Глава из повести. Фрагмент

  Захоронка.


  Ровная цепочка из дюжины бойцов, плотным строем, не растягиваясь, показалась из-за поворота дороги, поднимающейся лощиной к лагерю и продолжала двигаться вдоль обочины, по кромке невысокой ранней молодой травы.
   Предзакатное сентябрьское, не по сезону жаркое солнце било в затылки, просушивая потные гимнастёрки.
   Бойцы были одеты в непотрёпанную уставную форму, подходящую каждому по размеру, слегка подогнанную под молодые крепкие фигуры; сапоги начищены, не смотря на конец рабочего дня. Уверенность шага, прямые спины идущих говорили о спокойной надёжности строя.

   Чуть в стороне и позади головных бойцов шёл взводный – молодой, невысокий, чернявый старлей.
        Таким вот, впервые попав на «трассу», Рудник увидел Асланбека Б***ва – командира минно-подрывного взвода.
      Если по неписанным понятиям считать, то это шла элита батальона. Сапёры – если по обыденному. Гранитную скалу разрыхлить бесшумно, коль на пути попалась, завалы каменные убрать, шурфы под опоры всякие, чтобы точно в нужном месте – дел хватает.
         Работу со взрывчаткой не всякому доверишь. Аккуратность, расчёт, выдержка, и в первую очередь – понимание ответственности за свои и чужие жизни. Вот и собирают самых толковых и грамотных ребят. Да и командовать ими абы кого не определишь.

   Их тонкокостный, почти миниатюрный командир ничем особенным среди других офицеров внимания к себе не привлекал. Он просто был всегда немного в стороне. Во всех делах и тем более в мужицких шалостях.  Появлялся на людях только в офицерской столовой да на построениях. По уставу и служебной необходимости.
   А при первой возможности закрывался в своём домике-вагончике, в котором, в отличии от других младших офицеров располагался один, без подселенцев.
   Было это неуставной льготой, которой пользовались только старшие офицеры, батальонный врач, и он, Аслан, как все его привыкли называть.
   Однозначно можно было поставить ему в заслугу, как командиру, что никаких признаков «дедовщины» в его взводе не было. Но, честно говоря, это не исключение, и достижение не грандиозное. При таком жёстком отборе бойцов по образованию и смекалке, в его взводе надо для успеха приложить не так уж много усилий.

    Просто жить по уставу справедливости.

    И вот ещё мелочь – не видел Коля на его губах улыбки ни разу. Не слышал, чтобы громко говорил, спорил, возмущался или хохотал. Ровный, отстранённый взгляд его вынуждал прекращать начатую было беседу, а то лучше и вовсе не начинать.
     Поверьте, что трудновато разговаривать с человеком, когда тот смотрит на тебя не мигая, пристально, взглядом удава - насквозь, словно не замечая, бездонными штольнями тёмных зрачков, без признаков мимики на лице, словно молчаливо вопрошая:
- кто ты?  Зачем вдруг ты тут, если ты не добыча и я тебя совсем не звал и не искал?

    Об Аслане вообще мало что было известно среди офицеров. Сплетни не были занятием почётным. Пару раз заходил у Николая ненамеренный разговор с капитаном Семиренко о Б***ве, при позднем долгом застолье с морошкой и коньяком.
     Ведь кому, как не начштаба знать личные дела. Но Семиренко не только личные дела, но и всю свою службу знал, и потому слова подбирал нужные, но оказывалось в итоге, что никакие - даже под морошку.
     Так что ведомо было совсем мало. Что родом Аслан из Казахстана, из какого-то села в Карагандинской области, хотя родители его горцы с северного Кавказа и были выселены в Казахстан ещё Сталиным во время Отечественной.
   Об этом выселении Николай слышал, но опять в разговорах неконкретных, при кухонных посиделках родственников, или приятелей великовозрастных, ещё там, на гражданке. Сам Рудник в этих беседах не участвовал, потому как о тех делах ничего толком не знал, книг про это не было, в школе не обучали. Только слушал и запоминал, что удавалось понять.
   Запомнил он, что выселяли местное население валом, вагонами в далёком февраль 1944г. Запомнил странное название «Чечевица», как условно называлась та тщательно продуманная операция чекистская.
   За что выселяли, почему, только слухи опять да пересказы от сто двадцать седьмого пересказчика. Или от двести восемьдесят пятого. Слухи и домыслы. И порой такие жуткие, что до дрожи в пупке. То ли быль. То ли небыль.
    И так далеко всё это было от настоящей и будничной жизни Николая. Так неведомо и странно, так далека и нереальна ютилась в сознании непонятная горная страна. Так же примерно, как те странные сказания о колдовстве древнего Мерлина или о жутких солдатах Урфина Джюса, которыми он зачитывался в детстве.
 
     И вот теперь и полгода не прошло, как Рудник держал в руках ключи от этого аккуратного, незатасканного, почти новенького домика Аслана.
     Комбат утром вызвал Николая и поручил осваивать новую территорию, но с таким учётом, что не для одного Рудника оно, а вскоре появится офицерское пополнение.

    Домик пустовал уже месяц.
    Уже месяц, как исчез из батальона Аслан.
 
    Странное событие это началось с неожиданного появления в городке непонятных личностей. Личности прибыли под поздний вечер на двух автомобилях, на штатном УАЗике в сопровождении грузового ЗиЛка с кузовом «фургон», из которого вывалились четверо бойцов с автоматами. Одна личность в командирском авто была в штатском, другая - майор с голубыми петлицами.
   Бойцы поспешили в столовую, а командиров комбат пригласил к себе, где они пробыли около часа.
   Когда сумерки совсем уже разродились ночной тьмой, вся эта команда во главе с комбатом засеменила к домику Б***ва, самому дальнему в офицерском поселении. Бойцов выставили вокруг жилища караулом.  Как рассказывали потом случайные очевидцы, свет у Аслана горел долго, но шума никакого не было, а специально следить за этими делами ни у кого желания не появилось. Своих забот хватает.
   Лагерь буднично затих.
   Утром на построение Аслан уже не явился. От неожиданных личностей остались только россыпь окурков на ступеньках домика, да забытое грязное ведро на месте стоянки автомобилей.
   О произошедшем никто даже и не начинал разговора. Пелена молчания вокруг. Даже без намёков и недомолвок, словно всё так и должно быть. Отстранённая изоляция этой темы вообще. Без назидательных предупреждений и запретов начальства. 
   Минно-подрывной взвод временно перешёл под командование одного из сержантов и теперь беспечно валял дурака, так как на задания его пока не посылали.
   Рудник, скорее всего, был первым, кто оказался тут, внутри этого пространства после памятной, непонятной ночи.

   Бумажный и тряпичный мусор небольшими кучками, как умел, украшал пустующее помещение. Голые стены яркими, аляповатыми разводами дешёвых обоев ярмарочно зазывали войти. Они были утыканы в беспорядке гвоздиками под неведомые картинки. Обои кое - где явно оборваны, несколько половых досок приподнято, обшивка потолка углами оттянута и болталась. Словно кто-то рыскал по домику и пытался что-то отыскать.
   При входе, рядом с массивной деревянной вешалкой-стойкой висел большой настенный лист прошлогоднего календаря. Одинокая, тусклая, пыльная лампочка без плафона была засижена мухами. В нише, у дальней стены, по - хозяйски устроился дощатый спальный топчан с альковом из простыни, увенчанный горкой скомканных одеял и подушек. На небольшом пластиковом столике при умывальнике уныло лежал старый рваный сапог, а рядом пара чистых тарелок и стакан. Всё вроде прилично, если потрудиться немного.
 - Надо Искакова пригнать, порядок навести, и через денёк-другой переселяться, - решил про себя Рудник.
    Единственное, что требовало переделки – это печка-«буржуйка». Самодельная, но аккуратно, с умением сделанная из толстых стальных листов, на высоких ножках, и даже украшенная бортиками поясков. Но стояла она почти посреди комнаты, мешая проходу. Если одному жить – сойдёт. Но надо устраивать ещё одну кровать, а потому хочешь, не хочешь – а надо её сдвигать в угол.

   - Переселение начинаю с тебя! - в голос обратился к ней Рудник.
    Переехать в новое просторное место уже не терпелось.
    Отсоединив трубу дымохода, он попытался её сдвинуть. Несподручно. Толком не ухватишься.
     Ещё раз толкнул. Чуть покачнулась и звякнула загнутым гвоздём, которым за одну ножку была она прибита к полу.
     Он отошёл на шаг и подкованным каблуком сапога дал ей подзатыльник. Слабовато. Гвоздь едва вышел. Ещё раз каблуком, сильнее, с полу разворота.
     Гвоздь по дуге вылетел вверх, приземлившись на топчане, печурка поплыла в сторону и зависла пару секунд на двух ножках.
 
    Эти две секунды Рудник сладострастно наблюдал за крушением наглой железяки, заслуженно мстя за её стальное упорство. Он наблюдал, как наконец, вяло и медленно, с тупым грохотом она перевалилась на бок, высыпав из топки на пол с полведра углей и замерла в тайном, несбыточном доселе ожидании возможного интима, бесстыдно оголив перед мужиком исподнее днища, скрываемое обычно от глаз кокетливыми стальными бортиками.

    - Странная она какая то, - Рудник присмотрелся. К донному листу печурки, в нише, скрываемой стальными уголками бортиков, был закреплён на самодельной задвижке ещё один лист – жестяной, оцинкованный.
    Интересные дела! Вялый свет мутной лампочки толком не позволял ничего понять. Отодвинув в сторону задвижку, Николай осторожно вынул содержимое. Это оказался не лист, а целая папка из листа жести, согнутого пополам. Внутри папки, аккуратно обёрнутая в асбестовую ткань, пряталась толстенькая тетрадка в коленкоровом переплёте.
    Да, тот, кто придумал тайник, хорошо соображал, что делает. Если кому вздумалось бы искать тетрадь - то уж точно не в печке. Жестяная папка дна не касалась, прослойка из воздуха, жести и асбеста не позволяла бумаге нагреваться.
 
      - Если бы я тайник сооружал, то для гарантии поставил бы ещё и внутри топки фальшивое дно, - прикинул Рудник.
    Он решил проверить и залез рукой в топку. Точно. Дополнительный, съёмный стальной фальш-лист, уложенный на внутреннюю, стальную рамку отошёл при падении, а под ним нащупывался уложенный на самоё дно ещё слой изоляции из листового асбеста. Сохранность бумаги от горения была обеспечена.
    Грамотная работа, - Рудник присел на топчан и начал листать тетрадь.
    Расчёты, формулы, схемы закладки взрывчатки в скальном теле, формулы химические, выписки из справочников – дела понятные, рабочие, значит Аслана тетрадь.
   Далее чистые листы. Потом какие - то стихи о горах и далёкой девушке.
   Стихи слабенькие, неинтересно.  Опять чистые листы. А потом тетрадь вдруг заполнилась полностью, по всему полю мелким, ровным почерком. Зачёркнутые. Замаранные куски текста. Абзацы совершенно без помарок. Снова рабочие строчки с исправлениями и зачёркиваниями. Мелкий чужой почерк разобрать в полутьме непросто, хорошо хоть, что всё по-русски написано.
    Коля лишь позднее выяснил, что оказывается и письменности своей никогда этого народа не было. Но об этом потом.
    Выбрав более -   менее разборчивый абзац, Рудник начал читать: