А пойдет на тебя крымская рать,

 хоти нам птичьим языком весть подай

Друзья!
Из Сети

Случалось ли вам, читая какую-то, несомненно, интересную статью, испытывать
чувство растерянности, я бы даже сказала, потерянности от того, что автор
настолько искусно переплетает в тексте сложные наукообразные термины,
изысканные семантические конструкции и яркие метафоры, что совершено
ничего не понятно? Да ещё и предложения длинные, типа вот этого первого, а
то и ещё длиннее. Автор явно упивается своим писательским мастерством, а
читатель чувствует себя неуютно, потому что не может понять смысл, а значит,
получается, не дорос до умных текстов. Ведь красиво же написано. Такой стиль
подачи информации называется «птичьим языком».
Что это такое
Сам термин «птичий язык» вошёл в употребление в XIX веке. Ввёл его декан
отделения физических и математических наук Московского университета
профессор Д. М. Перевощиков. Об этом вспоминает А. И. Герцен в «Былом и
думах». Перевощиков как раз и сказал Герцену, что его статьи невозможно
понять, так как они написаны птичьим языком. Герцен писал, что он лишь с
течением времени осознал, насколько прав был профессор. «Я долго смеялся
над этим приговором, то есть долго не понимал, что язык-то у нас тогда,
действительно, был скверный, и если птичий, то, наверное, птицы, состоящей
при Минерве», — вспоминал писатель.

Однако это словосочетание, вероятно, существовало и ранее, и обозначали им
некую кодировку текста, смысл которой был понятен только узкому кругу
посвящённых. Есть версия, что в древности на Руси была система сигналов,
напоминающих голоса птиц. Ими обменивались стражи на порубежье,
разведчики, дозорные. Об этом писал один из российских социолингвистов —
профессор Б. А. Ларин. Например, в одной московской грамоте 1508 года
можно прочитать такое указание: «А пойдет на тебя крымская рать, хоти нам
птичьим языком весть подай».
Раз речь о птичьем языке, то иллюстрируют эту статью птички.
Такая кодировка вполне понятна и необходима. Однако сейчас птичьим языком
пользуются авторы самых разных направлений и жанров, чем приводят в
недоумение читателей, пытающихся осилить их тексты, перенасыщенные
специальными терминами или малознакомыми словами. Вот пример такого
птичьего языка из дипломной работы:
«Позитивное познание творчества, как кумулятивная тенденция дискурса
конструктивного креатива, не должно вызывать фрустрации у отдельных
индивидуумов и не входить в когнитивный диссонанс с общей гносеологией
чувств, а когерентность флюидов вдохновения не должна приводить к
вариабельному декадентству эмоций».
Студентка явно считала, что так умнее.
Где его можно встретить
Птичий язык может попасться везде, не только в научных, но и в научно-
популярных статьях, в текстах СМИ, в постах в соцсетях, в том числе здесь на
Дзен и даже в художественной литературе. Например, специальной
терминологией и сленгом грешат копирайтеры, пересыпая свои посты
многочисленными «коворкингами», «лендингами», «брифами», «дедлайнами»,
«лидами», «сниппетами» и т. д. Так закодируют, что без словаря не разберешься.
Конечно, по-настоящему научную статью на Дзене встретишь редко, но это не
мешает авторам «украшать» научной терминологией и популярные тексты. Что
интересно, и некоторые комментаторы могут упрекать автора, за отсутствие
специальных терминов, ссылок на научную литературу и упрощение. Потому
что считают, что простой текст — это не солидно, непрофессионально. И сами в
свои комментарии и посты стараются добавить изысков «профессионализма»,
чтобы уж точно непосвящённый не понял. А уж если этот комментарий не
понял автор поста, значит, он совсем профан. Могут предложить
воспользоваться услугами поисковых систем, чтобы развить свой словарный
запас. И ведь не поспоришь. Только обычно такие «усложнители» не могут
похвалиться большим количеством подписчиков и сетуют, что их статьи плохо
читают. А ведь так умно и профессионально написаны.
Усложнение, использование редких терминов и слов, сверхоригинальные
метафоры встречаются и в художественных текстах, особенно начинающих
авторов. Вот пример:
«Сквозь муаровое стекло не до конца проснувшегося сознания пробивались
разноцветные брызги флорентийского солнца, и белёсая хмарь сна таяла,
словно джелато на горячем песке Марина-дель-Изола».
Но красиво же. А если весь текст такой? Насколько быстро читатель устанет от
этой красоты и разгадывания географических и терминологических
кроссвордов?
Зачем это надо?
И правда, почему нельзя писать просто, используя понятные для всех слова и
термины? Это ещё А. П. Чехов советовал. Причин увлечения птичьим языком
несколько и все они выставляют автора в не слишком приглядном свете.
Стремление показаться умным и продвинутым профессионалом — это,
пожалуй, главная причина. Ведь владение специальной терминологией — это
один из признаков профессионализма. А в художественной литературе
вычурный стиль с малопонятными метафорами и аллюзиями автору кажется
показателем его мастерства. Только всё это чаще характерно для «неофитов»,
новичков, начинающих писателей, дилетантов в науке, тех, кто делает первые
шаги в профессии. Потому что настоящему профессионалу не нужно
доказывать свой профессионализм с помощью красивых умных слов. Хотя в
художественной литературе и у некоторых солидных авторов встречаются
словесные кружева, видимо, такой уж авторский стиль выработался.
Некое интеллектуальное щегольство, когда автор сознательно или
неосознанно демонстрирует своё владение разными стилями: «смотрите — я
и так могу, и вот так тоже могу». Как мальчишка на велосипеде перед
девчонками".
https://dzen.ru/liteditor59
*********
Авласенко Геннадий Петрович

Птичьи разговоры

Научно-популярная книга для читателей самого разного возраста



Краткая аннотация
на книгу Геннадия Авласенко «Птичьи разговоры»

     Книгу Геннадия Авласенко «Птичьи разговоры», несмотря на сказочный сюжет (птицы подробно автору о себе рассказывают), никак не отнесёшь к детской сказочной литературе. Это научно-популярная и даже познавательная литература, ибо все сведения о птицах нашей фауны, приведённые в ней, с научной точки зрения вполне достоверны.

Содержание:

«Вороне где-то Бог послал…»
Сорока, но не воровка…
Кандидат в Красную книгу
Лесной доктор
Утиные истории
О вреде и пользе кукушки
Птица, умеющая простой тряпочкой прикидываться
Чижик-пыжик, где ты был?
Хоть мелкая, но сова
Вредные, но не очень…










От автора

     Однажды знакомая сорока на хвосте мне письмо принесла. От свояченицы своей, вороны.
     И вот что ворона мне написала. Лапой, разумеется, но довольно разборчиво…

«Вороне где-то Бог послал…»

     Обо мне, вороне, вернее, вороне серой, издавна среди людей ошибочное представление имеется. Даже два.
     Во-первых, до сих пор встречаются люди, которые и не сомневаются даже, что ворон и ворона – один и тот же вид птиц. Так вот, имейте в виду: ворон – не муж вороны, а ворона, соответственно – не жена ворона! Ворон и ворона – два совершенно разных, хоть и близкородственных вида семейства врановых.
     Это, во-первых, а во-вторых, меня, ворону серую, большинство людей почему-то считает птицей, ежели и не совсем глупой, то в чём-то простоватой. Дедушка Крылов на эту тему даже всем известную басню сочинил. А человека-простофилю до сих пор пренебрежительно «вороной» величают, ибо он обязательно хоть что-нибудь да  «проворонит»…
     Мне, вороне серой, обидно такое слышать, ибо я совсем даже не простоватая! Мы, врановые, вообще, одними из самых умных птиц считаемся!
     Тем более, я, ворона серая! Я не просто умная, но и хитроумная! Не верите?
     Тогда послушайте, как мы, вороны, глупых уток одурачиваем.
     Для начала спешу сообщить, что я – птица всеядная. Это значит, могу употреблять как растительную, так и животную пищу.  Даже хищничаю помаленьку: цыплёнка могу со двора утащить или зайчонка новорождённого. А ещё очень люблю гнёзда птичьи разорять, ибо птичьи яйца для меня, можно сказать, деликатес!
     И вот представьте, что сидит эта глупая утка на гнезде в своих камышах, а мы, вороны, её там обнаружили. И начинается целое представление!
     Тут мы обычно в паре работаем. Одна ворона в засаде сидит, позади утиного гнезда, а вторая нахально начинает эту утку задирать, вид делает, что хочет, мол, у неё яйцо своровать.
     Утка с вороной приблизительно в одной весовой категории, и потому не особенно её опасается. Перья растопырит, шипит, пытается ворону от гнезда своего отпугнуть. А ворона ей в этом подыгрывает, вид делает, что очень боится она утки этой разгневанной. Но от гнезда не уходит, продолжает утку, как говорится, до белого каления доводить.
     Наконец, не выдерживает разгневанная утка, срывается с гнезда, на ворону бросается. А та, как бы в испуге, от неё убегать начинает…
     А пока они так в догонялки играют, вторая из ворон одно яйцо аккуратно из гнезда изымает. Скушает его в стороне, а потом вороны «ролями меняются». И так до тех пор, пока в утином гнезде ни одного яйца не останется…
     - Ох, и вредная же ты, ворона! – наверняка воскликнешь ты, прочитав такое.
     Да, вредная кое в чём… сразу признаюсь! Но, как исконный вид вашей фауны, тоже имею права на жительство! Такое же, как и вы, люди!
     А чем ссориться, лучше я вам о себе расскажу более подробно.
     Я – птица довольно крупная, массой приблизительно с полкило буду. В общем, мельче ворона и чуть крупнее грача, ещё одного своего ближайшего «родственника». Голова, крылья и хвост у меня чёрные, а вот туловище – серое (оттого и название).
     Пусть это смешно звучит, но мы, вороны, - птицы певчие, хоть и не всем наше пение-карканье по вкусу придётся. Но неприятности мы на ваши головы не «накаркиваем», это вы сами придумали!
     А теперь немного о нашей семейной жизни.
     Зимой мы, вороны, ведём коллективный образ жизни, это значит, собираемся в стаи. Причём, в этих стаях и галки присутствуют, и даже грачи (ежели зима не слишком холодная). А вот к весне разбиваемся на пары и приступаем к гнездованию.
     Гнёзда наши не особо изящные, но жить можно. Тем более, что мы их строим недалеко друг от друга (часто рядом с гнёздами грачей), так что получается что-то вроде «общежития». Зачем, спросите вы?
     А для защиты своих воронят от врагов многочисленных! Мы с врагами не церемонимся: всем скопом на них нападаем! А клювы у нас острые… тут уж не только ястреб, но и собака бродячая прочь мчит без оглядки. Каюсь, на людей тоже иногда бросаемся, защищая своё пернатое потомство.
     А вот между собой дружно живём, не ссоримся. Так что ваша пословица: «Ворон ворону глаз не выклюет» полностью и к нам, серым воронам, подходит.
     Но вернёмся к нашей семейной жизни. Яиц в гнезде чаще всего 4-5, высиживает их только самка. Но и самец в стороне не остаётся: не только гнездо от врагов защищает, но и кормит подругу свою, пока она ответственным делом занимается. А вылупятся воронята - и их заботливо  кормит, пока маленькие и беспомощные…
     Что бы ещё о себе рассказать такое?
     Любим мы, вороны, запасы делать. Причём, не только пищевые. Таскаем в укромные местечки  всё яркое и блестящее, которое и на улицах подбираем, и у людей, каюсь, своровать можем. И ничего в этом плохого нету, просто нам, как и вам, людям, свойственна «тяга к прекрасному»?
     Мы даже умнее, чем вы люди считаете! То есть, владеем, ежели и не интеллектом, то определёнными его задатками. Про то, как мы уток обдуриваем, я вам уже говорила. Но мы ещё прекрасно различаем, когда человек с ружьём идёт (а значит, опасен), а когда без оного. И считать умеем до трёх (ваши учёные выяснили)… а это, согласитесь, для птицы немало!
     Или, к примеру, найдёт ворона сухую хлебную корочку, притом, сухую настолько, что даже вороньим клювом её не раскрошить. Другая птица помучилась бы, помучилась над коркой, да и бросила её, но только не ворона!
     А ворона возьмёт этот сухарик в клюв, к лужице поднесёт да и размочит. А уж потом кушает.
     Чем не признак интеллекта?
     Так что, несмотря на все мои многочисленные недостатки, не надо видеть во мне врага! А то ведь до чего доходило: объявляли меня, ворону, сплошным вредителем, разрешали отстреливать круглый год и даже платили за лапки! Кошмар, да и только!
     И хорошо, что в последнее время люди всё чаще задумываться стали над тем, что в природе всё взаимосвязано. А значит и мне, вороне серой, там местечко найдётся.
    
     Вот такое интересное письмо от вороны сорока мне принесла. А пока я его читал, сама почтальонка на веточке неподалёку сидела, на меня одним глазом поглядывала.
     - Ну, что? – прострекотала она, - когда я закончил чтение. – Ответ писать будешь?
     - Зачем? – не понял я.
     - Не знаю! – пожала крыльями сорока. – Просто у людей так принято!
     - Это раньше так было принято! – возразил я. - А теперь люди больше через Интернет общаются. Или посредством мобильного телефона…
     И тут мне мысль интересная в голову пришла.
     - Вот ворона мне о себе всё рассказала, - говорю. – Надобно мне и о тебе побольше узнать!
     - Письмо тебе написать, что ли? – не поняла сорока.
     - Зачем, – говорю, -- письмо, ежели ты сама рядышком со мной находишься? Давай я тебя буду о жизни твоей сорочьей расспрашивать, а ты мне подробно на вопросы мои отвечать!
     Сорока согласилась, и начался у нас разговор.
    
Сорока, но не воровка…

     - Итак, уважаемая сорока, - начал я. – Для начала представьтесь будущим моим читателям!
     - Спутать меня ни с кем невозможно! – с готовностью затрещала сорока. – Красивое чёрно-белое оперение и длинный хвост делают меня, сороку, крайне неповторимой и потому легко узнаваемой!
     - А вот скажите, уважаемая сорока, - перебил её я. – Мелкие птички обычно передвигаются прыжками, более крупные – вышагивают. А ты ведь птица довольно солидных размеров… а прыжками передвигаешься! Как тот же воробей…
     - И что?! – обиженно застрекотала сорока. – Могу, кстати, и вышагивать, как те же ворона или грач, но мне прыжками удобнее! А видел бы ты, как ловко я перемещаюсь в кронах древесных! Белка, и та позавидовать может! А какой полёт у меня стремительный!
     - Ну, скромности тебе не занимать, - миролюбиво заметил я. – А вот ещё вопрос. Ворона в письме сообщала, что она - птица певчая. А ты себя тоже к певчим птицам причисляешь?
     - Разумеется! – важно ответствовала сорока. – Моё стрекотание очень мелодичное и для уха приятное! А ещё оно очень разным бывает: одно дело, ежели мы между собой по-дружески переговариваемся, и совершенно другое, когда опасность неподалёку замечаем. В первом случае сорока медленно стрекочет, во втором – быстро и отрывисто. И не только сороки, все животные в окрестности этот сигнал опасности распознают и…
     - И охотников с носом оставляют! – закончил я за сороку. - А теперь немножечко о своём образе жизни. Где живёшь, чем питаешься…
     - Я – птица оседлая! – гордо сообщила сорока. – Густого леса избегаю, обитаю в небольших лесах и перелесках, в рощах, парках, садах, нередко возле человеческого жилья. А знаешь почему?
     - Из-за питания? – догадался я.
     - Именно! Я – птица всеядная, питаюсь, как животными, так и растительными кормами. Каюсь, что могу разорять гнёзда мелких пичужек, зёрна и семена на полях склёвывать, но чаще насекомых ловлю, особенно, когда птенчиков имею…
     - Вот и давай о размножении твоём более подробно, - попросил я.
     - Мы, сороки, птицы парные, - пояснила сорока. - И гнездо строим вместе, и птенчиков выкармливаем. И защищаем их, в случае необходимости!
     - Гнёзда грачей часто видеть приходилось, - признался я. – А вот ваших сорочьих гнёзд что-то не замечал.
     - Потому как спрятаны они среди густой листвы, - сообщила сорока. – А гнездо наше не такое примитивное, как у грачей. Оно шарообразной формы, а строим мы его из сухих веточек и прутиков с боковым входом. Вообще-то, строим мы аж несколько гнёзд, но занимает  лишь одно из них…
     - А зачем же тогда остальные строить? – даже удивился я. – Для маскировки?
     - А это наш сорочий секрет! – насмешливо прострекотала сорока. – Скажу только, что эти пустые гнёзда никто посторонний занять не смеет, ибо мы свою территорию строго охраняем!
     - А скажи, только без обид, ладно? За что тебя, всё-таки, сорокой-воровкой называют? – задал я следующий вопрос.
     - Это что же я такого у тебя своровала, чтобы так меня оскорблять?! – всё же обиделась сорока и даже улететь собиралась, но я тут же извинился, и собеседница моя вновь соизволила сменить гнев на милость.
     - Просто я слышал, что вы, сороки, всё блестящее к себе в гнёздо утаскиваете, - пояснил я. – И даже золотую цепочку или серьгу можете таким образом своровать. Любите, так сказать, красоту.  Вот и ворона об этом же в письме своём упоминала…
     - Тоже мне, нашёл красоту! – презрительно застрекотала сорока. – Единственное, что мы у людей таскаем, так это пищевые отходы. Но ведь вы их выбрасываете, так что никакое это не воровство! А насчёт блестящих предметов… да что я, клептоманка какая!
     - Значит, это неправда? – даже растерялся я. – А столько художественных произведений об этом написано, сколько сказок… опер даже…
     - Неужели? – заинтересовалась моя собеседница. – Назови хоть одну!
     - Ну, к примеру… - я задумался. – В опере Россини, которая так и называется, «Сорока-воровка», девочку-служанку обвинили в краже хозяйского серебра, а потом выяснилось, что стащила его сорока…
     - Ужас какой! – застрекотала моя гостья. – Бедная сорока!
     - А девочка? – напомнил я. – Её ведь тоже несправедливо обвинили!
     - Ну, не знаю, не знаю! – сорока развела крыльями. - Ежели сорока их не брала, то, может, девочка эта специально на сороку вину свою свалить пожелала?
     - Да не, девочка хорошая! – возразил я.
     - И сорока тоже хорошая! – стояла на своём сорока. – И знаешь, недавно нас полностью реабилитировали!
     - Кто? – даже удивился я. – Писатели?
     - Как же, дождёшься от вас! – фыркнула сорока. – Реабилитировали нас специалисты по поведению животных Университета Эксетера, что в Великобритании находится. Они проделали множество опытов, предлагая сорокам разные мелкие блестящие предметы и кусочки фольги. И выяснили, что сорок, не только не привлекает всё блестящее, а. наоборот, отпугивает! Потому что мы очень интеллектуально развитые птицы, и потому ко всему непонятному, а тем более, блестящему, с разумной осторожностью относимся. Как и вороны, кстати!
     - Но ведь ворона мне в письме писала… - заикнулся, было, я, но сорока меня тотчас же перебила.
     - Да соврала она тебе, сестрица моя двоюродная! Просто покрасоваться хотела!
     - Понятно! – вздохнул я. – А я, было, поверил!
     - Да ты не переживай! – махнула крылом сорока. – Кстати, знаешь, что ещё исследования показали? Что мы, сороки, не просто птицы очень умные! Мы ещё и единственные среди птиц, которые могут распознать себя в зеркале. Не просто отражение в нём увидеть, а именно себя распознавать! Вот попугай, тоже птица, вроде, неглупая, но воспринимает своё отражение, как совершенно постороннего попугая! А мы же…
    
     И, довольно застрекотав, сорока улетела, а я вот о чём подумал…
     Европа бьёт тревогу: там исчезают воробьи. В Великобритании, к примеру, они уже занесены в Красную книгу. А мэрия Лондона, где воробьёв, кстати, почти не осталось, объявила даже специальную премию в размере около 100 тысяч фунтов стерлингов тому, кто сможет, наконец, раскрыть тайну столь стремительного исчезновения этих, в недавнем прошлом, ещё весьма обычных для английской столицы птиц.
     У нас воробьёв в Красную книгу пока что заносить не спешат, но это, как говорится, только вопрос времени. Численность воробьиного племени неуклонно уменьшается и в нашем регионе. И если в сельской местности и в небольших городках это ещё не так заметно, то в крупных городах воробьёв стало значительно меньше в последнее время!
     Потому-то после отлёта грача и галки решил я с воробьём побеседовать. Пока не слишком поздно. Отыскал его на ближайшей ветке, вежливо поздоровался. Вернее, сказал: «Привет, воробей!»
    
Кандидат в Красную книгу
    
     - И тебе привет, человек! – весело чирикнул в ответ воробей.
     - Представься, пожалуйста! – попросил я. – Я понимаю, что ты – воробей! Вопрос: какой именно?
     - Я - воробей домовой, - пояснил мне воробей. - А называюсь так потому, что привык жить подле человеческого жилья. Но проживает в нашей местности и мой братец двоюродный, воробей полевой, который от человека зависит куда меньше.
     - Понятно! – сказал я. – А теперь более подробно о себе расскажи! Ну, и о братце своём, естественно…
     - Относимся мы оба к семейству ткачиковых, - начал воробей, - и внешность наша людям хорошо знакома (пока, во всяком случае). А вот отличить нас друг от друга не так и просто, уж очень мы с братцем похожи. Но отличия всё же имеются.
     - А отчего у вас такая окраска скромная? – не удержался я от вопроса. - Серенькая, неприметная…
     - Окраска у нас обоих скромная, потому как – маскировочная! – с некоторой даже обидой прочирикал мой гость. - На земле или на сухой траве воробья не сразу и рассмотришь… а нам только это и надобно!
     - Понятно! – поспешно проговорил я. – А теперь об отличиях между тобой и братцем твоим…
     - У воробья полевого на голове коричнево-бурая «шапочка» а на щеках и горлышке - чёрные пятна, - пояснил воробей. - А у меня, воробья домового, «шапочка» серенькая, а на крыльях имеются по светлой поперечной полоске.
     - А теперь о том, где же мы гнёзда устраиваем, - даже не дожидаясь вопроса, продолжил мой собеседник. - Мы, домовые воробьи, частенько используем для этой цели человеческие жилища: под шифером, в щелях разных. А полевые воробьи чаще в дуплах или расщелинах деревьев гнездятся, изредка на ветках. Впрочем, мы тоже дупла охотно используем, а осенью ещё и скворечники (когда скворцы на юг улетают). Впрочем, весной скворцы нас живо со своей законной жилплощади изгоняют, потому как крупнее нас значительно и сильнее.
     - Кстати, в одном из рассказов для детей Льва Николаевича Толстого описан случай, как воробей занял гнездо ласточек, а они его в отместку в жилище том и замуровали, - вспомнил я. - Печальная история, и даже в чём-то поучительная…
     - Поучительная! – согласился со мной воробей. – Вот только вряд ли такое могло произойти на самом деле!
     Я спорить не стал, и воробей зачирикал дальше:
     - Гнёзда у нас с полевых воробьём похожие (из перьев, пуха, сухой травы и даже тряпочек), в кладке – 5-6 яиц, в году – две (реже три) кладки. Это потому, что мы птицы оседлые, и, в отличие от скворцов или тех же ласточек, можем позволить себе и под осень птенчиков вывести, тем более, что сроки высиживания у воробьёв довольно короткие. Насиживают воробьихи яйца около 10-12 дней, ещё около двух недель птенцы в гнезде находятся, перед тем, как вступить в самостоятельную взрослую жизнь.
     - А, кстати, почему вы на зиму в тёплые края не отлетаете? – задал я следующий вопрос. – Там тепло и пищи, наверное, вдоволь…
     - Улетают те из птиц, которые преимущественно насекомыми питаются, - пояснил воробей. - Ну а нам, воробьям, оставаться дома на холодный и голодный зимний период помогает наша всеядность. Мы и зёрнышки разные склёвываем, и от насекомым разнообразных никогда не отказываемся. Так вот из-за того, что питаемся мы частично зерном, нас, воробьёв, долгое время считали исключительно вредными птицами, уничтожающими значительную часть урожая зерновых на полях и зернохранилищах. А в Китае, во время, так называемой, «культурной революции», нам, вообще, люди объявили войну. Подсчитали, насколько урожайность риса возрастёт, ежели везде воробьёв уничтожить – и принялись за дело. Представляешь: огромные самосвалы, доверху наполненные мертвыми воробьями!
     - Представляю! – сказал я. – По телевизору видел.
     - А потом Китай вынужден был завозить воробьёв из-за рубежа, - злорадно чирикнул мой собеседник, - ибо урожаи риса, не только не возросли, а, наоборот, резко упали. Оказалось, что именно воробьи уничтожали огромное количество насекомых-вредителей рисовых полей…
     - То есть, вы - птицы исключительно полезные для человека? – попробовал уточнить я. – Или всё же и небольшой вред от вас имеется?
     - Да и в вашей местности мы, воробьи, тоже помогаем земледельцам, уничтожая разных вредных насекомых, особенно в период выкармливания птенцов, - заверил меня воробей. - За это я думаю, нам можно простить тот небольшой вред, который мы учиняем в конце лета, когда собираемся в стаи и совершаем налёты на созревшие хлеба. Тем более, что осенью мы, особенно полевые воробьи, питаемся, в основном, семенами разных сорных растений, значительно уменьшая общее их количество. И это тоже для вас, людей, исключительно полезно!
     - Слушай, а почему ваше количество уменьшается в Европе прямо-таки катастрофическими темпами? – задал я вопрос, который очень меня интересовал и даже беспокоил. – Кто-нибудь из учёных знает, почему так происходит?
     - Гипотез на этот счёт превеликое множество, в том числе и самых невероятных, - задумчиво чирикнул воробей. - К примеру, если верить профессору физики из университета Бристоля, Денису Хеншеву, в исчезновении воробьёв виноваты… сотовые телефоны. Вернее, не сами телефоны, и их электромагнитные излучения. По словам профессора, электромагнитные волны «мобильников» отрицательно влияют на способности воробьих откладывать яйца. Вот так, не больше, не меньше! И чем значительнее количество мобильных телефонов в данной конкретной местности – тем с большей скоростью убывает там численность воробьиного поголовья. Как тебе данная гипотеза?
     - Неожиданная и довольно оригинальная, - проговорил я. – Но вот правильная ли она…
     - Знаешь, на мой воробьиный взгляд, в ней что-то такое есть! – прочирикал мой гость. - Некое, как говорится, зерно истины! Ведь она, гипотеза эта, отлично объясняет, почему в первую очередь исчезают воробьи в городах, и причём, в крупных городах (в том же Лондоне, к примеру). И почему они начали исчезать именно сейчас, в начале ХХІ столетия. А ведь мобильных  телефонов всё больше и больше становится!
     - Ты это к чему? – насторожился я.
     - А к тому, - прощально чирикнул воробей, - что берегите нас люди, не давайте в обиду! Зимой подкармливайте, летом гнёзд не разоряйте! Не торопите в Красную книгу записать!
    
     На следующий день решил я в зимний лес отправиться. Чтобы дятла там встретить и с ним побеседовать.
     Сказано – сделано! Встал я утречком на лыжи и помчался в сторону ближайшего леса. А там сразу же остановился и начал прислушиваться. Поняли, почему?
     Правильно! Чтобы стук дятла услышать.
     И, как услышал, тотчас же в сторону стука направился. А вскоре и самого дятла смог разглядеть на сосновом стволе. Подъехал к нему, стараясь особо не шуметь, дабы не спугнуть потенциального своего собеседника, а дятел пугаться даже и не подумал. Просто стучать по дереву перестал и на меня сверху взглянул вопросительно.
     - Привет! – помахал я ему рукой. – Ты, если не ошибаюсь, дятел?
    
Лесной доктор

     - Правильно, дятел я! – отозвался дятел. - Точнее, большой пёстрый дятел – самый известный и самый многочисленный вид дятлов в нашей стране.
     - А ещё какие дятлы в наших лесах обитают? – тут же поинтересовался я.
     - А есть ещё средний пёстрый дятел, - пояснил дятел. - Его ещё называют вертлявый дятел, и он встречается значительно реже, нежели я.
     - И всё? – быстренько задал я следующий вопрос. – Больше у нас никаких дятлов не имеется?
     - Ну, почему же?! – даже обиделся мой собеседник. – Проживает в наших лесах ещё и малый пёстрый дятел. Вес его, кстати, всего 20 грамм, это меньше даже, чем у воробья…
     - А вы только размерами отличаетесь? – спросил я. – Или и другие отличия у вас имеются?
     - Все эти три вида дятлов отличаются только размерами, - пояснил дятел, вернее, большой пёстрый дятел. - А оперение у всех нас схожее: пёстрое, чёрно-белое. И у всех самцов голова сверху красная, словно шапочка на ней надета…
     - То есть, ты среди всех местных дятлов самый крупный? – решил уточнить я.
     - Не самый! – с сожалением качнул головой дятел. - Самым крупным дятлом в нашей местности, желна считается. Или, как её ещё называют, чёрный дятел. Он и в самом деле чёрный с красной «шапочкой» на голове, и вес желны трёхсот граммов достигать может. А это значительно больше, нежели у меня.
     - А какие ещё дятлы в наших краях обитают? – тут же поинтересовался я. – Или больше нет?
     - Ещё встречаются дятел белоспинный, - принялся перечислять большой пёстрый дятел, - дятел трёхпалый, дятел седоголовый и дятел зелёный. Вот сколько нас, и все такие разные… и все друг на друга чем-то похожие…
     - А чем именно? – не смог удержаться я от вопроса.
     - А похожие мы тем, - пояснил мне большой пёстрый дятел, - что питаемся одинаково: из-под коры добываем себе для пропитания всяческих вредных насекомых и их личинок. За это всех дятлов «лесными докторами» и прозвали… они, дескать, в лесу деревья лечат…
     - А вы и в самом деле их лечите? – не поверил я. – Только честно!
     - Скажу честно, - признался мой собеседник, - те деревья, из-под коры которых мы пищу себе извлекаем, уже неизлечимо больны и вылечить их практически невозможно. Но, уничтожая превеликое множество древесных вредителей на больных деревьях, мы тем самым соседние здоровые деревья от вредителей сих защищаем, так что почётное звание «доктора», пожалуй, оправдываем.
     - А как именно вы этих вредителей из-под коры, а тем более, из твёрдой древесины, извлекаете? – поинтересовался я. – Нелёгкая, видно, задача?
     - Да, добывать вредителей из-под коры, а, тем более, из толщи древесины – задача не из лёгких, - согласился со мной дятел. - И тут нам здорово помогает наш крепкий клюв, твёрдый хвост, которым мы в дерево упираемся, и своеобразное положение пальцев на ногах (два вперёд, два назад). Но самое главное, разумеется, клюв… не клюв у нас, а самое настоящее долото. Таким и пищу себе добудешь, и дупло для жилья выдолбишь. И не только для себя: в брошенных нами дуплах охотно поселяются прочие лесные жители.
     - Белки? – подсказал я, припомнив давнюю свою встречу с этим интересным зверьком.
     - И не только белки, - сказал дятел. - Среди наших «квартирантов» - и совы, и синицы, и летучие мыши… и даже пчёлы…
     - Про синицу знаю! – кивнул я. – А вот с совами я ещё не встречался. Не знаешь, где тут ближайшая сова обитать может?
     - Не знаю и знать не хочу! – даже всполошился дятел. – Нашёл о ком дятла спрашивать! О хищнице этой!
     - Извини! – быстренько проговорил я. – Мы, кажется, на питании твоём остановились? На том, вернее, что клюв твой крепкий большущую роль в этом отыгрывает…
     - Именно, клюв! – удовлетворённо кивнул головой дятел. – А ещё в питании большую помощь дятлу оказывает язык.
     - Язык? – удивился я. – Это, чтобы вкус пищи различать?
     - Это у вас, людей, язык для этого предназначен! – возразил дятел. - А у дятла он длинный, липкий, да ещё и заостренный к тому же. И не просто заостренный, а с шипами, чтоб удобнее было на язык личинок накалывать. Такой язык в самый узкий ход пролезет, никакой вредитель от него не спрячется…
     - Так вот почему вы на зиму никуда не улетаете! – наконец-таки догадался я. – Потому, что пищи круглый год хватает!
     - Именно! – подтвердил мою догадку дятел. - На зиму мы, дятлы, никуда не улетаем, ибо пищи в лесу для нас зимой предостаточно. Но, если летом дятлы, в основном, птицы насекомоядные, то зимой они частично «вегетарианцами» становятся, потому как переходят на питание еловыми и сосновыми семенами, а семена эти как раз к зиме в шишках и выспевают.
     - А как вы семена из шишек добываете? - не удержался я от вопроса. - Как белки?
     - Немножечко по-другому, - пояснил дятел. – Белка на ветке сидит и шишку лапками теребит, чешуйки повсюду разбрасывая. А место, где мы, дятлы, питаемся зимой заметить нетрудно, люди называют такие места «дятловыми кузницами». Найдёт дятел пень подходящий или развилку на дереве, зажмёт туда шишку и давай её постепенно клювом обрабатывать. Обработает, выбросит то, что осталось… следующую шишку в пень зажимает. И так, пока не насытится…
     - Теперь мне всё понятно! – сказал я. Просто так сказал, но дятел почему-то эти мои слова, как упрёк в свой адрес воспринял. И заволновался.
     - Ты хочешь сказать, что, поедая огромное количество семян сосны и ели, мы, дятлы, наносим лесу невосполнимый урон? – поинтересовался он. – Так вот я с этим категорически не согласен!
     - Да не хотел я этого сказать! – замахал я руками. – И в мыслях такого не было!
     - Не согласен! – упрямо повторил дятел. - Во-первых, не мы одни зимой этими семенами питаемся (тут и белки, и клесты, и мыши лесные), а во-вторых, в лесу этих семян вызревает такое количество, что хватает и для нашего питания, и для того, чтобы молодые ёлочки да сосенки в лесу появлялись…
     - То есть, вреда от вас лесу никакого? – решил уточнить я. – Одна только польза?
     - Ну, как тебе сказать, - почему-то смутился мой собеседник. - Каюсь, иногда и мы, дятлы, вред лесным насаждениям приносить можем. Например, весной, когда сок берёзовый или кленовый идёт по стволам вверх. Тогда мы делаем своим клювом на стволе дерева несколько отверстий и языком слизываем вытекающий сок. А заодно и муравьёв, которые со всех сторон сползаются на бесплатное угощение. Но ведь и вы, люди, весной берёзовый сок добываете, разве не так?
     - Так! – вынужден был согласиться я. – Добываем. И в немалых даже количествах.
     - Так почему вам можно, а мне нельзя?!
     - Да лакомься ты весной сладким берёзовым соком, никто тебе и слова в укор не скажет! – успокоил я дятла. – Ведь это единственный от тебя вред, так? Или я ошибаюсь?
     - Ну, иногда мы и муравейники разорять можем, - ещё более смущённо проговорил дятел. - А ещё пчеловодам вредить. Особенно желна мастер на такие штуки. Подлетит к улью, сядет на леток возле входного отверстия и клювом по улью стучать начинает. Потревоженные пчёлы по одной начинают выползать из улья наружу и хитрая желна по одной их склёвывает. Но такое нечасто бывает, так что можно считать, что мы, дятлы – птицы для человека полезные. А значит - нас всячески беречь надо!
     - Совершенно с этим согласен! – вполне искренне проговорил я.
     - А ещё мы, дятлы, украшение всякого леса. Ибо, какой же это лес, ежели не слышно в нём стука дятла?
     - Да, лес без стука дятла многое теряет! – вынужден был согласиться я со своим собеседником.
     - Кстати, дятел стучит по дереву не только, когда корм себе добывает, но и когда «подругу жизни» себе выбирает, - неожиданно сменил тему мой собеседник. - Певчие птицы (тот же соловей, к примеру) при этом свои вокальные данные используют, поют, да так, что заслушаешься. А у нас, дятлов, голос не столь звонкий... хотя тоже ничего (особенно у желны). Но всё же в лесном хоре мы - не певцы, а, скорее, барабанщики…
     - Барабанщики? – не понял я. – Как это понимать?
     - А так и понимай! Найдёт такой «холостой» дятел дерево с сухой вершиной или хотя бы сучком, усядется на него и давай клювом «барабанные трели» выдавать со скоростью не меньше десяти раз в секунду. А если самка услышит и заинтересуется, она отвечает таким же образом: тоже начинает клювом по дереву барабанить. Вот так и происходит у них самое первое знакомство…
     - Здорово! – даже восхитился я. – Почти лесной интернет получается! Ну, а потом что?
     - А потом «семейная пара» дупло себе начинает выдалбливать, - пояснил дятел. – Ежели не имеет готового. А ещё потом приступает к насиживанию яиц…
     - То есть, это самка приступает к насиживанию, - решил я поправить дятла. – А ты ошибочно сказал, что «семейная пара» яйца начинает насиживать. Ошибся, наверное?
     - Никакой ошибки! – упрямо повторил дятел. – Ибо ответственным сим процессом занимаются у нас оба родителя по очереди. Понятно?
     - Понятно! – сказал я. – Хоть и непривычно.
     - А потом они вместе кормят прожорливых птенчиков, которых может быть от трёх до семи, - продолжал дятел. – И птенчики наши быстро растут и развиваются…
     - Ну, это, как и у всех прочих птиц… - сказал я. Потом вспомнил о кукушке и, помолчав немножечко, добавил: - Вот такие вы, дятлы, похожие, хоть и к разным видам относитесь...
     - И все без исключения – исключительно полезные птицы! - добавил дятел. – Впрочем, об этом я уже упоминал чуть выше…
     Дятел замолчал и я тоже некоторое время стоял молча у дерева, думая о том, чтобы такого ещё спросить у дятла, пока он не улетел.
     - А теперь хочу сказать несколько слов о нашей родственнице, вертишейке, - первым нарушил затянувшееся наше молчание сам дятел.
     - Она что, тоже к семейству дятловых относится? – удивился я.
     - Ну, настоящим  дятлом вертишейку назвать трудно, - проговорил мой собеседник. - Клюв у неё довольно слабый и хвост мягкий, так что, ни деревья долбить, ни шишки лущить вертишейка не в состоянии. Потому питаются вертишейки тлями, мелкими жуками и другими вредными насекомыми, чем тоже немалую пользу людям приносят. А уже в конце августа -  начале сентября вертишейки отлетают на юг. И правильно делают, потому что зимой в наших краях для них корма нет. И в этом ещё одно отличие вертишеек от нас, настоящих дятлов!
     - А почему её вертишейкой прозвали? – поинтересовался я.
     - Есть, кстати, у вертишейки и ещё одно от настоящих дятлов отличие, - пояснил дятел. – За которое её, кстати, «вертишейкой» и прозвали. Когда вертишейка в дупле яйца насиживает, а враг какой-либо в дупло заглядывает – птица сразу же вытягивает шею, крутит её во все стороны и даже шипит по-змеиному. Ни дать, ни взять, настоящая гадюка перед вами!
     - Неплохой приёмчик самообороны! – восхитился я находчивостью вертишейки.
     - Даже птенчики вертишейки этим приёмом с успехом пользуются, когда дома одни остаются, - добавил дятел. - А так как в дупле этих птенчиков может быть от шести до двенадцати – то, соответственно, столько же «гадючек» из дупла на непрошенного гостя зашипят. Так что людям со слабыми нервами в лесные дупла лучше не заглядывать!
    
     А потом весна-красна в края наши пожаловала. Ручейки с собой принесла, первые подснежники по лесу рассеяла. И решил я продолжить свои необычные интервью с пернатыми обитателями нашей природы.
     А для начала ближайший водоём посетить. С целью вполне определённой: с утками поразговаривать. Ведь их в нашей фауне не так уж и мало, да и должны они уже воротиться из тёплых краёв.
     Сказано – сделано! Собрался я, а пока собирался, отправил знакомую сороку уток известить о предстоящем моём визите. Место встречи заранее обозначил и попросил сороку уткам ещё о том сообщить, что не охотник я. Ружья не имею и цели мои чисто любознательные.
    
Утиные истории

     На озеро пришёл, на берегу расположился, а тут и первая утиная пара из тростников, выплывает: селезень и утица. Селезень нарядный такой: голова и шея ярко зелёные, грудь шоколадно-коричневая, спинка и крылышки тоже весьма нарядные. А на шее, ко всему прочему, ещё и белая круговая полоска. Утица же довольно невзрачной окраски, буроватая с тёмными пятнышками. Правда, на крыльях у неё яркие сине-фиолетовые полоски, как и у селезня, кстати…
     - Представьтесь! – попросил я уток.
     - Кряквы мы! – крякнул селезень.- Самые известные из всех здешних уток!
     - И именно от нас, между прочим, люди все породы домашних уток вывели! – с гордостью крякнула утица. Потом помолчала немного и добавила: - Кроме мускусной утки.
     - И именно вы являетесь одним из основных объектов спортивной, и даже промысловой охоты! – брякнул я сгоряча и тотчас же пожалел об этих своих опрометчивых словах.
     Впрочем, кряквы за меня на это не обиделись. А ежели и обиделись, то даже вида не подали.
     Тем более, что в это самое время из тростников выплыла ещё одна утиная пара. Уж на что кряквы крупные, а эти утки даже их размерами немного превосходили. И тоже селезень нарядный весьма. Голова и верхняя часть шеи чёрные с зеленоватым металлическим отливом, спинка тоже чёрная, но к хвосту в серую постепенно переходит, остальная часть туловища – белая с розоватым налётом.
     Утица более скромно раскрашена: голова и шея рыжевато-бурые, спинка – пепельно-серая, брюшко – белое. А на шее беловатое пятнышко имеется.
     - Представьтесь, пожалуйста! – попросил я новых уток.
     - Большой крохаль! – важно крякнул селезень.
     - Раз ты «большой крохаль», значит, и «малый крохаль» в природе нашей обитает? – высказал я предположение.
     - Имеется! – крякнул селезень. – Луток или малый крохаль. Но он не смог выбраться на нашу встречу.
     - Да нас, крохалей, целых шесть видов! – вступила в разговор утица. – Кроме большого и малого крохаля, ещё есть длинноносый или средний крохаль, хохлатый крохаль, чешуйчатый крохаль и бразильский крохаль!
     - Да хватит вам всех своих родственников перечислять! – недовольно крякнул селезень кряквы. – Нашли чем хвастаться, обширной роднёй!
     - А ты… а ты… - от обиды крохаль даже слов не находил. – Сейчас как дам клювом!
     - А сам получить не желаешь?!
     И селезни, выгнув шеи, принялись кружить друг против друга с вызывающим видом.
     Могла произойти утиная потасовка, и хорошо ещё, что утицы вмешались. Уговорили, оттеснили селезней.
     - Не обращай внимания! – повернувшись в мою сторону, крякнула утица кряквы. – Селезни, что с них взять! Особенно весной…
     В это время откуда-то сверху на воду ещё одна парочка уток опустилась. Да так бесшумно, что я даже удивился. Привык, что утки очень шумно летают, да ещё и с характерным свистом.
     - Чирок-свистунок! – представился мне селезень из вновь прибывших. – А это дражайшая моя половина!
     - Очень приятно! – сказал я, внимательно новых уток рассматривая.
     Мелкие, почти в два раза мельче крякв. Утица пепельно-бурая, малоприметная, но селезень весьма нарядный. Шея каштанового цвета, голова тоже почти шоколадная, но по краям и на затылке она чёрная с ярким металлическим отливом, который, то сине-зелёным сверкнёт, то медно-красным. Грудь розоватая в тёмных пятнышках, спинка серая с поперечным волнистым рисунком, по самому краю крыла – бело-чёрно-зелёная полоска.
     - А скажи! - обратился я к свистунку. – Летаешь ты бесшумно, а почему тебя свистунком назвали?
     - А всё потому, что мой весенний крик, не кряканье, а чистый и звонкий свист!  - гордо ответствовал свистунок. – Правда, утица моя крякает, как и все утки.
     - А другие чирки в природе нашей обитают? – задал я следующий вопрос.
     - Обитают! – кивнул головой свистунок. – Вот, к примеру, родственник мой близкий, чирок-трескунок. Нас даже различить трудно, особенно осенью. А есть ещё американский зеленокрылый чирок…
     - И этот пошёл свою родню перечислять! – негодующе крякнул селезень кряквы. – Давай, корреспондент, задавай лучше свои вопросы!
     - Понял! – сказал я. – Задаю! И первый вопрос: а вы во всех местных водоёмах обитать можете?
     Переглянулись утки.
     - Я – даже в самых маленьких! – похвастался чирок. – Крылья у меня узкие, так что взлёт почти вертикальный. Не то, что у некоторых…
     - Ну, небольшой разгончик нам всё-таки необходим, - нехотя отозвался селезень кряквы. – Вертикально мы, кряквы, не взлетаем…
     - А нам для взлёта достаточно большая водная дистанция требуется, - вынужден был признаться крохаль. – Вот почему не селимся мы на небольших водоёмах, даже ежели они вполне подходят нам по всем прочим критериям…
     - Это по каким же? – полюбопытствовал я.
     - К примеру, для полноценного питания! – пояснил крохаль. – Ведь мы, крохали, рыбой питаемся. У нас и клюв своеобразный: крючковато загнутый с острыми зубцами для удержания скользкой рыбы. Для этого нырять умею!
     - А вы, чирки, чем питаетесь? – обратился я к свистунку.
     - Моллюсками, червями, рачками мелкими, - начал перечислять чирок. – Также семенами водных растений. Пищу добываю, не ныряя, а просто переворачиваюсь в воде головой вниз и достаю её со дна водоёма.
     - Мы тоже любим так переворачиваться, хвостиком вверх, - вступил в разговор селезень кряквы. – Клюв у нас плоский, захватываем пищу вместе с водой, а потом вода стекает, а пища во рту остаётся. Впрочем, - добавил он, - мы, кряквы, в силу своих крупных размеров, можем и мелкой рыбёшкой полакомиться, и даже лягушку слопать…
     - А нырять не умеете! – язвительно заметил крохаль.
     - Умеем, но не любим! – отозвался селезень кряквы. – Только будучи подраненными ныряем, но зато несколько десятков метров под водой проплыть можем!
     - А вот по земле ходить все вы небольшие мастаки, - заметил я. – Медленно ходите, с  боку на бок переваливаясь…
     - Это потому, - пояснила утица кряквы, - что ноги у нас, не по центру туловища расположены, как у большинства птиц, а в задней его части. Плавать это нам помогает, равно, как и перепонки между пальцами, а вот по земле ходить затруднительно.
     - Ну, с этим разобрались! – сказал я. – А теперь такой ко всем вам вопрос: почему селезни ваши столь ярко раскрашены, а вы, утицы, скромненько, серенько. Вот у лебедей самцов от самок и не отличишь сразу…
     Утицы как-то многозначительно переглянулись, а селезни в каком-то даже смущении подальше отплыли.
     - Да потому, - негодующе крякнула кряква, - что лебединая пара совместно своих птенчиков выращивает, а наши красавцы-селезни в этом деле почти не участвуют!
     - Мы потому серенькие и незаметные, - добавила самка чирка, - что гнёзда наши на земле находятся! Вот почему нам просто необходима маскировочная окраска! Но мой селезень всё это время неподалёку находится и, в отличие от твоего селезня, кряква, участвует в вождении выводка!
     - Ну, если честно, мы в дуплах гнёзда свои устраиваем, - призналась самка крохаля. – А потом вылупившиеся птенцы оттуда выскакивают этакими парашютиками и сразу же к воде устремляются…
     - Постой! – вспомнил я письмо гоголя. – А гоголь мне писал, что он единственный в дуплах гнездится!
     - Так мы же с ними близкие родственники! – крикнул издалека селезень-крохаль. – Правда, они больше, не рыбой, а моллюсками питаются, потому и клюв имеют приплюснутый, как и у большинства уток.
     - Наши детки тоже сразу к воде устремляются! – крякнула кряква. – Там безопаснее!
     - Вот именно! – добавила самка чирка. – Хоть в воде тоже опасностей для них хватает!
     - Я вот чего понять не могу! – сказал я. – Беседовал я с дятлами, беседовал со скворцами. Ещё с воронами, синицами, снегирями…
     - Ты видно всех их решил перечислить?! – язвительно крякнула самка чирка. – Давай сразу вопрос!
     - А вопрос такой! – перешёл я к сути дела. – У всех их птенчики вылупляются голенькими и беспомощными. И родителя им корм носят, обогревают деточек своих в гнёздышке!
     - Вот именно: в гнёздышке! – крякнули разом утицы чирка и кряквы. – А гнёздышко на дереве! Или в дупле!
     - Зато у них птенчиков раз-два и обчёлся! – добавила самка крохаля. – Потому как много выкормить невозможно, таская им пищу! А наши птенчики с первых же дней жизни сами себе пищу добывают!
     - А где вы зимуете? – решил я сменить тему. – На юг улетаете или как?
     Услышав такой вопрос, и селезни ближе подплыли. И не просто подплыли, но и как-то незаметно утиц своих на второй план оттеснили.
     - Лично нас, - заявил селезень кряквы, - перелётными птицами можно назвать лишь отчасти. Не спорю, многие из нас улетают в южные края, туда, где вода не замерзает и пищи вдоволь. Но многие и остаются, особенно в крупных городах, ибо зимы в последнее время более мягкими стали…
     - А мы улетаем! – крякнули разом чирок и крохаль. – Но не слишком далеко. А чуть солнышко пригреет: сразу же обратно! Тянет, понимаешь, на родину, а тут охотники с ружьями!
     - И до какой низости дошли! – негодующе крякнул селезень кряквы. – Надувную утицу на воду спустит, как приманку, а сам притаиться сбоку. И как только селезень к утице этой ненастоящей подплывать начнёт, он и бац из ружья!
     - Ну, нас, больших крохалей, это не касается! – хвастливо заявил крохаль. – В Красной книге мы! А вашу численность давно уменьшить пора!
     Тут среди селезней вновь едва потасовка не произошла, причём, на крохаля ополчились разом, и большой селезень кряквы, и миниатюрный чирок. Но утицы вновь вмешались и оттеснили разгорячённых партнёров в стороны.
     - А кроме человека, у вас враги имеются? – спросил я, надеясь этим наболевшим вопросом хоть как-то примирить воинственных селезней.
     И, знаете, сработало!
     - Да сколько угодно! – крякнул крохаль. – И лисы, и норки, и енотовидные собаки, и просто собаки бродячие!
     - А птиц хищных сколько на наши утиные головы! – с горечью добавил селезень кряквы. – Одни луни чего стоят, а тут ещё коршуны, ястребы, совы! Да и вороны нам всячески досаждают!
     - А для утят наших опасностей ещё больше! – вмешалась в разговор утица кряквы. – Кто на них, бедных, только не охотится! И щуки, и даже чайки крупные!
     - Хорошо ещё, - крякнула самка чирка, - что детки наши, и нырять здорово умеют, и в камышах затаиваться! Этим и спасаются…
     Тут все утки загомонили разом, закрякали негодующе, а потом, гордо вскинув головы, прочь уплыли.
    
     А я тоже к собственному дому направился. Чтобы записать, пока не забыл, все сегодняшние утиные истории.
     А на следующее утром вышел я на крыльцо и слышу…
     - Ку-ку! – доносится из ближайшего леса. – Ку-ку!
     Хотел я спросить у кукушки, сколько мне жить осталось, но не решился. А вдруг замолчит сейчас!
     А в это время знакомая сорока на забор села.
     - Письмо тебе! – стрекочет. – Из леса!
     Смотрю, а на хвосте у сороки и впрямь письмецо имеется.
     - От кого письмо? – спрашиваю. – Может, от кукушки?
     Наугад спросил… и надо же: угадал!
     А потом сорока улетела, а я письмо быстренько вскрыл. И принялся читать.

О вреде и пользе кукушки

     Наверное, мало кто из вас видел меня, кукушку, - так начиналось письмо. -  Но слышали, считай, все.
     Знакомое «ку-ку» начинает разноситься по нашим лесам где-то с конца апреля. А перестают кукушки «считать года человеческие» лишь в июле…
     Кстати, кукуют среди нас только самцы. И вовсе не для подсчёта ваших оставшихся лет. Просто именно таким образом самцы кукушек стремятся обратить на себя благосклонное внимание пернатых своих подруг. То же самое делают, кстати, самцы соловьёв, дроздов и других певчих птиц. Тоже не для человека предназначены их нежные трели и рулады, а для самочек своего конкретного вида.
     Но если самцы кукушек ведут себя точно так же, как самцы всех остальных птиц, то о самках этого не скажешь. Их поведение значительно от всех остальных птиц отличается.
     Кстати, они тоже петь умеют. Их пение: что-то вроде «кли-кли-кли», и в конце своеобразный…  хохот. Но главное отличие от остальных птиц в том, что кукушки гнёзд себе не вьют и птенцов в них не высиживают. Всю эту нелёгкую и ответственную работу легкомысленные кукушки целиком перекладывают на чужие плечи (точнее, крылья и клювики).
     Кстати, я – кукушка обыкновенная (это вид такой). А всего нас, кукушек, аж 130 видов. Из них более половины гнёзда вьют и детей добросовестно воспитывают. Значит, когда-то всё кукушки этим почтенным делом занимались, в том числе и мои многоуважаемые далёкие предки.
     Да я это и по себе замечаю. Схвачу, бывало, веточку в клюв, полетаю с ней туда-сюда и, не зная, куда бы её с толком пристроить, просто роняю. И тут же лечу на поиски чужого гнезда…
     Мы, кукушки, птицы довольно крупные (где-то, величиной с сороку, ту, что тебе письмо моё доставила), а яйца свои подкидываем в гнёзда разной птичьей мелюзги: славок, трясогузок, горихвосток, зарянок и прочих певчих пташек (всего около 150 видов мелких птичек от нас страдает!).
     А совершать это неблаговидное дело нам собственная окраска помогает.
     Дело в том, что по окраске (особенно пёстрой нижней стороны тела) мы немного ястреба напоминаем или ястребиную сову. Представляете: пролетаю я низко над лесом, а эти бестолковые мелкие птички мигом с гнёзд срываются, приняв меня за пернатого хищника!
     А мне, кукушке, только этого и надо!
     Обнаружив, таким образом, подходящее гнездо, мигом сажусь на землю рядом с ним и откладываю одно яйцо. Потом беру его в клюв, подлетаю к гнезду и, пока хозяева не воротились, оставляю там своё яйцо рядом с хозяйскими. Для верности выбрасываю одно или два хозяйских яиц из гнезда. И всё, больше мне тут делать нечего! Лечу разыскивать следующее гнездо.
     Всего за сезон я откладываю (и подбрасываю, разумеется, в чужие гнёзда) до 15-20 яиц, причём больше одного яйца в гнёздо никогда не подбрасываю. Зачем же так много, может, спросите вы?
     А всё потому, что не всегда мне, бедняге, везёт. Бывало, что сами хозяева (даром, что мелкие) меня замечают заранее и так яростно своё гнездо защищают, что приходится отступить. Но даже из удачно подброшенного яйца не всегда вылупляется кукушонок.
     Я, как уже отмечала выше, птица довольно крупная, но яйца мои мелкие, чтобы ничем не выделяться среди яиц потенциальных хозяев (они даже по цвету похожи). Но всё равно эти недоверчивые хозяева часто замечают подмену и принимают свои контрмеры. Какие? Да разные!
     Одни, к примеру, просто выбрасывают чужое (моё, то есть) яйцо из гнезда, другие сами покидают гнездо, оставляя все отложенные яйца (и свои, и моё) на верную гибель. Или покрывают всю кладку новым слоем пуха, шерсти, травинок и сверху вновь откладывают новую партию яиц. Старая кладка при этом всё равно погибает полностью.
     Но, тем не менее, хоть два-три моих яйца в разных гнёздах уцелеют, и птицы-хозяева добросовестно начинают их высиживать.
     Кукушонок всегда появляется на свет чуть раньше своих сводных братьев и сестёр. И сразу же, едва обсохнув, начинает по очереди выбрасывать из гнезда будущих пищевых конкурентов: яйца или только что вылупившихся хозяйских птенцов. Работа эта нелёгкая для голого слепого птенца, но он всё равно её выполнит до конца, сам ещё не понимая, что он такого творит.
     Дела в том, что на голой коже кукушонка имеются чувствительные места и стоит только к ним прикоснуться (яйцу или другому птенцу), как кукушонок инстинктивно принимает позу выбрасывания. Он подбирается под птенца или яйцо, вскатывает его себе на спину и, придерживая куцыми крылышками, подталкивает к краю гнезда. Потом резко откидывается назад – и пищевой конкурент летит вниз. Небольшая передышка – и то же происходит со следующим птенцом или яйцом. Кукушонок успокоится только тогда, когда останется в гнезде совершенно один.
     Немыслимая жестокость и чёрная неблагодарность, возможно, скажете вы. Что ж, может оно и так. Но это ещё и жизненная необходимость. Ибо сил маленьких приёмных родителей едва-едва хватит на то, чтобы прокормить одного прожорливого кукушонка.
     А он и в самом деле чрезвычайно прожорлив, ибо растёт на удивление быстро. А птички-хозяева изо всех сил выбиваются, таская ему корм. Они то, по простоте душевной, считают его своим родным сыном (или дочерью), несмотря на то, что кукушонок этот чуть ранее (и часто на их же глазах) так жестоко расправился с их собственными детьми.
     А всего через 20 дней кукушонок уже становится крупнее своих приёмных родителей и не помещается в их маленьком гнёздышке. Он устраивается рядом, на ветке, и, широко разевая рот, по-прежнему требует у «папы» и «мамы» пищи. Ибо он ещё совсем маленький, несмотря на то, что уже огромный, особенно рядом с ними.
     А ещё через пару недель кукушонок начинает летать и вскорости улетает насовсем, покидая приёмных родителей. И в лесу становится на одну кукушку больше… и, естественно, тот же лес недосчитывается нескольких потенциальных трясогузок или горихвосток, которые могли бы вырасти, но так и не выросли…
     Из-за этого нас, кукушек, считают вредными птицами, ибо мы существенно сокращаем общее количество небольших певчих птиц. Но вред этот уменьшается тем, что откладываем-то мы яйца в гнёзда разных видов (я об этом уже говорила), так что вред для каждого из них минимальный.
     А учтите ещё и тот факт, что кукушки поедают в большом количестве мохнатых гусениц непарного, кольчатого и других шелкопрядов, которые являются опасными вредителями леса (да и сада тоже), и которых другие птицы опасаются трогать из-за их колючих щетинок. Этим мы приносим нашей общей природе огромную пользу, намного превышающую небольшой вред, вызванный нашим вынужденным гнездовым паразитизмом.
     Да и года людям считаем и пересчитываем только мы, и это тоже необходимо учитывать, размышляя о нашей полезности или вредности. Тем более, что мы никогда не жадничаем и отмеряем всем вам довольно продолжительные сроки жизни.
    
     Прочитал я письмо кукушки и тотчас же в лес меня потянуло. Ведь там тоже птиц много… зимой я с некоторыми из них уже встречался, так почему бы и летом туда не наведаться? Дабы побеседовать с теми из пернатых лесных обитателей, кои на зиму в тёплые края отлетали. А вот теперь благополучно вернулись. Как та же кукушка…
     И знаете, повезло мне необычайно! В том смысле, что увидел я на ближайшей лесной полянке весьма необычную птицу. Небольшую, размером со скворца всего, но расцветки просто невероятной!
     Крылья и хвост в поперечные чёрно-белые полоски, голова, шея и грудь – оранжево-рыжеватые. Клюв длинный, слегка изогнутый книзу, а на голове хохолок оранжевый с чёрным верхом. В общем, очень яркая птица, особенно, когда хохолок этот передо мной веером распустила…
    
Птица, умеющая простой тряпочкой прикидываться

     - Привет! – сказал я, подходя поближе. – Ты кто?
     - Я – удод, - важно ответила мне птица. - Отношусь к семейству удодовых, отряду ракшеобразных. Впрочем, многие учёные выделяют удодов в отдельный отряд – удодообразных.
     - Понятно! – сказал я.
     - А ещё я – одна из самых интересных птиц нашей белорусской фауны! – добавил не менее важно удод. - Не веришь?
     - Отчего же, веру! – сказал я. – Один внешний вид чего стоит!
     - Именно! – подхватил удод. - Внешность у меня очень уж примечательная, такая, что ни с какой другой птицей не спутаешь! А ещё я тут, в белорусской фауне, один-единственный такой! Все другие виды удодов в тропиках обитают. Там же – и птица-носорог, близкий наш родич. А жил когда-то на острове Святой Елены ещё и гигантский удод, да вымер он, к сожалению…
     - Когда? – спросил я.
     - По историческим меркам не так и давно, - сказал удод. - В шестнадцатом столетии.
     - Жаль, разумеется, гигантского твоего родственника! – вздохнул я. – Но очень хорошо, что ты в фауне нашей сохранился! Так что поведай о себе, очень тебя прошу!
     - Ну, раз просишь, поведаю! – согласился удод.
     И начал своё повествование.
     - Живём мы, удоды, в лесах, но предпочитаем леса разреженные (боры, дубравы), близ полян, вырубок или опушек. А так, как летаю не очень, порхаю, наподобие бабочки, то предпочитаю больше по земле бегать. А в случае опасности поступаю и вообще оригинально: распластываюсь на земле, растопырив крылья и хвост и задрав кверху голову с клювом. И всё, и нет птицы - вместо неё тряпица какая-то рыжеватая на земле валяется…
     - Неужели? – удивился я. – Не верится мне что-то, что таким вот образом замаскироваться можно?
     И тут произошло невероятное! Вот только что неподалёку от меня птица находилась… и вдруг она исчезла! А вместо неё и в самом деле валяется на траве пёстрая какая-то тряпочка, и сучок тоненький из тряпочки вверх торчит…
     - Убедил! – вынужден был признать я. – Ловко это у тебя выходит, ничего не скажешь!
     И вновь «тряпочка» в удода превратилась. Как по волшебству.
     -- Дальше, что ли, рассказывать? – спросил меня удод.
     - Конечно! – торопливо проговорил я. – Очень интересно тебя слушать!
     - Про нас, удодов, много небылиц люди насочиняли, - обиженно проговорил мой собеседник. - И главная: мол, нечистоплотные мы птицы, и гнездо наше вонючее очень…
     - А это не так? – осторожно спросил я.
     - Оправдываться не буду, - всё ещё обиженно отозвался удод. - Расскажу лучше про нашу семейную жизнь.
     Живём мы парами, вместе и детей воспитываем. А перед этим самцы самок к себе песнями подзывают.
     - Песнями?! – встрепенулся я. – И какие же это песни?
     - «Песня» наша – простой крик: уд-уд-уд! – вынужден был признаться удод. – Отсюда, кстати, и название – «удод». Да и латинское название удода, «упупа», - тоже от нашего «пения», ибо многие воспринимают крик удода, как: уп-уп-уп…
     - С «песней» понятно! – сказал я. – Дальше рассказывай!
     - Рассказываю! – тряхнул хохолком удод. - Итак, самец с самкой «знакомятся» и начинают совместно гнездо сооружать, в дупле или в расщелине какой. Потом самка откладывает несколько яиц и начинает высиживать, а самец её кормит. А когда птенцы вылупятся – тут уж оба родители корм им добывают: насекомых, их личинок, червей. Кстати, взрослые птицы тоже этим питаются, но могут разнообразить своё «меню» и мелкими лягушками, ящерицами,  даже змеями.
     - Понимаю! – сказал я. – Всё, как и у других птиц!
     - Всё, да не всё! – возразил удод. - Не выстилаем мы гнездо своё ни пухом, ни травинками сухими. И помёт из гнезда никогда не выбрасываем, так что вид у жилища нашего действительно непрезентабельный. И запах неприятный тоже место имеет, но есть на это особая причина…
     - И какая же эта причина? – полюбопытствовал я.
     - Вырабатывается у птенцов наших, да и у взрослых птиц в период гнездования тоже, особая маслянистая жидкость с отпугивающим, зловонным даже запахом, - пояснил удод. - И стоит только врагу какому к гнезду приблизиться – птенчики очень оригинально себя защищают. Дружно поворачиваются к супостату спиной и…  «выстреливают» в него струйками жидкого помёта, перемешанного с этой самой зловонной добавкой. Успех, как говорится, полный, а запах…
     - Так что, запашок возле гнезда вашего и в самом деле имеется? – констатировал я.
     - Ну и пускай имеется! – сказал, как отрезал, удод. - Мы сами запаха этого не чувствуем, а всем остальным вовсе необязательно у нашего гнезда отираться!
     - Ну что же, вполне справедливое замечание! – вынужден был согласиться я с собеседником. – Каждый защищается, как может!
     - Именно! – кивнул головой удод, важно распуская веером свой оранжево-чёрный свой хохолок. - Ещё чуть не забыл сообщить, что мы – птицы перелётные и на зиму улетаем по причине бескормицы.
     - И куда именно? – полюбопытствовал я.
     - В Африку, разумеется, - даже удивился такому наивному вопросу удод. - К «родственникам» своим тропическим. Причём, отлетать начинаем довольно рано, уже со второй половины июля.
     - Да, рановато вы наши места покидаете! – задумчиво проговорил я. – Даже стрижи, и те позже…
     - Зато и возвращаемся одними из первых! – возразил удод. - В марте можно уже удода повстречать, и не только в лесу, а даже возле жилища человеческого!
     - Ну, так прилетай в гости! – пригласил я.
     - Благодарю! – важно произнёс удод, чуть наклонив голову. - Кстати, в мае 2008 г., в связи с 60-летием государства Израиль, там выбирали национальную птицу. Угадай, кто победил?
     - Ну, конечно же, ты –  удод! – наугад произнёс я.
     - Именно! - воскликнул мой собеседник. - Набрал я там больше за 35% голосов, оставив далеко позади всех остальных претендентов (славку, щегла, дрозда певчего и пр.). Может, потому так произошло, что согласно легенде, именно удод сообщил царю Соломону о прекрасной царице Савской, а потом ещё и отнёс к ней послание от него?
    
     Ничего я на это не ответил, сославшись на незнание, и мы с удодом распрощались. Он по своим делам направился (порхающим полётом), а я дальше в лес углубился. В надежде на дальнейшие встречи.
     А потом смотрю: на еловой лапке птичка сидит. Маленькая, но нарядная необычайно: общая окраска зеленовато-жёлтая с размытыми тёмными пятнами сверху и жёлтыми снизу. Крылья полосатые: жёлто-чёрные, клювик небольшой, серенький. А на голове шапочка из чёрных перьев.
     - Ты кто, о, таинственный незнакомец? – вопросил я, останавливаясь возле ели. – Назови своё имя!
     - Чижик я! – пискнула птичка. – В смысле, чиж!

Чижик-пыжик, где ты был?

     - Песенка такая есть: «Чижик-пыжик, где ты был?», - сказал я. - Слышал такую песенку?
     - Слышал! – к моему великому удивлению ответил чижик. – Только вот не обо мне эта песенка!
     - Как это, не о тебе? – удивился я. – О ком же она тогда?
     - О песенке чуть ниже, - сказал чиж. - Сначала я немного о себе расскажу.
     - Давай, рассказывай! – обрадовался я. – Охотно тебя послушаю!
     А сам незаметно микрофон включил.
     - Я – чиж, - начал чиж своё повествование, - маленькая певчая птичка из рода щеглов семейства вьюрковых. Вообще-то, все певчие птицы небольшие, но я даже среди них самая настоящая малютка и вешу не более 15 г. Зато красивая!
     - Это я уже заметил! – поспешил заверить я малютку. – Скажи, а самочки ваши тоже так окрашены?
     - Тоже, - сказал чиж. – Только оперение у них более тусклое и чёрной «шапочки» на голове не имеется. Но, если ты позволишь, я продолжу!
     - Конечно, конечно! – закивал я головой. – Извини, что перебил!
     И чиж начал продолжать.
     - Как и у всех певчих птиц, - пояснил он, - у нас поют лишь самцы и делают это исключительно для привлечения самок. Причём пение чижей очень мелодичное, к тому же мы ловко умеем копировать пение других птиц, к примеру, щеглов или овсянок. Благодаря этому, а также неприхотливости в содержании и быстрому привыканию к людям, нас, чижей, часто ловят и содержат потом в домашних условиях.
     - А как именно они вас ловят? – не удержался я от вопроса.
     - Птицеловы знают разнообразные способы, как приманить доверчивого чижа, - с горечью пояснил мой маленький собеседник. - Например, с помощью корма или другого уже пойманного чижа. Чаще всего поймать нас удается во время осенне-зимних и предвесенних перелетов, ибо летим мы на юг и обратно целыми стаями, частенько залетаем в населённые пункты в поисках корма. Вот тут-то они нас и ловят.
     - Сочувствую! – смущённо пробормотал я. – И поверь, сам никогда этим не занимался!
     - Нет, мы не против, ежели вы нас будете хорошо содержать, кормить рапсом, канареечным семенем, семенами льна и прочими деликатесами, - заметив моё смущение, добавил чиж. - Но всё равно, на воле нам лучше!
     - На воле всем лучше! – согласно кивнул я.
     - Это в девятнадцатом столетии, когда не было ни телевизоров, ни радио, ни магнитофонов (даже граммофоны были ещё в диковинку), клетки с чижами и прочими певчими птичками висели в каждом, считай, трактире! – всё никак не мог успокоиться чиж. - И мы, чижи, снегири, канарейки, услаждали слух завсегдатаев этих трактиров своим пением. А сейчас-то зачем нас ловить?! Хотите наше пение услышать – скачайте его себе из интернета и слушайте на здоровье, ежели в лес для этого дела идти неохота или времени нет!
     - Нет, я лучше в лес сходу и послушаю! – возразил я. – Это более натурально и для здоровья полезнее! А тебе, уважаемый чиж, от имени всех людей приношу своё глубочайшее извинение!
     - Да это я так, к слову! – сказал чиж. - Наболело, потому что…
     - Тогда немного о своей жизни расскажи, - попросил я.
     - Итак, поём мы в природе весной, для привлечения подруг, - продолжил своё повествование чиж. - А потом вместе гнёздо сооружаем. Гнездимся обычно на елях или соснах. Гнёзда, свитые из тоненьких веточек, травинок, лишайника и мха, располагаются высоко на деревьях и так отлично маскируются, что, скажу, не хвастая, заметить его можно только случайно. Про чижей раньше даже сказки рассказывали: дескать, кладет чиж в свое жилище камешек-невидимку, и оно само невидимым становится.
     - Не слышал о таких сказках, - признался я. – Но охотно верю!
     - Но, как бы там ни было, гнездо построено, - далее продолжил чиж, -  а потом самка откладывает в гнездо яички (не больше 6-ти) и высиживает их примерно две недели. А самец всё это время кормит ее, лишь изредка подменяя. Ну, а потом мы уже оба кормим быстро подрастающих птенчиков.
     - Чем кормите? – спросил я.
     - Ну, конечно же, теми насекомыми, которым нам под силу поймать, - пояснил чиж. - Гусеницами мелких бабочек, тлями. Взрослые же птицы – в основном, вегетарианцы, ибо в нашем рационе преобладают семена трав и деревьев. В ольховых или берёзовых лесах вышелушиваем семечки из шишечек или серёжек, любим также и семена хвойных пород – елей, сосен, особенно весной, когда шишки постепенно раскрываются, облегчая чижам доступ к вкусным семечкам. И еще один популярный вид нашего корма – семена одуванчиков. На одуванчиковых лугах могут слетаться для кормления целые группы чижей с выводками.
     - А выводков у вас за лето сколько? – задал я следующий вопрос.
     - А выводков за лето у нас обычно не меньше двух бывает, - пояснил чиж. - И оба успевают вырасти и стать взрослыми ещё до осенних холодов.
     - То есть, к отлёту в тёплые края? – уточнил я.
     - Именно! – кивнул головой чиж. - Вот тут-то мы собираемся в стаи, причём, молодые чижи образуют собственные стаи, количество особей в которых может достигать нескольких сотен.
     - А потом? – спросил я.
     - А потом улетаем. Частично довольно далеко на юг – в Северную Африку, Ирак и Южный Китай. Но многие чижи дальше Крыма и Кавказа не летят, а то и ещё ближе от родных мест на зимовку устраиваются. Всё зависит от суровости зим и наличия корма. А уже в феврале чижи в теплых районах начинают готовиться к обратному весеннему перелету.
     - Да, такая ваша чижиная жизнь! – вздохнул я.
     - А теперь, как обещал, о песенке расскажу! – сказал чиж. - И ещё о памятнике…
     - О памятнике? – удивился я. - Кому?
     - Конечно же мне, чижику-пыжику! – гордо произнёс мой собеседник. - И установлен этот памятник 19 ноября 1994 года в городе Санкт-Петербурге на Фонтанке. Идея памятника Чижику-Пыжику была высказана писателем Андреем Битовым во время проведения фестиваля сатиры и юмора «Золотой Остап» в 1994 году. А воплотил эту идею в жизнь грузинский режиссёр, сценарист и скульптор Резо Габриадзе совместно с архитектором Славой Бухаевым.
     - А почему именно на Фонтанке установлен этот необычный памятник? – задал я следующий вопрос. – Или это случайно так вышло?
     - И совсем даже не случайно! – пояснил чиж. - Дело в том, что недалеко от места расположения памятника с 1835 по 1918 год располагалось Императорское училище правоведения, студенты которого носили мундиры зелёного цвета с жёлтыми петлицами и обшлагами. Согласно популярной петербургской легенде за расцветку этого мундира, напоминавшую оперение чижа, а также за традиционные пыжиковые шапки студентов училища прозвали «чижиками-пыжиками», и именно о них была сочинена известная песенка: «Чижик-пыжик, где ты был?»
     - Ну вот! – обрадовано заметил я. – Наконец-то узнал о происхождении этой знаменитой песенки!
     - Но, хоть мы, чижи, имеем к этой песенки весьма косвенное отношение,- продолжил чиж, - памятник поставлен именно мне, чижу. И является одной из достопримечательностей Санкт-Петербурга.
     - Ежели буду когда в Санкт-Петербурге, - сказал я, - обязательно постараюсь наведаться к этому знаменитому памятнику!
     - Существует, кстати, поверье, согласно которому, если загадать желание и попасть монеткой в постамент, на котором стоит Чижик-Пыжик (монетка непременно должна остаться лежать на камне), то желание обязательно сбудется, - пояснил на прощание чиж. - Так что, приезжая в Санкт-Петербург имей это в виду!
    
     Всегда интересовали меня совы. Загадочные они какие-то птицы, своеобразные.
     Вот и решил я поближе с ними познакомиться. Ежели и не со всеми, то хотя бы с некоторыми. А для начала прочитать о совах более подробно.
     И что выяснилась?
     Оказывается, всего в мире более 200 видов сов. Представляете?!
     В нашей местной фауне их, разумеется, поменьше будет, но тоже немало. Это по количеству видов, но ежели взять общую численность, то большинство сов редкими стали, многие даже в Красной книге находятся.
     Итак, что же представляют из себя совы?
     Это ночные хищники с крупной головой, большими круглыми глазами, вперёд смотрящими, сильно загнутым коротким, но острым и сильным клювом. Чрезвычайно острые когти сов также сильно загнуты, оперение у них мягкое, что обеспечивает бесшумный полёт, окраска серая, маскирующая. Это, чтобы и ночью незаметными быть, и днём не особенно выделяться.
     А ещё у сов хорошо развит слух и ночное зрение. Но, вопреки расхожему мнению, днём совы тоже видят неплохо. И могут легко поворачивать голову аж на 270 градусов!
     Это всё, что я узнал о совах, а остальное решил у самих сов расспросить. При встрече.
     А встреча эта совершенно неожиданно в саду произошла, вечером, когда ещё светло было. Смотрю, на яблоне какая-то небольшая птичка сидит. Величиной со скворца, не больше, но серенькая. И голова излишне большая.
     И что это за птичка такая непонятная?
     Подошёл чуть ближе: а это сова! Только почему-то маленькая очень. Может, детёныш какой совиный? Птенчик…
     Впрочем, какой может быть птенчик в самом начале июня?
     А странная эта сова повернула ко мне голову и проговорила с какой-то обидой даже:
     - Я взрослая и вполне самостоятельная сова! И нечего меня тут птенчиком обзывать!
     - Тогда представься! – говорю.
     А сам микрофон торопливо налаживаю.
     - Я, - говорит миниатюрная эта сова, - воробьиный сычик! Самая мелкая из всех сов нашей фауны!
    
Хоть мелкая, но сова

     - Очень приятно!  говорю. – А на кого ты, сычик, охотишься? На воробьёв?
     - На воробьёв тоже! – сказал сычик. – Но чаще на мышевидных грызунов. Я даже крысу могу одолеть, несмотря на малые свои размеры!
     - Выходит, ты большую пользу приносишь! – воскликнул я. Потом подумал немножко и добавил: - Но и птиц тоже обижаешь?
     - Обижаю! – не стал спорить со мной сычик. – Даже тех, которые с меня размерами, легко одолеть могу! Ведь я, как-никак, хищник! А замой, когда мышей да полёвок не так легко отыскать, люблю около кормушек воробьёв, синичек да снегирей подкарауливать! Милое дело!
     - А как такое может быть? – удивился я. – Ведь все эти птички к кормушкам днём прилетают, а вы, совы, ночные птицы!
     - Мы, воробьиные сычики, - пояснил мой собеседник, - охотимся и днём, и вечером, и в полных сумерках! Ещё вопросы будут?
     - Будут, - сказал я. – Расскажи о своей жизни более подробно. Где живёшь, как детишек воспитываешь…
     - Жилище своё чаще в дуплах устраиваем, - пояснил сычик. – Сами их, разумеется, делать не можем, используем покинутые жилища дятлов. Жильё, обычно, ищет самец, потом садится неподалёку и начинает петь, привлекая, таким образом, самку.
     - Вы поёте? – даже удивился я. – Как соловьи или скворцы?
     - Ну, не совсем как они, - несколько смущённо признался сычик. – Так, свистим. А когда самка, услышав свист, подлетает, самец показывает ей дупло. Всё, как у вас, людей, разве не так?
     - Ну, у нас не всегда жена в дом мужа идёт, - уклончиво ответил я. – Но ты продолжай, продолжай!
     - Продолжаю! – сказал сычик. – Впрочем, у нас пары на много лет образуются, и то, что я ранее говорил, только к молодым птицам относится, которые новую пару образуют. Кстати, а я не говорил тебе, что у нас самки крупнее самцов?
     - У вас, сычиков? – решил уточнить я. – Или у всех сов?
     - У всех сов! – пояснил сычик. – А также у всех дневных хищных птиц: ястребов, коршунов, орлов. Ненамного, но крупнее…
     - Буду знать, - сказал я. – Но давай вернёмся к вашему размножению! Итак, жилище готово… а что потом?
     - Потом самка откладывает яйца, - пояснил сычик. – Два-четыре, не больше. Но не так, как большинство сов!
     - Не понял! – сказал я, потому что действительно не понял значение этой последней фразы.
     - Понимаешь, - объяснил сычик, - многие совы начинают высиживание уже с первого яйца. И знаешь, чем это заканчивается?
     - Понимаю, - сказал я. – Первый птенец вылупляется раньше других, а самый последний, обычно, и самый мелкий…
     - Вот, вот! – подхватил сычик. – И нередки случаи, когда его же старшие братья и сёстры съедают, когда другой еды не хватает!
     - Ужас какой! – вскликнул я.
     - Не ужас, а жизненная необходимость! – пояснил сычик. – Выживает сильнейший!
     Тут я вспомнил, что о чём-то подобном рассказывал мне аист и не стал возражать.
     - Всё-таки хорошо, что у вас ничего подобного не наблюдается, - с явным облегчением произнёс я. - Итак, птенчики растут, вы им еду приносите.
     - Ещё обогреваем их, защищаем, - напомнил сычик. – А когда молодёжь сама летать начинает, она и еду себе начинает добывать самостоятельно. Первое время, пока не окрепнет, даже насекомыми питается: жуками, кузнечиками. А уж потом на мышей да птиц переключается.
     - Да, летом вам пищи хватает, - согласился я. – А зимой, наверное, с едой туговато?
     - Туговато? – согласился со мной сычик. – Впрочем, мы зимой пищевые запасы себе делаем, как и многие другие совы. Не всех мышей да полёвок пойманных кушаем, часть в дуплах складываем про запас. Так и лежат они там замороженные, и количество их до нескольких десятков доходить может…
     - А скажи, у вас тоже враги имеются? – задал я довольно щекотливый вопрос.
     - Имеются! – вздохнул сычик. – И куница может гнездо наше разорить, и совы покрупнее на нас активно охотятся. Но, как говорится, такова жизнь!
     - И последний вопрос, - сказал я. – А какие ещё совы в наших краях обитают?
     Задумался сычик, головой своей шарообразной во все стороны закрутил.
     - Ещё сычи тут проживают, - сказал он. – Не сычики, а именно сычи, потому, что крупнее. Домовой сыч и сыч мохноногий. Очень между собой похожи, но домовой сыч ближе к людям тянется. Любит устраивать свои жилища на чердаках, в амбарах, в водонапорных башнях. А мохноногий сыч исключительно в еловых лесах обитает. Как и мы, в дуплах любит гнездиться. Правда, дупла мелких дятлов ему не подходят, ищет пустые жилища желны и прочих крупных дятлов.
     - С сычами разобрались, - сказал я. - Ещё кто?
     - Неясыти, - пояснил сычик. – Серая неясыть, самая из них распространенная, а размером с ворону будет. Ещё неясыть бородатая и неясыть длиннохвостая. Эти покрупнее серой, но очень редкими в последнее время стали.
     - А ещё? – спросил я.
     - Ещё болотная сова, - сказал сычик. – Любит во влажных местах проживать, оттого и название. И не в дуплах, а на земле гнездо устраивает, мхом его выстилает. И, кроме грызунов, болотными птицами питается, насекомыми и даже рыбой. А на голове у неё небольшие «ушки» имеются из пучка перьев. Не такие заметные, правда, как у ушастой совы, но, тем не менее…
     - Про ушастую сову не рассказывай, - предупредил я. – Она мне письмо обещала прислать. Через знакомую сороку…
     - Не завидую я сороке! – качнул головой сычик. – Впрочем, возможно сова почтальонку трогать не будет?
     - Очень на это надеюсь! – вздохнул я. – Тем более, сорока сама вызвалась…
     - Ещё сипуха в наших местах водится! – вспомнил сычик. – Её ни с какой другой совой спутать невозможно?
     - Что, крупная очень? – спросил я.
     - Да нет, размеры средние! – качнул головой сычик. – Просто лицевой лик у сипухи весьма необычный. В форме «сердечка», как вы, люди, любите его изображать. И окраска у сипухи значительно светлее, нежели у остальных наших сов, она какая-то пепельно-серая…
     - А почему её сипухой прозвали? – спросил я.
     - Из-за голоса! – пояснил сычик. – Её хриплый протяжный крик на сипение похож. Кстати и наше название «сыч» тоже от слова шипеть. Не сипеть, а именно шипеть, ведь сычи, раздражаясь, шипят на обидчика.
     - А почему вы, совы, на охоте, вообще, громкие звуки издаёте? – поинтересовался я. – Ведь вы этим своим уханьем да сипением себя выдаёте!
     - Потому и издаём звуки! – пояснил сычик. – Мыши пугаются, и тут же убегать начинают. А мы бегущую мышь скорее заметим, нежели неподвижно сидящую!
     - Логично! – сказал я. – А ещё какие совы в наших краях обитают.
     Сычик снова задумался.
     - Филин ещё обитает, - сказал он. – Но я про этого пернатого разбойника даже рассказывать боюсь! Сам у него расспроси, ежели повстречаешь!
     - Обязательно расспрошу, - пообещал я. – Ну всё, давай тогда прощаться! Благодарствую за интересную и поучительную беседу!
     И я уже, направился, было, в сторону дома, как сычик меня окликнул. Пришлось вернуться.
     - Слушай, а я ведь ещё об одной нашей сове вспомнил! – проговорил он. – Сплюшкой называется.
     - Что, спать очень любит? – пошутил я.
     - Спать днём все мы, совы, любим! – не приняв шутки, пояснил сычик. – Просто крик у неё такой во время полёта: «сплюю… сплюю…». Отсюда и название.
     - А она крупная, сплюшка эта? – спросил я. – И часто ли в наших местах встречается?
     - Мелкая, - пояснил сычик. – Немногим крупнее за меня. И очень редкая, а ещё и перелётная…
     - Сова и перелётная? – изумился я. – И куда, интересно, она на зиму отлетает.
     - В Африку, - пояснил сычик. – В саванну.
     - Вы не отлетаете, а она почему-то отлетает! – задумчиво произнёс я. – Интересно, в чём же причина?
     - В питании! – сказал сычик с некоторым презрением. – Ведь она, даром, что сова, а питается ночными бабочками, жуками. Ещё на мелких лягушек охотится, на ящериц, а на мышей только изредка. А зимой ведь ни бабочек, ни ящериц не найти. Потому и улетает в тёплые края.
     - Завидуешь? – спросил я.
     - Сочувствую! – изрёк сычик, потом помолчал немного и добавил: - А знаешь, чем ещё сплюшка интересна? Маскироваться здорово умеет. На древесной ветви вытянется столбиком, поднимет ушки… ни дать, ни взять, древесный сучок…
     - Здорово! – сказал я и невольно вспомнил удода, который тоже здорово маскироваться умел. И на этом мы с воробьиным сычиком и распрощались.
    
     А на следующее утро решил я продолжить птичьи свои беседы. И на этот раз с дневными хищными птицами встретиться. Ну, хотя бы, с ястребами…

Вредные, но не очень…

     Что мы знаем о ястребах? То, что вредные они издавна считались и ещё совсем недавно «вне всякого закона» находились. А теперь этим самым законом строго охраняются.
     Вот это мне совсем непонятно было. Раньше вредными считались, а теперь что? На путь исправления встали, что ли? Или просто, как филин тот же, редкими сделались?
     Вообще-то, в нашей белорусской фауне два вида ястребов обитают: ястреб-тетеревятник и ястреб-перепелятник, и вот с ними-то у меня сегодня и была встреча назначена. В лесу, разумеется, ибо ястребы – преимущественно лесные жители. Вот почему крылья у них сравнительно короткие (хоть и сильные) и не парят они над землёй,  наподобие орлов или коршунов. Добычу высматривают из засады, нападают стремительно, ловко лавируя между деревьев…
     Впрочем, пока я вам о ястребах рассказывал, они и сами на встречу со мной прилетели. И такие похожие. У обоих верх тёмный, а грудь светлая, с характерной поперёчной рябью. И крылья изнутри тоже с поперечными полосами, а над глазами белые перья, ни дать, ни взять – брови…
     Вот только размеры…
     Ястреб-тетеревятник  даже покрупнее вороны будет, а вот перепелятник и до голубиных размеров с трудом дотягивает. Но всё равно, хоть маленький, но хищник… и мелкие пташки его как огня боятся.
     Вот с этого и начался наш с ними разговор, с питания.
     - На кого охотитесь? – спрашиваю.
     - Да, считай что, на всех птичек певчих! – с гордостью ответствовал перепелятник. – А могу и дятла поймать, сойку, чибиса… даже белку!
     - Нашёл, чем хвастаться, белкой! – заклекотал тетеревятник. – Да я зайца или ондатру запросто одолеть могу! А ещё рябчика, тетерева, курицу домашнюю… ежели деревня неподалёку от леса расположена. Могу, кстати, и хищную птицу в добычу себе заловить: канюка, осоеда…  да и тебя тоже, мой мелкий братец…
     - Но, но! – предупреждающе заклекотал перепелятник, отодвигаясь. – Только без лап!
     - Да нужен ты мне! – презрительно отозвался тетеревятник. – Это я так, к слову…
     - А мышей вы ловите? – постарался я переменить тему.
     Переглянулись ястребы.
     - Ловим, но редко! – заклекотали разом. – Морока одна с этими мышами, да и наиболее активны они ночью, когда мы спим. Пускай ими совы занимаются.
     - Тогда что ж выходит? - вздохнул я. – Выходит, что пользы от вас никакой… один сплошной вред…
     - Но, но! – взъерошил пёрышки перепелятник. – Ты говори, да не заговаривайся! Пользы от нас очень даже много… да и вред не особенно большой…
     - Ты вот о чём поразмысли, - добавил тетеревятник с ехидцей. – Вот меня обвиняют, что я, мол, тетеревов много изничтожаю! Не спорю, бывает… но как ты объяснишь тот факт, что всего сто лет назад, когда мы, ястребы, намного чаще в лесах встречались, тетерева тоже повсеместно водились?
     Этот факт я никак не мог объяснить, а посему просто промолчал.
     - А потому, что охотников тогда намного меньше было! – пояснил всё с той же ехидцей тетеревятник. – Вы, люди, тетеревов выбили, а теперь на нас вину свалить пытаетесь!
     - Или взять меня, к примеру, - добавил перепелятник. – Не спорю, питаюсь певчими птичками. Но, во-первых, около своего гнезда никогда не охочусь, а во-вторых, мой охотничий участок в длину несколько километров. Так что вред не особенно велик, а если учесть, что мы, хищные птицы, в первую очередь отлавливаем птиц больных или увечных, то нас, вообще, можно к «санитарам леса» отнести. Наравне с волком…
     - Точно! – кивнул головой тетеревятник. – Нас так и зовут иногда: «пернатые волки»!
     - А ещё нас издавна люди приручали и использовали для охоты! – с гордостью продолжил перепелятник. – Моего брата старшого – на уток, тетеревов, даже зайцев, Ну, а меня – на перепёлок! И сейчас ещё такие энтузиасты имеются!
     - А недавно в московском природном заказнике «Воробьёвы горы», - добавил тетеревятник, - люди специально выпустили парочку ястребов-тетеревятников для борьбы с воронами и голубями, которых в Москве ужас сколько развелось и которые из-за своей чрезмерной численности большой вред приносят. И людям, и природе…
     - И что, два ястреба с этим справятся? – усомнился я.
     - А у них потом птенчики вылупятся, - пояснил тетеревятник. – И вырастут…
     - Вот давайте лучше об этом и поговорим, - предложил я. – О том, как вы детишек своих воспитываете.
     - Гнёзда сооружаем на деревьях, - сказал тетеревятник. – В укромном месте, из сучьев и свежих зелёных веточек…
     - А я одними сухими веточками обхожусь! – добавил перепелятник. – По этому признаку, кстати, наши гнёзда легко отличить можно. Потом самка откладывает 4-5 яиц, насиживает их. А в конце июня вылупляются птенчики.
     - У меня – в начале июня! - перебил его тетеревятник. – И птенчиков не больше трёх!
     - А что самец делает, когда самка на яйцах сидит? – поинтересовался я. – Ну, кормит её… это понятно. Наверное, ещё и от врагов охраняет?
     - Да наши самки намного крупнее самцов! – воскликнули хором оба ястреба. – Они за себя вполне постоять могут! А что корм носим – это факт! И детишек совместно выращиваем, пока они самостоятельными не станут.
     - И последний вопрос, – сказал я. – Вы, ястребы, перелётные птицы или тут, у нас, зимовать остаётесь?
     Переглянулись ястребы.
     - Лично я, - сказал тетеревятник, - никуда не улетаю. Ну, бывает, откочёвываю в более южные районы, ежели зима слишком  суровая...
     - Я тоже на зиму чуть южнее могу перебраться, - добавил перепелятник. – Но чаще поближе к человеку стремлюсь, в города, посёлки. Вслед за своей добычей: синицами да воробьями… они ведь тоже зимой поближе к жилью жмутся. Ещё вопросы есть?
     Вопросов у меня больше не оказалось и мы распрощались. Ястребы в лес улетели, а я домой отправился. Чтобы поскорее беседу эту записать. Пока не забыл…

     Вот на этом письме от уважаемого глухаря я и заканчиваю вторую свою книгу из цикла: «Мои необычные интервью».
     Приятного прочтения вам, мои уважаемые читатели, и до новых встреч!
http://uralizdat.ru/
******
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
17 марта 2025 года