Газета Новое время в судьбе Мирры Лохвицкой

Суворинская газета «Новое время» не успела стать на протяжении такой стремительно короткой творческой жизни поэтессы Мирры Лохвицкой добрым её ценителем и другом.
Она сыграла свою значительную роль в судьбе поэтессы уже после её смерти.
В этой газете было опубликовано её мужем Евгением Эрнестовичем Жибером объявление о смерти супруги с уточнением места и времени прощания с умершей поэтессой.
В этой же газете было опубликовано объявление и о смерти самого Евгения Жибера, а после его смерти именно в этой газете было опубликовано тщательно скрываемое Миррой от мужа стихотворение «Мой Лионель» с самым откровенным признанием её в любви к Бальмонту.
Три публикации в газете «Новое время».
1. «…27 августа в Бехтеревской клинике умерла Лохвицкая — от сердечного заболевания, дифтерита и Базедовой болезни. Вчера в Александро-Невской лавре состоялись похороны. Присутствовали лишь немногие писатели, чему причиной был ряд обстоятельств. Объявление о смерти появилось лишь в «Новом времени» — эту газету многие бойкотируют; жирным шрифтом выделены фамилия Жибер и имя, данное при крещении — Мария; в назначенный час (и до, и после) с непроглядно серого неба лил сильный дождь». Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: характеры и суждения. М., 2008, с. 413.
 
2. Объявление в газете «Новое время»: Евгений Эрнестович Жибер скончался 14 апреля 1914 г. на ст. Усикирко, похоронен на кладб. Александро-Невской лавры (Новое время. 1914. 16 (29) апреля. № 13682. С. 1).

3. Стихотворение «Мой Лионель» Мирры Лохвицкой появилось в печати почти через десять лет после её смерти - в иллюстрированном приложении к газете «Новое время» (1914, 19 июля), практически накануне войны.

МОЙ ЛИОНЕЛЬ
О нет, мой стих, не говори
О том, кем жизнь моя полна,
Кто для меня милей зари,
Отрадней утреннего сна.

Кто ветер, веющий весной,*
Туман, скользящий без следа,
Чья мысль со мной и мне одной
Не изменяет никогда.

О песнь моя, молчи, молчи
О том, чьи ласки жгут меня –
Медлительны и горячи,
Как пламя тонкое огня,

Как струны лучшие звучат,
Кто жизни свет, и смысл, и цель,
Кто мой возлюбленный, мой брат,
Мой бледный эльф, мой Лионель.


4. Одна из старших сестёр Лохвицких, Варвара (Попова) (1866–1940), публиковалась в этом издании под псевдонимом Мюргит. Сам псевдоним взят из одноимённого стихотворение Мирры.

Вот такая странная роль газеты в судьбе поэтессы прослежена мной. Газета проводила её в последний путь, смело поверяла её сердечные тайны, хранила память о ней до самого 1917 года, когда сама была закрыта. 1917 год бескомпромиссно закрыл и память о поэтессе, как обо всей прежней России.
Я вырос в советской стране, в семье коммуниста, и долгие годы лелеял её идеалы. Теперь же болезненно проходят через моё сердце мои прежние святыни, болью колеблют меня. Теперь же я считаю, что всё то уродливое, которое возникло в нашей стране сейчас, перезревшее, махровое, матёрое, выросло из того кроваво-гнилого монстра, порождённого в 1917 году и озарённого прожекторами с «Авроры».
Мирра Лохвицкая в 1904 году написала своё самое сильное гражданское стихотворение «Красный цвет», где гневно осудила весь пафос всех войн, побед, революций, казней, фанатизма каких бы то ни было идеологий, ставящих идею превыше человеческой жизни.
КРАСНЫЙ ЦВЕТ
Мне ненавистен красный цвет,
За то, что проклят он.
В нем – преступленья долгих лет,
В нем – казнь былых времен.

В нем – блеск дымящихся гвоздей
И палачей наряд.
В нем – пытка вымысел людей,
Пред коим бледен ад.

В нем – звуки труб, венцы побед,
Мечи – из рода в род…
И кровь, текущая вослед,
Что к Богу вопиет!


Её «Красный цвет» - это её материнское, женское проклятие всем правителям-воителям:
-  царю, швырнувшему русский народ в бессмысленную войну с Японией как разменную карту своих жалких имперских амбиций (уж так хотелось Им походить на своего предка Александра I, въезжавшего на белом коне в столицы Европы: в Вену, Берлин и Париж),
Точно также, но уже после смерти Мирры Его Императорское Величество бросит свой народ в германскую бойню, истребившую весь цвет русского дворянства, а потом бросит и саму Россию, отрекшись от престола в угоду кровавым фанатикам революции.
- проклятие Мирры и будущим красным воителям, чьи кумачи она видела только мельком, возможно в Москве на скрытых подмосковных маёвках, проездом на дачу в Пушкино. Но она уже была свидетелем чудовищных террористических актов, также вспыхивающих этим флагом - убийств министров внутренних дел Сипягина (1902) и Плеве (1904); была свидетелем (не явным, но уж точно из газет и разговоров) Кровавого воскресенья (9 (22) января 1905 ) в Санкт-Петербурге и убийства бомбой в Москве, на территории Кремля московского генерал-губернатора, дяди царя – Великого князя Сергея Александровича Романова в возрасте 47 лет (4 [17] февраля 1905).

Пройдёт каких-то 12 лет и другой 47-летний лидер, заголит свою лысину, сняв свой головной убор, выступая перед ликующей толпой, поставленный соратниками на броневик. Но это уже совсем другая история. Но если бы победил в людских сердцах тогда мир, а не война, то, может быть (конечно, утопия!), была бы более достойна мавзолея эта молодая женщина, будившая своей лирикой сердца для жизни, чем лысый дядька, который был на пять месяцев младше неё, будивший в людях зверя и перемоловший в угоду своей идее целые классы русского общества в топке жестокой революции, плоды которой мы до сих пор ещё отрыгиваем, никак не пережевав.