Подруги дней

В чём-то похожие истории студенческой любви. Две подружки, одна из алтайской деревни, другая – с севера области. Люба и Зина, Трофимова и Ожередова соответственно.

Люба в абитуре познакомилась с пареньком. Городским.  Дима, фамилия неизвестна, учился на историческом. Кажется, он был уже студент? Но Люба взрослая, старше всех на первом курсе – уже 20. Что было в её жизни до университета? Родная деревня, учительница начальных классов.
 
Люба не просто влюбилась – на всю жизнь влюбилась, это в её характере. Один раз и навсегда. Когда начались занятия в университете, Дима разорвал отношения. Люба считала, что против неё была мать Димы, и он оказался послушным сыном. Возможно, они были близки, слишком многое указывает на это. Известно, что деревенская молодёжь в плане секса более свободная, раньше включается. Хотя на первый взгляд городские выглядят раскрепощённее. Но обременены большими предубеждениями и страхами. Во всяком случае, по наблюдениям, деревенские девчонки – вполне себе бабы.

Для Любы разрыв стал тяжелым ударом. Поскольку Дима местный, не общежитский, его никто из подружек никогда не видел. Уже на старшем курсе Люба показала его издали. Где-то в рядах  на майской демонстрации он нёс флаг. На вид типичный интеллигентный мальчик. Так что в студенчестве у неё кавалеров не было.

Люба очень интересный персонаж. Глубоко деревенская девушка со всеми вытекающими, при этом у неё нет комплексов относительно своей деревенской сущности. Говор просторечный, на уровне интонации. Внешность тоже: она из той породы, когда в целом тонкая кость, но руки и ноги крупные и грубоватые, особенно руки, с красной шелушащейся кожей.

Зина, Зинуля, тоже деревенская, по сути такая же простая, но себя обычно не выказывает, тишком-тайком в сторонке стоит. Тоже субтильная, тоже руки крупные, пальцы с большими костяшками, ногти большие. Сказать о её речи – почти нечего, слегка как будто сипловатый голос. Или произношение нечистое. По основным поступкам точно не лишена деревенской смётки и хитрости. Своё коренное не упустит – тут вся скромность отметается, идёт напролом. Странно, что в ней уживаются такие крайности: незаметность и вероломство. Кавалеров у неё не было за четыре курса студенчества, хотя внешне миловидная блондинка, волосики всегда подвитые. Кожа на лице нежная, щёки румяные, глазки как вишенки. И всё же за ней не ухаживали.

В чём подруги различны. Люба имела твёрдые представления, как можно поступать, а как нет. Всё-таки на подлость не пойдёт. Любила покровительствовать, давать советы. Она готова помочь соседкам по общежитию, часто брала на себя неприятную физическую работу. Делала её легко, без претензии, без обид. Хотя могла и без особых комплексов попросить у кого-нибудь поносить понравившуюся кофточку, и отказать трудно. И не поймёт, почему нельзя попросить, ведь она обязательно постирает. При этом человек тонкой эмоциональной организации, очень интуитивная, была в ней поэтическая струнка. И куда ж тут без Есенина – его Люба обожала, читала наизусть целыми сборниками. Именно поэтому и поступала с таким упорством на филологический. Ведь смогла поступить только с третьего раза.

Нравственные принципы Зинули неизвестны. Она поступила сразу после школы, видно, подготовка неплохая. Всё же конкурс был высокий, больше половины желающих не смогли стать студентками. Любила ли она литературу? Тем более поэзию? Опять же, неизвестно. Со стороны казалось, что читает мало, но зато усидчивая. Литературные пристрастия Зинули непонятны даже по темам её курсовых работ: всё какие-то литературные критики, всегда разные, то Белинский, то Чернышевский, то ещё кто-то. Вообще её никто из преподавателей кафедры не хотел брать под научное руководство – почему?

В образовательных достижениях Люба и Зина опять похожи: их, единственных на потоке, не допустили к защите дипломной работы, пришлось сдавать госэкзамены по специальности. А ведь обе почти отличницы! Формулировка была такова: нет достаточного исследовательского материала за 3-ий и 4-ый курсы. Преподаватели факультета – народ особенный, для них отметка далеко не главное в студенте. Даже проступки, например пьяный дебош или куча шпор в карманах, не мешали отдавать предпочтение подобным разбойникам. Теперь, с ходом времени, стало ясно, как они были правы! Важными для них были какие-то, порой трудно уловимые, свойства, наверно, острый ум, преданность идее, абсолютное книгочейство, широкая эрудиция.

Ничем подобным ли Люба, ни Зинуля не отличались. Люба никак не могла взять в толк, почему её-то не допустили, старосту группы, отличницу, активистку, ведь и тема её любимая – «Образы природы в поэзии С. Есенина». Хотя в итоге она получила красный диплом. Зинуля помалкивала, у неё диплом вышел обычный.

Так вот и пролетели четыре года студенческой жизни на филфаке, наполненные самыми интересными событиями: студенческими спектаклями, походами, летними практиками, ночными бдениями над книгами и, самое главное, верной девчоночьей дружбой. Да, девчоночьей, поскольку мальчиков на три студенческие группы, на 70 с лишком человек, было тоже только трое, и все они жили дома с мамами и папами, а значит, бывали в общежитии редко: Саша Колосков, Витя Кузминский и Олег Сорокин. Девчонки же всей гурьбой – вместе. Гулять по местному Бродвею поздним вечером. В театр на премьеру в лучшей одежде, на обалденных каблуках и в причёсках. Праздничные застолья в тесной общежитской комнатушке, когда стол ломится от кулинарной самодеятельности. Танцы в тёмном коридоре до обморока. Да мало ли что ещё! Но пришёл неумолимо пятый курс – и лекции закончились, началась педагогическая практика и работа над дипломным исследованием.

А Люба и Зина откололись. Практику уехали проходить домой, почему-то. А когда вернулись обратно, то их как раз поставили на лекции для сдачи госэкзаменов. Они не делились своими планами на будущее. Но жизнь подружек проходила у всех на глазах, в общежитии, и жизнь их активно крутилась.
 
Любовь! Великое, магическое слово! Волшебное чувство. А может быть – не любовь? Поступки часто подвержены планам и намерениям иного свойства, вполне прагматичным. Заканчивалось студенчество, скоро отъезд по месту работы, а это школы и школы. Где нет личной жизни, а есть постоянная подготовка к урокам, где женские коллективы страдают от интриг и сплетен, а редчайшие мужчины похожи на больных дикобразов. Это уже поняли все после четырёх месяцев школьной практики. Значит, нужно выходить замуж. Пока есть выбор, пока есть время. Но почему же занялись этим вплотную только Люба и Зина? А ведь романы были у других! Но свадьбы не состоялись.

Очередной ночной порой, после трудового дня, уже лёжа в темноте в своих кроватях, подружки начинали любимый разговор. Первая Люся Китаева:

– Эх, мужика бы!

– Ну, опять.

– Сегодня в библиотеке на раздаче стояла за таким обалденным парнем! Раньше его не видела. Брал книги по экономике.

– Послушайте, в деканате ходят слухи, что распределение на работу может быть городским. Я слышала от Марины (секретаря), что первые по списку останутся в городе точно. Остальные – в деревню.
 
– Ну, мне-то нечего переживать, – Люська шумно заворочалась. – У меня вызов будет домой, в Кемерово. Шахтёрский край!

– Вот и будут у тебя мужики – шахтёры.

– Между прочим, очень неплохо. Это вам не дохлые интеллигенты.

Валентина Кушнаренко села на кровати:

– Мои родители тоже готовят документы. Они пенсионеры, я единственная дочь. Так что имею право вернуться на родину.

Родина у Вали очень далеко – солнечная Армения. Она влюблена в неё, не проходит и дня, чтобы не вспомнила. Армения!

– А как быть тем несчастным, у кого не такие возможности?
 
– Учиться, учиться и ещё раз учиться! Быть первыми по списку. Глядишь – и повезёт.

– Старый проверенный способ – замуж за городского. Или просто замуж, чтобы не так грустно было. Как Лариска Дудина – муж Вовочка юрист-карьерист. Иначе останешься на всю жизнь в девках.

– Вовочка будет на Севере карьеру строить. А Лариска детей рожать.

– Отличная перспектива! А ты хочешь за тетрадками молодость провести?

– Не смешите меня. За кого? Где те, которые готовы? Их не существует в природе.

– Девочки, не забудьте, что у нас на курсе два холостяка.

– Третьего забыла.

– Колосков тёмная лошадка. Хотя пижонистый. Мне кажется, у него какие-то свои крали, он всё время шифруется. Неспроста.
 
– Я хотела бы посмотреть на ту, которая решится приударить за Кузминским!
 
– А чем Кузминский плох? – Валентина опять села на кровати. – Вы зажрались. Спортсмен-лыжник. Это уже хорошо. В армии отслужил. Всегда носит костюм с галстуком, это о чём-то говорит, – Валентина из семьи военных.

– Вот именно. С галстуком. Я – как опытный душевед – заявляю: есть в нём какая-то ненормальность. Какой-то дёрганый. Я всё время думала - нафиг ему филфак?

– Девочки, я вас сейчас убью одной новостью, но Кузминский… – последовала мхатовская пауза, – Кузминский признался мне в своих чувствах, – слова Валентины убили всех!

Всеобщий безудержный хохот!

– Вот это да! Скрывала! Валька, конечно, бери, пока дают! Когда ещё такого шикарного встретишь! И давно это у вас?

– На дне рождения он пролил мне на платье томатный сок. И пока мы его отмывали на кухне, он признался.

– Ну, за испорченное платье можно и не такое сказать!

– Слушайте, я же не первый день живу, что-то понимаю в мужиках.

– Да-а-а… Нужно замуж…

Последовало глубокое молчание. Выйти замуж! Это всё равно что получить Нобелевскую премию. Всё равно что полететь в космос.

– Самое интересное, что про Сорокина опять забыли. Вот образец тихони! Грызёт себе гранит науки и в ус не дует.

– А ведь он перспективный. На университетских конференциях выступает. Казалось бы – лингвистика, русский язык. Тоска! А ему интересно.

– Не знаю, – Люся скептически хмыкнула. – У меня на мужиков нюх есть. Олег – импотент. Несчастной будет та, кто станет его женой.

– Чё попало говорите! – возмутилась Люба. – Высокий, симпатичный, начитанный. Ну и что ж, что молчаливый, это хорошо. Вон Сашка Колосков рта не закрывает. И что? Я думаю, пьёт по ночам горькую или играет на деньги. Лицо постоянно опухшее.

– Девочки любят плохих парней!

– А потом он её бьёт как сидорову козу. Или с пузом бросает.

– Люба, ты интересное сказала про Колоскова! Я бы никогда не подумала.

– А что – не видно, что ли?

– Эй, Гелька, ты что молчишь? – Люся приподняла голову над подушкой. – Самая скрытная, вообще не понять, как к мужикам относится. Слушает и смеётся. Прекрасная полячка! Ты спишь?

– Нет (пауза). Не могу похвастаться большими познаниями в этой области. Из художественной литературы вам примеры приводить?

– В деревню поедешь?

– Не знаю… Мне на кафедре педагогики предложили поработать вожатой в школе. Далеко ездить, но есть перспектива остаться на кафедре. Вот думаю.

– И молчала!
 
– Домбровская – в деревню? Не смешите. Гелька будет в первой десятке по списку, это точно. Тем более Кисель никуда её не отпустит, будет она на кафедре сидеть и кандидатскую кропать. Прекрасная полячка – это его слова? – Люся недобро засмеялась.

– Вспомнила. Это когда было!

– Кисель своих фавориток не забывает.

– Ты на что намекаешь? Меня с деканом ничего не связывает.

– Тебя, может быть, нет. А у него память хорошая. Да не злись, я просто так сказала.

– Ладно, Люська, не завидуй. Мы тоже помним, как ты ещё на первом курсе мечтала пойти в театр с Киселёвым под ручку. И чтобы он тебе розы подарил! Беседовать с ним училась: Коля, Коля!

Все опять засмеялись. Глухо из-под одеяла сонный голос Ирки Шиян, главной претендентки на аспирантуру:

– На кафедрах традиция: пока в деревне три года не отработаешь – никакой аспирантуры. Так было всегда. Кисель не поможет.

– Всё это неперспективно. Геля права, какой, к чёрту, декан. Нужно мыслить реалистично. Я вот решила: если замуж не выйду до 25-ти, то рожу ребёнка без отца.

– Девочки, не паникуйте! Выйдете вы замуж и ещё пожалеете. Посмотрите на Лариску Дудину. Вышла замуж за своего Вовочку. И что? Поедет как милая в деревню. «В глушь, в Саратов»!

– А чем вам так деревня плохая? – наконец молвила Люба.  – Конечно, не курорт, но там люди, знаете, как могут жить! Всё есть. Вон я какую сметану из дому привожу – ложку сломаете! Научитесь хозяйство вести – в город возвращаться не захочется. Был бы мужик работящий.

– О-о-о.. Опять мужик! Давайте спать, надоело, одно и то же.

Геля, конечно, кривила душой. Чувства ей были ведомы. Влюблялась она часто, но всегда безответно. Очень стеснялась, скрывала. Она помнила все свои увлечения: и друга детства Витю Савченко, и знаменитого артиста факультета Валеру Наумова, и преподавателя психологии Кабрина, которому мечтали понравиться все филологини старших курсов. Чтобы не навлекать на себя всеобщую иронию, никому не сообщала о своих страданиях. Благо, у неё не было задушевных подруг. Приехала она поступать из дальнего далёка, из большого столичного города, где не прошла по баллам в университет. Здесь сдала вступительные блестяще, сам декан Николай Никитич Киселёв, любимец женщин, взял к себе на кафедру современной литературы. Год присматривался к ней внимательно. И Геля резко перевелась на кафедру русского языка – от греха подальше. Как к этому отнёсся Киселёв – неясно, ведь никаких слов не было сказано, никаких предложений. Но присматриваться перестал. Подружкам пояснила так: современная литература пустая на фоне классической, а классическую и так неплохо знаю.  Русский язык – загадка, которую интересно разгадывать. Конечно, увлеклась лекциями знаменитого профессора Галины Ивановны Клиневской, пропадала в библиотеке, на кафедре. Вот и перевелась.

И всё же у Гели были свои скромные мечты, потому что ей нравился и, кажется, взаимно один милый человек, известный всем присутствующим Олег Сорокин. Тихоня и молчун. И не просто нравился. Когда она это поняла? Не так давно. Он, не смотревший никогда ни на кого, ей в глаза – посмотрел. А она дрогнула. Магия, магия! Глаза-то какие у Олега… и умные, и добрые, и внимательные. «Мне показалось. Мне всё показалось. Опять мой дурацкий характер». Но стрела амура пронзила сердце, и отрицать свершившееся было невозможно.
 
Потекли дни, полетели недели. Приближался всенародно любимый праздник Новый Год. Нужно было везде успевать, и в школу на другой конец города, в дальний микрорайон, и в библиотеку, и на консультации с профессором. А на консультацию не пойдёшь с пустыми руками, неси очередной кусок работы, да такой – непустой. И вот столкнулись с Олегом на лестнице учебного корпуса – и снова смотрит в глаза. Геля даже приостановилась.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Как у тебя дела? Заканчиваешь?

– Нет ещё! Море работы. Думала, есть много материала. А теперь не хватает! – Геля боялась смотреть ему в глаза. А он не боялся. Почему? Из вежливости, наверно, тоже спросила:

– А у тебя как?

– Тоже работы полно.

– Ничего! Ты справишься, ты молодец. Это я сейчас получила на орехи. Пойду перекраивать.

– Геля, ты что по вечерам делаешь?

Искренно засмеялась. Она любила смеяться.

– Работаю!

– Все вечера?

– В воскресенье не работаю.
 
– Не хочешь погулять?

Геля опять смеётся.

– Такие морозы стоят – прогулка может не получиться.

– А в кино?

– Нет, не против. Вот только какое? Совсем не в курсе.

– Приглашаю тебя в кино. Согласна?
 
И Геля всё же посмотрела в его глаза.

– Согласна.

Почувствовала, как щёки разгораются, быстро сбежала на несколько ступенек ниже.

– Я тебя найду в библиотеке?

– Да! – быстрее, быстрее ноги несут её вниз. Лишь бы не заметил!

И вот пошли в кино. Ничего особенного, если не считать дрожь в руках, кучи сомнений по поводу внешности и всё такое. Ничего особенного, просто смотрели фильм, потом медленно шли к общежитию в снежной темноте декабря. Хорошо, что темно, лица не видно. Она слушала его голос. Низкий, сдержанный. Приятный. Удивительно – он хорошо говорил! Нет, конечно, она сто раз слышала и раньше его ответы на семинарах. Правильные академические ответы. Геля боялась, что теперь он будет разговаривать, как на семинарах. Но нет! Простой мальчишеский разговор. Даже страх немножко прошел. «Почему я боюсь? Что особенного происходит?». Геля не находила ответа. «Только в общежитие – ни в коем случае! Девчонки задерут».
 
А оно уже близко. Вот это роковое пятиэтажное здание, которое стало домом на несколько лет. Зашли в фойе. Хлопают двери, туда и сюда несутся студенты, у них ещё полно дел.

– Давай здесь внизу постоим, ты согреешься и поедешь домой.

Он молчит и улыбается. Это тоже внове! Она никогда, кажется, не видела, как он улыбается.

– В гости не зовешь?

– Нет. Хочешь, я приглашу тебя на Новый Год? – Геля даже не ожидала от себя такой прыти.
 
– Спасибо! Приду обязательно!

– Знаешь, я живу в комнате, где несколько человек. Просто так в гости не позовёшь… – Геля оправдывалась. Она действительно боялась девчонок, боялась, что начнут что-то не то говорить, шутки такие бывают, что провалиться под землю можно. Не все блещут воспитанием.

– Я понимаю. Ты завтра в библиотеке?

– Да. До обеда. Потом школа.

– Дай свою руку. Какая холодная! И маленькая.

– Да.

Они помолчали. Что думали? Про Олега сказать ничего нельзя. А Геля имела в голове полную путаницу. Понятно было только одно: она влюбилась безвозвратно! И в первый раз за всю прекрасную жизнь её руку держал любимый человек.

Опять потекли дни, казалось, никто не замечал изменений в Гелиной жизни, её встреч, прогулок. Олег приезжал за ней в школу, смотрел, как идут репетиции новогоднего праздника, как готовятся декорации, костюмы. В привычной темноте возвращались к общежитию, и Олег уезжал домой, на далёкую улицу Сибирскую. Они много разговаривали. Геля узнала, что Олег единственный сын, а мама тоже филолог. Что школьную практику ему заменили работой на кафедре – над редактированием словаря диалектов. Геля уже не так боялась, она училась доверять. И даже не Олегу, а самой себе. Они обнимались. Потом целовались. С точки зрения студенческих подружек – полная ерунда. Но Геля отчитываться перед ними не собиралась.

– Завтра в кино? – Геля чувствует его дыхание и улыбку.

– Нет, не получится. В это воскресение едем всем составом в деревню к Любе – на её свадьбу.

– Интересно.

– Неожиданно! Жених – её одноклассник, ухаживал за ней с четвёртого класса. Представляешь? Дождался.

– А когда вернётесь?

– Мне нужно в понедельник к руководителю в 10.00.
 
– А ты обо мне вспоминаешь, когда не видишь?

– Да…

Геля ощущала его губы, его нежность. «Если бы так было всегда…»

И вот в воскресение ближе к обеду в шуме и тесноте сельского автобуса в непонятном направлении – деревня Батурино. Наконец выгрузились на заснеженной остановке, побрели искать нужную улочку, утопая по самые колени в снегу. Сельский дом, во дворе шумно, громко играет музыка. Робко постучали в ворота, потом Люся – со всей силы кулаком. Калитка распахнулась – их давно ждали – и под радостные крики ввалились в прихожую. Полный дом народу! Зинуля уже здесь, разодетая, накрашенная, торжественная. Тут же и Митя, жених. На вид совсем паренёк, но держится солидно. Серьёзный. Люба в белом платье, как полагается. Но без фаты.

– Девчонки! Наконец! Проходите! Вот мой муж, Митя. Вот мама, старший брат. Папа.

Развернули цветы, укутанные в бумагу. Люся торжественно вручила пухленький конверт.

– Да что вы, зачем! Вы ж студентки. Какие у вас деньги!

– В школе заработали. Без пяти минут специалисты.

Зашумела круговерть свадьбы. Застолье, закуски, рюмки с самогоном. Любина мать, небольшая темная женщина, с привычной заботой на лице:

– Сама самогон ставила, не сомневайтесь. На пшенице. Он лёгкий, не заметите, как пойдёт.

Напротив за столом Зинуля угнездилась рядом со старшим братом. Видно, что самогон действительно легко пошёл. Прижалась к мужскому плечу, головку склонила. Валя не утерпела и вполголоса Люське:

– План в действии. Зинуля хоть и молчит, а своего не упустит.

Девчонки впервые на деревенской свадьбе, смотрели вокруг во все глаза. Много молодёжи, одноклассники, народ боевой, свойский, и шутки, и анекдоты матерщинные, и громкое «горько». Все зашевелились, заиграла музыка. Вальс.
 
– Танец жениха и невесты! Все расступись, не мешай!

Вальс. Прекрасный вальс! Такой знакомый, такой грустный. И закружилась нарядная пара, жених и невеста. Они хорошо танцевали, и Митя тоже. Не отрывая глаз, смотрела притихшая родня, друзья и товарищи. О чём же музыка? О счастье? Вот кадры чудесного фильма – вальс нежной невесты. Её лицо блестит от слёз, а талию сжимает в руках престарелый жених. В числе гостей стоит тот, кто любим. Но он бесконечно далёк и холоден. Вечная как мир история: великая классическая литература и великая музыка. Сжимается сердце, томятся предчувствия, на глазах матери слёзы. Долго звучит прекрасный вальс. Пусть не смолкает!
 
Но тонкая фигура невесты вдруг надломилась, склоняясь всё ниже, ниже, как будто падая. Жених старался удержать, еще не понимая. Люба закрывала лицо  руками, зажимала рот. Она хотела бы остановить рыдания, но всё её тело содрогалось. Руки матери, подруг старались подхватить... Но остановить слёзы, стоны невозможно! Столько безнадёжности… Невеста рванулась, выбежала на крыльцо. А гости, испуганные, притихшие, сели послушно к столу. Вернулась мать:

– Угощайтесь, гости дорогие. Что ж, на свадьбах невестам полагается плакать. Как в старину. Что ж поделать, пора замуж.

Зинули уже не было за столом, как и старшего брата. То ли подругу утешала, то ли другие заботы. Геля знала причину горя: на месте Мити должен быть Дима. Но его нет и не будет, а жизнь идёт своим чередом: пора замуж.

– Нет, девки, как хотите, а я замуж за нелюбимого не пойду. Лучше одной, – с Люси вмиг сошёл весь хмель.

А ранним утром, в темноте и морозе Геля пробиралась на автобусную остановку – главное, не опоздать на консультацию. И снова увидеть Олега. Скорей, скорей отсюда, из этого печного чада, из этой глухой деревухи!

И дни потекли своим чередом. Люба в общежитии бывала редко, где-то молодожёны снимали квартиру. Подруга Зинуля сидела целыми днями на кровати и зубрила конспекты. И Геля по-прежнему пропадала неизвестно где до самой полночи. В комнате все привыкли, что её нет, никто не допытывался, словно повзрослели. По вечерам больше никто не говорил о мужиках. О приближающемся празднике тоже как будто забыли. В какой-то момент возмутилась Валентина:

– Послушайте, последний студенческий Новый год! Надо же как-то отметить по-особому.

– У меня будет по-особому. Я ухожу к своему мужчине на всю ночь.

– Люська, ты что? Откуда мужчина?

– Какая разница. Вы не поверите: молодой, горячий!

– Что значит молодой? Первокурсник?

– Что-то в этом роде.

– Мне-то могла сказать, – Валентина не на шутку обиделась, всё же они задушевные подруги.

– Подожди, всё только в самом начале. Боюсь, сглазите. Так что не познакомлю, уж извините.

– Кто тогда остаётся на праздник?

– Я еду домой. В общаге будет полный бардак, а дома – чисто, тепло, ёлка нарядная, разная вкуснота, гости приедут, – Ирина тоже была из ближайшего села.
 
– Кто остаётся? Геля. И Зина, – у Вали скучное лицо.
 
– А как твой Кузминский?

– Никак, – Валя села на кровать и стала перебирать что-то в сумочке.

 Перед праздником Геля привезла из школы хвойные веточки и новогодние игрушки, украсила подоконник. Она готовилась: вымыла до блеска полы, вытерла все углы, убрала лишнюю обувь.  В день праздника приготовила мясо с картошкой и зеленью – по-старомосковски, это блюдо все любили. Вместе с Валей – салаты, что-то ещё нарезали. Говорили о литературе. Да – о литературе, было некоторое несовпадение взглядов. Валентина – с кафедры современной литературы, а Геля хоть и лингвист, но знала предмет лучше очень многих. Почему есть ощущение вторичности в произведениях современных авторов? Порой даже на уровне дилетантизма. Потому что узок круг идей (точка зрения Валентины). Потому что не хватает глубины понимания жизни и искусства, а собственная философия жизни банальна (позиция Гели).

– Ты не слишком разбираешься, посмотри на таких авторов, как Поляков, Пелевин, Орлов. «Альтист Данилов»? Можно поставить вровень с Булгаковым.

– Нет.

– Хорошо. «Чапаев и пустота»? «Из жизни насекомых»? Разве нет глубины понимания вечных вопросов человеческой жизни?

– Нет. Они вторичны. Вторичны. Они живут чужими идеями.

– Попробуй найди новые! Всё уже найдено еще в Античности.

– Если нет нового – нечего писать. Или точнее: не претендуй. Вот и всё. Запретить писать невозможно, но – не претендуй.

– Странно. Что ж, и литературу уже не надо создавать?

– Надо. Только не надо забывать, что настоящее появляется крайне редко. Должны быть особые условия: исторические, семейные, личностные. И ещё какие-то, мистические.

– Глупости. В век всеобщей грамотности литературы должно быть много. И разной.
 
– Это вас Кисель так учит? А разве усреднённый уровень того, что называется современной художественной литературой, – это не гибель настоящего искусства? Снижается планка. Хотя для гения это всё равно.

– Кисель говорит: искусство – это горная система. Есть горы пониже, есть выше. Есть вообще предгорья. А есть великие вершины! Они на все времена единичны и уникальны. Для великих вершин нужны предгорья.

– На что же равняется современная литература – на предгорья?

– Тебе всё смешно. Чем выше средний уровень, тем вероятнее появление гения.

– Глупейшая мысль! Связь обратная: чем выше творение гения, тем выше голову надо задирать середняку. Глядишь, и подтянется его уровень. Смотрят-то наши творцы не вверх, а вниз наискосок. Успех да деньги.

– Гелька, история литературы уже многократно доказала, что амбициозность и финансовый вопрос не мешали создавать шедевры. Могу назвать имена!

Зинуля тихо скользнула в комнату. Где она была?
 
– Девочки, а у нас кто-то будет в гостях?

Геля помедлила и всё же сказала:

– Я пригласила Олега.

– Сорокина?

В этот момент Геля близко видела лицо Зинули, как дрогнули её бровки и глазки, что-то неприятное прошло в уголках рта.

– Ты против?

– Нет, конечно. Я сама хотела кого-нибудь пригласить. Для компании, – небрежный тон, хохоток. – А ты уверена, что он придёт?

Геля промолчала. Они с Валей сложились на праздничный стол, и Геля добавила сумму побольше. Валя спросила – зачем? Геля ответила: «А вдруг я буду не одна!». Валька молодец, ничего спрашивать не стала. Они уже взрослые.

– Я тоже пригласила. Кузминского, – Валя посмотрела на Гелю, – Так получилось…

– Ну и здорово! Значит, праздник будет весёлым.

 В назначенный час под радостную музыку все собрались за праздничным столом. Олег принес конфеты и шампанское, Витя – апельсины и тоже конфеты, Зинуля – водку.

– Это для мужчин, – опять такой же хохоток.
 
Казалось бы, всё прекрасно, но… Геля не успела занять стул рядом с Олегом – на нём оказалась Ожередова. Не в меру оживлённая, внезапно болтливая. Невольно вспомнилось свадебное застолье в Батурино.
 
Подняли бокалы за прекрасное будущее, громко считали последние секунды до нового года, загадывали желания! Когда стали танцевать, конечно, Геля и Олег были вместе, и она чувствовала его улыбку, нежность, его любовь. Да, любовь! Любовь была. Даже Зинуля перестала хохотать. Валя и Витя Кузминский танцевали очень медленно в сторонке и тихо перешептывались. И если алкоголь снимает барьеры, если начинает казаться, что всё легко и просто, то мальчишки держались хорошо.

А Зинуля всё же хлебнула лишнего, её стало слегка развозить, хотя натура крестьянская, крепкая. Когда Геля вернулась в комнату с вымытыми тарелками (чистых не хватило), она увидела её на коленях у Олега. Лицо его было потерянным, он резко встал.

– А где Валя и Виктор?

– Вышли куда-то.

Зинуля схватила Олега за руку и стала тянуть его из комнаты.

– Пошли потанцуем! Мне сейчас будет плохо! Я хочу танцевать! – капризно выкрикивала она. Голос казался высоким и резким.

– Гелька! Не дави на Олега! Он имеет право! Пошли танцевать!

Геля посмотрела на Олега. Где его глаза? Где его лучшие в мире глаза? Он отвернулся и вышел из комнаты, вслед кинулась Зинуля.

Геля осталась посреди комнаты одна с тарелками в руках. Внутренний голос говорил ей – беги следом! Что стоишь! Оглушённая и растерянная, она вышла в коридор: на всех этажах было тесно от празднующих, громко играла музыка, был потушен свет, и мигали только новогодние гирлянды – студсовет постарался. Геля прошла по своему этажу, потом поднялась к историкам, но нигде не увидела Олега. Она спустилась в столовую, в эпицентр веселья – аттракционы, конкурсы и снова танцы. Но и там, среди толпы танцующих, никого не нашла. Вышла на улицу, быстро побежала в лёгких туфельках по морозу вдоль фундамента общежития, быстрее во двор, потом обратно. Потом наверх, в комнату. Геля уже понимала, что Олега она больше не увидит.

В комнате не было никого. Она села на кровать, включила настольную лампу. Достала книгу, но читать не имела сил. Значит, это был обман? А может быть, напрасно боюсь, и он сейчас вернётся? И всё вернётся?

К утру поднялась температура, в обед вызвали врача, девчонки побежали за лекарствами. Геля лежала лицом к стене. Зинуля была как всегда спокойна и молчалива. С этого дня она перестала существовать для Гели. И Олег тоже. «От меня осталась половина. Только половина. Другой половины нет. Что же случилось? Ничего особенного. Подумаешь – любовь! Она никому не нужна. Я не буду бояться и прятаться. Я буду ходить в библиотеку и на кафедру. Я буду, буду». И по какому-то волшебству она больше не столкнулась с Олегом Сорокиным ни разу, ни в библиотеке, ни в коридорах учебного корпуса, ни на улицах города.

Постепенно всё вошло в свою колею. В один поздний вечер на исходе зимы зашла в гости Люба. Она ждала ребёнка, была слегка слезлива и неповоротлива. Люба пришла пообщаться.

– Так хочется пообщаться! Муж на работе, а я одна и одна. Нет в этом году лекций – и где теперь увидеть вас? Решила всех застать. У меня дело к вам серьёзное, девочки.
 
– А говорят, что у вас в квартире Зинуля с Олегом обосновались!

– Не обосновались, а так. Нужно же им где-то общаться. Мы с Митей уходим на час-другой погулять. Пусть общаются.
 
– Бордель устроила, Трофимова? – Люся не церемонилась. – Где твоя совесть, староста?

– Что ты такое говоришь, какой бордель. У них любовь.

– У Зинули под каждым кустом любовь. Нашла себе наконец подходящего.

– Люся, я тебя не спрашиваю, где ты своей любовью занимаешься. Зинуле нужно замуж, она молодая и красивая, она заслужила хорошего парня.

– И ты устроила для Зинули бордель, – Люська решила дожать ситуацию.

Люба обиженно молчала, но никто не стал её утешать и комментировать выходку Китаевой.

– Я пришла по серьёзному делу, девочки. Мне нужна ваша помощь. Вернее, Зинуле.

Геля взяла в руки полотенце и вышла из комнаты.

– Ты хочешь, чтобы мы помогли «общаться» Ожередовой в нашей комнате?

– Слушайте, что вы прицепились! Мы с Зиной подруги. Разве бы ты своей подруге не помогла?

Люся отвернулась и стала расстилать кровать.

– У них скоро свадьба.

– Понятно.

Почему-то никто не закричал – как это здорово! Каждый занимался чем-то своим, что-то складывал, раскладывал, листал тетрадки. Люба колебалась, продолжать ли дальше. Она уже догадывалась, что её план не поддержат.

 – Зина издалека, родители простые люди, много детей в семье – Зина старшая. Кто ей поможет материально?

– В каком смысле? – все уставились на Любу.

– Среди нас богатых нет.

– Они подали документы на регистрацию, свадьба состоится через три недели. Факультет гарантирует бесплатно столовую, всё-таки Олега очень уважают. Нужно накрыть стол. Я вот подумала, а что если провести студенческую свадьбу? Все скинемся на стол и повеселимся! Будет что вспомнить молодым!

– А Олег? Он что – сирота?

Люба замялась, стала подбирать слова.

– Нет, не сирота… Просто родители против. Маме не нравится Зинуля. А Зинуля уже беременная!
 
– Это она тебе так сказала? – честно говоря, Люся не переваривала Зинулю. – Что ж она от твоего брата не залетела на вашей свадьбе?

– Ты что такое говоришь! - у Любы на скулах выступил свекольный румянец.

– Что видела, то и говорю. Подружки.

– Ты не была на месте девушки, которую не хотят видеть родители парня. А я была! Я потеряла всё! Если бы не муж Митя, что бы я сейчас делала?

Тонкая надломленная фигурка невесты! Да, этого никто из присутствующих не забыл.

– Если не хочешь складываться, пожалуйста. Никто не заставляет.

Опять возникла неприятная пауза. Люба растеряла уверенность, а ей-то казалось, что провести настоящую студенческую свадьбу – это отличная идея!

– Не хотите – как хотите. Мы пять лет вместе учимся, столько пережили всякого, сессии, экзамены. Я думала, что мы друзья на всю жизнь. А на самом деле… Свадьба! Это же такое событие! На всю жизнь запоминается.

Все молчали. Почему? Было жалко денег?
 
– Ира, ну ты-то всегда с нами. Ты против?

– Меня не будет в это время. Я уезжаю в Питер.

– Валя, а ты?

– Извини, нет.

– Ну почему? Девчонки, что с вами? А Геля?

– Ты хочешь, чтобы Геля вам стол на свадьбу накрыла?

– Вот как, оказывается. Жалко, очень жалко разочаровываться.

Ирина высказалась:

– Люба, ну почему не попросить в деканате не столовую, а отпуск на недельку? Поедете на Алтай, к родителям, там и отпразднуете в кругу семьи. Тут на поезде несколько часов. Билеты дешевые. У тебя же прошла свадьба дома? Не надо дорогих ресторанов.

– А лекции, консультации?

– Ну, если не терпится свадьбу отгулять – значит, можно пропустить неделю. Причина уважительная.

В назначенный день свадьба состоялась. В общежитской комнате, напротив через коридор. Хозяйки помещения были в отъезде. В центре комнаты накрыт обеденный стол. Бутылка самогона, куда ж без него, подарочные фужеры, закуски. Цветы в центре. За столом было всего четверо, две молодые пары. Родители Олега на свадьбу не пришли. Не было их и на регистрации. За дверью комнаты играла музыка, невеста в белом кружевном платье иногда выбегала в коридор отдышаться, на кухню или в умывальную комнату, румяная, возбуждённая. И счастливая.

А потом опять дела, дела, работа. Подходила пора последних зачётов и экзаменов. Потом по графику защита дипломов. Готовились отчаянно, старались, хотелось блеснуть напоследок перед любимыми преподавателями.

Будущее было определено у всех подружек. Люся выходила замуж за своего молодого красавца – инженера-механика. Уезжали в шахтёрский край – там ждала их подаренная родителями квартира. Всё-таки шахтёры – это вам не просто так! Валя тоже выходила замуж, её ненаглядный жених Витя Кузминский не отходил ни на шаг, старался вообще не выпускать её из поля зрения. В середине лета в банкетном зале состоялось общее торжество, на которое собрались родные, друзья и даже преподаватели; приехали издалека, из Кемерово и Армении, солидные родители. Валя и Витя улетали в Степанаван. Геля и Ира, будущие аспирантки, оставались в городе учителями, их поселили в одной комнате в аспирантском общежитии. Впереди их ждали самые различные события, счастливые и не очень. Но в науке они намерены были состояться и послужить ей честно.

А что же две подружки – Люба и Зинуля? Носительницы народной мудрости и житейского расчёта. Что же Олег, оказавшийся на пути? Люба, конечно, в родное Батурино, где ждало её большое хозяйство, многочисленная родня и сельская школа, в которой со временем она заняла пост директора. А Олег вместе с Зинулей уехал в Питер –  учиться в аспирантуру. Будущее светило отечественной лингвистики. Действительно, у них родилась дочь, но мама Олега не сменила гнев на милость, проявив немалую выдержку. Когда через год летом молодая семья приехала на каникулы в родной для Олега город, мать не приняла их. Остановились у любимой бабушки, которая вполне благосклонно отнеслась к невестке. Но случилось огромное несчастье: Олег во время купания утонул в реке. Случайно утонул в реке. Спасать было некому, а Зинуля плавать не умела. Его хоронили всем факультетом. Все родные, конечно, присутствовали на прощании. Удар судьбы был очень тяжелым. Зинуля с дочерью уехала на родину – в Алтайский край.

За день до трагедии Олег зашёл на кафедру. Между разговорами он спросил секретаря:

– Домбровская Гелена бывает на кафедре? Где её можно найти?

– Да, конечно бывает. Недавно уехала в командировку – факультет направил в Институт русского языка. Когда вернется – не знаю, скорее всего, к сентябрю.

А потом Олега не стало. Геля могла бы попрощаться с тем, кого всё ещё любила. Уехала в Москву, откуда была родом, где жила в маленькой комнатке родная бабушка, вырастившая её. Перед поездкой Геля прибежала в деканат забрать подписанные документы и столкнулась с профессором Киселёвым. Он тяжело болел эти месяцы, похудел, помрачнел. Но ей радостно улыбнулся:

– Геля! Очень приятно тебя увидеть! Прекрасная полячка.

Геля засмеялась:

– Я тоже рада.

– Как твои научные успехи?

– После работы занимаюсь, всё свободное время тоже.

– Будешь поступать в аспирантуру? Тебе надо, это твоё.

– Постараюсь.

– Ушла от меня когда-то! Напрасно. У меня на кафедре всегда самые красивые и самые умные учились. Красивые девушки не бывают глупыми, по моим наблюдениям.

Геля засмеялась:

– Спасибо!

– Заглядывай иногда в деканат, а то пропадаешь где-то.

– Конечно! А вам здоровья. И настроения хорошего!

Однажды, спустя несколько лет, Гелена Домбровская была приглашена для проведения семинара в Петербургский университет. На кафедре общего языкознания, ожидая назначенного времени, разговорились с научным секретарём.

– Олег Сорокин? Конечно, мы все помним! Талантливый, неординарный. Очень жаль, что так сложилось. Многим казалось, что он перевернёт некоторые постулаты, не соответствующие сегодняшним научным представлениям. Колоссально много знал, владел свободно несколькими языками, латынь, греческий. Дискуссии вёл блестяще. Вот, посмотрите, я сохранила некоторые работы Олега, просто как память о славном человеке.

Секретарь достала из зеркального шкафа картонную папку. В ней лежали пожелтевшие листочки, исписанные мелким ровным почерком. Геля всматривалась в строчки, в линии, порой плавные, порой резкие. Да, так мог писать только Олег, твёрдо, уверенно. Что же тогда произошло, в ту далёкую зимнюю ночь?.. Она живо помнила голос, улыбку, глаза. Больше никогда… да.
 
Теперь, по улицам прекрасного города Милана, наполненного разноязыкой толпой жителей и туристов, professore di linguistica Домбровская спешит на лекции в университет, к своим студентам, растрёпанным, суматошным, непоседливым. Она давно чувствует себя здесь – на родине. Её семья – две дочери, неугомонный муж. Но два воспоминания всегда с ней – высокий юноша с ласковыми смеющимися глазами и надломленная фигурка рыдающей невесты в белом платье.