Сашка

                1.               
               
        Ожила сентябрьская школа, точным звонком усмиряя гул детских голосов, загоняя школьников по своим любимым и не любимым классам. Они ещё пахнут краской, в основном ядовито синей — размазанной по стенам и партам, и коричневой — по деревянному полу старого здания.

7 «А» класс с нетерпением ожидал свою «классную». Все в школе уважали пожилую «русичку». Коваленко Тамара Григорьевна, не имела любимчиков, со всеми была строга и справедлива, как вселенское время.

После лета, она появилась в новых туфельках, свежей кофточке, с обязательным «сопливчиком» в рукаве, но при том же тоненьком полушалке на плечах. Раздала всем новые тетради, попросила красиво и грамотно их завести.

Уже дома, проверяя работы, наткнулась на незнакомую фамилию, узнавая сразу в бок бегущий подчерк. «Это же Гуляев Саша… почему же он написал Андриевский!?» — подумала женщина, вглядываясь в работу стабильного троечника, с теми же ошибками снова. Засыпая, невольно стала вспоминать его многодетных родителей-колхозников из ближайшей деревеньки, перебирая варианты: «Почему?»   
               
                2.

        Спасительно пустел класс средней школы, ровным голосом останавливая школьника:
 — Гуляев, а ты, пожалуйста, останься!

Сашка тотчас нахмурился, глянул на золотую осень в окне, дождался, когда последняя девочка покинет класс, выдавил:
 — Я, Тамар Григоревна, теперь Андриевский, а не Гуляев, от… — школьник, пряча глаза, вновь сел за свою парту. Стал колупать ногтём плохо высохший подтёк краски, в напряжении готовя себя к психологическим мучениям и стыдным пыткам.

Тамара Григорьевна, приблизилась, села поодаль, привычно поправила шаль, стала мять длинные пальцы, как всегда в мелу:
 — Сашенька! Я хотела с тобой как раз об этом и поговорить.
 — Угу! — согласительно мотнул головой самый неухоженный ученик, начиная бегать зелёными глазками, обрамлёнными пушистыми «девичьими» ресницами.

Тамара Григорьевна, глянула вниз, только сейчас заметила, что на мальчике большеватые ботинки, давно не первой свежести, со шнурками из дратвы, не знающие крема и ухода.

«Значит, к сентябрю, новые не купили… — жалостно качнулось сердце в неравнодушной груди, внимательно вглядываясь в остальную одёжку. Всё на вырост покупали… всё висит!.. А какие пальцы...»

 — Скажи, Саша… Андриевский… это фамилия твоего нового папы?

Сашка, нервно замял губы, подшмыгнул носом, рукавом утёр:
 — Не-а! У меня нету нового папы. Эта бабская фамилия моей мамы, от!
 — Ты хочешь сказать: девичья, Саша?
 — Угу! Так!
 — А скажи… чем же тебе не угодила такая красивая фамилия Гуляев, твоего родного отца, а?

Сашка, вылил на уши капельку багряного стыда, часто заморгал растерянными глазками, мечтая превратиться в мелкую птицу, на край света улететь, где живут в мире сытости, взаимопонимания и любви:
 — Мы с мамой больше не хотим жить с папкой, от! Теперь я буду Андриевский!
 — Саша, я не поняла! Выходит, родители с лета в разводе, и теперь раздельно живут, да?

Школьник вновь принялся драть краску, жутко боясь встретиться с учительницей взглядами:
 — Не-а! Папка дома ночуя…

Тамара Григорьевна, стала напрягать память, вспоминать чужое семейное положение:
 — Вас же в семье пять, да? или я ошибаюсь?

Санька, вообще закис, потухая видом, теряя последнюю радость жизни:
 — Не-а! Уже шесть! Сестрёнка… Ниной назвали. Сильно крикливая, ночами сильно плачет, от! Мамка на ферме измучается… тоже спать хочет… а у неё ещё сильно нога болит… я встану… печеньков нажую в марлечку, и как соску ей дам… тода она сосёт и не плачет, от!

«Теперь понятно, почему ты такой измученный… и засыпаешь на уроке…» — подумала «классная», невольно подсаживая своё чуткое сердце, ещё не понимая главного:
 — Скажи! А что ж твой отец такое делает, что ты стыдишься носить его фамилию, а, Сашенька? — через спасительную паузу:
 — Не бойся, я никому о нашем разговоре не скажу.

Гуляев-Андриевский Саша, худенький школьник, во всём не по размеру, в отцовских ботинках, сглотнул горлом ком боли и стыда, тотчас засопливился, закраснелся носом, заполнился солёной водой в больших глазах, качаясь на кончике оголённого нерва, решаясь, выдавил:
 — Он пьяным… сильно бьёт мою маму! — Тамара Григорьевна, успела увидеть, как у отвернувшегося подростка, по щеке поползла предательская слеза. От осеннего солнца в окно, в её класс, она переливалась всеми цветами радуги.

Тамара Григорьевна, умелый и тактичный педагог, сразу покинула ученика, подошла к столу, стала изображать отрешённость и занятость, давая взрослеющему мальчишке прийти в себя, большими буквами непременно выводя: «Немедленно пригласить отца!»

Педагог стояла у окна, на груди привычно скрестив руки, страдала душой, наблюдая за весёлыми девочками, беспечно прыгающими в нарисованных «квадратах».

Пару раз вламывались в класс мальчишки, но завидев «персональную» разборку, тотчас исчезали.
 — А часто отец пьёт, Саша? Только честно!?
 — Когда брагу поставит, или самогон гонит… тода часто, от! А ещё сегда с получки… бывая и с аванса нажрётся, от. Потом болеет... уже маму любит... просит его спасти, от.
 — А что же твоя мама такое делает, за что он её так часто избивает… не знаешь?

Сашка, сначала глянул на лысого Ленина, потом на волосатого Карла Маркса, «сполз» на таблицу Менделеева, потом на старенький пузатый глобус, с продырявленной «Италией», вроде успокаиваясь:
 — Я разговор сестры с подружкой подслушал, от. Светка сказала, чё папка другую женщину любит… не может её забыть. Он вроде молодым в городе с ней жил, от! — подросток смотрит в окно, в свою семейную жизнь, полную болей и страданий:
 — Он кода пьяный, всю ночь бубнит одно имя: «Клавдия»... никому не даёт спать, от.
 — А почему, Саша, у мамы нога сильно болит, знаешь?

У школьника невольно сжались кулаки, обозначились скулы, делая гневными красивые глаза:
 — Он пустую бутылку бросил в маму… попал в ногу… разбил в мелкое стекло, от.
 
У Тамары Григорьевны от услышанного, невольно схлопнулись глаза, сухими губами прошептав:
 — Боже, какой ужас! — картинно представляя резкость и силу удара в женскую кость. — Я так понимаю, это ты единолично решил взять мамы твоей девичью фамилию, да?
 — Угу! Я мамке сказал, что я в школе уже Андриевский, и что уже никогда Гуляевым не буду! — Сашка единственный раз нашёлся, зыркнул на строгую учительницу, вспыльчиво побежал словами, полными сердечной боли и отчаяния:
 — Я никогда не прощу ему такое с мамой! Никогда!!! Когда помрёт… и я буду уже большим… уеду в большой город… я-я, не приеду его хоронить!!! Вот увидите... я даже мамке об этом сказал, от!

Тамара Григорьевна, невольно обхватила лицо «замелованными» ладонями, ворохом переворачивая «всякое» за свою долгую педагогическую жизнь, где с таким семейным трагизмом ещё не приходилось сталкиваться:
 — И что мама тебе в ответ сказала?

Сашка отвернулся, вновь закачался на гребне зыбкой грани, но успел прозвучать:
 — Ничего… она только плакала, и меня всё гладила и гладила по голове… — Сашка, словно стал совсем большим и независимым, будто из взрослой уже, счастливо сложившейся жизни, окончательно освободившейся от сердечных терзаний и переживаний, тихо прошептал:
 — Мы с мамой, обнявшись, вместе плакали, от.

                17 марта 2025 год.