Инверсия

Пролог

Всеобщее волнение.
Надвигается серьёзная катастрофа — смена полюсов Земли. Магнитное поле ослабевает. Уровень радиации возрастает. Обычное дело в масштабах природы: всего на каких-то десять тысяч лет защита планеты сдастся; но человечеству это грозит гибелью.
— Где наши экологи, чёрт возьми?! Вот бы с ними сейчас побеседовать! — возмущается Аркадий Семёнович, глядя на моргающую в люстре лампочку.
— Венера, — продолжает докладывать Николай Иванович, — имеет в наличии некоторую форму жизни. Вот мы видим на снимках, кстати, сделанных ещё сорок лет назад советскими учёными, организовавшими экспедицию на Венеру, гриб восьми сантиметров в диаметре. Жук — вы видите? — ползёт. Между прочим, жука мы обнаружили сразу в нескольких местах.
— Довольно! — перебивает Владимир Игнатьевич повествование о Венере. — Это обыкновенная фантазия, Николай Иванович! Коллеги, кто его вообще пригласил на собрание в такой ответственный час?! Белковая форма жизни на Венере невозможна! Это каждый школьник знает. Там слишком высокая температура.
— Но клубеньковые бактерии… — держится Николай Иванович.
— Вот пусть клубеньковые бактерии и летят на Венеру, если есть у них такая необходимость! А мы должны найти место с возможностью существования жизни для человека, желательно без динозавров и гигантских мух.
— Ближайшие предположительно жизнеспособные для нас планеты находятся на расстоянии ста пятидесяти световых лет. В этом случае легче переждать здесь, нежели куда-то лететь, — рассуждает Аркадий Семёнович.
— А может, построить гробницу для всего человечества? Забальзамируем по древним египетским методикам на ближайшие десять тысяч лет, там и перезимуем.
— Всё шутите, Константин Егорович? — укоряет Елена Сергеевна. — Вам вот-вот одиннадцатый десяток пойдёт: только и хлопоты о забвении. А у нас на кону жизни не сотен, не тысяч — миллиардов человек! Как вам такая проблемка? Успеете забальзамировать столько народу? И через сто веков разбальзамировать, вы же у нас долгожитель?
— Знаете, Елена Сергеевна, — изрекает Константин Егорович, немного приосанившись, — дать бы вам ремня за эти слова и за то, что пошли по пути научной инженерии, не вышли вовремя замуж, не нарожали должного количества детишек. Женщина должна следовать за мыслью мужчины, а не перечить! Я говорю: можно построить вместительный лайнер на базе МКС; набрать запасы провизии; посадить туда часть людей (кого-то придётся оставить) и отправиться на поиски экзопланет, пригодных для жизни человека. Среди уже знакомых нам объектов хоть один да найдётся пригодный для жизни вполне обоснованно. Путешествие, конечно, рисковое, а что? У вас есть варианты? Можете назвать миссию «Ноев ковчег» — так, ради забавы.

Глава 1

1

Несмотря на всё безумство этой идеи, совершались слабые попытки её осуществления. Собрали бригады учёных по всему миру. В конструкторских бюро начали вести разработки: чертить, собирать модули, готовить к запуску. Укомплектовывали экипаж.
Константин Егорович сидит напротив окна в своём кабинете, мечтательно глядя в небо, играя подушечками пальцев и размышляя о предстоящем полёте.
— Где бы найти способного пилота для такой серьёзной задачи? Здесь нужен мастер, а не просто водила. Такой, чтоб вёл куда надо. А?.. Что скажете, Николай Иванович?
— Так ведь хлопцев прорва, Константин Егорович. Пилоты так и рвутся в бой, только кликни.
— В том-то и проблема, уважаемый коллега: тот, кто рвётся в бой, непригоден для такой миссии. Здесь нужен чуткий профи, чувствующий опасность, находящий выход в безвыходной ситуации, способный предвидеть ход событий. Здесь нужен гений, понимаете?
Константин Егорович встаёт. Набрасывает куртку. Спешно выходит из кабинета. В коридоре встречает Елену Сергеевну с пачкой каких-то бумаг: она что-то хочет спросить, но утихает, когда Константин Егорович плавно прикладывает указательный палец к её губам. Ныряет влево, начинает быстро спускаться по лестнице, ускоряя движение; буквально вылетая в холл, резво устремляется к выходу; ожидающие репортёры вскакивают с диванов, шумно сбегаются к центру зала, беспорядочно выкрикивают различные вопросы, но Константин Егорович скрывается, захлопнув за собой дверь, и садится в служебный автомобиль.
Приехав в дачный посёлок, Константин Егорович просит водителя остановиться и заглушить мотор. Выходит из машины, тихим шагом идёт вдоль поросших бурьяном дач.
Выискав нужную, он хочет бесшумно открыть калитку, но задумывается, идёт дальше. Обходит участок. Отыскивает лазейку в заборе. Пролазит. Нащупывает дверцу подвала. Спускается. Поднимается в дом по подвальной лестнице, сосредоточенно прислушиваясь: тишина.
Проходит в комнатку. Обращает внимание на множество разбросанных рисунков: лошади, деревья, небеса. Берёт рисунок в руки, разглядывает: «Поразительно точно передаёт».
Подняв голову, он видит через распахнутое окно пробирающуюся в дебрях мужскую фигуру с буйной шевелюрой.
— Романенко, стой! — выкрикивает Константин Егорович. — Мне не угнаться за тобой, стар уже.
Но тот даже не оборачивается и уходит.
Константин Егорович решил просто подождать, пока Романенко вернётся.
К полуночи так и произошло: слышится шорох; на кухне стоит Романенко, держа в майке ягоды, орехи и дикие яблочки. Выкладывает их на стол с голодным энтузиазмом, будто сейчас начнёт вкушать пищу богов.
— Красивые рисунки. Жаль, никто не увидит, — произносит Константин Егорович.
— Ну и что?
— Инверсия, ты же знаешь.
— Цепляетесь за жизнь?
— Люди слабы и беспомощны, Романенко. Нужен человек, который их выведет.
— Хорошо. Я попробую что-нибудь придумать, — наивно обманывает Романенко.
— Придумывать уже ничего не надо, нужен пилот на дальние расстояния. На мой взгляд, ты единственный, кто сможет справиться с подобной задачей. Зайди ко мне в лабораторию завтра, часам к десяти, если сможешь, обрисую ситуацию в подробностях. Да, и я оставил в серванте немного деньжат.
— Не нуждаюсь. Спасибо.
— Что ж, тогда пусть просто лежат, может, потом понадобятся.

2

Круглосуточный ларёк. Романенко стоит, облокотившись о стойку, ожидая очереди. Деньги, оставленные Егорычем, возбудили бессонницу.
Дождавшись очереди, берёт бутылку водки, палку колбасы, солёные огурцы, лимон и минералку.
Придя домой, он убирает всё лишнее со стола; расстилает газетку; ставит бутыль; достаёт из серванта рюмку; вытирает в ней пыль, просунув палец через изнанку майки; нарезает колбаску, лимон; тычет маленький огурчик двупалой вилкой; наливает рюмашку, взяв в другую руку; торжественно произносит: «Тост!..» — и выпивает.
Хрустя солёными огурцами, достаёт тетрадь, ручку; садится за стол и начинает выводить заголовок:
Борьба с самим собой.
Дальше следует мысль:
Нет хуже пристрастия, чем алкоголь, и я тому яркий свидетель.
«Нет. Слишком самокритично и откровенно, никто не поверит», — комкает бумагу Романенко.
Я бы бросил в любую минуту, если б мог. Но пока я не знаю как.
«Хрень какая-то получается».
Меня все называют бабником, но ни одной женщине я не причинил столько счастья, сколько Любе, когда извинялся, что спал в обуви на белых простынях.
«Нет, не пойдёт. О чём вообще пишут люди? — спрашивает себя Романенко. — Наверное, о том, что видели, слышали, — словом, ощущали. О себе, наверное, тоже пишут».
Он решается на новый заголовок:
История одного человека.
Дальше другая мысль:
Когда-то я был молод и здоров. Хорошо окончил художественную школу. Тогда я ещё не знал о вине и женщинах, пока не поступил в лётное военное училище.
Он отвлекается, наливает ещё рюмку, выпивает, закусывает и продолжает:
У меня была жена. Но она ушла, не оставив дома даже чайной ложки.
«Фигня какая-то! — психует Романенко, наливая следующую. — Да и кому я нужен со своим болячками?»
Опрокинув рюмку, вырывает листки из тетради, комкает и выкидывает, затем начинает писать с чистого листа:
Антология житейской глупости.
И новые мысли:
И в горе, и в радости избегай стакана и лёгкого поведения женщины.
Не разговаривай с соседом до летнего солнцестояния.
Чурайся чужих денег, ибо добра от них не сыщешь.
Чтобы разбить камни в почках, возьми кору орешника.
Держа в руке последнюю стопку и глядя на Луну безумно сверкающим взглядом, Романенко ревёт, едва связывая слова: «Да храни вас Господь, хлореллы! Ибо вы даёте космонавтам воду и кислород, а также широко используетесь при очистке сточных вод и в производстве комбикорма для домашнего скота…»

3

Наутро Романенко стоит у ворот корпорации «Энергия», разглядывая молодой росток на ёлочке.
— Пойдём-ка со мной, братец! — зазывает Константин Егорович.
Они поднимаются по лестнице, заходят в конференц-зал, где готовится собрание. Все расселись. Николай Иванович раскладывает бумаги на столе; взяв одну из них, начинает докладывать: «Планируется подготовка к запуску модуля „Туман“».
— В общем, суть проекта такова, — шепчет Константин Егорович, чуть наклонившись в сторону Романенко. — Мы построили тяжёлый межпланетный крейсер. Ну, может, помнишь марсианский проект пятьдесят девятого года. Так вот, мы его усовершенствовали, собрали; оказалось, количество пассажиров строго ограничено: решили построить космический флот в составе семи кораблей. Главный корабль поведёшь ты, остальные последуют за тобой.
— Поведу куда? — вникает Романенко.
— А вот этого, братец, мы и сами не знаем! Наши астрофизики научились распознавать потенциально жизнеспособные планеты; вероятность их исследований не более тринадцати процентов. Выяснилось: ближайшие пригодные для нас находятся в пределах ста пятидесяти световых лет. Далековато, конечно. Но… Проблема именно в том и заключается: как быстро преодолеть такое расстояние? Одна надежда на тебя, Романенко: ты спец по таким делам. Для экономии топлива взяли на вооружение солнечный парус: кто знает, может, за пределами нашей Солнечной системы и ветра посильней? Но и это ещё не всё. Чёрные дыры — вот проблема. Чёрт знает, что за штуки. Засасывают в себя всё подряд, нужно будет обходить.

4

«Ненавижу космос! С первого дня ничего, кроме тошноты и усталости. Человек рождён бродить по Земле. Скитаться. Ну, иногда пить виски и заниматься любовью. Возможно, петь песни о… о чём? О женщинах, о несбывшихся мечтах, о сбывшемся ревматизме, может быть, просто: «О-о-о-о!» О чём поют птички? «Фьюти-фьют! Ваш скудный человеческий разум…» — поют они. Птички подарили нам музыку, а мы не смогли понять, в чём её смысл. Здесь, в космосе, одиноко. Повсюду мрак. Космос — это смерть. Мы смотрим на Землю, любуемся ею, друг на друга смотрим, как дикие звери, больше некуда. Да и страшно: вокруг нет жизни, нет горизонта, нет ничего, кроме материи и света… и только она, Земля, впечатляет взор. Притягивает своей жизненностью. Птички… Люблю женщин с низким голосом: в них есть что-то мудрое. Блаженных люблю, глупеньких, как дети: постоянно что-то спрашивают. Что бы мы делали без женщин? Наверное, не открыли бы диалектику. На женщину можно только смотреть, с ней невозможно долго разговаривать — сплошные противоречия. Но как они любят жизнь, как о ней заботятся. Кто я, чёрт возьми?! Почему моя голова наполнена этими мыслями?! Куда их можно приспособить? А как жили предки? Как они справлялись со всей этой путаницей? Ничего, кроме бессонницы, нервных спазмов… что-то страшное и необъяснимое, что-то прёт постоянно… вы говорите, игра? Я вам отвечу: нет худа без добра! Потираю пальцами ладонь, вглядываясь в линию жизни. Ах, игра. Чья? Сегодня, завтра и вчера… сегодня, завтра и вчера. Цикличность — вот и вся игра! Съел редиску — тошнота. Ложка соды — всё, прошла!
После полуночи уснуть не получается: скрип в ушах, сердцебиение, едва ли думаешь, сознанье живо… чувствуешь круговращенья, кровь стучит, мощный электрический импульс взлетает вдоль позвоночника, рассеиваясь в мозге, горечь во рту, оцепенение в мускулах, встал… нащупал стены… включил свет… походил… люблю гравитацию — она опора жизни… чувствуется сильная эрекция… к трём часам засыпаешь с молитвой — завтра будет новый день. Игра — это бюрократическая колесница. Игра — это политика. Игра — это цацки! Жизнь на это не похожа. Игрой руководят правила. Жизнью — законы. Мы боимся болезней, думая: они нас могут убить! А умирать безболезненно легче? Боль — признак жизни. Весь жизненный путь человека вымощен страданиями. Человек ищет страдания во всём, он не может долго пребывать в спокойствии. Открыть шлем, замёрзнуть в одно мгновение: я в сантиметре от смерти! Вон, мрак! Вперёд смотри — хоть вверх, хоть вниз.
Рай на Земле: прикоснуться к женщине, ощутить её тёплое дыхание, услышать пение птиц, съесть котлетку, походить, подумать, выпить водки, в конце концов. Чувствуешь?! Эту жажду понять надо: цену каждой минуты. Мудрецы сидят; как птички, щебечут. Мы оканчиваем институты, чтобы разгадать их щебетанье. Какая теснота в этом скафандре. Хочется поскорее снять, дышать трудно».
— Хьюстон, приём. Стыковка завершена. Как поняли?
— Принято. Благодарим за успешную работу. Как ваше самочувствие, Романенко? Врачи беспокоятся. Говорят, у вас болезненный вид последнее время.
— Субъективно, Хьюстон. Врачам здесь просто скучно.

5

— Ну что, Константин Егорович, вы довольны работой? — спрашивает Елена Сергеевна
— Я всегда доволен работой.
Константин Егорович включает громкую связь и объявляет:
«Уважаемые пассажиры, вы находитесь на борту тяжёлого межпланетного корабля ТМК-6. Продолжительность полёта пока ещё неизвестна; мы ищем пригодную для жизни планету. В связи с этим убедительно просим вас заняться любой творческой или хозяйственной работой во избежание конфликтных ситуаций, провоцируемых скукой. Ваши каюты оснащены приборами, позволяющими связываться с экипажем корабля по любым интересующим вопросам».

Женский сонный голос: «А почему мы ходим по полу? Мы в космосе, следовательно, должны находиться в состоянии невесомости?»

Константин Егорович: «Хороший вопрос: на борту корабля работает установка, создающая искусственное гравитационное поле. Во-первых, она нужна, чтобы вы не разучились ходить на собственных ногах; во-вторых, не будь этой установки, вы бы загадили весь корабль тошнотиками; в-третьих, вы ходите по палубе».

Мужской энергичный голос: «Что, если мы не найдём пригодную для жизни планету?»

Константин Егорович: «Не знаю. Вероятно, погибнем».

Женский язвительный голос: «А не сойдём ли мы с ума ещё до того, как долетим до предполагаемой планеты?»

Константин Егорович: «Возможно. Поэтому-то я и порекомендовал вам заняться творчеством: это отвлекает от мрачных мыслей. Также на борту работает библиотека, регулярно транслируются семинары по психологии. Кому интересно, можете послушать».

Мужской язвительный голос: «А кто вы такой, чтобы вас слушать?»

Константин Егорович: «Хм. Человек прямоходящий. Имеющий в наличии некоторое количество знаний и навыков. Чувствующий. Думающий. Делающий».

Ещё одна язва: «А как же ИИ? Мы думали, что кораблём управляет искусственный интеллект».

Константин Егорович: «Кораблём управляет старший пилот Романенко. Искусственный интеллект — это бред собачий. Есть только механика и ядерная энергетика. Но в том и в другом случае управлять способен только человеческий разум».

Напуганный женский голос: «У нас тут наркоман корчится в ломках: что делать?»

Константин Егорович: «Вызвать медслужбу».

Дрожащий мужской голос: «Да, а мне кто-то пистолетом угрожает…»

6

В одной из кают действительно завёлся террорист. Он держит восьмилетнюю девочку, тыча пистолетом ей в спину, а рядом мужчина корчится в судорогах: видимо, брат террориста.
Константин Егорович спускается по трапу, входит в каюту, где всё происходит.
— Пусть из медблока принесут морфий, сделают укол брату, — беспощадно цедит террорист, диковато глядя на Константина Егоровича.
— Давай мы сделаем ему интоксикацию в том же медблоке, гораздо легче станет без морфия.
— Делай, как говорю, а то застрелю девочку!
— Что ж, если на то воля Аллаха, значит, ей не повезло сегодня. Стреляй. Морфий мы держим исключительно для медицинских целей.
Мать девочки вопит от ужаса, хочет броситься на террориста, но её сдерживают бортинженеры, вколов успокоительное в шею: она оседает на палубу.
Террорист, отпустив девочку, наводит пистолет на Константина Егоровича.
— Тогда я убью тебя!
Увидев краем глаза, как мелькнула дрожь в коленях террориста, он отвечает:
— Выходит, ты действительно трус, если собираешься убить безоружного старика. А дальше что будешь делать? На всех у тебя патронов не хватит, здесь по меньшей мере три миллиарда человек.
Террорист дрожит. Глаза краснеют от напряжения. Выстреливает в Константина Егоровича, зажмурившись. Но пуля проходит мимо, чуть задев рукав рабочего платья; прилипает к железной переборке, как и пистолет, едва не оторвав руку бандиту. Оказывается, бортинженеры прикатили огромный неодимовый магнит в соседнюю каюту и включили в момент выстрела.
Террорист падает на колени, зарыдав. Протягивает руки вперёд, как бы говоря: «Виноват. Карайте меня». Константин Егорович разводит руками, отвечая с мимолётной улыбкой на устах:
— У нас нет для тебя наручников, не держим. Если хочешь очистить душу, зайди в мечеть, где-то в надстройках находится.
Террорист встаёт с колен. Склонив голову, устало бредёт мимо Константина Егоровича, мимо изумлённой толпы. Его тело нервно ёжится, кажется, он чувствует кожей презрительные взгляды. Хотя по большей части это жалеющие взгляды, поскольку ничего, кроме жалости, террорист уже не вызывает.
Он доходит до своей каюты. Садится на стул. Достаёт из шкафчика верёвку и мыло. Отмеряет нужный отрезок. Тщательно намыливает. Вяжет петлю-удавку. Привязывает другой конец к ручке двери, опрокинув верёвку на противоположную сторону. Встаёт спиной к двери, накидывает петлю на шею. Делает глубокий вдох, решив поднять ноги, но в этот момент его посещает мысль: «Что ж получается: я жил, как трус, и умру, как трус? Тоже мне событие! О, великий Аллах! За что ты караешь меня так жестоко? Я был верен тебе всей душой, всем сердцем! Свято чтил законы Корана, выучив его наизусть! Почему я теперь ухожу с позором? А? Что ты молчишь? Ответь!..»
Он с минуту стоит молча, закрыв глаза, сложив руки на груди. Затем резко поджимает ноги, петля затягивается, террорист начинает дёргаться в конвульсиях. Он чувствует сжатие удавки, опасаясь расслабить мышцы шеи; сознание постепенно уплывает.
Вдруг встаёт на ноги. Распускает удавку, высвобождаясь из петли и восклицая: «Ах, глупец! Какой же я глупец! Аллах велик! Действительно велик! Он увёл пулю от старика. Вырвал из рук моих пистолет. Он показал мне порочную сторону жизни, а мне лишь оставалось сделать выбор. Стыд толкнул меня на смерть, но не Аллах! Проклятая гордость. А как жили пророки? Ведь к ним не сразу пришли откровения».
Достаёт лист бумаги, ручку, начинает что-то записывать на арабском. Пот проступает на висках, рука дрожит, он делает усилие и пишет.
Закончив, выходит на центральную палубу, торжественно объявляя: «О, люди! Слушайте, что скажу: раньше я был грешен, теперь чист. Я пытался приблизить судный день. Аллах вытащил меня из петли и спросил: „Зачем жизнью жертвуешь понапрасну? Ты мог бы много пользы принести братьям и сёстрам. Чего тебе не хватает? Ведь я всё дал тебе, что нужно: еду, питьё, женщину“. О, люди! Задумавшись над этим вопросом, я пришёл к выводу: довольствуйтесь тем, что у вас есть, и не требуйте большего. Аллах дал нам всё (каждому поровну). Будьте внимательны к братьям и сёстрам, не обижайте их. Соблюдайте себя (своё тело и мысли) в чистоте и порядке и не поддавайтесь на уговоры шайтана. Помните: великие благородные дела начинаются с меньших благородных дел и наоборот. Спасибо, люди, что выслушали меня».
Он завершает свою проповедь, и его настигает воодушевление, новые откровения озаряют ум. Мужчина запирается в каюте и продолжает писать.
В ту же минуту к закрытой двери каюты террориста подбегает мальчишка в коротких штанишках. Расставляет руки в стороны, начинает пританцовывать и кривляться: «О, люди!.. Раньше я был грешен, теперь чист!..»

7

Романенко сидит в кабине пилота, задрав ноги на приборную панель, вглядываясь в бесконечную даль Вселенной.
Мимо проходит Ирина. Увидев панораму открытого космоса, она захотела зайти внутрь, рассмотреть ближе.
— Можно? — спрашивает застенчиво.
— Можно, — сухо отвечает пилот.
— Какая у вас красота. Интересно, чем защищены стёкла? Ведь здесь нет озонового слоя, поглощающего ультрафиолет.
— В состав стекла входит кремний.
— Вы так сосредоточены, о чём вы думаете, глядя на эти звёзды?
— Ни о чём. Просто созерцаю.
— Прям ни одной мыслишки не возникает?
Романенко поворачивает голову в её сторону, глядя стеклянными глазами. Опускает взгляд на грудь, упруго дышащую под тонкой блузой, отвечает:
— Ну, когда я смотрю туда, кое-какие мыслишки возникают…
Ирина, покраснев, смущённо прячет лицо. Взгляд бегает в разные стороны, как бы перебирая варианты ответов:
— А вы не туда смотрите, в глаза мне смотрите!
Оба смеются. Затем Ирина встаёт и, направляясь к выходу, говорит:
— Я живу в 69-й каюте. Захотите рассказать о мыслишках, буду рада видеть.
— По прилёте, — следует ответ.
Ирина возвращается к себе, и её одолевают противоречивые размышления: «Тормоз!.. Ему прямо намекаешь, а он… Нет. Я бы такого не смогла полюбить: слишком тяжёлый. Он как ребёнок: наивный, беспечный. Безэмоциональный ребёнок. Никому не сопереживает. Ни о чём не думает. Типа я дура, и нефиг со мной разговаривать. А он? Такой высокомерный, вроде сам Бог с тобой говорит: „Вы все здесь такие незначительные“. Взгляд безумный, вот уж кто дурак, я имею в виду. Главное, нет бы беседу поддержать, опрокинуть шутку-другую. Сразу грудью заинтересовался! Будто я не человек, а грудь. Облезешь! Привык общаться чёрт знает с кем! А по нему сразу видно — бабник! Ну уж нет, со мной эти номера с грудью не проходят! Раскатал губищи! В следующий раз сам подойдёшь. И увидишь меня совсем другой. Я буду холодна, глядя, как ты недоумеваешь. С другой стороны, он так откровенно смотрел. Будто впервые видел женщину. Ощущение такое возникло, хотелось броситься ему на шею, сцепиться губами в бешеном поцелуе. Казалось, он тот самый мужчина, с которым хочется убежать на край света! Без оглядки. Сильный. Неуловимый. Господин, владеющий ситуацией. Ты просто склоняешься перед ним. Потому что он не склоняется перед тобой. Я действительно вела себя как идиотка. Нужно было просто поцеловать его и всё!.. Видимо, я хотела завладеть им. Сделать его своим спутником, неотлучно сопровождающим по жизни, переживающим вместе со мной все страдания и беспокойства, участвующим во всех проблемах и делах, — словом, ручным другом».
Ирина входит в каюту. Ложится на кровать, свернувшись калачиком, и погружается в сон.

8

Куда летим? Билет в один конец. Сгниём здесь заживо. Да и есть ли эта пригодная для жизни планета? Тринадцать процентов вероятности — немного. Будем помнить о Земле. Тесновато становится, как в могиле. Напиться и забыться — вот и весь выход. Не зря же придумали алкоголь. А пожить-то ещё хочется.
Романенко задирает ноги на кресло, обняв колени руками, и медленно погружается в дремоту. Ему снится зеркало, в котором он видит своё отражение. Затем вдруг становится страшно, кошмар! Так страшно, что он оцепенел весь, начал кричать, подобно младенцу: «Уа! Уа!» Казалось, у него начинается истерический припадок, сопровождающийся судорогами. Обычно, опасаясь такого, он боится засыпать. Пытаясь разлепить глаза, он чувствует, как телом завладевает какая-то неведомая сила. Но удаётся лишь слегка приоткрыть их и увидеть, как на приборной панели кружатся тени различных изображений, будто в голове играет светом маленький прожектор, озаряя память. Тут он полностью открывает глаза. Сознание потихоньку возвращается. Чувствуется расслабление в мышцах, думается: «Сон, не сон?»
Кладёт палец на кнопку приборной панели, включает ускорители: корабль рвёт в необъятную даль Вселенной.

Глава 2

1

Обычная дверь — ручка, петли, табличка с надписью «М».
Романенко выходит, поправляя штаны, сталкивается нос к носу с Ириной, заходившей когда-то к нему в кабину. Та выходит из противоположной двери с надписью «Ж».
— Ой, привет! — удивлённая неожиданной встрече, восклицает Ирина.
— Привет, привет, — реагирует Романенко.
— Где бы мы ещё встретились, как не здесь?
— На приёме у стоматолога, лёжа в откинутом кресле с разинутым ртом, — шутит Романенко.
Они смотрят друг на друга, немного потупившись, не могут разойтись. Какая-то притягательная сила связывает их, вынуждая продолжать беседу.
— Хочешь, я покажу свой ритуальный танец? — продолжает Романенко.
— Вообще-то не хочу, но покажи, если желаешь.
Он смотрит любовно просящим взглядом на грудь девушки, слегка склонив голову и чуть выдвинув шею вперёд; откидывает нижнюю челюсть; оттопыривает задницу, начав топтаться на месте, издавая низкий тихий протяжный звук, как бы изображая бегемота, призывающего самку к спариванию.
Ира румянится, сложив руки на груди, будто прикрываясь от всего этого; насупив бровь, спрашивает риторически:
— Видимо, кроме этого, с вами не о чем больше поговорить?
Романенко, продолжая двигаться в заданной позе, отвечает:
— Почему же? Можно и поговорить. Какие темы для разговора вас интересуют?
Они гуляют по центральной палубе, беседуя о том о сём.
— Вы верите в любовь? — спрашивает Ирина.
— Верю ли я в любовь? — задумывается Романенко. — Вы, наверное, имели в виду, верю ли я, что она существует?
— Ну, можно сказать и так: верите ли вы, что любовь существует?
— А вы?
— Я первая спросила!
— И что же? Прежде чем ответить, я бы хотел услышать вашу версию. Впрочем, можете не говорить, я и так знаю, что вы с детства бредите этим явлением. Просто мне бы хотелось услышать: в каком свете вы представляете себе любовь? По каким признакам понимаете, что это именно она — любовь?
— По каким признакам понимаю? — задумывается Ира. — У меня такое ощущение, будто сдаю экзамен по теме «Сильные признаки любви».
— Ну так сдайте.
— Думаю, любовь — это чувство глубокой заинтересованности в человеке, которого любишь, это понимание его чувств и мыслей, забота о нём.
Она застывает, уставившись в одну точку. С минуту молчит, будто пытается остановить поток воспоминаний, не давая им выскользнуть наружу.
— Вы в порядке? О чём вы задумались? — беспокоится Романенко.
— Да так. Ни о чём, просто почувствовала тошноту, видимо, связанную с пирожным, которое съела за завтраком. Вот я и ответила, теперь ваша очередь.
— Может, не нужно? А то я такой зануда иногда бываю! Особенно когда меня о чём-то спрашивают.
— Нет уж, дудки! Я хочу услышать твою версию! За тобой должок. Давай отвечай!
— Ладно. Раз уж мы снова перешли на «ты», значит, надо что-то отвечать, не то меня покусают.
— Покусают, покусают. Можешь не сомневаться.
— Всё, что ты рассказала про любовь, является лишь следствием данного явления: забота, заинтересованность и прочее. В сущности, любовь — это глубоко восприимчивая ориентация человека, распространяющаяся на всё, что он видит, слышит, ощущает рядом с собой. Это своего рода фокус разума, позволяющий выходить за пределы сознания. Допустим, такой пример: плотник смотрит на дерево, видит в нём некоторое количество досок, из которых можно построить лодку или табурет. Для не плотника дерево — всего лишь дерево, ничего более. Для ботаника это живой, растущий организм и так далее. Также любовь ограничена ненавистью. Ненависть исходит от интуиции, а любовь — от сознания.
Короче говоря: любовь — это идеальное мышление; ненависть — сугубо материальное; как только мы задумываемся об идеале, разум выходит за пределы сознания; вынужденно оценивается материальная сторона, провоцируя ненависть. Здесь такой пример подойдёт: допустим, индивидуум добровольно решил выучить иностранный язык; он имеет пока слабое представление, как будет свободно изъясняться на желаемом языке. Как только начинает учить сам язык, в борьбу вступает материальная ориентация — ненависть. То есть он перестаёт видеть идеал, которого хочет достичь, как бы попадая в состояние неведения идеальной стороны, оценивая лишь материальную, и через сознание старается найти ориентацию. Излагая бытовым языком: индивидуум поворачивается задницей к своему идеалу, видя только материальную сторону. Это происходит от того, что идеал словно находится в пустоте, а интуитивное мышление защищает нас от пребывания в пустом пространстве, поскольку находит его некомфортным.
По мере изучения языка индивидуум постепенно поворачивается или, лучше сказать, поднимает глаза к идеалу, видя его всё более отчётливо и при этом испытывая потребность быстрее достичь желаемого: чем ближе он становится к идеалу, тем сильней нарастают жажда и нетерпение, питающиеся от ненависти. Всё это похоже на перетягивание каната: пока мы осознаём, то преимущество на нашей стороне — это любовь; как только перестаём осознавать, вот вам и ненависть. По сути, любить — значит видеть потенциальную сторону объекта любви, идеальную его сторону; а ненавидеть — значит не видеть эту сторону, но лишь материальную видеть точно. Любовь редка, потому что интуиция, от которой исходит ненависть, заставляет… Впрочем, не забивай себе голову, просто вспомни старую добрую пословицу: «От любви до ненависти один шаг». Кстати, поэтому мне трудно сказать, верю я в любовь или нет, поскольку сама вера исходит от любви.
— М-да, — задумывается Ирина. — Правда, в конце я уже ничего не поняла, но в целом было занимательно. Романенко, ты просто изумляешь своими измышлениями!
— А ты чертовски хороша в этом сарафанчике! Особенно грудь. Хочется взять в ладоши и положить на неё лицо.
— Романенко! Опять ты со своими шуточками! Детский сад. Даже и не мечтай! Я не позволю тебе прикасаться к моей груди или чему-то ещё!
— Что ж, тогда я позволю.
— Нет!
— Да!..
— Я закричу!
— Кричи. И я закричу вместе с тобой.
Он впивается пальцами в её хрупкие плечи, мягко сжав их. Ира снова краснеет, стыдится, закрыв глаза, визжит, да так громко, что все прохожие оборачиваются, напугавшись, пристально вглядываются, любопытствуя развитию сцены.
Подходит крепыш, одёргивает Романенко. Тот в свою очередь делает круговое движение рукой, будто вытирает окно. В одно мгновение парень оказывается на палубе на спине. Романенко выставляет перед его лицом открытую ладонь, как бы останавливая прыть противника, говорит:
— Спокойно, мужик. Это моя женщина. Она это подтвердит.
— Да-да-да, — растерянно, словно извиняясь, проговаривает девушка. — Мы вместе. Просто мы так общаемся.
— А, — тупит крепыш. — Тогда ладно. Извините за вмешательство. Я думал… Но если что случится…
— Если что случится, ты поведёшь корабль, — парирует Романенко.
— Ничего, ничего, — торопит Ира, взяв Романенко за руку и утаскивая в свою каюту.

2

Романенко сидит в миниатюрном раскладном креслице, наблюдая, как девушка приготавливает чай, намазывает булку шоколадным маслом.
— А что это было? — спрашивает она. — Вы с такой лёгкостью его опрокинули. Хотя он гораздо крупнее вас. Я так перепугалась! Думала, прибьёт как комарика.
— Древняя китайская гимнастика с элементами обороны. Мы называем её «ушу», но на самом деле это тайцзицюань — в переводе «Кулак Великого Предела». Её придумали даосские монахи, наблюдая, как защищаются медведи, журавли и прочие животные. Хотя, по существу, нельзя сказать, что это именно боевое искусство, ибо сами упражнения больше похожи на танец, чем на драку. Да и основной их целью является достижение умиротворённого состояния ума и тела, а также раскрытие внутреннего потенциала человека.
— Вы как ходячая энциклопедия: где-то вычитали?
— Дед рассказал. Может, он и вычитал.
— Так это дедушка вас научил так драться?
— Защищаться.
— Врёте?
— Ну.
— Понятно. И часто?
— Да почти всегда! Я вру, даже когда говорю правду! Мыслей много в голове, высказываешь одну-две, стараясь точнее передать. А потом и вовсе перестаёшь поспевать за мыслью… но, как ни крути, всё равно выходит не то, что подумал, одна лишь обложка. Да и где грань, отделяющая правду от лжи? В каком месте ложь перестаёт быть ложью, становясь правдой? Ведь сама ложь тоже откуда-то берётся. Я понимаю мир только эмпирически, через то, что отражается в опыте и способно измеряться и изменяться. А вы, судя по тому, что перешли на «вы», начали немного побаиваться меня?
— Да, стало страшновато. Вы так ловко его перевернули. Я даже не знаю, как дальше разговаривать с вами, взвешиваю каждое слово.
— Не бойтесь. Смею вас заверить: даже если вы начнёте чинить мне огромное-преогромное зло, скажем, захотите расцарапать лицо, я ни в коем случае не буду применять свои навыки на женщине.
— Клянётесь?
— Клянусь.
— Ну, слава Богу. А то я подумала: ты, как мой бывший: он, чуть что, сразу в драку лезет.
— Он вас бил?
— Нет. Но ревновал жутко. Однажды я решила, что он зарежет меня в приступе неистовства, боялась уснуть.
— Ну, если ревнивый, то может.
— А ты ревнивый?
— Я философ. То есть я хочу сказать, ревность заставляет меня глубоко задумываться о себе.
— Ты женат на ком-то?
— На барсучке. Ёлочнице из лавки мороженого. Нет, конечно! Видишь, пальцы чистые? Был когда-то, что называется, в гражданском браке. Но эта история слишком скучна, чтобы быть предметом для беседы.
— Расскажи, почему вы расстались?
— Не знаю. Может, потому, что люди не могут слишком долго жить вместе. Или просто наше стремление быть свободнее заставляет идти на такие жертвы. Не то чтобы я был плохим мужем. Впрочем, не мне об этом судить. Я просто был. Старался участвовать в делах семьи и даже пытался понравиться её маме, но… Ей хотелось, чтобы я всюду был с ней… постоянно разговаривал, лечил болячки, решал какие-то конфликты, которые, на мой взгляд, не были настолько важны, чтобы вообще ими заниматься. Поначалу даже получалось жить такой жизнью, а потом…
Меня тянуло на более интересные дела, нежели поддержание домашнего климата. Хотелось узнать побольше о природе вещей, людей, явлений. Я считал, что живу один раз и другой возможности понять сущее может и не выпасть. Ей же хотелось, чтоб я думал о том, о чём думает она: как поменять туфли в магазине, купить новую сковородку, одежду для малыша. Единственное, что я мог понять: это её чисто женские заботы, каким образом они имеют отношение ко мне? Ну, всё, как обычно, валилось в скандалы, в которых она меня кляла. Мне трудно было объяснить, что это всего лишь навязчивые мысли, завладевающие её умом, и, в принципе, ничего другого не происходит: мы просто живём, трудимся — чего ещё надо?.. Тёща внесла свою лепту, мол, бездельник, тошнотик, нормальный мужик должен пахать. В итоге я уходил всё глубже в себя, анализируя поступки и речь; ей казалось, будто бы хожу налево; затем сама стала погуливать. Нет, я не видел, но так казалось по поведению. Никогда не думал, что она способна изменять, но мы перестали спать вместе, словом, разошлись, расскандалившись. Хотя сам я не могу похвастаться верностью, ибо после развода пил, гулял, как эстрадный панк. Впрочем, может, это и правильно — погуливать тихо от близких? Возможно, так и должно быть? В общем, Бог здесь судья, но не я.
— Я с тобой не согласна. В семье должны быть моногамные отношения. Во всяком случае, к этому нужно стремиться. Иногда женщине просто хочется, чтобы её взяли, крепко, повалили на спину, налегли массой и… Ей хочется чувствовать себя беспомощно-слабой, и чтобы рядом был сильный, умелый. Если это не делает один — значит, это сделает другой, никто не виноват. Да, возможно, она будет сопротивляться до какого-то момента, но, в сущности, только и желает, чтобы он одержал победу в этой борьбе. Завладел ею!.. Она хочет почувствовать, что в доме есть глава семьи, которому всё подчиняется. Нет, я не хочу сказать, что секс — это главное, но только взаимодействие двух душ способно создать моногамность в паре. В том смысле моногамность, в каком это понимает каждый зрелый человек, когда интерес к другим объектам противоположного пола исчезает. Иначе говоря, близость. Ах, если бы мужчины хорошо понимали женщин, то у нас больше было бы счастливых браков и гораздо меньше разводов.
— Странно. Мне казалось, что семью только ради детей создают.
— Не только. А у вас и дети есть?
— От меня не было. Ещё когда познакомились, у неё уже был пацан лет пяти.
— Ты с ним ладил?
— Ой!.. Дети! Я очень люблю детей! Мы с ним как братья. Как лучшие и превернейшие друзья. Более, чем друзья, ведь существует такое понятие, как отцовская любовь. Правда, мне иногда трудно совладать с самим собой. В смысле когда он выводил меня за пределы ума, если можно так выразиться. Надо признать, дети весьма умны. У них прекрасно работают созерцательные способности, они хорошо используют воображение, анализируя что-нибудь. Согласен, слабо владеют терминологией, чтобы объяснить свои мысли взрослым. Но природу они понимают лучше нашего.
Вот, к примеру, мы смотрим на звёздное небо. Он говорит о каких-то инопланетянах. Я отвечаю: «Нет никаких инопланетян, это бред!..» А он отрицает мой бред, настаивая на своих убеждениях. Так кто из нас бредит?.. Он смеётся, говорит: «Не хочешь — не верь, а они есть, и я это знаю». Я в бешенство прихожу от таких заявлений!.. Откуда он может знать? Спустя некоторое время сижу перед телевизором, чищу рыбу. По телику показывают лекцию об экзопланетах; профессор в ударе: рассказывает, что, предположительно, могут встретиться инопланетные жители. А пацан уже знал о них, понятно?.. Ему не нужны были приборы и книги — он просто доверял своему воображению и всё! Проходит время. Я — участник экспедиции по поиску экзопланеты. Самое смешное: мальчику уже нет дела до того спора, он не скорбит, не жалуется, никого не винит, что его плохо поняли. Спрашивается: кто из нас был дурак, я или он?
— Ну, скорее всего, ты. Извини, что так прямо тебе об этом говорю. Он из мультиков узнал про инопланетян.
— Правда? Чёрт! А я думал, что он сам до этого допёр. Что ж, получается, я ахинею порол про детей?..
— Нет, просто ты смотришь на мир глазами детей, но понимаешь зрелым умом — а дети, наоборот, смотрят на мир глазами взрослых, но понимают совсем ещё зелёным умом. К тому же они весьма впечатлительны: что увидят, в то и верят всем сердцем. Так они обучаются.
Романенко сжимается, будто что-то саднит внутри; руки немного трясутся. Кусает бутерброд, отпивает горячего чаю, медленно пережёвывая.
— Ясно. А ты? Была замужем? — не зная, как поддержать разговор, спрашивает Романенко.
— Была, но это совсем банальная история.
— Так что же, расскажи банальную историю.
— Да что-то нет охоты вспоминать.
— Ну, не хочется — значит, не нужно.
— Ладно, слушай. Мы учились вместе в институте — одногруппники, списывали друг у друга лекции, участвовали в субботниках и прочих мероприятиях. Казалось, мы просто друзья. И как-то на вечеринке жутко напились, танцевали, визжали, хлопали шариками, махали бенгальскими огнями, — словом, наутро проснулись нагие в одной постели. Ну, вначале поклялись не рассказывать никому. Затем он каким-то образом познакомился с моими родителями — мама была очарована. Стал чаще заходить в гости. Через полгода он сделал мне предложение.
— Понятно, что не ты ему.
— В общем, пожив немного семейной круговертью, я стала такой раздражительной. Слышала, как он чавкает за столом, жужжит, кряхтит, шмурыгает носом, храпит, в конце концов, и это сводило меня с ума!.. Я боялась прикоснуться к нему, чувствовала какую-то грубость, исходящую от тела. Начала замечать, с каким презрением он относится ко мне: указывает, что делать и как. Будто я идиотка, ничего не понимаю. Ну, разошлись, рассорившись. Оказалось, у него там какая-то полюбовница в запасе была.
— И всё?..
— Слушай, я не могу так затейливо рассказывать, как ты!.. Всё.

3

В каюту кто-то стучится. Ирина открывает дверь. Заходит мужчина средних лет.
— Знакомьтесь. Это мой отец, Сергей Фёдорович. А это Романенко — старший пилот лайнера.
— Что-то он худоват и нездоров для пилота, — оценивает папа, глядя сурово.
— Ой, это только кажется так, на самом деле он более чем здоров, — оправдывается Ира.
Сергей Фёдорович протягивает руку, приветствуя Романенко.
Во время рукопожатия он едва может ухватиться за руку пилота своей мозолисто-твёрдой. Она кажется настолько мягкой, будто резиновая, но в этой мягкости он вдруг ощущает такую же твёрдость, даже слегка удивляется. Достаёт из-под столика табуретку, садится напротив Романенко.
— Я так понимаю, вы ухаживаете за моей дочерью?
— Ну.
— Да! Да! Ухаживает. Неужели не видно? — вмешивается дочь.
— Ну, расскажите о себе, пилот. Должен же я знать, кто вы такой и где вас искать в случае чего. А то, знаешь ли, тут у нас был уже один «пилот», любитель пилотажа, «пилоточник» — надо было сразу охарактеризовать. Такое за ним выяснилось, тушите свет — считайте капли.
Романенко чешет нос указательным пальцем, смотрит на Иру, вопрошая: «Что ему нужно ответить?» Та в свою очередь принимается провожать отца, выталкивая к двери, со словами: «Па, давай потом. Я сама тебе всё расскажу». И закрывает дверь, заперев замок.

4

— Извини. Наш папа такой скептик.
— Что ж, его можно понять, он ведь переживает за тебя.
— Или за себя! Однажды услышала, как он товарищу своему говорит: «Я работаю ради детей! Чтобы им было что поесть, что надеть, и ещё на всякие мелкие радости: кино, поездки на море». А товарищ спрашивает: «Зачем им мелкие радости?» Отец яростно разъясняет: «Чтобы мне стакан воды кто-нибудь поднёс, когда буду лежать в постели, звоня в колокольчик, в предчувствии сырости под собой!» «Стакан, продлевающий жизнь?» — уточняет товарищ. «Стакан, исполненный любовью и заботой тех, ради кого жил и вот сейчас собираешься умереть!» — вдалбливает папа. На что тот в свою очередь заключает: «Выходит, ты ради этого и работаешь. Тогда причём здесь дети? Мог бы жену побаловать. Она уж точно стакан поднесёт и утку, если потребуется». Сергей Фёдорович рассердился и перестал разговаривать с ним. Все уши маме прожужжал, психуя, сидя на кухне и обливая его грязью с ног до головы.
Я тогда-то задумалась: «Может, это всё сказки? Что у нас есть какое-то будущее. Может, всё наше будущее и сводится к тому, чтобы сидеть рядом с родителями, выслушивая наставления и критику?»
Мне вдруг стало не по себе от такой перспективы. Вспомнилась мысль одного мудреца, Иоанна Златоуста: уж лучше хлеб с солью в покое и радости, чем множество блюд многоценных в печали и горе. А когда замуж вышла, папа как шёлковый ходил за мной, всё старался помочь в делах житейских. Однажды сдуру попросила подсобить финансово на ремонт квартиры, а он обругал меня, мужа: «Недоноски! — ревел. — Что вы будете делать, когда нас с матерью не станет?» Спрашивается, чего ходил за мной? Совал нос куда не просят? А когда реальная помощь потребовалась — фигушки! Недоноски! Теперь видишь? Он всех моих женихов фильтрует. Распугивает, как огородное чучело. Мама как-то лояльней к ним всегда относилась.
— Так я теперь твой жених?
— Ой, просто так выразилась! Нет, конечно. Какой ты жених, два часа знакомы?
— Ну, два не два, а ощущение, знаешь, такое, будто уже жених.
— Тьфу на тебя, Романенко! Ты всё так переворачиваешь, как тебе удобно!
Он хочет ответить, что не очень-то удобно быть женихом. Но, увидев висящую на переборке гитару, спрашивает:
— Играешь?
— И пою, — хвастается Ира.

5

Романенко, повернув голову в сторону, как бы спрашивает у воображаемого человечка, направляя указательный палец ввысь: «Ты слышал? Она ещё и поёт!»
Ирина снимает гитару и, наигрывая знакомую мелодию, запевает:
— Постой, самолёт,
Я билет потеряла.
Багаж уже уехал прочь…
Мне мама твердила,
А я не понимала,
Но этому
Нельзя уже помочь.
— Прошу простить, небрежная импровизация. Что спеть? Точнее, какие песни тебе нравятся больше? — осведомляется Ира.
Романенко снова поворачивает голову в сторону, переспрашивая у воображаемого человечка: «Тебе какие больше нравятся?» Затем смотрит Ире в лицо:
— Достаточно, чтобы песни несли в себе смысл.
Ирина поворачивает голову в сторону всё к тому же человечку: «Ты слышал? Он хочет со смыслом песни…» И, перебирая пальцами по струнам, сосредоточивается и медленно запевает:
— Мы все на что-то надеемся,
Одиноко бродя в пустыне,
Веря,
Что счастье нас найдё-о-о-т.
Романенко вдавливается в спинку миниатюрного кресла, будто что-то сжимается у него внутри. Уже не слыша, о чём поёт Ирина, увлекается размышлениями: «Ах, если б вы знали, что такое счастье. Оно бы вас не сильно привлекло. Серость — вот что такое счастье!.. Умение соединять в себе мрачное и светлое. Способность сосредоточиться, пребывать в этом состоянии всю оставшуюся жизнь. То ли дело кайф… нарастающее удовольствие, бешеное ощущение, тяжелейшее сверхстрадание сменяется дикой, неистовой радостью, от которой и сердце может лопнуть. Счастье же — это блажь, одновременное протравливание страха, боли, радости через сознание, непрерывный анализ мышления, постоянное ощущение тела в лёгком парении. Ты просто концентрируешь внимание и медленно двигаешься по жизни: здесь и сейчас, здесь и сейчас».
Я спрашиваю себя, дурня:
Зачем ты бродил по пустыне?
Ведь счастье
Виднелось из-под но-о-о-г.
И вдруг, оглянувшись назад,
Узрел, какой путь я проделал,
Поняв,
Что это мой ито-о-о-г.
— Жаль, нет второй гитары. Я бы подыграл финальный пассаж.
— Ты тоже играешь?
— Ну, петь, к сожалению, не умею, но кое-что понимаю в самой музыке, — скромно признаётся Романенко.
Девушка протягивает ему гитару. Взяв в руки, он устраивается поудобней. Зудя, ёрзает медиатором по басовой струне, затем бьёт по ней, да так сильно, что вибрация, казалось, исходит от стен; и на фоне низкого вибрато пускает тоненькую трель, перетекающую из одной тональности в другую. Когда бас утихает, Романенко протягивает мелодию, как бы говоря ею. Небрежно, но едино со всей композицией он ведёт музыкальный диалог в течение нескольких минут, окончив множеством пассажей: так трудно было остановиться.
— Гриша, ты гений, — произносит Ира полушёпотом.
— Правда? Я думал, что просто умею играть на гитаре.
— Вспомнилась одна история из жизни великого музыканта: шёл концерт какого-то популярного пианиста, а он сидел в зале и слушал. Во время антракта кто-то его заметил из организаторов: рады были таким гостям. Попросили сыграть что-нибудь, как только пианист закончит программу. Он согласился и по окончании концерта сыграл то, что только что играл популярный пианист, только в двенадцати разных вариациях.
— По-моему, это был Бах. Нет?
— Я заметила, ты как-то странно перевоплощаешься: вначале казался жёстким и стойким. Придя сюда, ты вдруг стал мягче, а потом ещё мягче. Теперь снова посерьёзнел.
— Здесь мрачноватое освещение. Я ощущаю некоторую беспомощность, что ли.
— Глядя на мою грудь?
— Да и не только, на губы тоже когда смотрю.
Ира плавно приближается к нему; томно дыша, целует.
С минуту они жадно перехватываются губами, чмокая вкусно; затем Романенко смотрит на часы, говоря:
— Жаль, но мне нужно сменить вахту.
Ира смиренно кивает, провожая его взглядом.
Какое-то время она стоит перед закрытой дверью, прислонив указательный палец к виску, глубоко недоумевая.

6

Виноват. Путь неблизкий — добраться бы. Должна же она понять, в конце концов! Вроде неглупа, если знает, что озон поглощает ультрафиолет. Всегда кто-то страдает, так уж устроены мы. А мне от этого легче?.. Ничуть. Обождалась бы. Прилетим — пожалуйста! Сколько угодно! Дом построим, детей нарожаем. Нарожает она, я не гожусь для таких серьёзных задач. Ну, не прилетим — значит, не судьба. А нет, сейчас пустись в дело — меня же из постели не вытащишь. И на миссию будет плевать, и на людей, ради которых, кстати, и случилась вся эта круговерть, — лишь бы центр удовольствия колебался. Я чёртов эгоист. Меня нельзя баловать вкусненьким. Меня надо избегать. Теперь это подлое ощущение зарылось в душу: а вдруг она передумает? Подарит себя другому, ненавидя меня за то, что так небрежно обошёлся с нею? А вдруг? А вдруг?.. Нет, мужчина не имеет права отказывать женщине — это может спровоцировать катастрофу. Но ведь она неглупа. Я не могу поверить, что она не понимает, какая ответственность лежит на мне, что именно сейчас, сейчас совсем нет никакой возможности втягиваться в отношения. С другой стороны, пусть не понимает. Разве я могу влиять на это? Захочет другого, возненавидит меня — значит, просто не повезло нам обоим! Или только мне. И лезет же в голову непонятно что!.. Теперь кажется, она сожжёт мою каюту вместе со мной. Фу! Брысь! Проклятые мысли! Вон из моей головы!..
Где эта проклятая кнопка?!

Глава 3

1

Полёт продолжается уже почти год. В народе царит беспокойство: люди переживают о дальнейшей судьбе. Столпились на центральной палубе, зазывая Константина Егоровича.
— Наконец-то до вас начало доходить! — изрекает Константин Егорович. — Братья и сёстры, моя задача и задача всего экипажа — обеспечить вас всем необходимым для жизни и развития на время полёта: еда, вода, кислород и прочее. Как видите, мы пока с ней благополучно справляемся. Остальное же зависит только от вас самих: на что вы собираетесь потратить драгоценные минуты жизни? Попробуйте начать рисовать или сочинять песни.
— Вот делать нам больше нечего! — слышатся возмущения со стороны толпы.
Константин Егорович садится на ступеньку трапа. Достаёт блокнот, принимается что-то выводить карандашом, чуть высунув язык наружу. Толпа смущается, перешёптываясь. Постепенно люди расходятся по каютам.
— Константин Егорович, — спрашивает старушка, коснувшись его руки, — а что же делать нам, старикам? Мы ведь своё пожили, какое с нас рисование?..
— И это вы спрашиваете у старика? Не знаю, бабуля. Попробуйте составлять молитвы: думать-то вы не разучились?.. Или прислуживать внучатам, детям — кому захотите!.. Я живу, постоянно что-то делая, другого пути не знаю. И, как видите, дожил до ста лет и ещё столько же хочу. У человека есть только две разумные дороги: либо созидать, либо прислуживать тому, кто созидает.
Старушка стучит пальцем по руке, глубоко вздыхая. Отправляется восвояси.
Константин Егорович встаёт. Отряхивает сзади штаны и тихонько идёт вдоль леера, размышляя: «Все что-то хотят иметь. Как будто жить от этого легче. Обкладываются имуществом по самые уши, таскаясь с ним весь век. И неважно, есть ли ему применение, нет… Лишь бы было. Сама мысль «там, в кладовой, лежат мои вещи» уже тешит человека. Приносил бы пользу своими побрякушками, так нет же, под конец жизни склеп выстраивает!.. И главное: оно на хрен никому не нужно, кроме него самого. Умрёт — всё соберут и выкинут на свалку. Ах, да!.. Бродяги подберут, пристраивая в быту. Освободите дорогу в рай, забарахлили безделушками!.. Мы смотрим друг на друга, улыбаемся. Чего ещё нужно? Шутим, смеёмся, беседуем до утра, попивая чай на кухне. А предмет мёртв. Он жив, когда человек с ним работает.
Так ради чего стоит жить? Искусство. Здесь, конечно, вряд ли можно спорить. Впервые увидев картину Леонардо да Винчи «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом», которая написана углём и белилами на тонированной бумаге, приклеенной на ткань, всё пытался понять: магия ли это?.. Или фокус какой?.. Как может человек создать такое? А ведь я это вижу — значит, не имею права отрицать, что и другой человек способен на подобное, если захочет. Искусство — то, ради чего стоит жить».

2

Навстречу ему идут двое парней, о чём-то бурно споря.
— Бога нет, — утверждает один.
— Как же? — отрицает другой. — А кто создал материю? Кто привёл её в движение?
— Глобальный взрыв.
— В таком случае, кто его спровоцировал?
— Электрический импульс. Газы витают в пространстве, токи зажигают.
— Ладно. А как ты объяснишь появление живых организмов? Ведь в природе всё логично устроено, разве взрыв может создать такую природу?
— Здрасти, приехали! А вулканы? Любой биолог тебе скажет: жизнь без вулканической деятельности невозможна. Всё остальное: растения, животные, человек — следствие вулканического взрыва.
— Не понял, как это?
— Вот пример: ветерок подул в центре океана, поколебав воду; получившаяся волна нарастает, устремившись к берегу — бьёт!.. Ну, а то, что ты видишь на берегу после ухода волны: узор на песке, копошащиеся организмы в нём — следствие удара. Выброшенные на сушу микроорганизмы стараются приспособиться к жизни вне привычной для них водной среды. Выползают потихоньку; находят убежище в листве, там же и пропитание. На Земле всё так же логично, как и в космосе.
Они подходят к Константину Егоровичу, спрашивают:
— Как вы думаете, Бог есть?..
Тот поднимает бровь, отвечает:
— На мой взгляд, Бог — это валентная связь между атомами. К примеру, вы смотрите на воду. Вода — два простых газа: водород и кислород, валентно связанных между собой. Так вот, эта связь между двумя простыми веществами и есть Бог. Или что-то похожее на него. Так или иначе, мы лишь можем воссоздать божественный образ, позволяющий приблизиться к самой сути явления, но увидеть его в полной ясности не можем. Древние считали, что боги живут в междумириях. То есть что-то вроде точки, соединяющей вещества в материю и организмы. В какой-то степени они понимали в этом толк.
Один из парней изумлённо спрашивает Константина Егоровича:
— Ничего не понимаю, при чём же тогда здесь Пресвятая Троица?.. Отец наш небесный?..
На что тот старается дать вразумительный ответ:
— Говоря простыми словами, Пресвятая Троица — это сознание. Бог Отец — бдительность; Бог Сын — это то место в уме, где человек может манипулировать мыслями; Святой Дух — это бессознательное, то, что мы не можем увидеть, но оно есть. Просто раньше люди мыслили художественнее, чем сейчас. Потому и говорят: «Бог создал нас по образу и подобию своему» — вроде как мы владеем творческим механизмом мышления.
Константин Егорович садится на ступеньку трапа, выставив одну ногу чуть вперёд, другую чуть поджав, продолжает речь. Парни рассаживаются на ступеньку ниже справа и слева, внимая повествованию. Мимо проходящие люди останавливаются, видя такую картину, и тоже пристраиваются возле Константина Егоровича.
Толпа стекается на центральную палубу. Все слушают речь. Некоторые иногда делают пометки в блокноте; кто-то просто записывает на диктофон; позднее Константину Егоровичу приносят микрофон, включив трансляцию по всему кораблю: слышно каждому.

3

Окончив повествование, Константин Егорович встаёт, кланяется и направляется в покои.
Придя в каюту, он снимает рабочее платье, надевает лёгкий просторный халат, открывает бортовой холодильник, присматривая что-нибудь из еды. «Рис, котлеты, яблоки…» — перечисляет, выкладывая на поднос. Достаёт ножницы, разрезает вакуумные упаковки, выкладывая пищу на тарелку. Посыпает всё это имбирным порошком, садится за стол, произносит краткую молитву и принимается вкушать пищу, медленно пережёвывая, смакуя.
Отужинав, заваривает насыщенный цветом чай; садится за маленький письменный столик, расположенный в углу каюты; берёт с полки книгу; надевает очки, начинает читать.
Читает вдумчиво, медленно. Кажется, его взор вязнет в тексте. Иногда делает небольшие заметки на полях при несогласии с мнением автора. В такие моменты он чем-то напоминает редактора газеты «Время и история». Впрочем, что попало не читает: в этот вечер его внимание привлёк «Лунь Юй» Конфуция.
Масштаб личности философа просто поражает воображение. Константин Егорович откидывается на спинку кресла, думая: «Какие люди топтали Землю!.. Его любовь к Родине просто потрясает!.. И ведь не ценили же при жизни, вязли в страстях, ни о чём не думая, потому что за них думал он, Конфуций. И трудился, выкладывался, не жалея себя, лелея мысли о благородстве и гуманности. И ведь мог валяться с женой в тёплой кровати, давить вино, ловить рыбу. Нет. Старался мир сделать лучше. Болел, глядя, как народ гнётся под правительственной палкой, как воровство и тирания процветают и никто не осмеливается вмешаться. Спрашивается: много ли он понимал в политике?.. Лишь понимал, что политика — свод законов, играющих в пользу чиновников, царя. Но сам исходил из чисто человеческих потребностей. Знал, что человеку много не нужно: дай только возможность прокормиться и найти место под солнцем. Это и сводило с ума чиновников и царя, за то и был изгнан. Правительство не видит перспективы: власть хмелит. Старик рассеивал туман, заботясь об их благополучии и счастье, о благополучии всей страны, воспитывая людей, воспитывая правительство, позволяя кровожадно отрывать куски от своей души; культурой, подобно кристально чистому роднику, изумляя неколебимой верой в благородство и альтруизм. Да, возможно, он был слишком категоричен. Да, возможно, слишком требователен к людям. Но был ли он менее требователен к себе?.. Нет. Не в этом ли заключается величие и крепость любви к отечеству и народу?.. Да. И как ему только удавалось выживать среди всеобщего варварства тех лет?..»
Смахнув невольно выкатившуюся слезу, он выключает настольную лампу, допивает уже прохладный чай, скидывает халат, ложится на кровать, пытается уснуть.
Лёжа в темноте, Константин Егорович шепчет, гладя ладонью простынку: «Привет. Жаль, тебя рядом нет, твоего тёплого тела, обычно согревавшего меня в такие минуты. Помню, как ты ожидала, читая в постели, пока я закончу свои дела, лягу рядом, войду в твою обитель нежности. Сегодня меня согревает пижама из хлопка. Тогда мы спали нагие: нам нечего было скрывать друг от друга. Теперь только воспоминания скрываю от людских языков. Не знаю, скоро ли увидимся с тобой…»
При этих словах сознание проваливается в сон, и он засыпает.

4

Тем временем не может уснуть Романенко. Не сдаёт вахту, беспокойно кусая губы, вглядывается в бескрайнюю даль, усеянную звёздами. «Куда лететь?.. Куда?!» — спрашивает он себя, чувствуя напряжение в висках.
Вскочив с кресла, начинает ходить взад-вперёд, нервно потирая подбородок. Снова садится, устремляя широко расфокусированный взгляд в вечность. Пытается найти лазейку, поскольку понимает: назад дороги нет. И быть не может. «Все эти люди погибнут, не найди я верного пути!.. О-о-ой!.. Твою мать!..»
Вскакивает, почувствовав панический страх. Тело бросает в холодный пот. Забивается в угол, дрожа от ужаса. Такого ужаса, что даже представить трудно. Чувствуя, как смерть дышит в затылок — вот-вот обнимет.
«Господи. Спаси, Господи», — бормочет он, бредя. «Люди на кону. Они ведь не виноваты. Ладно я, бродяга, тунеядец, пьяница. Но они. Господи. Спаси, Господи. Укажи путь правильный, верный. Пусть я погибну, пользы в этом ни на грош!.. Но они. Впрочем, кого винить?.. Я человек, а не машина!.. У меня свои слабости и страхи, головная боль и ломота в суставах. Никто не звался — а гарантий я не давал. Ну, помрём, что с того?.. Какое-то время здесь поживём, тоже неплохо, кстати… Жаль только, выпить нету. Ай!.. Была не была!..»
Встаёт, включает ускорители: корабль рвёт в необъятную даль Вселенной.

Глава 4

1

По какой-то причине лайнер висит вверх дном. Константин Егорович просыпается, шлёпнувшись на потолок; найдя вещи, расторопно одевается; пробираясь через разбросанную мебель, направляется в кабину пилота разузнать, в чём дело.
Залезает в высоко расположенный люк. На потолке лежит Романенко. Без чувств. Над ним висит кресло пилота. Константин Егорович хлопает его по щекам, но тот не подаёт признаков жизни; вызывает медслужбу; забирают тело. Константин Егорович смотрит в иллюминаторы, видит перед собой зелёно-голубой шар с могучими вихрями облаков.
«Нашёл всё-таки!» — изумляется дивному видению, необыкновенной красоте природы.
Поднимает руки, нажимает кнопки приборной панели, корабль медленно переворачивается, приняв прежнее положение.
Решают спустить небольшую команду, оснащённую приборами для исследования местности данной планеты.
Космический баркас спускается на планету. Открывается люк, выходят бортинженеры в скафандрах, начинают измерять окружающую среду: температуру, влажность, берут анализ почвы и растений.
Планета оказывается полностью пригодной для жизни. И самое интересное: на ней даже растительность такая же, как и на Земле. Замечены какие-то животные вроде сумчатых кенгуру. Есть надежда и людей встретить, но пока ничего похожего не видать. Да и страшновато встречаться с людьми на дикой, никому не известной планете. Чёрт знает, каких они нравов и пристрастий, может, они каннибалы. Психолог говорит: «Вы просто проецируете на них свои качества».

2

Константин Егорович заходит в медблок узнать о состоянии Романенко. Тот лежит неподвижно на больничной койке, но больным совсем не выглядит: цвет кожи нормальный; дыхание и сердцебиение тоже присутствуют, но весьма замедленно. Рядом с ним сидит девушка, гладя его ладонь и всхлипывая в слезах.
— Врачи говорят, он находится в состоянии анабиоза, — осведомляют Константина Егоровича.
— Или он просто редкий симулянт: плохо вы его знаете. Впрочем, мы многим ему обязаны.
Константин Егорович выходит, а Ирина, продолжая поглаживать руку Романенко, тихонько с ним разговаривает: «Ты только не умирай, слышишь?.. Я так мечтаю, что мы снова встретимся и всё у нас получится, как у людей. Мы будем гулять в парке, играть в бадминтон с нашими малышами, вечерами смотреть фильмы…»
Вдруг его палец слегка дёргается, будто электрический импульс проскакивает от головы к руке. Она смотрит на его лицо, обнаружив проступивший на лбу пот. Зовёт врачей: кажется, что он вот-вот проснётся. Но врачи, глубоко вздыхая, объясняют: «При анабиозе потливость и рефлексия — вполне нормальные явления. Просто организм ещё живёт, а разум спит. На нашей памяти не было такого случая, чтобы человек вышел из этого состояния, но, если верить, что противоположное вылечивается противоположным, как утверждал Гиппократ, можно предположить, что из этого состояния его может вывести только максимальное создание благоприятных условий для жизни. Вы просто гладьте его почаще. Кто знает, может, он и проснётся?»

3

Константин Егорович включает громкую связь, делает небольшое объявление:
«Уважаемые пассажиры! Нам повезло — мы добрались наконец до того места, где теперь сможем благополучно жить и развиваться. Сейчас наши учёные пытаются найти воду. Во всяком случае, она должна быть, поскольку в атмосфере есть парниковый эффект и растения. На данный момент мы готовим корабль к спуску на Свободную Землю. Поэтому просим вас закрыться в каютах, надеть лёгкие скафандры, занять место в катапультируемых креслах и пристегнуть ремни. По прибытии старайтесь не расходовать понапрасну силы, запасы провизии. Учитывая, что место совсем новое и многое нам придётся узнать о нём, этот совет будет как нельзя кстати».

Сонный женский голос: «А что, если на этой планете водятся огромные чудища?»

Константин Егорович: «Не знаю. Наверное, нас съедят».

Энергичный мужской голос: «Тогда лучше вооружиться как следует и начать их отстреливать!»

Константин Егорович: «Что ж, из всего оружия на корабле только вилки да ложки. Если вы умеете ими стрелять, тогда вам придётся нас защищать от диких чудовищ».
Обеспокоенный женский голос: «Почему мы не взяли с собой мощный арсенал оружия? Ведь мы и так не знали, куда летим и что нас там ждёт».

Константин Егорович: «Зачем нам оружие? Всякая тварь дрожит перед опасностью и нападает лишь в целях самообороны».

Язвительный мужской голос: «А хищники?! Они ведь питаются другими животными».

Константин Егорович: «Другими животными, но не людьми. На Земле не было замечено случаев, когда бы хищные звери охотились на людей, чтобы добыть пропитание. Мы думаем, здесь так же всё устроено».

4

Пробираясь через густые заросли папоротника, группа учёных устраивает привал.
— Какой-то странноватый здесь воздух. В сон клонит. Не замечаете, коллеги? — вопрошает Аркадий Семёнович.
— Разумеется, клонит, — реагирует Елена Сергеевна. — Ведь у вас под ногами растут рододендроны.
— И вправду, — удивляется Аркадий Семёнович, подняв ногу и разглядывая гроздь белых цветочков, похожих на миниатюрные лилии. — Занимательно, что природа здесь почти такая же, как и на нашей планете, только выглядит, будто в палеозое.
— Да мы и оказались в палеозойской эре! — громким шёпотом утверждает Николай Иванович, уставившись на склон оврага.
Смотрит, не отрывая глаз от большого крылатого чудовища с треугольной головой, длинными лапами, огромными блестящими глазищами тёмно-красного цвета, ползущего по склону оврага. Николая Ивановича охватывает дикий ужас, такого он не мог представить себе даже в самых страшных кошмарах. Истерически кричит, ринувшись бежать в противоположную сторону от места, где находится чудовище. Коллеги бегут за ним. Догнав, валят наземь:
— А-а-а!.. А-а-а!.. Спасите, мама!.. — вопит Николай Иванович, пытаясь вырваться из рук коллег.
— Спокойно. Спокойно, — утешает Аркадий Семёнович. — Вам на очки села муха.
Снимает насекомое с линзы, начав разглядывать его ближе. Николай Иванович встаёт, отряхивается и прилипает напуганным взором к неведомой мухе. Елена Сергеевна достаёт из рюкзака лупу, приблизив насекомое.
— Обычная муха, — заключает Аркадий Семёнович. — А вы так перепугались, коллега. Ничего не бойтесь, друзья! Здесь такая же флора и фауна, как и на нашей планете.
С этими словами он отрубает ветку папоротника, уходя вперёд.
Исследователи выходят к опушке густого леса, и перед ними открывается широкая долина, усеянная цветами, журчащая ручьями. В центре долины возвышается могучий вулкан, увенчанный белоснежной каймой. А у его подножия тянутся караваны огромнейших динозавров на водопой.

5

Группа рвёт назад — к кораблю. Мчится в убежище что есть мочи; склоняющаяся листва хлещет по лицам; неожиданно перед ними вырастает громадно-подвижный зубастый тираннозавр; издаёт свирепо-хищный рёв, пытаясь схватить добычу. Аркадий Семёнович и Николай Иванович разбегаются в разные стороны. Елена Сергеевна падает в обморок там, где стоит, не выдержав ужаса.
— Константин Егорович!.. Константин Егорович!.. — взывает Аркадий Семёнович по рации.
— Слушаю вас, что?.. — отвечают с корабля.
— Ужас!.. Ужас!.. Не могу передать словами!.. Нам здесь не выжить!.. Корабль спускать нельзя!.. Вытащите нас отсюда, Христа ради!..
Но, несмотря на заверения Аркадия Семёновича, лайнер уже плавно приземляется на воздушных подушках в глубине леса, сминая под собой деревья.
Увидев это, Аркадий Семёнович из последних сил пробирается к кораблю. Схватив по пути корягу, стучит ею в бортовой люк, крича: «Спасите!.. Откройте!.. Ужас!..»
Люк открывается. Он входит внутрь, торжественно держа корягу так, будто это знамя истины, которую он только что узрел. Люк захлопывается, Аркадий Семёнович падает на колени, теряет сознание.
Увидев эту душещемящую сцену, Константин Егорович приказывает принести воду и нашатырь. Садится на одно колено; приподнимает Аркадия, обняв шею одной рукой, держа голову другой; берёт намоченную нашатырём ватку, поводит под ноздрями, мажет виски. Как только Аркадий Семёнович приходит в себя, ему подносят стакан воды.
— Что там случилось?.. — недоумевает Константин Егорович.
— Ужас!.. Полный кошмар!.. Иначе не скажешь, — заикается Аркадий Семёнович. — Моё воображение не способно понять это зрелище!.. Жуткие динозавры!.. Могучие динозавры!.. Слюнявые зубы!.. Словом, всё, что мы видели на картинках пёстрых энциклопедий, теперь вы можете увидеть воочию за бортом корабля!..
— А где остальные члены команды?..
— Не знаю!.. Не знаю!.. Елену, — делая глотающее движение, — Сергеевну, похоже, разорвал один из них.
— Так-так-так, — задумывается Константин Егорович и приказывает собрать команду для спасательной экспедиции.

6

Константин Егорович поднимается в надстройки корабля. Открыв запасной люк, вылезает наружу. Садится, начинает наблюдать за спасательной экспедицией в бинокль.
Чёрное пятно медленно пробирается сквозь лесную чащу — это спасательный отряд. Он двигается вперёд. Сворачивает вправо, чуть ускорив движение. Затем влево, всё более ускоряясь. В итоге устремляется назад, в сторону корабля.
Константин Егорович спускается посмотреть: спасательный отряд стоит на центральной палубе; лица у всех бледные, как мел.
— Динозавры?.. — осведомляется Константин Егорович.
— Нет. Гигантские насекомые!.. Мухи размером с макаку!.. Осы размером с собаку!..
— Так-так-так, — задумывается Константин Егорович и снова поднимается в надстройку — подробнее изучить местность.
Разглядывая в бинокль каждую складку леса, он не может понять, откуда появляются страшные чудовища. «Если они настолько большие, как их описывают члены команды, то наверняка я их уже увидел бы», — размышляет Константин Егорович. Вдруг взор застывает на месте.
Обнаружив какие-то шевеления в чаще леса, он пытается внимательней рассмотреть, но из-за густой растительности ничего не видно. Заметно, как человеческая рука, придерживаясь за широкий лист папоротника, что-то пытается объяснить человеческой ноге, выглядывающей из-под кустарника.
«Так-так-так…» — задумывается Константин Егорович. Внимательно разглядывает это место, стараясь воспроизвести полную картину происходящего.
«Тьфу ты!..» — возмущается он наконец и спускается на центральную палубу, собираясь пойти в лес.
— Пойдёмте со мной, — приказывает спасательному отряду.
— Не-е-е. Мы туда больше ни ступим.
— Что ж, тогда пойду один.
Команда поражена невозмутимостью Константина Егоровича и отправляется вслед за ним.
Он идёт вперёд с такой решимостью, будто раньше бывал здесь. Навстречу выскакивает громадный тираннозавр, пытаясь схватить Константина Егоровича чудовищной пастью, которая набита острыми зубами, но тот даже не дрожит, так и идёт дальше спокойно, невозмутимо.
Остановившись, он раздвигает густую листву папоротников. Перед взором открывается следующая картина: двое мальчишек на вид лет восьми-десяти сидят в траве, испуганно глядя на Константина Егоровича; рядом с ними стоит лазерный аниматор, который, собственно, и порождает эти ужасные картины.
Неподалёку лежит неподвижное тело Елены Сергеевны. Абсолютно целое. В глубине леса дрожит кустарник, за которым сидит Николай Иванович, шепча молитву. Спасатели подбирают женщину. Делают успокоительный укол Николаю Ивановичу и отправляются на корабль. Константин Егорович остаётся.

7

Он садится на корточки, аккуратно протягивает неведомым мальчикам руку, позволяя дотронуться. Те мгновенно отпрянули, но, преодолев страх, всё-таки касаются руки.
Погладив немного ладони Константина Егоровича, они уже не выглядят такими напуганными. В связи с этим мужчина достаёт блокнот, рисует двух маленьких человечков, держащих за руку одного большого, и стрелку, направленную на шалаш. Мальчики, кивая, тянут Константина Егоровича, по-видимому, к своему дому.
Он идёт за ними, раздвигая склоняющиеся листья папоротника. Вокруг нет даже намёка на динозавров. Лишь жужжание обычных мух доносится из чащи.
Приводят его в небольшой городок, знакомят с вождём. Оказывается, что это совсем не мальчики — такие же взрослые люди, как и мы, только выглядят, как дети. Глаза у них чуть пошире, чем у нас. А дети, наоборот, выглядят, как старики. И надо заметить, что кожа у них гладкая, а не дряблая, как это бывает в старости. Но в целом от стариков их не отличить. Женщины же в манерах речи и движении больше походят на мужчин, и, наоборот, мужчины отличаются женскими манерами: так устроена их природа.
Вождь что-то произносит в адрес Константина Егоровича. Но ничего не понятно. Рисует в блокноте корабль со множеством людей на борту, дальний горизонт, показывает вождю. Затем рисует шалаш, дождь и несколько человечков, пытающихся укрыться. Вождь смотрит на рисунок. Выхватывает карандаш из руки Константина Егоровича, рисует дождь и человечка с зонтиком. Тот смеётся, достаёт из кармана запасной карандаш, рисует шалаш, костёр и человечка, крутящего на вертеле баранью тушку. В ответ вождь рисует опушку леса, убегающего оленя и преследующего человечка с ружьём. Константин Егорович чешет бороду, рисует поле, солнце и человечка, сажающего в почву семена; затем несколько человечков, строящих дом; множество людей, собирающих виноград; пастуха и стадо; музыканта, играющего на флейте; женщину, качающую дитя; сидящего на скамейке старика; играющую в футбол детвору; веселящуюся в праздник толпу.
Понимающе кивая, вождь распоряжается указать Константину Егоровичу место, где прибывшие могут начать строить жилища и возделывать почву.
Константин Егорович кланяется вождю и жестами объясняет, что будет совсем неплохо, если кто-нибудь из местных жителей научит его и ещё хотя бы несколько человек из экипажа понимать здешний язык. Вождь кивает и распоряжается.

8

Многомиллиардная толпа совместно трудится, движимая одной целью — жить.
Равномерно расселившись по всей планете, они в одно дыхание строят жилища, высаживают культурные растения, исследуют местную природу. Женщины, мужчины, дети, старики, учёные, художники — все заняты делом.
Когда день подходит к концу, они собираются около домиков по соседству, празднуя пышным ужином. Затем расходятся ко сну.
Сдружившись с местным вождём, Константин Егорович изучает местный опыт правления государством: система кажется ему необычной, ибо вместо привычных нам законов у них действуют принципы законодательства (справедливость, ответственность, добропорядочность, честность) как законы. Все знают, что нужно придерживаться справедливости, ответственности, а как придерживаться — каждый решает самостоятельно.
Вечерами Константин Егорович сидит под тенью дерева, любуясь местным закатом и пытаясь разработать более совершенную систему управления. Кажется, он ходит на свидание с самим Господом, беседуя до захода солнца.
Кстати, на этой планете два солнца. В связи с этим день длится дольше, поскольку теневая сторона планеты уже. Одно солнце чуть ближе, другое — чуть дальше. Но и небо кажется чуть выше, заставляя с непривычки высоко поднимать голову.
Громоздящийся в лесу лайнер разбирают на железки, приспособив материал в строительстве и быту. Но главный корабль оставляют, заметив множество рисунков внутри (стены, потолок и даже пол расписаны мелом и красками). Решено сделать храм. Со временем внешняя сторона его поросла вьющимся кустарником, так что казалось, он вырос из земли.
Романенко так и не приходит в себя.
Константин Егорович распоряжается перенести тело в кабину, точнее, в святилище храма. Ходят слухи, будто он выполняет последнюю волю пилота. Его усаживают в кресло, подперев голову рукой.
Посетители храма, проходя мимо, прикасаются к телу пилота, шепча молитвенную речь.
Никто так и не может понять: жив он или же всё-таки мёртв?

Эпилог

— Всю жизнь я посветил Венере!.. И что же?.. Теперь я даже не знаю, в какой стороне она находится.
— Напрасно вы переживаете, Николай Иванович. Ведь вам нравилось заниматься исследованиями.
— Так как же напрасно!.. Смысл жизни ускользает от меня, Елена Сергеевна!.. Я верил. Чувствовал. Был переполнен надеждой. В итоге это никому не принесло пользы. Даже мне.
— А кому принесла пользу экспедиция на Марс?.. Луна кому сейчас нужна?..
— На Луне запас гелия очень большой. Его хотели использовать в энергетике.
— Использовали?..
— Нравилось ли мне?.. Я никогда не забуду, как мы получили первые снимки с Венеры! Мы, я и Константин Егорович, ночь не спали, в философском азарте разглядывая мелкий грунт, который был снят крупным планом с устройства. На следующую ночь даже сон приснился, как мы отправились в экспедицию на Венеру, встретили там маленького медвежонка и змейку — ползла по песочку. Тогда мне казалось — это наше будущее! Думал, будем летать на другие планеты, исследовать их, возможно, приспосабливать к жизни. Теперь я чувствую себя разбитым, абсолютно бесполезным, никому не нужным. Смысл ускользает от меня, Елена Сергеевна. Смысл уже ускользнул.
— Зря вы так, Николай Иванович. Ведь смысл не том, чтобы жить на Венере, невзирая на то, что там всего два жука, гриб и высокая температура. Но в том, что без вас мы бы об этом никогда не узнали. Марс долго не давал покоя учёным: то казалось, будто там есть вода, то она вдруг куда-то исчезала. В итоге перестали финансировать экспедиции, полагая, что Марс непригоден для жизни вообще. Воцарился маразм: вывели какую-то силиконовую форму жизни на основе кремния. Выяснилось — этот путь не очень перспективен. Да что там говорить!.. Всякий учёный испытывает ситуации, когда его версии опровергаются. Абсолютной истины нет!.. Всегда найдётся тот, кто копает глубже. Эйнштейн — великий учёный! Теоретик, каких ещё поискать. Такие противоречия разрешал в науке!.. Пришёл какой-то пройдоха с квантовой механикой, опрокинув всю физику к чёртовой матери. Теперь поди разбери, что он там нагородил с этим атомом, вращающимся вокруг себя.
— Но ведь Эйнштейн много чего другого совершил полезного. Много ли сделал я?..
— Не знаю. Я знаю только, что теории предшественников являются опорой для последователей. В этом я уверена на сто процентов, Николай Иванович. Фрейд неправильно изложил теорию психоанализа на основе либидо, но его последователи сделали гораздо более точные открытия впоследствии. Так что я с вами не согласна, смысл есть!.. И очень глубокий. На чём, как не на бессмыслии, он основан?.. Попробуйте найти предмет для исследования здесь, на Свободной Земле. Кто знает, может, и удастся открыть что-нибудь полезное?..
— Ладно. Вы меня убедили, Елена Сергеевна. Попробуем найти что-нибудь полезное здесь.
— Что случилось? — слышится приближающийся сзади голос Аркадия Семёновича.
— Николай Иванович идиот!.. Могилу себе решил вырыть, еле отговорила, — жалуется Елена Сергеевна.
— Да, но как бы он себя закопал? — недоумевает Аркадий Семёнович.
— Меня попросил! Вот в чём дело, — плачет Елена Сергеевна.
Николай Иванович втыкает лопату в почву, вытирая рукавом лоб. Вдруг неожиданно замирает, прислушиваясь. Ему кажется, что острие лопаты наткнулось на что-то твёрдое. Вначале думает — булыжник. Но отзвук немного иной: к булыжному он уже привык. Поковыряв землю, он вытаскивает на свет нечто вроде самородка прямоугольной формы с заглаженными краями, внимательно разглядывает его со всех сторон.
— Похоже на позвонок динозавра. Возможно, шейный, если вообразить, каких они были размеров, — предполагает Николай Иванович.
— Да бросьте, коллега! Это всего лишь кусок гипса или известняка, — парирует Аркадий Семёнович.
— Говорю вам — кость! Окаменелая, правда, — убеждает Николай Иванович.
— Ну вот, снова воображает себе непонятно что, — презрительно реагирует Аркадий Семёнович.
— Коллеги, тащите лопаты!.. Сейчас мы откопаем весь скелет, — подбадривает Николай Иванович.
— А что, если не откопаем?.. — язвит Аркадий Семёнович.
Николай Иванович становится подбоченясь. Задумавшись, поднимает взгляд к небу. И, прикинув в уме, изрекает:
— Значит, будем искать дальше…