Волшебник Одинокой башни Глава 9 Озеро и перекрёст

Глава 9
Озеро и перекресток

1.

 – Вот так мы и оказались у той пещеры, – завершил свой длинный рассказ Радовид. – И, когда не твой внук со своими воинами, остались бы там навечно, за что им и тебе, король, великая от нас благодарность.
 – Будет, – Гринклоак махнул рукой, хитро улыбнувшись. В покоях повелителя гномов собрались пятеро: он сам, довольный выполненным заданием Фастфут, оправившийся от ран и усталости Радовид и оба лесовичка.
 – Достаточно благодарностей, – повторил король. – Если бы ты не вторгся в нашу сокровищницу, не потревожил кобольдов, гномы и не ведали бы о вашем существовании.
 Сын Хранителя смущенно потупил глаза.
 – Ваше величество, простите мою глупость, – из карманов штанов и куртки по столешнице раскатились пригоршни сияющих самоцветов. – Но они такие красивые!
 – Оставь себе, мой мальчик, – сухая старческая ладонь ласково взъерошила волосы Радовида. – Они – лишь крохотная песчинка подземных кладовых нашего народа.
 – А теперь вернемся к главному! Начало твоей истории мне известно, его поведал недавно гостивший у меня волшебник по имени Кукиш...
 – Дядька Кукиш!!! – в один голос вскричали Вешенка, Однорукий и Радовид.
 – Волшебник Кукиш, – поправил Гринклоак и, раздосадованный тем, что его перебили, сурово прибавил: – Настоящий воин должен сдерживать себя, иначе в бою он падет первым.
 – Продолжу. Он тоже хотел найти заветный клинок, однако не этот, а один из двух других, ибо Меч Четырех Ветров утратил свою волшебную силу.
 На вспыхнувший в глазах росичей еле сдерживаемый немой вопрос король ответил пространным повествованием из известной истории создания магического оружия и истории странствий злополучного меча гномов. Произнеся последние слова, Гринклоак встал и молча проследовал к дальней стене комнаты. Здесь от потолка до самого пола спускался длинный причудливого узора ковер. В тишине еле слышно прозвучало невнятное старческое бормотание, под звуки которого разрозненные крючки и линии ковра стали вдруг складываться в привычные для взора контуры. По возникшим из ничего очертаниям пробежала искра голубого огня, и вскоре в морщинистые руки аккуратно лег настоящий Меч Четырех Ветров. Ковер был пуст.
 – Ух, тышь-ка! Здорово! Ого! Вот это да! – четыре зрителя испустили свое сдавленное восхищение.
 – Сюда его принес Фастфут. Он достиг пределов вашего Заповедного леса, отыскал место захоронения меча и вернул драгоценность ее настоящим владельцам...
 – А ты вновь вдохнул в клинок его волшебную силу! – не выдержал Радовид.
 – Нет, – на этот раз Гринклоак лишь грустно покачал головой. – Я только спрятал его подальше от любопытных глаз. Ведь сегодня в королевстве подземных жителей нет былого спокойствия, а после покушения на жизнь Фастфута мне лишний раз пришлось убедиться в том, что кто-то желает занять трон повелителя гномов. Но кто?! И, пока имя предателя скрыто, тайна меча не ведома никому из нашего народа, кроме Фастфута и меня. А вернуть оружию утерянную мощь...? Для этого нужно приложить много труда и преодолеть великое количество опасностей. Но, главное, для того, чтобы снова наделить меч волшебной силой, нужны четыре чистых помыслами, беззаветно преданных делу Добра, честных и отважных сердца. Где они в нашем смутном мире?
 Король прошептал некие слова, и Меч Четырех Ветров скользнул на место, снова превращаясь в бессмысленный узор диковинного ковра.

* * *

 – Хозяйка сердится! Нас преследуют неудачи, – взгляд Кора был мрачен.
 – Преследуют, но не нас, вернее, не только и не столько нас, – голос Бёсфокса звучал визгливо даже в спокойном состоянии. – Я выполнил все договоренности. А в результате...? Рискую жизнью и пробираюсь в подземелья Шварцхерца – Карго терпит поражение, да еще какое! Посылаю по твоим науськиваньям гонца к Гэлле – вся мощь армии огнеглазых нетопырей не смогла помочь этой дуре расправиться с мальчишкой и двумя деревяшками! Отдаю Эгу лучших из лучших – и ни один из рода «красных колпаков» не возвращается назад, все мертвы, все-е-е, понимаешь, ВСЕ! Где справедливость?! Что, по мнению твоей хозяйки, я должен править народом гномов в одиночку, без преданной мне армии? А?
 – Хозяйка сердится, – угрюмо повторил Кор. – Ненавистные из Заповедного леса гостят в твоей стране уже больше недели, а нам так и не удалось выведать хотя бы кроху из их планов.
 – Думаешь, у них есть планы?
 – Чего тут думать. Есть! Иначе, зачем такая осторожность. Они явно, что-то замышляют.
 Бёсфокс нервно потеребил жиденькую бороденку:
 – Может быть, может быть. Не спорю, я далек от мысли, что они там объясняются друг другу в любви, после чего растроганный король поочередно лобызает всех в уста, особенно деревянных болванов. Однако смею заметить: хороший план – быстрый план. Что долго обдумывается, успевает скиснуть еще до начала действий.
 – Умный ты больно, – костлявые пальцев Кора угрожающе хрустнули. – Прежде, чем шагать, нужно хорошенько думать, куда ставить ноги, чтобы не сломать их при первом движении. Хороший план – взвешенный план. Посему, чем понапрасну философию разводить, покумекал бы лучше, чего нам от них ожидать.
 – Ожидать, говоришь... А ожидать, догадываюсь я, вот что. Старый король обвел нас вокруг пальца: скорее всего, Фастфут добыл-таки волшебный Меч Четырех Ветров, вернее то, что от него осталось. Теперь Гринклоак решает, как возвратить ему былую силу. Если, конечно, седобородый болван не лгал насчет своих познаний в этом деле. Обмозговал? – в голосе первого советника сквозило неприкрытое ехидство касательно умственных способностей собеседника.
 – Обмозговал, – жесткий взгляд Кора мог вызвать ужас у любого, только не у Бёсфокса. «Красные колпаки» не ведали страха. – Ну и, что теперь?
 – Теперь займемся приготовлениями. Очевидно, для завершения начатого Гринклоаку чего-то не достает, и для получения этого «нечто» он решит снарядить своих «храбрецов» в дорогу. Вот тут-то мы и подвернемся на их пути.
 Хитрый лис помолчал.
 – Все вместе они не ринутся. Слишком заметно. Разделятся по двое. Разделимся и мы. Ты поведешь один отряд моих воинов, я возглавлю другой.
 – Стоит ли подставляться, Бёсфокс? Назад дороги не будет.
 – Стоит, мой милый, еще как стоит. Во-первых, я потерял слишком много собратьев, чтобы полностью доверить их остатки кому бы то ни было, а, во-вторых, – ехидство уступило место хищному взору, – Гринклоак, наверняка, доверит тайну своим посланцам или хотя бы одному из них... По части же пыток «красные колпаки» – непревзойденные мастера.

* * *
 
 Первый министр находился в одном шаге от истины.
 Король гномов собрал четверых в защищенных от любопытных глаз и ушей покоях с магическим ковром на стене.
 – Прости меня, сын Хранителя, простите и вы, жители Заповедного леса. Я задержал вас в чертогах подземного дворца не потому, что хотел помешать выполнить свой долг, и не оттого, что желал удивить гостеприимством. Нет. Мне пришлось выдержать жестокую битву с сомнениями. Я много думал и наконец решился, а посему отбросьте нетерпение молодости и выслушайте меня, не перебивая.
 Гринклоак перевел дыхание.
 – Волшебный клинок гномов потерял свои колдовские чары, но, к счастью, не навсегда. Наши предки предусмотрели подобную опасность и заранее запаслись способом восстановить силы Меча Четырех Ветров. Эти тайные знания были ведомы одним лишь правителям, их передавали из поколения в поколение наследникам престола, они хранились только в памяти предков, – старик коснулся пальцами высокого морщинистого лба. – Помню о них и я. Древние формулы гласят: чтобы вернуть оружию былую мощь, нужны четыре предмета – приносящий удачу четырехлистник, серебряная лилия счастья, магический лист подорожника и камень превращений. Добыть каждый из предметов, ой как не просто! Далеко на острове посреди Северного моря стерегут цветок удачи ужасные формориане, полулюди-полузвери. Лилии счастья растут на западе, в озерных садах речных нимф, никс. На южных окраинах один раз в месяц, ровно в полночь, наливается магической силой лист подорожника. На востоке, в подземельях замка оборотней, содержится бесценный камень превращений. Хранители волшебных предметов безжалостно уничтожат любого, дерзнувшего даже просто приблизиться к их сокровищам. Однако это не все условия. Отправляться за счастьем можно лишь в одиночку. Выйти нужно в одно и то же время, а по возвращении одновременно переступить порог четырех входов зала Меча, но не позднее месяца от начала пути. Иначе клинок навсегда останется простым.
 Под сводами воцарилась тишина.
 – Я сказал все. Вас четверо и вам принимать решение.
 Король опустил голову. Морщинистые руки старика с силой сдавили посох. На побелевших костяшках пальцев пульсировали сиреневые жилки. Гринклоак напряженно ждал.
 – Не гоже говорить младшему, однако дозволь, ваше величество, мне, – сын Илленари и Красомира тряхнул непослушными вихрами. – Други, матушка отправляла нас в дорогу за этим самым мечом, без коего нам никогда не одолеть Зло, не спасти Хранителя. Отступить – значит воротиться в родной дом побитой собакой, значит быть недостойным тех, кто родил меня, взрастил и воспитал, значит оставаться мальцом несмышленым да всю жизнь на дядьку Кукиша уповать. Не бывать тому! Приказывай, король! Радовид готов выступить в дорогу.
 Будто ожидавшие этого три фигуры разом окружили юношу и хор голосов дружно грянул:
 – Приказывай, король!

2.

 Однорукий ощутил слежку практически сразу. Опыт не мог подвести старого мудрого лешего, и треснувший внезапно сучок, вспорхнувшая невзначай птица, колыхнувший словно от порыва ветра придорожный куст рассказывали ему о многом. Приглядевшись, лесовик определил: по пятам шел одиночка. Это ни о чем не говорило, однако немного успокаивало. Один – не сотня, с одним он как-нибудь совладает.
 – Значит, король опасался не зря. Значит не все ладно в подземном царстве гномов, – подумалось Однорукому, и вспомнились разом их недавние проводы.
 Сначала бросили жребий. Ему выпал южный перекресток, форморианский север отвели Радовиду, западные никсы ждали Вешенку, а Фастфуту досталось, пожалуй, самое трудное – пробраться прямо в сердце земного зла, замок оборотней. А может и не самое... Кто знает, что ожидало каждого из отважной четверки, чья дорога окажется труднее, на чью долю выпадет больше опасных приключений, и, главное, кому суждено вернуться с победой. Хорошо, кабы всем!
 Так пожелал им и Гринклоак. Перед расставанием повелитель гномов протянул каждому кубок с пряным напитком:
 – Здесь сосредоточены знания многих. Они не научат вас колдовству, но помогут вовремя ощутить приближение беды, чтобы избежать ее, подскажут в трудную минуту наилучший выход, предупредят о чужой магии, обострят все мысли и чувства. Эти знания заменят вам целое войско. И, хотя, делясь волшебством гномов с иноплеменниками, я совершаю предательство, однако послужит оно на пользу всем, в том числе и подземному народу рудокопов. Да и мне так спокойнее будет.
 – А уж, мне-то! – возликовал про себя Однорукий. – Ведь как душа болит отпускать Радовида одного. Ростом да силой велик, а умишко-то детский остался. Теперь же, пусть попробует, кто сунуться!
 В руках у повелителя появились четыре одинаковых золотых обруча:
 – Оденьте их на руку и осматривайте почаще. Здесь делений три раза по десять, и каждый день одно из них будет менять цвет благородного металла на рыжий оттенок меди. Помните, по возвращении у всех должно остаться по одному золотому делению, не меньше. Иначе Меч Четырех Ветров навсегда останется лишь красивой игрушкой. Вот теперь все. Идите. Да хранят вас боги дорог и странствий!
 Они обнялись на прощание, и вышли в ночь четырьмя потайными лазами.
 Теперь Однорукий спешил к перекрестку за таинственным всесильным листом подорожника. На первый взгляд его задача казалась весьма простой. Дойти до нужного места, разыскать там Хранителя, представиться ему, пройти испытание на право оспаривать магический лист, коснуться его первым и спокойно принести подорожник Гринклоаку. Но, как обнаружить перекресток, кто его хранитель, что за испытание он может предложить – этого король гномов не знал, а, соответственно, ничего не мог прояснить лесовичку.
 Сон деревянному человеку был без надобности, и он неутомимо спешил в указанном направлении, оставляя позади версту за верстой, перекресток за перекрестком. Все они выглядели похожими и разными. Широкие, узкие, проторенные и едва заметные, поросшие сухим бурьяном и абсолютно голые, однако ни один не задерживал взор, ни один не походил на единственно нужный ему. Прошла неделя. Снежный покров давно сменился жидкой грязью, успевшей высохнуть и превратиться в серую пыль. Приближалась ночь полнолуния, ночь колдовства, ночь магического подорожника. Когда дюжина делений золотого кольца превратилась в медь, Однорукого охватило волнение. Что, если он не успеет ко времени?! А тут еще не покидавшее чувство, будто некий невидимый взгляд пристально буравит его спину, не мешая, но и не давая расслабиться.

* * *

 Магическое скрещение дорог появилось внезапно. Здесь в одной точке сходилось пять равных по ширине прямых линий. Ни кустика, ни деревца, ни оврага, ни ямки какой-нибудь, лишь ровные, будто стриженые, заросли подорожника по обеим сторонам каждого направления, да прямо в центре едва заметный, вросший в пыль, гладкий круглый камень.
 – Он! – словно молния ожгла сознание Однорукого. – Тот самый перекресток. Только где же Хранитель евойный?
 Лесовик завертел головой, пытаясь отыскать хоть что-то достойное внимания. Ничего, тем более никого. Не то, зверь, даже случайная птица не рисковала пролетать над этим странным местом.
 – Вот те и первая незадача!
 Росич сиротливо сгорбился на обочине одной из дорог, справедливо полагая, что не стоит торопить события, но и побаиваясь в душе так и не встретиться с Хранителем до неуклонно приближавшегося полнолуния. Вечерело, однако захода солнца здесь не было. Просто стало вдруг сереть, и окрестности медленно погрузились в таинственные сумерки. От мертвенной тишины зазвенело в ушах. Однорукий передернул плечами: потеть от страха деревянная кожа не могла, но между тем он все же ощутил идущий снизу противный холодок.
 – Зачем ты пришел сюда, ничтожный?!
 Безжизненный голос заставил лешего обернуться. Медленно, вершок за вершком, на месте пыльного валуна из почвы вырастала темная громада.
 – Приветствую тебя, Хранитель Перекрестка, – учтиво склонился Однорукий. – Прости, что нужда покой твой нарушить повелела...
 – Нужда! Ха-ха-ха! – в каменном голосе не ощущалось и тени веселья. – Лжешь, презренный, ко мне приводит не нужда, а жажда – неуемная жажда править судьбами. Раз в месяц, при полной луне, на пересечении пентаграммы дорог вспыхивает магическое пламя волшебного листа подорожника. Одного-единственного листа, однако коснувшийся его получает в свои руки всю мощь великой магии земли. Ему становятся доступны тайные глубины гор и подземелий, подчиняются населяющие ее живые и мертвые твари, перед ним склоняются дикие ветра и стихии. Правда колдовство не вечно, с каждым исполняемым желанием лист тает. Иным его хватает лишь на одну испепеляющую страсть, некоторые используют растение долго, очень долго, а самые глупые возвращаются сюда во второй раз, возвращаются, чтобы найти свою погибель. Ведь счастье ветрено, и не дается в руки изнова.
 – Прости еще раз, Хранитель, я не лгу. Магическая сила твоего дара нужна не мне, вернее не мне лично...
 Ему опять не удалось договорить до конца. Разгораясь, в сумраке вспыхнули два нестерпимо ярких белых глаза. Взгляд хозяин перекрестка прожег Однорукого чуть не до самых потаенных уголков сердца.
 – Ты говоришь правду, – голос не изменился, однако лешему почудилась в нем внезапная теплота.
 – Такие гости у меня редкость, – Хранитель помолчал. – Но правила одинаковы для всех. Хочешь добиться дара, выдержи испытание – отгадай загадку. И помни: ответишь – получишь возможность испытать силы, не ответишь – этим твой жизненный путь и закончится. Решайся. Еще не поздно повернуть назад.
 – Загадывай, хозяин. Росич слову свому до конца верен остается и между бесчестьем и смертью завсегда последнюю выбирает.
 – Гордо звучит, не скрою, да и выбор твой верен. Но выслушай сначала еще вот что. Каждый месяц на моих просторах собирается под полной луной не одна дюжина жаждущих, но уходит отсюда один. Тот, счастливый, с магическим листом. Так может, передумаешь?
 – Ну, хозяин, ты и сказанул! – отчего-то вдруг завеселилось лешему. – Сам же обронил, что никто отсель живым не выбирается, окромя единого. Не-е, ищи дурных среди прочих. Давай свою загадку!
 – Вольному воля. Слушай.
 И опять безжизненный голос показался лесовичку теплым и добродушным.
 – Жил когда-то на белом свете один король. Мудрый и удачливый правитель. Земли его богаты и плодородны были, кладовые ломились от припасов, а сокровищницы от золота. Любили правителя подданные его за доброту и справедливость. И было у короля, как водится, три сына-погодка...
 – Прям сказка какая-то. Загадка где? – подумал Однорукий, однако вслух перебивать поостерегся.
 – ... Все трое удальцы отважные, умом да силой не обделенные, один другого краше. Состарился король, а, седину заметив, призадумался: кому из троих трон завещать, чтобы не обидно было, чтобы резню не учинили, королевство не ослабили. Думал-думал и придумал. Сказался однажды больным, вызвал сынов и молвит: «За горами, за лесами, в Драконьем лесу растут ягоды животворные. Скачите, сынки, одолейте дракона, достаньте мне ягоды те. Кто первым воротится, тот и престол унаследует». Сказано – сделано. Мигом отправились братья собираться в дорогу да дружины снаряжать ратные. Наутро прощаться пришли перед отправкой. Двое старших в доспехах, мечами перепоясанные, глаза отвагой сверкают, а младший в рубище простом, голову понурил, взор грустный. Удивился король, разгневался даже. Грозно брови сдвинул: «Что же ты, королевич, задание трудным показалось или струсил ненароком?!». Поднял тогда младший взгляд скорбный и ответил... Вот и загадка твоя: раскрой-ка мне тайну ответа того. Сроку тебе, как до трех сосчитаю. Раз!
 Наступила тишина. Мысли лешего завертелись беспорядочным роем:
 – Вот так загадка! Поди, знай, что меньшой королю ответил. Был бы там, тогда... А так... Эх, зазря пропадут труды наши. Куда мне, лаптю лесному, с задачкой сей справиться! И все знания гномовские тут не помогут.
 Однорукий ощутил вдруг запах паленого дерева. Это под бело-пламенным взглядом Хранителя Перекрестка занялись тлением сучки на дубовой коже лесовичка. Теперь он четко представлял свою судьбу в случае неудачи. Однако, странно, но именно самоуверенность каменного идола заставила росича собрать все силы и, отбросив пустые мысли о поражении, задуматься над решением предложенного вопроса. Сиреневые сумерки ушли прочь, перед взором Однорукого живо мелькнула сцена в королевском замке. Он увидел, как при упоминании о троне радостно вспыхнули лица троих юношей, как увлеченные сборами сталкивались они в дворцовых переходах, видя друг в друге уже не братьев, но соперников, как младший спросил вдруг о чем-то среднего, получил грубый отказ и задумался...
 – Два! – резко выстрелил в тишине бесцветный голос Хранителя.
 Дубовая кожа лешего ощутила нараставший жар, под которым пузырились и вскипали выступившие из нутра капли влаги. По поверхности тела пробегали и тут же терялись в глубоких складках язычки голубоватого пламени. Казалось, еще миг, и росич полыхнет в ночи ярким предсмертным факелом.
 А сознание продолжало рисовать возможные картины. Вот три дружины выезжают из замка. Путь их долог и труден, на всем его протяжении правдами и неправдами брат старается задержать брата. В результате три рати входят в лес поочередно. Первым средний, и гибнет в битве с драконом. Вторым младший, и, добивая израненное чудовище, срывает чудодейственные ягоды. Третьим старший, и, воспылав ненавистью, с обнаженным мечом кидается на более удачливого брата. Младший выходит победителем...
 – Три! – перед лицом Однорукого забушевали языки всепожирающего огня.
 – Говори или сгоришь!
 – Поднял младший брат взор скорбный и ответил: «Не струсил я, батюшка. Хочешь, вели умереть, и умру, не сходя с места. Однако выслушай прежде. Росли мы трое вместе, мужали, дрались и ссорились, но вставали друг за друга при общей беде. А вчера заметил я вдруг, что теряю братьев. Царство твое богатое застило родных перед моими глазами, меня же в их глазах. Смертью запахло, и понял я: много есть на свете напастей, но лишь две создано руками человека – власть и богатство. Ночь пролетела в раздумьях. Утро принесло решение. Я уступаю братьям и то, и другое. Пусть скачут вперед, я пойду следом: если будут удачливы, я первым порадуюсь с ними, если погибнут, оплачу смерть и попытаюсь доставить тебе животворные ягоды»...
 Пламя растаяло, жар отступил, глаза Хранителя Перекрестка потускнели.
 – Что ж, правильна разгадка твоя. Одно могу сказать только, не умом, но сердцем решил ты ее, сердце свое благодари доброе. Иди, занимай место. Скоро полнолуние.
 – Может, так, – пожал плечами лесовик. – А, может, и напиток Гринклоаков пригодился.

* * *

 Полная луна восходила медленно. Однорукий успел оглядеться. Соперников оказалось дюжины три. Публика разношерстная и на вид отнюдь не склонявшая к приязненному отношению: парочка доморощенных волшебников, несколько троллей и гоблинов, пяток образин явно подземного происхождения. Неподалеку поблескивал в желтом неверном свете даже один скелет.
 – Этому-то чего надобно, – подумалось росичу. – Уж и жизнь прожил, а туда же лезет.
 Больше всего было ворожей и колдуний – ведь женщинам всегда что-нибудь да нужно и обязательно что-то «эдакое», чего нет у остальных. Не обращая друг на друга ни малейшего внимания, участники таинственного действа непрерывно шастали из стороны в сторону. Близилась полночь, время, когда среди кустиков подорожника вспыхнет магическим светом один волшебный лист. Где это произойдет, никто не ведал. Вот они и пытались угадать нужное место по наитию. В центре пентаграммы молчаливо возвышалось каменное туловище Хранителя Перекрестка. Белые глаза статуи тускло поблескивали под полуприкрытыми веками, но, странное дело, несмотря на полную недвижимость изваяния, они все время перекрещивались с взглядами колеблющихся вдоль дорог фигур.
 Лесовик опустился в пыль, уткнув подбородок в кулак единственной руки. Думать и метаться по сторонам не хотелось. Да и чего ради? Предугадать, какой лист среди тысяч подобных окажется волшебным, было просто невозможно. Оставалось уповать на счастливую случайность.
 – Эх, жизнь! Тщишься, рассчитываешь, строишь благополучие, и, бац, на тебе – любая дикая невероятность может погубить самое великое дело! Мудрые говорят, миром правят расчет и осмотрительность, умудренные поправляют, до тех пор, пока в дело не вмешается случай. И последние – правы.
 И вдруг Однорукий ощутил, что его неудержимо влечет, тянет подняться с насиженного места в другое, абсолютно не отличимое от остальных. Было ли это тайным знанием гномов, сказывался ли многолетний опыт лесовичка, его родство с царством растений или ему решил вдруг помочь недоступный пониманию Хранитель Перекрестка, росич не стал ломать голову над этим, а просто поднялся нарочито медленно и, стараясь казаться незаметным, побрел в нужном направлении. Он сел там, где подсказало неведомое чувство. Дабы не привлекать чужое внимание, Однорукий старался не оглядываться по сторонам. А зря. Шаг за шагом за ним неразличимой тенью крался примеченный ранее скелет.
 Развязка наступила внезапно. Отгоняя тьму, в лицо ударило золотистое сияние. Это вспыхнул магический свет темневшего перед ним широкого листа подорожника. Пораженный лесовик замешкался лишь на мгновение. Из-за спины над плечом росича нависла костлявая лапа. Леший перехватил ее своей единственной рукой, и, ломая волшебный лист, обе ладони одновременно коснулись его податливой поверхности.
 – А-ах! – вырвалось разом из дюжин глоток, и воцарилась тишина. Потянуло сладковатой гарью. В струях лунного света на землю медленно опускались частички сажи, того, что осталось от менее удачливых гостей колдовского перекрестка. Над сорванным подорожником застыли в смертельном объятии две переплетенные фигуры: живая и мертвая, росич и клацающий зубами скелет.
 – Встаньте! – голос Хранителя звучал все так же бесцветно. – Вас оказалось двое. Редко, но за много веков такое случалось и ранее. Правило одно – победителя определит поединок. Проиграет тот, кто первым коснется спиной земли. Начинайте.
 Вот теперь Однорукий хорошо рассмотрел противника. Вдавленная дыра на темени скелета сказала ему о многом.
 – А, старый знакомец! Видать, недопробовал ты русской дубинки. Али угощеньице сладким показалось? Добавки захотелось? Дак, это мы щас, милай, поправим.
 В ответ Кор лишь скрипнул зубами и, растопырив руки, пошел на росича. Мечтать о победе с одной рукой было практически невозможно, но на поясе лесовичка по-прежнему успокаивающе похлопывал по бедру дубовый дрын. Нырнув вниз, леший легко ушел от захвата и, развернувшись, что есть мочи саданул по хребту мертвяка ловкой дубиной. Хрустнули кости. Кор не удержался на ногах и опустился на четвереньки. Не давая противнику опомниться, Однорукий вскинул свое оружие и с размаху опустил на сверкнувший затылок. Удар был страшен. В разные стороны брызнули осколки костей. Слетевший с шеи череп покатился по траве. Однако мертвяк даже не подумал его поднимать. Безголовое перекошенное туловище приняло боевую стойку и снова двинулось к лесовичку. Хрясть! Отлетела растопыренная правая рука, после чего росич вознамерился было отсечь левую, когда вдруг ощутил хитро поставленную подножку и то, что навзничь летит в дорожную пыль. Только в самый последний момент он умудрился упасть на бок. Дубовый дрын отлетел далеко в сторону. Враг тоже не устоял, но коленопреклоненный Кор снова готовился применить недостойный бойца удар ногой, чтобы окончательно опрокинуть лесовичка на спину. Упавшему на правую сторону Однорукому оттолкнуться от земли было не чем, и тогда, презрев правила честного боя, он выбросил вперед оба колена. Не ожидавший отпора скелет отлетел в сторону. Переломанная спина его коснулась травы. Сияющий золотым светом лист поднялся в воздух и, медленно кружась, мягко опустился в ладонь лесовичка.
 – Ты одержал победу, деревянный человек. Магический подорожник твой. Владей им по праву, – вот теперь голос Хранителя действительно окрасился теплотой. Однако напрасно он тратил время на разговоры. Со всех сторон из земли вытянулись костлявые ладони, подхватили останки Кора и мгновенно скрылись в мрачных глубинах царства мертвых. Полыхнул испепеляющий огонь белых глаз, но поздно. Посланец Карго был вне досягаемости.
 – А-а-а-а!!! – потряс окрестности громовой рев статуи.
 На глазах изумленного росича по поверхности каменного изваяния побежали трещины, могучие покровы Хранителя принялись крошиться и осыпаться.
 – Это конец. Многие сотник веков назад могучие варлоки поставили меня на колдовском перекрестке, наделив силой белого огня и поручив блюсти магическое равновесие вселенной. Крупицы моего волшебства поддерживали хрупкое равенство. Когда сильнее становилось Зло, я давал победить Добру, когда усиливались добрые, я помогал одерживать верх злым. Мир не может быть абсолютным, ведь Зло убивает, а Добро расслабляет невинные души, и чрезмерное блаженство – тоже Зло. Но я обязан был отпускать отсюда лишь одного победителя. С уходом побежденного я был обречен на погибель.
 Камень крошился, и голос звучал все глуше и глуше.
 – Ты последний, кто владеет магическим подорожником. Я чувствую, что Зло хочет ввергнуть землю в хаос. Употреби же силу данного тебе волшебства на доброе дело...
 – Не сомневайся, Хранитель...
 – Я знаю, ты не обманешь. Мне ведь многое было известно в этой жизни. Но сейчас я хочу просить о другом. Обещай найти и уничтожить того, кто стал причиной гибели Перекрестка!
 Однорукий ощутил вдруг, что слышит не просто последнюю просьбу умирающего, что в ней заложен другой, пока скрытый от него смысл.
 – Обещаю!
 Изваяние осыпалось наполовину. Речь Хранителя постепенно затухала, но была еще вполне различима.
 – Вручаю свой дар и свою просьбу твоей совести. Отныне белый огонь в тебе. Теперь ты владеешь испепеляющим пламенем. Захочешь, передашь его достойному перед смертью, не захочешь, унесешь с собой в могилу. Но ты должен отыскать и сжечь моего врага...
 – Он и мой враг тоже.
 – ... иначе белый огонь испепелит тебя самого.
 – Я обещаю! – повторил Однорукий.
 От Хранителя осталась лишь треть, и лесовик решился:
 – Прошу, скажи и мне напоследок. Что ответил король своему младшему сыну?
 – Ха-ха-ха, – прошептал голос. – Ты слишком много жил среди людей и набрался от них глупости... Мои загадки не имели решения... Я лишь испытывал души тех, кто приходил за волшебством... на Добро и Зло... Сегодня мне нужен был добрый...
 – Так зачем было допускать остальных!
 – Я только чувствовал, но решать мне было... не дано...
 Камень совсем осыпался. Лесовик крепко стиснул магический лист в руке и склонился над безжизненной грудой:
 – Прощай, Хранитель Перекрестка.
 Он уже повернулся уходить, когда из-за спины донеслось еле слышное:
 – В моей... сказке король... отдал трон... младшему... И старшие... сыновья...
 Что сделали «старшие» Однорукому услышать не довелось. От кучки камней осталась лишь горстка пыли. Обратный путь прошел без приключений, и, когда он достиг тайного хода в царство гномов, на кольце оставалось еще три золотых деления.

3.

 Вешенка довольно быстро отыскал свою путеводную нить. Он вышел к берегу широкой реки и бодро затопал вверх по течению, которое проистекало именно из того озера, где стерегли свой сад прекрасные и коварные никсы. Особой самоуверенности в нем не было, но и сомнениями лесовик отнюдь не терзался. Никсы представлялись Вешенке сродни обитательницам Русалочьего озера, а с теми молоденький симпатичный леший договариваться умел. Беспокойство вызывали лишь мысли о Радовиде. Хоть и выпили они напиток знаний, однако действия его Вешенка на себе не ощущал, потому боялся, что и для сына Илленари чудодейственное питье окажется бесполезным, а, значит, ой как тяжко придется мальцу. От мертвых маахисов да нетопырей королевских они вместе спасались, тут же в одиночку действовать придется. Ох-хо-хох! Коли случиться что, как ответ тогда перед Хранительницей держать?!
 Шаг за шагом убегали назад версты, день за днем исчезали золотые зарубки с наручного кольца.
 Зима постепенно вступала в свои права. Конечно, это была не та суровая и лютая морозами красавица, что каждый год почти на пять месяцев одевала в сугробы милый сердцу Заповедный лес, но и здесь всюду лежало легкое покрывало из нежного белого снега. Шедшему вдоль открытого берега Вешенке оно помогало обнаружить возможное преследование. Однако девственные просторы оставались чисты, никто не наступал на пятки, не буравил взглядом затылок, не дышал в спину. Молодость легкомысленна, и вскоре лесовик выбросил из головы долгие советы и напутствия, несчетные мысли и заботы. Он просто шел, наслаждаясь жизнью, красотой окружающего мира, тишиной и покоем.
 Все оборвалось внезапно, когда на исходе девятого дня тонкий слух Вешенки различил вдруг за шумом водного потока тихий рокот чужого говора. Росич осторожно подкрался к придорожным еловым зарослям. Голосов было несколько.
 – Торчим тут будто совы слепые на ветке, а он может и не этой дорогой пройдет, – тоненько канючил первый.
 – Гном сказал, этой, – резким басом оборвал второй.
 – Гном, гном. Когда это мы, честные тролли, верили коротышкам. Дожили! Из века недомерков терпеть не могли, били их на каждой лесной тропинке, а теперь, как же, советов их слушаем, – не унимался тонкий голосок.
 – Слушаем, но не их..., – утробно рыкнул его собеседник.
 – Их, их самых и слушаем. Вон, вчера примчался: сам маленький, колпак красный. Тьфу. Только что рожа злющая, а так... Удавил бы.
 – Нельзя...
 – Вот-вот. Таким балбесам и нельзя, а я бы..., – хвастливо начал тоненький.
 – Что, ты бы? – в басившем голосе явственно послышалась угрожающие нотки.
 – Тихо вы, сволочи! Оба ума не великого, разорались так, что за версту слыхать, – третий голос звучал спокойно, но от него у Вешенки поднялись вдруг торчком веточки на затылке, а говорившие до этого мигом приумолкли.
 Лесовик чуть тронул мохнатую ветку. На маленькой прогалине никого не было, только три припорошенных снежком замшелых валуна: огромный в полторы сажени в обхвате, длинный, тощий как березовый ствол и маленький с десятиведерную бочку. Даже зоркий лешачий взгляд и то с большим трудом рассмотрел скрытые в их трещинах и углублениях черты злобных троллей. Так же осторожно Вешенка отполз назад, к реке, спустился по обрывистому склону, и долго брел по прибрежной воде, ломая едва намечавшийся на быстром течении ледок. Сделав долгий крюк, он снова выбрался на снег, углубился с открытого места в возвышавшиеся неподалеку лесные заросли и двинулся быстрым шагом, поминутно прислушиваясь и оглядываясь по сторонам. От былой беззаботности не осталось и следа.
 Однако, как ни старался росич, упустившие добычу тролли догнали его к вечеру того же дня. Сначала о приближении опасности шепнул некий внутренний голос, а после за спиной раздалось знакомое тонкое подвывание:
 – Ну вот, сидели себе спокойно. Уф! А теперь, мчись неведомо куда, гонись незнамо за кем. Уф! И все из-за недомерка в красной шапке. Уф!
 – Сам роста не великанского, гриб плюгавый! Пищал бы поменьше, не проворонили бы гада! – резанул бас огромного тролля.
 Вешенка свернул с тропы к спасительному берегу. В этом месте, делая довольно крутой изгиб, водный поток бурлил и завихрялся между двух обрывов. Над стремниной, едва касаясь противоположной стороны, лежал ствол упавшей ели. Избавление от погони было близко, но перейти по случайному мостку лесовик просто не успевал. Преследователи шумно дышали уже за ближайшими деревьями. Вешенка рухнул в снег недвижимым поленом. Первым запнулся длинный и тощий. Сбивая предводителя, в него врезался маленький. Вмяв в землю обоих, на них навалился громадный тролль. Ругани и оханью всей троицы не было предела, а поднявшийся гигант, молча, изо всей дурацкой силы пнул подвернувшееся полено. Хрустнули ломаемые сучки, Вешенка ощутил внезапную резкую боль и то, что летит над рекой и плюхается в сугроб на другом берегу. Вмятина нещадно саднила, однако цель оправдывала понесенное страдание: противники были отрезаны на другом берегу.
 Пошатываясь, леший встал на ноги, сложив пальцы обеих рук в незамысловатом мальчишеском жесте торжества. Тролли взвыли от досады, потоптались, поразмышляли и принялись карабкаться на шаткое бревно. Подобного «героизма» Вешенка не ожидал. Превозмогая боль, он уперся в край ствола. Не тут-то было. Ель словно вросла в песчаную береговую кромку, и даже не думала сдвигаться с места. Росич оставил бесполезные попытки, снял с пояса подаренную гномами взамен сожженной начальником дворцовой стражи маахисов дубовую палицу и приготовился драться. Положение его выглядело вполне предпочтительным, враги больше думали о том, как удержаться на бревне, нежели о нападении на лесовика. Кроме того, в бой они могли вступать лишь поочередно.
 Однако до битвы дело не дошло. Маленький и тощий уже подбирались к берегу, когда здоровяк выполз на середину ствола. И тут нещадно скрипевшая ель просто не выдержала. Дерево хрустнуло под многопудовой тяжестью, издав печальный плачущий стон, и переломилось пополам. Тролли пошли ко дну бушующей реки без единого звука, только саженей через десяток вынырнула вдруг на поверхности уродливая голова коротышки и канула без следа.

* * *

 На семнадцатый день пути он выбрался к горному озеру. Голубая в солнечном золоте водная гладь сверкала первозданной чистотой, отражая степенно плывшие в вышине белоснежные облака. Зеркальный овал со всех сторон окружала темно-зеленая стена вековых елей. Здесь среди зимы царило лето.
 – Красота! – восхитился Вешенка.
 Увиденная картина нисколько не напоминала просторы и чащи Заповедного леса, подобное великолепие просто не могло встретиться на бескрайних равнинных просторах. Волшебный уголок природы рождал в душе какие-то неясные возвышенные образы, хотелось петь, шалить и по-мальчишески кувыркаться в сочной изумрудной траве. Сами собой в голове стали слагаться поэтические строки, сначала донельзя перепугавшие, а затем так понравившиеся лесовичку, никогда ранее не ведавшему подобных ощущений (доселе он и в обычном-то разговоре красноречием не блистал, а тут...).
 Замечтавшись, Вешенка не сразу сообразил, что озеро было абсолютно гладким. Ни малейшего намека на русалок, тем более на их колдовские сады. Никаких серебряных лилий счастья.
 – Вот те, на! Неужели обшибся я и столько дней по другой дороге топал! Неужели все попусту, и теперь обчее дело по моей вине загинет!
 Взволнованный росич забегал вдоль береговой кромки.
 – Куда ж ноне бечь! Да нет, не должно быть ошибки, ворогов трое, из зарослей, аккурат на этой дороге меня обжидали. Значит правильно шел. Но, где тогда озеро с русалками?!
 Он сомневался до самого вечера, когда лучи заходящего солнца, вспыхнув багровым заревом, погасли над вершинами елей, на темную синеву небес выкатился толстый, но уже ущербный месяц, и поочередно принялись вспыхивать одинокие искорки звезд. Именно тогда лесовик почувствовал вдруг приближение некого неведомого таинства. Вешенка опустился на гладкий валун у самого края озера и приготовился ждать.
 Миновал час, другой, третий... Близилось к полуночи. Над уголком колдовского леса, донося до ушей еле слышную мелодию, прошелестел мягкий ветерок. Из глубины озера, нарастая, поднялся серебряный перезвон далеких колокольчиков. Запели тоненькие струны, нежно засмеялась флейта, и в потоке голубоватого свечения над водой выступили дивно изогнутые оградки волшебного сада. Внутри него, на широких изогнутых листьях, колыхались десятки лилий, каждую из которых охраняла никса. Завороженный прелестью цветов Вешенка не сразу обратил внимание на их стражниц, а, обратив, потерял голову от любовного восторга. В чем-то здешние обитательницы напоминали русалок его родного Заповедного леса: столь же миловидны на лицо и изящны в движениях, тот же тонкий стан и крутые изгибы бедер, еще более волнующие полукружья грудей, лебединые шеи, бездонные глаза. Однако в отличие от красавиц Русалочьего озера вместо хвоста у никс были стройные, заканчивавшиеся ластами, ноги, между хрупкими пальчиками рук виднелись прозрачные перепонки, а единственные наряды – длинные пряди густых волос – был не золотистыми, а нежно зеленого оттенка.
 Вспомнив вдруг о том, что он торчит на самом виду, росич быстро отполз под защиту еловых лап, откуда долго любовался танцами и играми хранительниц волшебного сада. Так прошла ночь, а с первым блеском зари и никсы, и лилии исчезли в озерных глубинах. На следующую ночь видение повторилось. Прошел еще день, и еще, и еще. И если при свете солнца Вешенка еще хоть как-то вспоминал о цели своего странствия, то в лучах ночного светила он начисто забывал обо всем, кроме магической красоты никс.

* * *

 Время могло кануть безвозвратно, но на шестую ночь неожиданно для себя лесовик открыл рот:

 – Закатный луч уходит осторожно,
 Скрываясь в мягком сумраке лесном.
 И бархатная ночь рисует в небе звезды.
 И месяц желтым отражается огнем.
 И на воду ложится покрывало
 Неведомых красот и волшебства.
 Слова рождает ум, но как их мало!
 Где отыскать достойные слова,
 Чтоб рассказать, как из глубин озерных
 Сады под дивные напевы струн
 Встают. Как девы кружат в танце. Непокорен
 Их облик, но волнующ он и юн.
 Не объяснить, как в сердце из видений
 Вдруг возгорится пламя вдохновений.

 Так говорило его сердце, а, может быть, обостренный знаниями гномов природный ум. А потом он продекламировал следующее:

 – Я красоты такой не видел отродясь!
 Взглянул, и вот – без памяти влюбился.
 Хочу взаимности, но где она? Смеясь,
 Вы ускользнете, сколько б я не тщился.
 
 А после вот это:

 – Что стоит душу вам, красавицы, разбить?!
 Пустяк. Каприз. Ничтожное движенье.
 Чуть бровью повести, и жизни нить
 В пожаре страсти выгорит в мгновенье.

 Лишь нежный взор, лишь дивный стан,
 И танца плавное скольженье -
 Струится кровь из любострастных ран,
 И сердце холодеет в наслажденье.

 Достаточно вам руку протянуть,
 И внемлют вам без слова, в исступленье.
 Вы отвернулись – и окончен путь,
 И мертв поэт, и пало вдохновенье.

 И еще:

 – Постой прелестница, постой хоть на мгновенье.
 Прочь затхлый сумрачный покой, прочь все сомненья.
 К чему мне мертвая краса из-за ограды?!
 Дай поцелуй – живой цветок твоей услады!

 И снова, и снова, и снова. Он читал стихи и даже не замечал, как завороженные дивным слогом никсы одна за другой подплывали к берегу, чтобы посмотреть на того, кто так прекрасно воспевает красоты волшебного озера и их русалочьи прелести. Лишь перед самым рассветом старшая из никс взмахом руки остановила поток поэтических излияний:
 – Сестры, много веков нашим садам, много лет и мы живем на свете. Тысячи алчных существ приходили сюда, чтобы силой, обманом или тайным воровством отобрать наше сокровище. Сегодня же мы впервые слышим ласковые слова, и никто ничего не просит взамен. Так?
 – Да, сестрица, это так, – согласно закивали головами речные нимфы.
 – Тогда пусть единственный из увиденных впервые за все времена получит наш бесценный дар, пусть будет счастлив тот, кто сумел растрогать наши сердца!
 – Пусть будет так, – одобрительно заворковали остальные, и в руки оторопевшего от неожиданности Вешенки легла вдруг изумительная серебряная лилия. Русалочьи сады погрузились в озеро вместе со своими прекрасными обитательницами. Росич остался один.
 Вмиг улеглись все возвышенные мысли и чувства. Лесовик выполнил задание Гринклоака и, раздумывая, как успеть добраться до гномов за оставшуюся неделю, повернул назад. Он успел сделать только пару шагов. Из еще темных по утру зарослей выступило несколько дюжин фигур в серых плащах, за их спинами маячили знакомые тролли.
 – Ну что, «сказитель», сам отдашь, что имеешь, или тебе помощь нужна, – из-под низко надвинутого капюшона зло сверкнули колючие глаза.
 Росич уставился на протянутую худощавую руку с длинными пальцами и невольно ступил назад, к озеру. В ту же секунду воздух наполнился свистом; причиняя боль, в деревянное тело лесовичка впились острия метательных кинжалов. Однако укус клинка – не удар топором и не огонь, больно, но для дубового тела не смертельно. Не раздумывая, Вешенка ринулся в прохладную озерную глубину. Вода услужливо вытолкнула его на поверхность, завертела в круговороте и стремительно понесла к началу речного пути, вдоль которого он шел к этим заветным местам. Несолоно хлебавшие преследователи остались далеко позади.
 
* * *

 Вешенке повезло, лед не успел еще сковать речные просторы, и водный поток за сутки доставил росича туда, откуда он выступил больше трех недель назад. На его кольце оставалось еще шесть золотых делений.