Новогодний пленэр

    Давнишний мой друг, художник Саша Трифонов, пригласил нас с женой в свой деревенский дом встречать Новый год. Уж много лет назад он купил старинный, но довольно крепкий дом из бруса в поселке Бугуртак, в котором с тех пор и жил счастливо вместе со своей супругой гостеприимной Галиной. Не чуждый нелегкого деревенского труда, но знакомый с ним с детства, Саня в перерывах между творчеством обустроил этот дом под свой вкус, вместе с дворовыми, полагающимися в деревне постройками, огородом, колодцем с прекрасной родниковой водой, гаражом, теплицами, стайками и курятником. Чем глубже он погружался в обустройство своего дома, чем уютней становился дом, чем толковей в нем все устраивалось, тем реже Александр появлялся в Красноярске.  А когда они с Галей решили прикупить корову с бычком, да поросят с хряком, да курочек с петушком, то Саша и вовсе выпал из нашего поля зрения и не появлялся уже и не на выставках, и не на выставкомах.
    Вскоре Александр и вовсе перевелся в Абаканский союз художников, нашел себе источник постоянного заработка поближе к дому, обзавелся друзьями и хорошими знакомыми в деревне, и в Красноярске стал гостем крайне редким.
    Красноярцы же его не забывали и при случае никогда не проезжали мимо Сашиной деревни, без того, чтобы не навестить его. А случаев таких было много, в том числе и международные пленэры, когда Красноярские художники, вместе с коллегами из столиц   и весей, а зачастую и с заморскими известными мастерами вваливались гурьбой в Сашин дом. Пили студеную воду из колодца, бродили по двору и огороду, с папками и этюдниками с неподдельным интересом слушали хозяйские секреты об успешном ведении домашнего хозяйства. Тут же зарисовывали уголки сибирского деревенского быта с домашней утварью, хряками и петухами, тыквами и подсолнухами.
     Всякий раз, когда приезжали гости, зачастую неожиданные, хозяева накрывали в веранде длинный, собранный из нескольких, стол. На веселеньких разноцветных скатертях-клеенках появлялись объемные блюда с пирогами, начиненными разными вкусностями. В пиалах плавилась волнами густая деревенская сметана, парное молоко разливалось в объемные с узорами керамические бокалы прямо из ведра-подойника, а засвистевший заливисто пузатый чайник, резво пускающий из крышки и носика струи горячего пара, снимался с печки и ждал, пока заварится иван-чай, да подадутся меды и варенья. Не обходилось и без сибирских мохнатых груздей и рыжиков, густо политых сметаной, домашнего сала с прослойкой и, конечно же, запотевшей от холодного погреба бутылочки-другой  самогонки, для тех, кто не пьет молоко и чай. Хозяева своим таким искренним гостеприимством умели оставить в своих часто нежданных и незнакомых гостях незабываемое впечатление, так что и на обратном пути те с радостью наведывались к ним с повторным визитом.
    Зная на собственном опыте, не понаслышке, об этом радушном гостеприимстве, мы с удовольствием приняли приглашение, все спланировали, приготовили гостинцы и новогодние сувениры, созвонились, собрались и отправились в путь утром тридцать первого декабря.
     Ехать решили через Шало и станцию Саянскую. Дорогу эту еще не успели асфальтировать, но она была короче на целых сто километров, в отличие от популярной и обычно очень напряженной, с большим потоком машин, трассы через Абакан. К тому же дорога эта была достаточно хорошо устроена, зимой укатывалась снегом, так что незнающему человеку и невдомек было, что он едет не по асфальтированному шоссе,  а по отсыпанному гравием тракту. Четыреста километров, которые предстояло проехать даже по сибирским меркам расстояние не близкое. Маршрут оказался удачным. Редкие, в основном грузовые  машины, проезжая, поднимали  снежные вихри, которые постепенно замедляясь, кружили и опадали на придорожные кусты, меняли  и без того сказочные зимние картины. Машины вспугивали с обочин стаи красногрудых снегирей и черных тетеревов, с закрученными кренделястыми хвостами, собирающих с дороги мелкие камушки, и исчезали из виду на многие десятки километров. В такие минуты открывались перед нами роскошные сибирские дали с заснеженными сопками, возвышающимися из вековой тайги, с развесистыми лапами елей и кедров, укутанных пышными снежными шапками. То вдруг показывалось русло реки с незамерзающими порожистыми шиверами и скалистыми берегами, и сама река Мана. А потом  и предгорья Саян, с достаточно высокими горами, мерцающими в прозрачном зимнем воздухе своими ледниками. На одну из гор, стоящую отдельно по трассе, чтобы объехать её приходится потратить чуть ли не полдня, точно не один час.
       Любуясь прекрасными зимними видами и наслаждаясь пустынной, идеально укатанной, зимней дорогой, часам к шести прибыли в село Бугуртак.

       Хозяева ждали еще одну семейную пару. Вскоре были накрыты столы. Гости собрались часов в девять. Компания в радостном предвкушении праздника расселась вокруг многочисленных аппетитных закусок и щедро сервированных новогодних угощений. Все возбуждало аппетит и каждому  хотелось проводить в кругу друзей год старый и отведать щедрых кулинарных даров. С тостами, под звон бокалов и тарелок, время пролетало не заметно, и вот уже  подступил, с боем курантов Новый год. С лучшими пожеланиями поздравляли друг друга, выслушали речь президента и, как полагается, скрепили всё бокалом шипучего Советского шампанского. Веселье было в самом разгаре, разговоры стали громче, смех звучал все чаще, все были в прекрасном настроении. По всему видно было, что праздник задался и идет своим чередом, и продлится еще не один час. В этот момент, в самый разгар веселья, выделяясь из общего возбужденного праздником многоголосия,  вдруг раздался командный голос Саши:
      - Сережа, идите спать.
      Признаться, это было удивительно. Это было неожиданно. Я не собирался еще спать, мне нравилась наша дружная компания и шутки, и взаимные поздравления, и здравицы, и пожелания, но Шура настаивал.
     - Идите с Наташей, вы сегодня проделали большой путь, устали с дороги. Галя приготовила вам постель в зале.
        Мы переглянулись с женой, и по ее глазам стало ясно, что она согласна с этим предложением. Наверно со стороны была заметна наша усталость. А Саня знал, о чем говорил. Ведь не однажды он проехал этот путь до Красноярска и обратно, в ту пору, когда еще не перевелся в Абакан. Да и сейчас изредка пользовался этим маршрутом. Мы не стали спорить, хоть на часах еще было только начало второго, по новогодним меркам ничто. В голове пронеслось наше путешествие, встреча нового года, все впечатления и дорожные переживания, праздничное возбуждение и усталость от дороги. В Сашиных словах был резон опытного человека и заботливого друга.
     - Слушай, Саша. Пожалуй, мы так и сделаем. Ты прав, дружище, дорога не близкая и усталость ощущается. Так что мы воспользуемся твоим предложением, покинем вашу прекрасную компанию, и пойдем спать.
      Мы распрощались. Галя сопроводила нас в опочивальню, то есть в зал, где  для нас была приготовлена большая свежая кровать.

     Проснулся я рано, часов в восемь или около того совершенно выспавшимся и свежим. Вчерашней усталости, как и не бывало. Здоровый сон в бревенчатом доме на свежем воздухе, что может быть лучше для отдыха. В доме царила тишина. Праздник, если и не закончился, то взял очевидную паузу. Все спали. Ни из спален, ни из комнат не доносилось ни звука. Лишь мирное дыхание жены, да тиканье часов еще более усиливали состояние покоя и тишины. Постепенно в темной зале из утреннего сумрака стали проступать предметы мебели. Угадывался силуэт новогодней елки, чуть поблескивающие в темноте елочные шары и гирлянды. За окном начинал брезжить рассвет, постепенно усиливаясь, и светлея все более и более.  Спать не хотелось, напротив я чувствовал в себе прилив свежести и бодрости, какой в зрелом возрасте приходит не часто. Полежав еще не много и убедивших окончательно, что больше не засну, я потихоньку встал и оделся.
     По всему видно было, по праздничному столу, по приборам и закускам на столе, что остальная компания улеглась совсем недавно, и что сейчас у всех самый крепкий и сладкий сон. Нарушать отдых товарищей и будить их мне не хотелось. Но и слоняться в одиночестве без дела по дому перспектива была совсем не заманчивая. Я думал: чем бы мне заняться ранним утром первого января в спящем крепко после гуляния деревенском доме. Раздумывал я недолго и решил пойти на этюды. Это была отличная идея. Этюдник лежал в машине в багажнике, там же были холсты, кисти и краски.  Без сомнений я собрался и был таков.
    Большое сибирское село Бугуртак раскинулось у живописного  берега маститой Тубы, образующейся после слияния двух горных, порожистых рек Кизира и Амыла, сбегающих с Саянских хребтов. Хотя село отделено от реки дамбой, защищающей его от наводнения, это не лишает его выразительных пейзажей. А ранним утром после снегопада за громоздящимися высокими сугробами оно кажется еще красивее. Задорный хруст свежевыпавшего снега  при каждом шаге слагается в ноты и звучит музыкой и еще выше возносит летящую от морозца и счастья душу.  Укутанные снегом островерхие крыши домов, дымящиеся печные трубы, заснеженные стволы и ветви высоких деревьев, создают манящие узоры и ритмы. Звенящий воздух свежий от прозрачности и чистоты не вдыхается, но вкушается при каждом вдохе.
        Все усиливало настроение праздничного январского утра. С этюдником на плече и холстом под мышкой я шел по селу, наслаждаясь свежим воздухом, зимними сибирскими пейзажами и присматривал себе мотив для этюда. Красивых мест было достаточно, но всегда хочется найти что-то особенное, не избитое.
         Вдруг увидел я белую лошадку. Теплая белая кожа лошади на фоне свежевыпавшего чистейшего белого снега, запорошенных кустов тальника, ручья, весело журчавшего по разноцветным камушкам меж берегов, укрытых пушистыми сугробами. Холодные перламутровые дали,  заснеженная гора с выходами красноватой почти малиновой скальной породы, початый стожок, с раскиданными по снегу охапками сена. Лучшего трудно было отыскать, да и при моём тогдашнем состоянии, мотив этот сразу лег на душу.
      Я выбрал себе место поближе к стожку, став одной ногой прямо на край стожка, а второй на раскиданные охапки сена. Быстро раскрыл этюдник, закрепил холст и стал писать. Лошадь стояла ко мне боком, подбирая со снега душистое сено. Я спешил, набрасывая композицию и пропорции лошади, пока она не развернется или не отойдет в сторону. Затем загустевшими от мороза вязкими красками, широкими мазками, взял живописные и тональные отношения. Настраивая зимний искрящийся колорит на холсте, начал прорабатывать детали и оттенки. В голове крутилось: только бы она постояла подольше, чтобы мне добиться лучших качеств, а не просто запачкать холст. Но лошадка совсем не собиралась позировать. Она сразу же заметила меня и постепенно, подбирая со снега пучки сена и пережевывая его, покачивая головой и перебирая ногами, приблизилась ко мне вплотную. Теплыми большими губами осторожно собрала отдельные травинки сена, прилипшие к рукаву моей куртки, так что я ощутил на своей щеке ее теплое дыхание. Понюхала краски на палитре и фыркнула. Затем, пристроившись вплотную, за моим этюдником, задевая его объемным боком, стала кормиться, вырывая губами душистое сено прямо из стожка. Хотя то, что она не будет позировать, было ожидаемо, это немного расстроило. Я продолжал работать, решив, что допишу лошадь по памяти. Пейзаж, Слава Богу, на месте, да и утро не спешило менять свою тональность и освещение. В общем, все было хорошо, и я работал. Забыв про новый год и про первое января, я полностью на какое-то время, погрузился в мотив, наслаждался им и радовался творческим удачам. Глубоко, погрузившись в работу, я не сразу заметил мужичка, спешившего в мою сторону. Нельзя сказать, чтобы он бежал, но по всему угадывался его решительный настрой в походке и возмущение в лице, которые явно были вызваны мной и моим беспардонным вторжением. Как оказалось, это был встревоженный хозяин лошади и стожка, на котором я так обличающе стоял  одной ногой.  Да и под второй ногой, предательски выдавая мою вольность к хозяйскому сену, лежала еще не совсем утоптанная охапка. Почти подбежав вплотную и увидев, что я пишу этюд, незнакомец быстро сменил гнев на милость. Эта смена настроения отчетливо отразилась на его лице, поменявшись с агрессивной строгости на удивление и заинтересованность.
     - О…, да вы мою Ласточку рисуете!- воскликнул он повеселевшим голосом, - А я то думаю, кто у меня хозяйничает. Мужик не знакомый… рядом с моей Ласточкой, что он здесь делает?
     - Так ее, оказывается, Ласточкой зовут. Красивое имя для лошадки: Ласточка, повторил я смакуя. Она, наверное, у вас быстро бегает, судя по кличке должна просто порхать.
     - Да, она у меня такая…порхает… и кличка мне тоже нравится, - добродушно подтвердил хозяин лошади.
     - Вы меня извините, пожалуйста, что я без спросу, пристроился тут, у вашего стожка. Уж больно ваша Ласточка красивая. Белая на белом – интересная задача для живописца.
     - Ничего страшного, рисуйте, рисуйте. Давайте я ее привяжу к тальнику, она наверно вертится. Знаю я ее, непоседу любопытную.
     - Спасибо. Если вам не трудно привяжите, пожалуйста.
      Мужчина привязал лошадь, поставив ее, как раз так, как я начинал  рисовать. Подкинул   сенца, чтобы она стояла спокойно на одном месте. Затем быстренько сбегал к своему дому и вернулся с ведром воды.
    - Сейчас я ее напою – сказал он и, держа на весу ведро, поднес его к лошади. Та спокойно, не спеша пила из ведра, засунув в него морду цвета кофе с молоком, окутанную парами теплого дыхания.  Обрадованный появившейся возможностью, я резво работал кистью. Уточнил пропорции и пластику лошадки, взял цветом  темную, не расчесанную гриву и хвост, тень на животе и свет на крупе, шее и лопатках. Прописал сизые кусты и ветки тальника, и даже камушки, весело выглядывающие из-под струй ручья. Картина постепенно напитывалась  воздухом и светом. Дальний план с заснеженной горой и горизонтом за ней наполнялись тончайшими, едва заметными вибрациями зимнего воздуха, прозрачной хрупкостью тонов и валёров.
    Закончив ухаживать за лошадкой Алексей, так звали хозяина Ласточки, подошел ко мне сзади и смотрел, как я работаю. Спустя некоторое время он сказал:
      - Как все оживилось, не то, что вначале. И Ласточка на картине прямо как живая.  Мне кажется картина готова. Пойдемте ко мне в гости, Сергей. Пойдемте, пойдемте - настойчиво не унимался он.
      Выходя утром на этюды, я не собирался и не предполагал, что окажусь в гостях. К тому же я настроился  поработать еще часок. А прошло всего минут двадцать. Но мои ноги уже совсем замерзли, особенно левая и не двусмысленно намекали, что если я буду упорствовать, то, скорее всего, простыну.
     - Да, как-то неудобно, - попытался я отказаться, но мою попытку Алексей решительно пресек.
      - Даже не думайте отказываться. Давайте вашу картину, я вам помогу.
      Я не хотел простывать, а потому согласился, быстро собрался и мы зашагали к дому Алексея.

     Он оказался старовером. В этих местах их живет достаточно много. Бревенчатый дом, как и полагается у староверов, построен был основательно с высокими потолками, вместительными сенцами и просторной горницей с большой русской печью, используемой не только для отопления.  В печи выпекались хлебы, калачи и пироги, варились и томились щи и борщи для всей семьи, а также готовилась кормежка для домашней живности. В самом доме, кажется, не было перегородок. Была только одна длинная занавеска в мелкий цветочек, отделявшая от горницы  не маленькую часть, видимо опочивальню. Обстановка была самая простая. Пара старинных, кованых сундуков, на фоне неоштукатуренных бревенчатых стен, привлекала внимание своей антикварностью. Длинный деревянный стол, с лавками по бокам стоял метрах в трех напротив печи. Ещё одна лавка стояла у стены, не далеко от вешалки с полушубками и валенками под ними на полу, да буфет с посудой и холодильник. Только старинное евангелие украшало аскетическую обстановку избы, да еще несколько святых старообрядческих книг лежали под свисающей в красном углу лампадкой, на сделанной своими руками даже не конторке, а скорее тумбочке.
      Хозяин пригласил за стол, указав на место во главе. Супруга его, Ульяна, с повязанным на голове платочком, в длинной юбке в мелкий как на занавеске цветочек и приталенной блузке, сшитой по старинному крою сразу же достала угощение. На столе появилось столовые приборы и несколько тарелок с простыми постными деревенскими закусками и внушительной краюхой домашнего хлеба.
      - Сергей, ты, что будешь пить, меды или самогон?
      - Конечно меды. Я же на пасеке вырос. У деда была большая пасека, совхозная. Если, не считать десяток своих ульев, то наверно ульев триста, а то и все пятьсот будет. На пасеке в земле был устроен большой омшаник, в него можно было на полуторке въехать, чтобы ульи загружать удобно было. Мы с дедом в него заезжали на лошади, запряженной  в телегу. В этом омшанике хранилось столько ульев, что можно было еще одну пасеку выставить в поля. Дед мой, Кирилл, содержал эту пасеку и умел делать замечательную медовуху. Правда, я  тогда был еще отроком и больше одной кружки не получал. Хотя от нее не опьянеешь, но ноги она подкосить способна. Давно я не пил медовухи, так что с удовольствием вспомню старое время.
      Алексей налил мне в бокал медовухи, а себе в рюмку самогон. Мы выпили за новый год. Сказать по правде, медовуха не оправдала моих ожиданий, скорее разочаровала. Это была мутная бормотуха, с неприятным вкусом, может быть, она еще не успела созреть. Так что я даже и половину бокала осилить не смог и попросил налить мне самогонки. Мы выпили еще. С мороза, пузатая и вместительная выпитая рюмка прошла по пищеводу и наполнила тело теплом. Самогон оказался крепким градусов под семьдесят. Цепляя вилкой соленые огурцы и капусту, я спросил:
      - Алексей, извини, сейчас же пост Рождественский идет, а мы спиртное употребляем. У православных это же грех  и у староверов очень строго с этим.
      Алексей махнул рукой.
      - Немножко можно. У жены сегодня юбилей.
      - У Ульяны юбилей? И сколько ей исполнилось?
      - Шестьдесят лет. Алексей снова наполнил рюмки.
      - Давай за юбилей выпьем. Поздравим мою дорогую супругу.
      - С юбилеем вас, Ульяна! Здоровья, вам, сибирского, «многая лета» и благополучия вам и вашей семье! Слушайте. Юбилей, а я с пустыми руками пришел без подарка? Неудобно!
     - Все хорошо, Сергей. Не надо никакого подарка. Давай-ка еще по одной с мороза за здоровье моей жены.
        Мы выпили.
     - Ульяна, а можно я вам Ласточку подарю? Я имею ввиду, картину с вашей лошадкой Ласточкой. Другого подарка у меня нет.
     - Да, конечно можно. Ваша картина нам очень нравится. Спасибо.
     Я был доволен таким поворотом. Хозяева приняли подарок и рассматривали его, а затем пристроили на стену. Посиделки потихоньку перетекли в беседу. Мы разговаривали и даже нашли среди староверов, живущих на Енисее и на Бирюсе общих знакомых. От нескольких рюмок крепкого алкоголя, я согрелся. Разморенный, с удовольствием рассказывал о  внуке и внучке похваляясь, их успехами и забавными историями, которые обычно приключаются с внучатами.  Алексей с Ульяной, не перебивая, сидели смиренно тихо. Когда я замолчал, супруги пребывали в задумчивости. Спустя некоторое время Алексей тихо промолвил
       - А у нас двадцать семь внуков. Скоро будет двадцать восьмой. Сноха беременная, уже на сносях ходит.


       Возвращаясь по морозцу с этюдов, я почти окончательно протрезвел пока шел по улице. Но тепло Сашиного дома с новой силой ударило мне в голову градусами староверческого гостеприимства. Я разомлел, только улыбка, да розовые щеки и  нос, говорили о моем праздничном настроении. В Сашином доме все уже встали и готовились продолжить начатое накануне. Все двигались и ходили в разных направлениях, с тарелками, вилками, бутылками и явно собирались за стол. Наконец-то и Саша попал мне на встречу и воскликнул:
       - Серега, ты, где был? На этюдах что ли? Я так и подумал. Молодец, первого января, прямо из-за стола, можно сказать, он на этюды направился… Да вы гляньте-ка на него! Он кажись уже навеселе. Да.., ты брат хорош! Отправляйся-ка дружище, спать, а мы пока продолжим встречать новый год.