Космический завтрак и тайны экспериментов

Во вселенной, где даже салат может устроить революцию, наука — это не только формулы, но и умение договариваться с блинами.

Глава 1. Хроники космической кухни

Никифор поправил защитные очки с видом человека, который уже слишком много знает о галактической кухне. В свои 32 года он считался, чуть ли не ветераном в Экологическом внеземном агентстве биоресурсов (ЭВАБ). Хотя, честно говоря, "ветеран" здесь означало лишь то, что он умудрился не вылететь с работы за последние пять лет — рекорд, который до сих пор никто не побил.

Его рабочее место на экспериментальной кухне ЭВАБ напоминало смесь лаборатории сумасшедшего ученого и кулинарного шоу, где все пошло не так. Мензурки с пузырящимися инопланетными жидкостями соседствовали с вакуумными контейнерами, набитыми межзвездными деликатесами. Над разделочной доской парил голографический дисплей, перебирая рецепты со всей галактики и периодически издавая звуки, которые Никифор находил одновременно раздражающими и странно успокаивающими.

Но сегодняшний источник его разочарования был куда прозаичнее — миска с тем, что выглядело как обычный салат-латук. Вот только это был не латук. Это был вексорианский Хрустящий лист, привезенный с планеты, где местные общаются исключительно через интерпретирующий танец. Листья должны были оставаться хрустящими неделями, но партия Никифора решила завянуть быстрее, чем обещания политиков после выборов.

Он тяжело вздохнул, и в этом вздохе чувствовался груз сотен неудачных экспериментов. Его отражение в стальной столешнице показывало лицо, которое могло бы быть привлекательным, если бы не вечное выражение сосредоточенности. Темные круги под глазами говорили либо о хронической бессоннице, либо о кофейной зависимости. А может, и о том, и о другом.

В этот момент в лабораторию ворвался Ануфрий — как комета, летящая навстречу здравому смыслу. В свои 24 он был воплощением всего, что Никифор годами пытался в себе подавить: безудержный энтузиазм, сомнительные суждения и тревожная привычка относиться к межгалактическим биологическим угрозам как к ингредиентам для экспериментов в общежитии.

— Чувак! — воскликнул Ануфрий, размахивая банкой с чем-то зловеще светящимся. — Смотри, что я нашел в карантинном боксе! Это Плазменный пудинг!

Никифор даже не поднял глаз от увядающего салата. 
— Это не пудинг, — устало ответил он. — Это разумный организм класса B. На прошлой неделе он пытался договориться с уборщиками о трудовых правах.

— Но он же трясется! — возразил Ануфрий, тряся банку. Содержимое выплеснулось на него, явно обидевшись на такое обращение. — И смотри, он меняет цвет, когда ты...

— Не тряси его! — Никифор, наконец, оторвался от салата и выхватил банку у коллеги. — Ты знаешь протокол. Никаких резких движений вокруг того, что может развить сознание!

Ануфрий закатил глаза, его непослушные волосы торчали во все стороны. 
— Тебе нужно расслабиться, Ник. Это просто космическая еда. Насколько она может быть опасной?

Никифор открыл рот, чтобы ответить, но потом закрыл его, вспомнив все случаи, когда Ануфрий чуть не уничтожил лабораторию. То он случайно создал черную дыру в комнате отдыха, то чуть не погубил три этажа здания самовоспроизводящейся лапшой. Или вот, например, случай с марсианскими стручками специй, которые он принял за "крошечные перчики".

— Помнишь прошлый месяц? — Никифор поднял банку, чтобы Ануфрий видел его строгий взгляд. — Когда ты думал, что марсианские стручки — это просто перец?

— Ну, они выглядели как перец, — пробормотал Ануфрий, слегка смутившись. — Я не знал, что они начнут транслировать оперу каждый раз, когда кто-то чихнет.

— Венский оперный театр до сих пор грозится подать на нас в суд, — сухо заметил Никифор, осторожно помещая банку в контейнер с надписью "Экспериментальные съестные припасы — обращаться с осторожностью". — Нам повезло, что директор Градов не уволил нас обоих.

И как, будто по заказу, дверь кабинета открылась с механической точностью. Директор Градов вошел, как грозовая туча, в своем угольно-сером костюме. Его галстук был завязан так туго, что, казалось, перекрывал кровообращение в мозгу, что, возможно, объясняло его вечно багровое лицо.

— Коллеги, — начал он, поправляя очки, — у нас проблема.

Никифор почувствовал, как у него свело желудок. Когда Градов говорил "проблема", это обычно означало, что Ануфрий снова что-то напортачил.

Градов шлепнул папку на стойку, и оба мужчины вздрогнули. 
— Наши друзья из Галактической торговой комиссии выразили... обеспокоенность по поводу наших последних поставок.

Ануфрий наклонился вперед, его любопытство перевешивало здравый смысл. 
— Какие опасения? Кто-то опять жалуется на вкус венерианского уксуса?

— Хуже, — сказал Градов, пощипывая переносицу. — Они пометили несколько контейнеров как "биологически нестабильные". Грузовые декларации не соответствуют содержимому.

Никифор сразу понял серьезность ситуации. В межзвездной торговле несовпадение деклараций могло означать что угодно — от ошибок в документах до полномасштабного биологического заражения. И, учитывая их послужной список, он был почти уверен, что это последнее.

— Нам нужно выяснить, что происходит с нашими образцами во время транспортировки, — продолжил Градов, и в его голосе появились те нотки, которые предвещали увольнение. — И, коллеги... — он бросил на них ледяной взгляд, — больше никаких инцидентов. Бюджетный комитет уже сомневается, нужны ли нам два исследователя для "космического салата".

Когда Градов ушел, Никифор обернулся и увидел, как Ануфрий ухмыляется, как идиот.

— Что? — настороженно спросил Никифор.

— Звучит круто! — восторженно сказал Ануфрий. — Мы будем космическими детективами, выслеживающими непокорные овощи и пудинги!

Никифор потер виски, чувствуя приближение головной боли. 
— Мы ученые, Ануфрий. Не детективы. И уж точно не космические ковбои.

— Но подумай, — настаивал Ануфрий, подпрыгивая на месте. — Что-то странное происходит с нашими образцами. Может, это пираты? Контрабандисты? Инопланетные террористы!

— Или, может быть, — сухо прервал его Никифор, — это просто плохая документация и базовые химические реакции.

Ануфрий отмахнулся. 
— Где твой дух приключений, Ник? Разве ты не хочешь разгадать величайшую кулинарную тайну со времен плавающего шоколадного печенья в невесомости?

Никифор открыл рот, чтобы ответить, но потом закрыл его. Спорить с Ануфрием было все равно, что объяснять квантовую физику золотой рыбке — в теории возможно, но на практике бесполезно.

— Ладно, — вздохнул он, надевая новые перчатки. — Давай изучим последнюю партию образцов. Если мы хотим выяснить, что происходит во время транспортировки, нам нужно начать с лаборатории.

Когда они начали распаковывать образцы, Никифор заметил, как руки Ануфрия дрожат от возбуждения. Тот двигался по лаборатории, как ураган, смешивая научные процедуры с чем-то, что можно было назвать только интерпретирующим танцем.

— Осторожнее с этим ксеноновым фруктом, — предупредил Никифор, когда Ануфрий потянулся за контейнером. — Помнишь, что случилось в прошлый раз?

— Как я могу забыть? — ответил Ануфрий, пошевелив пальцами. — Мои руки светились в темноте три дня. Зато печатать отчеты было весело — как в научно-фантастическом фильме.

Никифор покачал головой, поражаясь, как его коллега может считать аллергическую реакцию карьерным ростом. 
— Просто сосредоточься, Ануфрий. Если мы задокументируем изменения, может, найдем закономерность.

Их исследование выявило тревожные несоответствия. Ягоды небулон, которые должны были оставаться фиолетовыми, начали бродить. Юпитерианские водоросли обзавелись странными придатками. Даже лунные грибы, которые считались устойчивыми, начали подергиваться, как, будто у них нервный тик.

— Это не имеет смысла, — пробормотал Никифор, записывая наблюдения. — Эти образцы разрушаются быстрее, чем должны. Согласно нашим данным, они не должны меняться еще как минимум неделю.

— Если только... — Ануфрий сделал драматическую паузу, держа пробирку, как улику в суде. — Они эволюционируют! Адаптируются к новым условиям!

— У нас и так проблем хватает, — сухо ответил Никифор. Но, несмотря на себя, он почувствовал искру любопытства. С образцами явно происходило что-то необычное, и, хотя его рациональный ум требовал методичного исследования, другая часть его — та, что мечтала исследовать тайны Вселенной, — испытывала трепет.

— Ты понимаешь, что это значит, да? — Ануфрий чуть ли не пел, кружась по лаборатории. — Полевая работа! Мы отправимся туда, где все происходит! Будем следить за образцами на всем пути!

Никифор мысленно застонал. Полевая работа означала выход из контролируемой среды лаборатории, работу с непредсказуемыми переменными и, что хуже всего, долгое время с Ануфрием вне офиса. Но, с другой стороны, это могло быть единственным способом разгадать тайну до того, как Градов урежет их бюджет.

— Ладно, — сдался он. — Но по моим правилам. Тщательная документация. Строгие протоколы. Никаких несанкционированных экспериментов.

Ануфрий отсалютовал с притворной серьезностью. 
— Есть, капитан Осторожность! Твои приказы — закон!

Пока они готовились к полевому расследованию, Никифор не мог избавиться от ощущения, что они вот-вот вступят во что-то гораздо более странное, чем могли себе представить. И, зная Ануфрия, это наверняка означало неприятности.

Глава 2. Космическая бюрократия

Транспортный комплекс ЭВАБ возвышался перед ними, как собор, посвященный межзвездной бюрократии. Погрузочные площадки тянулись, как скамьи, а автоматизированные системы гудели с пылом истинно верующих. Никифор шел с осторожностью человека, ступающего в зыбучие пески, в то время как Ануфрий бежал впереди, его энтузиазм не омрачала перспектива увидеть скучную реальность космических грузовых операций.

— Добро пожаловать в сердце космической коммерции! — провозгласил Борис Иванович, управляющий комплексом, широко раскинув руки. Его форма была безупречной, а блокнот на шнурке, вероятно, стоил больше месячной зарплаты Ануфрия.

Никифор выдавил вежливую улыбку. 
— Спасибо, что позволили нам понаблюдать, Борис Иванович. Нас особенно интересует переходный период между хранением и транспортировкой.

Борис кивнул, его усы дернулись, как у гусеницы, готовящейся к полету. 
— Ах, да. Критический момент. Здесь много тайн. Но не бойтесь! Наши протоколы безупречны. Каждый образец проходит семнадцать проверок перед отправкой.

Ануфрий закатил глаза. 
— Семнадцать? Это почти как уровни безопасности в приложении "Дневник моей бывшей".

Никифор бросил на него предупреждающий взгляд, прежде чем снова повернуться к Борису. 
— Может, мы сможем лично понаблюдать за этими проверками?

— Конечно! — Борис свистнул, и с потолка спустился дрон. — Это подразделение 34-Альфа. Он проведет вас через весь процесс. Ничто не ускользнет от его бдительного ока.

Следуя за дроном, Никифор заметил, как каждый рабочий двигался с механической точностью. Контейнеры перемещались по конвейеру с математической закономерностью, каждое движение отслеживалось камерами и датчиками.

— Это как балет, поставленный бухгалтерами, — прошептал Ануфрий, заработав еще один предупреждающий взгляд Никифора.

Первой станцией была калибровка температуры. Техник регулировал условия для партии меркурианского мха. Никифор наблюдал с профессиональным интересом, отмечая, как мох меняет цвет в зависимости от температуры.

— Похоже, все соответствует нашим данным, — пробормотал он, сверяясь с планшетом. — Никаких аномалий.

Тем временем Ануфрий был очарован процессом упаковки. 
— Смотри! — воскликнул он, указывая на машину, которая упаковывала образцы в биоразлагаемые защитные поля. — Это как одевать космическую еду для модного ужина!

Никифор проигнорировал его, сосредоточившись на едва заметных изменениях в структуре поля. Что-то в колебаниях энергетических сигнатур привлекло его внимание, но прежде чем он смог продолжить, Борис повел их к следующей станции.

На контрольно-пропускном пункте биологической проверки они встретили доктора Елену Петровну, чья репутация скрупулезности была легендарной. Она пожала им руки с силой, способной раздавить алмаз, и начала объяснять свои процедуры, которые могли бы заставить слабых людей молить о пощаде.

— ...и после первоначального сканирования мы проводим вторичный анализ с помощью нашей запатентованной технологии спектрального резонанса, — заключила она, гордо поправляя халат. — Ничто не проходит без надлежащих документов.

Никифор кивнул. 
— Впечатляет. Вы сталкивались с расхождениями между лабораторными данными и вашими выводами?

Лицо доктора Елены Петровны помрачнело. 
— Иногда. Но ничего серьезного.

Ануфрий наклонился к сканирующему устройству, его нос почти касался стекла. 
— У этой штуки есть объемный звук? Потому что я чувствую вибрации от этих образцов.

Прежде чем Никифор успел вмешаться, доктор Елена Петровна схватила Ануфрия за воротник и оттащила от оборудования. 
— Молодой человек, если вы дорожите своей работой, держитесь на расстоянии тридцати сантиметров от всех чувствительных приборов.

Последней остановкой была погрузочная площадка, где шла подготовка к отправке. Воздух гудел от активности: техники проводили последние проверки, грузчики перемещали ящики, а инспекторы кружили, как хищные птицы.

Никифор внимательно наблюдал, как команда опечатывала грузовой отсек. Все шло по протоколу, но что-то беспокоило его на краю сознания — едва уловимая неправильность.

— Заметил что-то необычное? — спросил он Ануфрия.

Ануфрий прищурился. 
— Ну, все движутся как в замедленной съемке, кроме того парня, который танцует брейк с коробками. И, кажется, кто-то пронес сэндвич в третий грузовой отсек.

Никифор нахмурился. 
— Что за сэндвич?

— Наверное, запрещенный для межзвездных перевозок, — предположил Ануфрий с ухмылкой.

Прежде чем они успели продолжить, появился Борис. 
— Время вышло, коллеги! Вы увидели все, что можно. Теперь нам нужно придерживаться графика.

Когда они покидали комплекс, Никифор прокручивал в уме все, что видел. Все казалось нормальным, но несоответствия в образцах говорили об обратном. Чего они не заметили?

Вернувшись в лабораторию, они проанализировали свои наблюдения. Температурные данные совпадали, биологические проверки не выявили отклонений, защитные поля были в норме. Но где-то между хранением и доставкой образцы менялись.

— Здесь что-то есть, — пробормотал Никифор, постукивая ручкой по блокноту. — Какой-то фактор, который мы упускаем.

Ануфрий, жующий что-то подозрительное, внезапно выпрямился. 
— Подожди. Помнишь того парня на погрузочной платформе? Тот, который двигался как на кофеине?

— Да, но какое это имеет отношение?..

— А помнишь, как доктор Елена Петровна защищалась, когда ты спросил о несоответствиях? — Ануфрий продолжал, его глаза загорелись. — Что, если проблема не в образцах? Что, если дело в людях, которые с ними работают?

Никифор уставился на него, разрываясь между желанием отвергнуть эту идею и признать, что в ней есть смысл. В конце концов, люди — ненадежные переменные в любом научном уравнении, особенно когда дело доходит до перерывов на обед.

Глава 3. Скрытые переменные

Когда до Никифора дошла теория Ануфрия, он начал расхаживать по лаборатории, как тигр в клетке. Его разум перебирал возможности, каждая из которых была тревожнее предыдущей. Взаимодействие людей с чувствительными внеземными материалами — это был путь к катастрофе.

— Подумай об этом, — настаивал Ануфрий. — У нас десятки людей работают с этими образцами. Разные смены, разные привычки. Кто-то где-то напортачил.

Никифор остановился, проводя рукой по волосам. 
— Дело не только в человеческой ошибке. Некоторые из этих организмов чувствительны к электромагнитным полям, химическим следам и даже эмоциональным состояниям. Человек в стрессе может изменить их молекулярную структуру.

— Как в тот раз, когда ты накричал на марсианскую плесень, и у нее выросли кулачки? — ухмыльнулся Ануфрий.

— Это был контролируемый эксперимент! — запротестовал Никифор, хотя воспоминание вызвало улыбку. — Но ты прав. Эмоции имеют значение. Помнишь грибы-эмпаты с Альдебарана? Они так реагировали на человеческие эмоции, что исследователям приходилось медитировать перед работой с ними.

Ануфрий задумался.
— То есть ты говоришь, что мы отправляли образцы на американских горках человеческих чувств? Как будто они сидели в первом ряду на мыльной опере с участием нашего отдела доставки?

— Именно, — согласился Никифор. — Возьмем, например, Бориса Ивановича. Его навязчивое стремление к совершенству создает напряженную обстановку. Постоянный мониторинг, семнадцать проверок — это достаточно, чтобы любой занервничал. А стресс вызывает гормональные реакции, которые влияют на чувствительные материалы.

— Особенно если эти материалы уже предрасположены реагировать на биологические сигналы, — добавил Ануфрий. — Как те лунные грибы, которые мы нашли подергивающимися. Они известны своей нервной мимикрией, верно? Может, они просто копировали беспокойство кураторов?

Никифор кивнул, делая пометки. 
— Именно. А защитная реакция доктора Елены Петровны — это классическая реакция "дерись или беги". Повышенный адреналин, кортизол — идеальный рецепт для заражения образцов.

— Но подожди, — перебил Ануфрий. — Если эмоции влияют на образцы, значит, разные обработчики создают разные эффекты в зависимости от их личности?

— Абсолютно, — подтвердил Никифор. — Персонал погрузочной платформы с разным уровнем энергии и рабочими ритмами — это как симфония биологических воздействий. Тот, кто танцует брейк, может выделять эндорфины, стимулирующие рост, а другие — соединения, запускающие защитные механизмы.

Глаза Ануфрия расширились. 
— Это объясняет придатки юпитерианских водорослей! Они, вероятно, реагировали на чьи-то защитные инстинкты. Как когда ты пытаешься защитить свой напиток на вечеринке, но вместо этого выращиваешь дополнительные соломинки.

Никифор усмехнулся. 
— Что-то вроде этого. Хотя технически это больше связано с адаптацией клеток к предполагаемым угрозам.

Их дискуссия была прервана приходом директора Градова, который вошел с обычным драматизмом, но на этот раз выглядел скорее озадаченным, чем грозным.

— Коллеги, — начал он, снимая очки. — Я получил сообщения с наших приемных станций. Похоже, образцы прибывают в условиях, предполагающих... ускоренную эволюцию.

Никифор и Ануфрий обменялись взглядами. 
— Шеф, — осторожно начал Никифор, — мы считаем, что выявили причину расхождений.

Градов поднял брови. 
— Рассказывайте.

Пока Никифор объяснял их теорию, выражение лица Градова менялось от недоверия к озабоченности и, наконец, к неохотному принятию. 
— Влияние человека, — задумчиво произнес он. — Это почти поэтично. Исследователи, сами того не желая, влияют на предмет своих исследований.

— Скорее трагикомично, — съязвил Ануфрий. — Как когда ты учишь попугая говорить, а он учит тебя новым ругательствам.

Градов проигнорировал комментарий и прошелся по комнате. 
— Предположим, ваша теория верна. Как мы можем решить эту проблему, не перестраивая всю нашу деятельность?

Никифор уже думал об этом. 
— Нам нужен стандартизированный протокол обработки. Контролируемые дыхательные упражнения, обязательные перерывы на медитацию, возможно, униформа, нейтрализующая эмоции. И скорректировать график смен, чтобы минимизировать стресс.

— Превратить отдел доставки в сад дзен? — предложил Ануфрий. — Может, добавить успокаивающие песни китов на фоне?

К удивлению всех, Градов медленно кивнул. 
— Неплохая идея. Хотя, возможно, ограничимся инструментальной музыкой. И, Ануфрий...

— Да, шеф? — ответил Ануфрий, внезапно посерьезнев.

— Я хочу, чтобы ты возглавил разработку этих новых протоколов, — объявил Градов. — Твой... уникальный взгляд может быть именно тем, что нам нужно.

У Ануфрия отвисла челюсть. 
— Я? Но я всего лишь младший...

— Именно, — перебил Градов. — Иногда нужен свежий взгляд, чтобы увидеть то, что опытные люди упускают. Считай это шансом доказать, что твой нетрадиционный подход имеет ценность.

Когда Градов ушел, Ануфрий повернулся к Никифору с выражением паники. 
— Он что, только что повысил меня? Потому что я почти уверен, что не готов к такой ответственности.

Никифор улыбнулся. 
— Не волнуйся, я помогу. И твой "нетрадиционный подход" может оказаться именно тем, что нам нужно. Просто пообещай мне одну вещь.

— Какую? — спросил Ануфрий.

— Больше никаких космических перекусов в лаборатории.

Глава 4. Бунт на завтрак

Утреннее солнце заливало лабораторию золотистым светом, освещая блюда, которые могли бы стать гордостью любого земного повара, если бы они не были полностью внеземного происхождения. Никифор с гордостью и трепетом рассматривал свое творение. Центральным блюдом были вексорианские блинчики с хрустящими листьями, их кристаллическая структура переливалась, как съедобные бриллианты. Рядом стояла стопка "Сатурнианских сиропных завитков", их радужные оттенки менялись, как масло на воде. Стол дополнял графин с кофе "Mercury Mist", серебристый пар которого вился гипнотическими узорами.

— Это, — объявил Никифор, поправляя фартук, — будет идеальный космический завтрак. Научно сбалансированный, питательный и невероятно вкусный.

Ануфрий, который маячил в дверях с видом человека, ожидающего беды, осторожно шагнул вперед. 
— Знаешь, Ник, большинство людей просто хватают бублик по дороге на работу. Но тебе надо было бросить вызов законам физики до девяти утра.

— Смейся, если хочешь, — ответил Никифор, переворачивая блин. — Но это блюдо произведет революцию в межзвездном питании. Представь, что ты наслаждаешься планетарными ароматами, не покидая Земли!

Ануфрий с сомнением уставился на мерцающую стопку. 
— Больше похоже на то, что кто-то вылил на тарелку содержимое ювелирного магазина. Как мы вообще это съедим, не сломав зубы?

— С осторожностью, — объяснил Никифор, доставая специальные принадлежности. — Хрустящий лист требует нежного прикосновения — это как есть снежинку из алмазной пыли.

Но, прежде чем Ануфрий успел возразить, начались первые признаки беды. Блинчики, которые вели себя идеально во время приготовления, начали издавать низкое гудение. Звук становился громче, вибрируя в лабораторном оборудовании и заставляя пары кофе образовывать причудливые геометрические узоры.

— О нет, — пробормотал Никифор, хватая планшет. — Они начинают резонировать. Быстро, Ануфрий, тащи частотные гасители!

Но, прежде чем они успели что-то сделать, ситуация обострилась. Завитки сатурнианского сиропа, видимо, вдохновленные вибрациями, превратились из декоративных приправ в активных участников того, что можно было назвать только восстанием за завтраком. Они начали двигаться, перетекая через стол скоординированными потоками, напоминающими балерин, исполняющих интерпретирующий танец о свободе.

— Э-э-э, Ник? — сказал Ануфрий, медленно отступая. — Я думаю, твои блинчики устраивают переворот.

Кофе "Mercury Mist" присоединился к восстанию, его серебристый пар обвивался вокруг лабораторного оборудования, как цепкие пальцы. Усики начали манипулировать ближайшими предметами, переставляя пробирки и мензурки в нечто, напоминающее укрепления.

— Это невозможно, — настаивал Никифор, лихорадочно сверяясь с записями. — Резонансные частоты не должны так взаимодействовать! Молекулы сиропа и кофе несовместимы!

— Скажи это своей армии за завтраком! — крикнул Ануфрий, ныряя за столешницу, когда струя сиропа едва не задела его голову. — Кажется, они отлично ладят!

Ситуация достигла критической точки, когда вексорианские блинчики с хрустящими листьями начали левитировать. Они образовали вращающийся диск над столом, их кристаллические поверхности мигали, как сигнальные огни. Завитки сиропа обвивались вокруг них, как рвы, а кофейный пар создавал мерцающий купол.

— Мы должны эвакуироваться! — закричал Никифор, хватая аварийный комплект. — Если эта система достигнет полной согласованности, мы можем столкнуться с пространственным искажением!

— Эвакуироваться куда? — потребовал Ануфрий, уклоняясь от очередной атаки сиропом. — В коридор? В кафетерий? Или ты хочешь присоединиться к вечеринке с плавающими блинчиками на дискотеке?

Их планы побега были прерваны прибытием директора Градова, которого привлекла суматоха. Его обычно невозмутимое поведение пошатнулось, когда он увидел сцену.

— Коллеги, — начал он дрожащим от ярости голосом. — Не потрудится ли кто-нибудь объяснить, почему мой утренний брифинг был прерван сообщениями о вторжении инопланетян в лабораторию номер три?

— Это не вторжение! — запротестовал Никифор, отмахиваясь от кофейных паров. — Это... неожиданное взаимодействие между органическими соединениями и окружающей энергией!

Глаза Градова сузились. 
— Вы хотите сказать, что то, что выглядит как враждебный захват моего учреждения компанией "Разумные продукты для завтрака", на самом деле неудачный научный эксперимент?

— Ну, если вы так ставите вопрос... — начал Ануфрий, но был прерван особенно агрессивным сиропообразным образованием, напоминавшим рассерженного осьминога.

Противостояние было прервано неожиданным развитием событий. Плавающий блин начал ритмично пульсировать, создавая узор, который Никифор узнал с растущим ужасом.

— Они общаются, — выдохнул он. — Используя частотную модуляцию, подобную... моделям мозговых волн человека.

— Что? — спросил Градов, уклоняясь от струйки кофейного пара.

— Они приспособились к нашему присутствию, — закончил Никифор, его лицо побледнело. — Гормоны стресса, которые мы вырабатывали во время хаоса — они научились их интерпретировать!

Ануфрий, снимавший событие на телефон, внезапно замер. 
— Подождите. Если они читают наши мозговые волны, то наши попытки контролировать их только ухудшают ситуацию!

Действительно, каждый раз, когда кто-то пытался приблизиться к летающему завтраку, он реагировал повышенной агрессией. Блинчики закрутились быстрее, потоки сиропа стали беспорядочными, а кофейный пар начал образовывать сердитые лица.

— Это как когда я пытался приучить кошку не царапать мебель, — заметил Ануфрий, — только теперь мебель отбивается тактическими ударами сиропа.

Градов, державшийся на безопасном расстоянии, внезапно выпрямился. 
— Хватит нести чушь. Никифор, немедленно разреши эту ситуацию, или я вызову группу по опасным материалам.

Угроза оказалась катализатором. Никифор, используя все свои научные знания, начал систематически анализировать ситуацию. 
— Ключ не в силе, — осознал он вслух. — Это переговоры. Эти организмы не нападают — они реагируют на предполагаемые угрозы.

— Так что нам делать? — спросил Ануфрий, держась на расстоянии от сиропа. — Подбросить им мирный договор, написанный кленовым сиропом?

— Лучше, — ответил Никифор, в его голове формировался план. — Нам нужно установить базовое состояние спокойствия. Постепенная десенсибилизация. Начнем с уменьшения внешних раздражителей.

Работая сообща, они начали приглушать свет и снижать уровень шума. Никифор проинструктировал всех сохранять медленное, ровное дыхание, а Ануфрий убрал все отражающие поверхности, которые могли усиливать резонанс.

Медленно, почти незаметно, бунт за завтраком начал утихать. Блинчики опустились обратно на тарелку, завитки сиропа вернулись в исходное положение, а кофейный пар лениво плыл, как довольные кольца дыма.

Градов осторожно приблизился. 
— Это... закончилось?

— На данный момент, да, — подтвердил Никифор, хотя его лицо оставалось обеспокоенным. — Но мы узнали кое-что важное. Эти организмы не просто реагируют на физические условия — они приспосабливаются к эмоциональным состояниям. Наши попытки контролировать их традиционными методами только усиливали их враждебность.

Ануфрий, документировавший инцидент, внезапно оживился. 
— Подождите. Если они реагируют на эмоции, то, возможно, весь этот бардак начался из-за...

— Моего стресса во время подготовки, — закончил Никифор, его лицо осветилось пониманием. — Я был так сосредоточен на идеальном завтраке, что не осознавал, как мое беспокойство программировало их поведение.

Градов поправил очки, его выражение было непроницаемым. 
— То есть вы хотите сказать, что вся эта катастрофа была вызвана страхом перед выступлением?

— В некотором смысле, — признался Никифор, чувствуя, как щеки заливаются краской. — Хотя технически это было больше о биохимических маркерах, связанных с...

— Прибереги это для отчета, — перебил Градов. — Который, кстати, должен быть у меня на столе к завтрашнему утру. Вместе с планом предотвращения будущих восстаний за завтраком.

Когда Градов ушел, Ануфрий повернулся к Никифору с озорной улыбкой. 
— Ты знаешь, это действительно объясняет нашу проблему с доставкой. Если образцы настолько чувствительны к эмоциям, представь, что происходит, когда с ними работают люди, которые даже не подозревают о своих возможностях!

Никифор кивнул, уже пересматривая протоколы. 
— Нам нужно внедрить методы управления эмоциями на каждом этапе. Комнаты для медитации, системы биологической обратной связи, возможно, даже терапия для персонала.

Глаза Ануфрия загорелись. 
— И мы могли бы разработать систему оценки совместимости грузчиков! Как астрологические знаки, но основанные на биологических реакциях!

Пока они убирали последствия бунта, Никифор чувствовал осторожный оптимизм. Их открытие, хотя и катастрофическое по исполнению, дало ключевое понимание поведения внеземных организмов. И, возможно, самое важное — оно показало, что иногда самые новаторские научные открытия приходят из самых неожиданных источников. Даже если эти источники время от времени пытаются захватить твою лабораторию.

Глава 5. Кулинарный Кодекс

В течение нескольких недель после Великого блинного восстания ЭВАБ претерпело изменения, которые поставили бы в тупик любого посетителя шестимесячной давности. То, что когда-то было стерильным комплексом лабораторий и транспортных доков, превратилось в гибрид исследовательского института и центра для отдыха в стиле New Age.  Стены коридоров теперь украшали успокаивающие абстрактные рисунки, а по всему помещению играла мягкая инструментальная музыка.

Никифор наблюдал за внедрением "Протокола эмоциональной совместимости" (ПЭС), системы, разработанной для согласования людей-кураторов с их инопланетными подопечными. Каждое утро начиналось с обязательных сеансов медитации в камерах спокойствия, где сотрудники практиковали техники дыхания под голографическими проекциями мирных планетарных пейзажей. Самым спорным нововведением стала униформа с датчиками биологической обратной связи, которые отслеживали уровень стресса и автоматически корректировали условия окружающей среды.

Ануфрий, к удивлению многих, оказался прирожденным лидером в этом новом режиме. Его способность налаживать контакт с людьми и понимание межвидовой эмпатии сделали его идеальным кандидатом для обучения персонала. Он разработал серию семинаров, сочетающих научную методологию с практическими демонстрациями, часто с использованием интерпретирующего танца.

Отдел доставки, некогда воплощение жесткой эффективности, теперь работал по тщательно выверенному графику, учитывающему естественные энергетические циклы человека. Грузчики работали парами, подобранными на основе взаимодополняющих эмоциональных профилей. Система проверки из семнадцати пунктов осталась, но теперь включала дополнительные шаги для оценки эмоционального состояния.

Самым заметным изменением стал процесс упаковки. Биоразлагаемые защитные поля были модернизированы и включали буферы эмоционального резонанса — устройства, создающие нейтральную зону между обработчиком и образцом. Эти буферы, вместе с системой ротации обработчиков, устранили непреднамеренные биологические воздействия, которые ранее мешали доставке.

Директор Градов, поначалу скептически относившийся к этим изменениям, был впечатлен результатами. Количество ошибок резко упало, целостность образцов улучшилась, а удовлетворенность сотрудников возросла. Уровень аварийности снизился до исторического минимума, хотя случайные эксперименты Ануфрия с космическими закусками держали команду аварийного реагирования в напряжении.

Успех их протоколов привлек внимание других отделений ЭВАБ по всему миру. Представители различных учреждений начали посещать их комплекс для изучения ПЭС, что Ануфрий в шутку назвал "матерью всех научных ярмарочных проектов". Никифор выступал с докладами на международных конференциях, а Ануфрий стал знаменитостью в научных кругах благодаря своему инновационному подходу к обучению.

Даже инцидент с плазменным пудингом был разрешен благодаря новым протоколам. Создав специальное "святилище для пудинга", где организм мог выражать свои потребности через изменения цвета и вибрационные паттерны, они достигли взаимовыгодного соглашения, удовлетворяющего как коммерческие интересы, так и стремление пудинга к творческому самовыражению.

Этот опыт изменил отношение Никифора к работе. Если раньше он подходил к внеземной биологии с клинической отстраненностью, то теперь осознал важность эмоционального интеллекта в научных исследованиях. Границы между объективным анализом и субъективным опытом размылись, что привело к прорывам, которые традиционные методы могли бы пропустить.

Для Ануфрия трансформация была столь же глубокой. Его природная склонность к экспериментам нашла новую цель в разработке творческих решений сложных проблем. Структурированная среда ПЭС дала его воображению рамки для работы, что привело к инновациям, одновременно научно обоснованным и восхитительно нетрадиционным.

Однажды днем, сидя в отремонтированной комнате отдыха и потягивая успокаивающий чай, Никифор размышлял об их пути. 
— Знаешь, Ануфрий, когда мы начинали, я думал, что разгадка тайны вернет все в норму. Вместо этого мы создали новую норму.

Ануфрий ухмыльнулся, помешивая чай соломинкой с таинственными изгибами. 
— Нормальность переоценивают. Кому нужен скучный космический салат, когда у нас есть поля эмоционального резонанса и круги межвидовой медитации?

Никифор усмехнулся. 
— Верно. Хотя я иногда скучаю по простоте контроля температуры и уровня pH.

— Простота — это хорошо, — согласился Ануфрий. — Но наши новые сложности намного интереснее. И, кстати, никто больше не подает на нас в суд за специи для оперных певцов.

Их разговор был прерван приходом директора Градова, который теперь держался с непринужденной уверенностью. Его галстук по-прежнему был идеально завязан, но выражение лица смягчилось.

— Коллеги, — начал он, садясь за их столик. — Я получил сообщение из штаба. Наш филиал выбран как образцовое учреждение для глобального внедрения стандартов ПЭС.

Ануфрий чуть не пролил чай. 
— Подождите, другие филиалы внедряют нашу систему? С камерами для медитации и буферами эмоционального резонанса?

— Не просто внедряют, — ответил Градов, с ноткой гордости в голосе. — Они называют это "Протоколом Градова". Управление хочет, чтобы мы возглавили обучение всех объектов ЭВАБ по всему миру.

Никифор поднял бровь, пытаясь подавить ухмылку. 
— Протокол Градова? Неплохое имя. Хотя, полагаю, в нем есть определенный колорит.

Градов поправил очки, скрывая улыбку. 
— Руководство должно ставить себе в заслугу то, что заслуживает похвалы. И давайте будем честны — если бы я не позволил вам двоим "взбеситься" с вашими нетрадиционными методами, ничего бы этого не случилось.

— Взбеситься? — повторил Ануфрий, изображая обиду. — Я предпочитаю думать об этом как, о "инновационной теории хаоса в действии". Знаете, как, когда кидаешь спагетти в стену и надеешься, что что-то прилипнет. Только в нашем случае спагетти отбиваются.

Градов проигнорировал это замечание, хотя уголок его рта слегка дернулся. 
— Как бы то ни было, ваша работа изменила не только наш объект, но и подход всего агентства к обращению с внеземными биоресурсами. Никифор, ваша научная строгость в сочетании с... креативностью Ануфрия привели к результатам, которых никто не мог предвидеть.

Ануфрий откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь моментом. 
— Значит ли это, что нам повышают зарплату? Или, может, мемориальную доску? Я всегда хотел доску с моим именем.

— Вы получите и то, и другое, — сухо сказал Градов. — Хотя не ожидайте, что на табличке будет что-то о разумных блинчиках или осьминогах в сиропе. Связи с общественностью имеют свои пределы.

Никифор, до этого молча обдумывавший масштаб происходящего, наконец, заговорил. 
— Шеф, если другие подразделения внедряют наши протоколы, нам нужно убедиться, что они понимают нюансы. Речь не только о выполнении шагов — нужно изменить мышление обработчиков. Эмоциональное осознание — это не то, чему можно научить за одну ночь.

— Согласен, — ответил Градов. — Именно поэтому вы двое возглавите глобальное развертывание. Никифор, ты займешься техническими аспектами — учебными пособиями, процедурными руководствами. Ануфрий, ты сосредоточишься на человеческом элементе: семинарах, упражнениях по сплочению команды и... как ты называешь те танцевальные упражнения для объяснения нейронной мимикрии?

Ануфрий ухмыльнулся. 
— Вы имеете в виду "Танго эмпатии"? Или, может, "Молекулярный вальс"? Это большие хиты.

— Просто убедитесь, что они остаются профессиональными, — предупредил Градов, хотя в его тоне не было настоящей язвительности. — Мы не хотим, чтобы кто-то путал обучение эмпатии с исполнительским искусством.

Когда Градов ушел, Никифор повернулся к Ануфрию с задумчивым выражением. 
— Ты можешь себе представить, как далеко мы продвинулись? Год назад мы изо всех сил старались уберечь образцы от увядания. Теперь мы устанавливаем стандарт управления межзвездными биоресурсами.

Ануфрий задумчиво потягивал чай. 
— Это дико. Но знаешь, что еще безумнее? Мы не решили проблему, будучи идеальными учеными. Мы решили ее, приняв беспорядок и непредсказуемость. Космос не стерилен. Он хаотичен, жив. Как и мы.

Никифор медленно кивнул, его взгляд переместился к окну, где группа инструкторов выполняла синхронные дыхательные упражнения под голографической туманностью. 
— И, возможно, в этом настоящий урок. Наука существует не в вакууме. Ее формируют люди, эмоции, ошибки. Даже самые продуманные планы могут пойти прахом, если забыть о человеческом факторе.

— Или факторе блинов, — съязвил Ануфрий, заслужив стон Никифора. 
— Что? Ты не можешь отрицать, что восстание за завтраком изменило все. Если бы эти блинчики не взбунтовались, мы, возможно, до сих пор гонялись бы за своими хвостами.

— Верно, — признал Никифор с неохотной улыбкой. — Хотя я бы сказал, что дело не в самих блинчиках, а в принципе, который они раскрыли — что жизнь, будь то земная или внеземная, процветает благодаря связи. Даже если эта связь иногда включает войну на основе сиропа.

Их разговор был прерван приходом доктора Елены Петровны, которая выглядела необычно расслабленной. 
— Коллеги, — начала она, — надеюсь, вы слышали о глобальном внедрении? Я буду помогать с компонентом биологической проверки.

Ануфрий сразу оживился. 
— Доктор Е.! Как раз тот человек, который нам нужен. Вы уже освоили "Растяжку клеточного спокойствия"? Это меняет правила игры.

Доктор Елена Петровна закатила глаза, хотя жесту не хватило былой суровости. 
— Я полагаю, это ваше нелепое название упражнения для лимфообращения. Хотя я ценю ваш юмор, давайте придерживаться надлежащей терминологии.

— Хорошо, хорошо, — уступил Ануфрий, поднимая руки. — Но признайтесь, вы ведь тренировались перед зеркалом, не так ли?

К всеобщему удивлению, доктор Елена Петровна хихикнула. 
— Возможно. Хотя бы потому, что это действительно помогает снизить уровень кортизола. Не то чтобы я призналась в этом за пределами этой комнаты.

Никифор обменялся взглядом с Ануфрием, молча поражаясь тому, как сильно все изменилось. Даже такой традиционно жесткий человек, как доктор Елена Петровна, принял новую парадигму.

Пока они обсуждали предстоящий выпуск, Никифор испытывал глубокое удовлетворение — не только от разгадки тайны, но и от развития культуры сотрудничества и адаптации. Предстоящие задачи были непростыми, но он верил, что, учитывая извлеченные уроки, они смогут справиться с ними.

Позже тем же вечером, когда Никифор собирал свои вещи, Ануфрий задержался у лабораторного стола, вертя в руках контейнер с остатками кофейных паров. 
— Слушай, Ник, — внезапно сказал он серьезным тоном. — Как ты думаешь, космос когда-нибудь перестанет нас удивлять?

Никифор помолчал, обдумывая вопрос. 
— Наверное, нет. И, честно говоря, я не думаю, что мы должны этого хотеть. Неожиданность — это то, что поддерживает наше любопытство. Будь то блинчики, устраивающие переворот, или водоросли, отращивающие конечности, вселенная всегда находит способы напомнить нам, что у нас нет ответов на все вопросы.

Ануфрий ухмыльнулся. 
— Хорошо. Потому что, если космос когда-нибудь перестанет нас удивлять, это, вероятно, будет означать, что мы наконец-то свели его с ума. И где бы мы тогда оказались?

— Совершенно верно, — согласился Никифор, запирая лабораторию. — А теперь пошли. Давай поужинаем, пока ты случайно не превратил пары кофе в другую разумную форму жизни.

Когда они вышли на улицу, Никифор не мог не испытывать благодарности — за хаос, прорывы и невероятное партнерство, которое завело их так далеко. В конце концов, во вселенной, полной тайн, иногда самые полезные открытия заключаются не в звездах, а в людях, стоящих рядом с тобой, готовых вместе принять неизвестное.