Опалённое детство

Десятилетний Василёк ходил в баню с  дедом Андреем, который выделил отдельно внуку таз, мыло, мочалку. В бане мальчик во всём старался подражать дедушке, ещё не совсем старому крепкому мужчине. На груди старика, как орден, красовался глубокий звёздчатой формы шрам. Василёк, разглядывая отметину, частенько спрашивал, откуда она у него. Дед, отмахиваясь от вопроса, всякий раз откладывал разговор на потом. Но однажды, возвратясь из бани домой, старик решил удовлетворить любопытство внука.

 Он присел на низенький табурет у печки, открыл дверку топки, где жарко пылало пламя, закурил и  скомандовал Васильку пристроиться рядом.

-  Дело было в далёком 1920 году, -  начал он свой рассказ. -  Шёл мне тогда тринадцатый год. Жили мы в семи верстах от города, где по воскресеньям собирался базар, куда нас, подростков, посылали чумачить.

- А как это чумачить? - спросил Василь.

- Собиралась группа смышлёных ребятишек, наподобие тебя, которым поручали везти в город для обмена кое-какой товар: яйца, сало, плетёные корзины, веники, глиняные игрушки, то есть то, что производилось в крестьянском хозяйстве. Всё это обменивалось на керосин, спички, свечи, соль. Это и называлось чумачить. А те, кто это делал, звались чумаками. Время - то было неспокойное: шла гражданская война. В нашей местности вели бои части 11 армии под командованием Ивана Антоновича Кочубея. Слышал про такого?

Вася помотал головой, давая понять, что такого командира не знает. Тогда дед спросил:

- А про Василия Ивановича Чапаева слышал?

Внук заулыбался, кивая головой.

-Так вот, Кочубей был таким же командиром, как и Чапаев. Одно время в нашем селе на постое находились его красноармейцы и, к сожалению, они многих наших односельчан заразили сыпным тифом – болезнью, которая передаётся насекомыми. От неё умерли мои две сестрёнки. И похоронили их в общей могиле за околицей вместе с умершими же от тифа солдатами. - Дед стряхнул пепел папиросы и продолжил:
 - В одно из воскресений нас, ребят,  снарядили на базар. Отец запряг в телегу быка. И с  общей поклажей мы вчетвером рано утром тронулись в путь.  Меня определили за старшего. Часа через полтора тихого хода подъехали к реке, которую предстояло преодолеть в брод.  Я  направил быка к противоположенному берегу. И тут нас догнал белоказацкий разъезд из трёх конников. Молча они обогнали нашу подводу. Однако один из них, придержав лошадь, остановился. На крик своих: «Петро, догоняй!» ответил: «Сейчас!» Я разглядел на нём папаху с белой лентой,  есаульский мундир, карабин, пику с флажком на древке. Он сразу признал во мне старшего и спросил:

- Куда двигаетесь, мальцы?

- Чумачить,  дяденька, - ответил я.

- А что за товар везёте?

- У меня корзина с яйцами, у Никитки два фунта сала, у Маруси – колокольцы, а у Васьки - свистульки, плошки. На  дорогу родители дали хлеба.

- Так, давайте сало! Мы третьи сутки без харчей!

Никитка, у которого было сало, заупрямился и заплакал. Я вступился за него:

- Дядько, как это так давайте?! Родители наказали товар беречь!

Петро, засмеявшись, приставил к моей груди пику:

- Ну, казачок, остынь! - Сам же полез в карман, достал  денежку и бросил её в телегу: мол, за сало. И тут  то ли его лошадь дёрнулась, то ли наша телега просела, только неожиданно пика кольнула меня в грудь. Остриё, проткнув одежду,  вошло почти на вершок. Я от боли вскрикнул. А казак, подхватив узелок с салом, пришпорил лошадь и, не оборачиваясь, прокричал:

- Ничего, терпи, казачок! До свадьбы подживёт!

Армяк и рубашка сразу пропитались кровью. Я снял тряпицу которой была покрыта корзина с яйцами, плотно прижал её к ране. Кровь вскоре остановилась.

Переехав речку, мы поднялись на гору. Слышим, впереди пальба. Я придержал быка. Но вскоре стрельба стихла, и мы двинулись дальше. Проехав с пол версты, увидели у дороги военных с красными лентами на папахах. Перед ними на коленях стоял в исподнем и без сапог наш прежний знакомый Петро.

- Дед, а что значить в исподнем? – несмело прервал внук  деда.

- Это значит, в нижнем белье. Ты меня не перебивай. Что будет не понятно, спросишь потом, - недовольно проговорил дед и продолжил, - а те двое, что раньше ускакали,  лежали рядом с Петром мертвыми. Мы испугавшись притихли. Ребята прижались к моей спине, можно сказать, не дыша. Не сразу мы пришли в себя. А отъехав от  того места и успокоившись, были рады, что эти военные ничего у нас не отняли.

Наказ родителей выполнили. Всё, что поручили, обменяли. На обратном пути, у того места, где шла стрельба, увидели свежий земляной холм. Знать, расстрелянных закопали, – дед помолчал и затем добавил, – и Петра, наверное, тоже порешили.
 
Домой возвратились вечером. Рассказали своим родным, что пришлось увидеть. Родители, выслушав нас, были рады не столько тому, как мы почумачили, а больше тому, что вернулись целыми и невредимыми.

Рана моя не заживала долго. Полгода гноилась. Возили меня в город к врачу. Оказалось, что копьё задело ребро. Поэтому я долго кашлял и температурил. Мать смазывала рану керосином, прикладывала листья какой-то травы. Вот так, Василёк, этот шрам у меня и появился. На всю жизнь остался он как память о трудных временах,  страшных событиях, что украли и моё и моих сверстников детство.

- Как украли? – удивился Вася.

- Страна украла. Война украла. Семьи жили в тревоге и страхе за себя и за своих детей и работали не покладая рук от темна до темна. Рядом со взрослыми трудились и дети. Ну вот смотри, Василёк, попросила тебя мама свет в комнате включить. Ты подходишь к выключателю, щелкаешь, и загорается свет. Становится светло и уютно. И ты садишься играть в солдатиков. Когда же я был таким, как ты, и мама приказывала мне зажечь керосиновую лампу, то я сначала должен был проверить, есть ли в ней керосин, наладить фитиль. Потом протирал от копоти стекло лампы, а только затем зажигал её. И не просто спичкой чиркал (спички тогда в цене были). Надо было разжечь лучинку от печки, а от лучины фитиль в лампе.

Дед бросил в топку потухшую папиросу и помолчав продолжил:

- Твои отец с матерью родились накануне войны, которую потом назвали Отечественной. Она тоже опалила их детство. Если не сказать, что сожгла.

- Как это сожгла? – Вася округлил глаза.

Дед взял полено и бросил его в топку. Пламя охватило сухую древесину со всех сторон. Вскоре на  месте полена появились угли. – Вот так детство и сгорело. И я, и твои родители – люди военного поколения.

- Дедуль, а у меня детство никто не украдёт? – почему-то тихо спросил мальчик.

- Нет, не украдет, у тебя оно уже есть и будет! А когда  вырастишь, живи так, чтобы и у твоих детей его никто не украл.