И всему роду моему

«Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы»*
В селе Масловка, Заполатовской волости, Борисоглебского уезда, Тамбовской губернии жил да был Козьма Пузанов. По социальному происхождению простой крестьянин. Но был он не из крепостных, а крестьянином–однодворцем, имел во владении землю и сам управлялся наделом.
Сын его, Фёдор Пузанов, с юных лет обладал творческим мышлением художника. В церковноприходской школе, куда отец отдал Федю на обучение грамоте, сразу отметили умение парнишки пользоваться карандашом при рисовании и то, как он быстро освоил навыки работы с кистью. Вскоре Федю взяли учеником старого иконописца, который с большим удовольствием принялся посвящать любознательного отрока в затаинки своего мастерства.
Старец наставлял подмечать красоту даже в самых простых вещах. Стараться разглядеть в видимой глазу природе игру красок, света и теней. Чтобы используя сию художественную особенность, писать на стенах храма библейские образы и события, представляя взору прихожан доселе невидимое бестелесное. Часто говаривал, иконописцы, мол, духовным движением кисти соединяют в святое единоначалие Небо и Землю. И потому, Икона в окладе молитв – оконце в Божий чертог.
То ли старец был склонен к доброму преподаванию, то ли Всевышний не обделил земным талантом, но через некоторое время стал Фёдор самостоятельно заниматься иконописью, уже без догляда со стороны наставника. Восторгаясь духом Божественной красоты русского Православия, расписывал так, что прихожане, зайдя в храм помолиться, долго любовались удивительной гаммой красок. Она излучала ощутимое тепло, а солнечный свет, отражаясь, проникал в самую душу необъяснимо ласковым дуновением, внося умиротворение согласие и любовь.
Однажды находясь на лесах и занимаясь росписью одной из арок храма, Фёдор почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, увидел, что девушка, наблюдавшая за ним смутилась, быстро отвернулась, а вскоре поспешила уйти. Это была Аграфёна – дочь местного зажиточного лавочника.
Симпатичная скромная девушка давно приглянулась Фёдору, но подойти с гостинцами не решался. На другой день он то и дело выглядывал её среди прихожан, но напрасно. Ожидание сбылось лишь после окончания начатой поутру работы. Иконописец встретил зазнобушку на крыльце храма. Покраснев, та хотела было пройти мимо, но Фёдор, легонько придержав за рукав, заговорил с Грушей.
Они стали встречаться при каждом удобном случае. О сватовстве не могло быть и речи – вряд ли родитель, имеющий купеческую хватку, отдаст свою дочь в семью, не имевшую о торговле не малейшего понятия. У отца Аграфёны сыновей не было, поэтому в лице зятя он надеялся обрести верного помощника, ловкого в торговых делах.
Юноша и девушка искренне полюбили друг друга. Нежная улыбка, милые ямочки на розовых щёчках и ласковый взгляд Грушеньки затмили иконописцу святые лики. Охмелев от внезапного счастья, совсем потерял голову, не осознавая своих действий, стал вписывать черты любимого лица в образы Матери Божьей.
Не дождавшись благословения Грушиных родителей, молодые тайно обвенчались.
В круговороте вполне благоприятных событий Фёдор забыл фразу самого Иисуса Христа «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы»*
Сначала открылась тайна венчания. Грушенька была уже тяжёлая, чем ещё больше разгневала отца. Родитель вытолкал дочь в чём была за дверь к Фёдору, у того при виде растерянной и заплаканной жёнушки захолонуло сердце, он подхватил Грушеньку на руки.
Но, как говорят, коль пришли нелёгкие часы, жди за ними и другие напасти.
Да только к Фёдору с Аграфёной беда завернула, уж такая лютая, такая лютая, не приведи Господи!
Всему честному люду открылось явное сходство образов Божьей Матери с молодой жёнушкой иконописца. Незамедлительно грянул гром и суд Губернской Епархии. Фёдор пренебрег ликом святых икон, а сие в православии кощунство.
Неминуемое суровое наказание ожидало иконописца.
От переживаний у Аграфёны начались схватки. Прибежавшая на зов матери Фёдора повитуха приняла слабенького младенца – родившуюся на седьмом месяце девочку,
Похлопав по хлипкой попке малышку, и когда та, тихонько пискнув, заплакала во весь свой, пока синюшный ротишко, повитуха, перекрестив дитя, сказала:
– Ничё, оклематца, жить будет. Возле мамкиной титьки посправнее станет.А голосище-то, только песни играть.
Но следующим днём Груша умерла в беспамятстве послеродовой горячки.
Дочку Фёдор назвал в честь любимой покойной жены. Маленькая Аграфёна волею судьбы осталась на воспитании его родителей.
В наказание иконописца отправили замаливать свой смертный грех в сердце православного монашества на Святую Гору Афон. Где через определённое проступком время он принял пострижение и новое имя Фаддей.
Став монахом Фаддей дал обет безбрачия послушания и нестяжания.
Пребывая в монастыре, выходил с проповедями в Иерусалим.
До скончания дней своих жил в Свято-Пантелеймоновом русском мужском монастыре на Афоне.
Там и упокоилась, думается, до последнего мятущаяся душа. Ибо на последнем вздохе привиделось Фёдору: декабрьским утром бредёт он, уставший путник, давно не виденным русским простором, к едва заметной в сугробе домашней часовенки масловского богатея. В ясном свете свечей престольного праздника в честь иконы «Нечаянная Радость» Чудотворный образ  Пресвятой Богородицы встретит его бесконечно дорогим чистым взором любимой Грушеньки.

*Она содержится в Евангелии от Луки, глава 8, стих 17