век каждой травины в отдельности, вместе они бессмертны: их вытаптывают до серой сухой земли, они покорно ложатся под холодными дождями и снеговым прессом, но с каждой весной зелёные стрелки,  маленькие, тоненькие, простреливают сквозь толщу земли и умерших стеблей.

Тёплый ветер радостно носится под выцветшим небом, высушивает луг, доживающий последние деньки в многоцветьи, играет с подолом белого платья,
продувает грудную клетку с трепещущей птичкой сердца.
Кузнечики звенят в пустеющем сознании, становится легко, как во сне, когда бежишь, бежишь по полю и взлетаешь...

Когда вышивка была закончена, она поняла, что снова может дышать и жить.
Она запечатала в  картину  свою первую любовь и никому не рассказала, что произошло с ней   летом - ни маме, ни подругам. Только бабушка с тревогой поглядывала  на неё, но так и  не спросила ни о чем.

А вышивка? Висит в раме на стене. Если к ней подойти поближе, можно почувствовать тёплое дуновение и горьковатый. травяной запах. А меж стеблей как будто спрятался звонкоголосый кузнечик.

А, может, это у меня в голове звенит?