Новогодний пленэр

    Давнишний мой друг, художник Саша Трифонов, пригласил нас с женой в свой деревенский дом встречать Новый год. Уж много лет назад он купил старинный, но довольно крепкий дом из бруса в поселке Бугуртак, в котором с тех пор и жил счастливо вместе со своей супругой гостеприимной Галиной. Не чуждый нелегкого деревенского труда, но знакомый с ним с детства, Саня в перерывах между творчеством обустроил этот дом под свой вкус, вместе с дворовыми, полагающимися в деревне постройками, огородом, колодцем с прекрасной можно сказать родниковой водой, гаражом, теплицами, стайками и курятником. Чем глубже Саша погружался в обустройство своего дома, чем уютней становился дом, чем толковей в нем все устраивалось, тем реже Саша появлялся в Красноярске.  А когда они с Галей решили прикупить корову с бычком, да поросят с хряком, да курочек с петушком, то Саша и вовсе выпал из нашего поля зрения и не появлялся уже и не на выставках, и не на выставкомах.
    Вскоре Саша и вовсе перевелся в Абаканский союз художников, нашел себе источник постоянного заработка поближе к дому, обзавелся друзьями и хорошими знакомыми в деревне, и в Красноярске стал гостем крайне редким.
    Красноярцы же его не забывали и при случае никогда не проезжали мимо Сашиной деревни, без того, чтобы не навестить его. А случаев таких было много, в том числе и международные пленэры, когда Красноярские художники, вместе с коллегами из столиц   и весей, а зачастую и с заморскими известными мастерами вваливались гурьбой в Сашин дом. Пили студеную воду из колодца, бродили по двору и огороду, с папками и этюдниками с неподдельным интересом слушали хозяйские секреты об успешном ведении домашнего хозяйства. Тут же зарисовывали уголки сибирского деревенского быта с домашней утварью, хряками и петухами, тыквами и подсолнухами.
     Всякий раз, когда приезжали гости, зачастую неожиданные, хозяева накрывали в веранде длинный, собранный из нескольких, стол. На веселеньких разноцветных скатертях-клеенках появлялись объемные блюда с пирогами, начиненными разными вкусностями. В пиалах плавилась волнами густая деревенская сметана, парное молоко разливалось в объемные с узорами керамические бокалы прямо из ведра-подойника, а засвистевший заливисто пузатый чайник, резво пускающий из крышки и носика струи горячего пара, снимался с печки и ждал, пока заварится иван-чай, да подадутся меды и варенья. Не обходилось и без сибирских мохнатых груздей и рыжиков, густо политых сметаной, домашнего сала с прослойкой и, конечно же, запотевшей от холодного погреба бутылочки-другой  самогонки, для тех, кто не пьет молоко и чай. Хозяева своим таким искренним гостеприимством умели оставить в своих часто нежданных и незнакомых гостях незабываемое впечатление, так что и на обратном пути те с радостью наведывались к ним с повторным визитом.
    Зная на собственном опыте, не понаслышке, об этом радушном гостеприимстве, мы с удовольствием приняли приглашение, все спланировали, приготовили гостинцы и новогодние сувениры, созвонились, собрались и отправились в путь утром тридцать первого декабря.
     Ехать решили через Шало и станцию Саянскую. Дорогу эту еще не успели асфальтировать, но она была короче на целых сто километров, в отличие от популярной и обычно очень напряженной, с большим потоком машин, трассы через Абакан. К тому же дорога эта была достаточно хорошо устроена, зимой укатывалась снегом, так что незнающему человеку и невдомек было, что он едет не по асфальтированному шоссе,  а по отсыпанному гравием тракту. Четыреста километров, которые нам предстояло проехать даже по сибирским меркам расстояние не близкое. Маршрут оказался удачным. Редкие, в основном грузовые  машины, проезжая, поднимали  снежные вихри, которые постепенно замедляясь, кружили и опадали на придорожные кусты, меняли  и без того сказочные зимние картины. Машины вспугивали с обочин стаи красногрудых снегирей и черных тетеревов, с закрученными кренделястыми хвостами, собирающих с дороги мелкие камушки, и исчезали из виду на многие десятки километров. В такие минуты открывались перед нами роскошные сибирские дали с заснеженными сопками, возвышающимися из вековой тайги, с развесистыми лапами елей и кедров, укутанных пышными снежными шапками. То вдруг показывалось русло реки с незамерзающими порожистыми шиверами и скалистыми берегами, и сама река Мана. А потом  и предгорья Саян, с достаточно высокими горами, мерцающими в прозрачном зимнем воздухе своими ледниками. На одну из гор, стоящую отдельно по трассе, чтобы объехать её приходится потратить чуть ли не полдня, точно не один час.
       Любуясь прекрасными зимними видами и наслаждаясь пустынной, идеально укатанной, зимней дорогой, часам к шести мы приехали в село Бугуртак.

       Хозяева ждали еще одну семейную пару. Вскоре были накрыты столы. Гости собрались часов в девять. Компания в радостном предвкушении праздника расселась вокруг многочисленных аппетитных закусок и щедро сервированных новогодних угощений. Все возбуждало аппетит и каждому  хотелось проводить в кругу друзей старый год и отведать щедрых кулинарных даров. С тостами, под звон бокалов и тарелок, время пролетело не заметно, и вот уже  подступил, с боем курантов Новый год. С лучшими пожеланиями поздравляли друг друга, выслушали речь президента и, как полагается, скрепили всё бокалом шипучего Советского шампанского. Веселье было в самом разгаре, разговоры стали громче, смех звучал все чаще, все были в прекрасном настроении. По всему видно было, что праздник задался и идет своим чередом, и продлится еще не один час. В этот момент, в самый разгар веселья, выделяясь из общего возбужденного праздником многоголосия,  вдруг раздался командный голос Саши:
      - Сережа, идите спать.
      Признаться, это было удивительно. Это было неожиданно. Я не собирался еще спать, мне нравилась наша дружная компания и шутки, и взаимные поздравления, и здравицы, и пожелания, но Саша продолжал.
     - Идите с Наташей, вы сегодня проделали большой путь, устали с дороги. Галя приготовила вам постель в зале.
        Мы переглянулись с женой, и по ее глазам стало ясно, что она согласна с этим предложением. Наверно со стороны была заметна наша усталость. А Саня знал, о чем говорил. Ведь не однажды он проехал этот путь до Красноярска и обратно, в ту пору, когда еще не перевелся в Абакан. Да и сейчас изредка пользовался этим маршрутом. Мы не стали спорить, хоть на часах еще было только начало второго, по новогодним меркам ничто. В голове пронеслось наше путешествие, встреча нового года, все впечатления и дорожные переживания, праздничное возбуждение и усталость от дороги. В Сашиных словах был резон опытного человека и заботливого друга.
     - Слушай, Саша. Пожалуй, мы так и сделаем. Ты прав, дружище, дорога не близкая и усталость ощущается. Так что мы воспользуемся твоим предложением, покинем вашу прекрасную компанию, и пойдем спать.
      Мы распрощались. Галя сопроводила нас в опочивальню, то есть в зал, где  для нас была приготовлена большая свежая кровать.

     Проснулся я рано, часов в восемь или около того совершенно выспавшимся и свежим. Вчерашней усталости, как и не бывало. Здоровый сон в бревенчатом доме на свежем воздухе, что может быть лучше для отдыха. В доме царила тишина. Праздник, если и не закончился, то взял очевидную паузу. Все спали. Ни из одной  спальни или комнаты не доносилось ни звука. Только мирное дыхание жены, да тиканье часов еще более усиливали состояние покоя и тишины. Постепенно в темной зале из утреннего сумрака стали проступать предметы мебели. Угадывался силуэт новогодней елки, чуть поблескивающие в темноте елочные шары и гирлянды. За окном начинал брезжить рассвет, постепенно усиливаясь, и светлея все более и более.  Спать не хотелось, напротив я чувствовал в себе прилив свежести и бодрости, какой в зрелом возрасте приходит не часто. Полежав еще не много и убедивших окончательно, что больше не засну, я потихоньку встал и оделся.
     По всему видно было, по праздничному столу, по приборам и закускам на столе, что остальная компания улеглась совсем недавно, и что сейчас у всех самый крепкий и сладкий сон. Нарушать отдых товарищей и будить их мне не хотелось. Но и слоняться в одиночестве без дела по дому перспектива была совсем не заманчивая. Я думал: чем бы мне заняться ранним утром первого января в спящем крепко после гуляния деревенском доме. Раздумывал я недолго и решил пойти на этюды. Это была отличная идея. Этюдник лежал в машине в багажнике, там же были холсты, кисти и краски.  Без сомнений я собрался и был таков.
    Большое сибирское село Бугуртак раскинулось у живописного  берега маститой Тубы, образующейся после слияния двух горных, порожистых рек Кизира и Амыла, сбегающих с Саянских хребтов. Хотя село отделено от реки дамбой, защищающей его от наводнения, это не лишает его выразительных пейзажей. А ранним утром после снегопада за громоздящимися высокими сугробами оно кажется еще красивее. Задорный хруст свежевыпавшего снега  при каждом шаге слагается в ноты и звучит музыкой и еще выше поднимает летящую от морозца и счастья душу.  Укутанные снегом высокие, дымящиеся печные трубы, островерхие крыши домов, заснеженные стволы и ветви высоких деревьев, создавают манящие узоры и ритмы. Звенящий воздух свежий от прозрачности и чистоты не вдыхается, но как бы вкушается при каждом вдохе.
        Все усиливало настроение праздничного январского утра. С этюдником на плече и холстом под мышкой я шел по селу, наслаждаясь свежим воздухом, зимними сибирскими пейзажами и присматривал себе мотив для этюда. Красивых мотивов было достаточно, но всегда хочется найти что-то особенное, не избитое.
         Вдруг увидел я белую лошадку. Теплая белая кожа лошади на фоне свежевыпавшего чистейшего белого снега, кустов тальника, ручья, весело журчавшего по разноцветным камушкам меж берегов, укрытых пушистыми сугробами. Холодные перламутровые дали,  заснеженная гора с выходами красноватой почти малиновой скальной породы, початый стожок, с раскиданными по снегу охапками сена. Лучшего трудно было отыскать, да и на мое тогдашнее состояние, мотив этот сразу лег на душу.
      Я выбрал себе место поближе к стожку, одной ногой прямо на край стожка, а второй на раскиданные охапки сена. Быстро раскрыл этюдник, закрепил холст и стал писать. Лошадь стояла ко мне боком, подбирая со снега душистое сено. Я спешил, набрасывая композицию и пропорции лошади, пока она не развернется или не отойдет в сторону. Затем загустевшими от мороза вязкими красками, широкими мазками, взял живописные и тональные отношения. Настраивая зимний искрящийся колорит на холсте, начал прорабатывать детали и оттенки. В голове крутились мысли: только бы она постояла подольше, чтобы мне добиться лучших качеств, а не просто запачкать холст. Но лошадка совсем не собиралась позировать. Она сразу же заметила меня и постепенно, подбирая со снега пучки сена и пережевывая его, покачивая головой и перебирая ногами, приблизилась ко мне вплотную. Теплыми большими губами осторожно собрала отдельные травинки сена, прилипшие к рукаву моей куртки, так что я ощутил на своей щеке ее теплое дыхание. Понюхала краски на палитре и фыркнула. Затем, пристроившись вплотную, за моим этюдником, задевая его объемным боком, стала кормиться, вырывая губами душистое сено прямо из стожка. Хотя то, что она не будет позировать, было ожидаемо, это немного расстроило. Я продолжал работать, решив, что допишу лошадь по памяти. Пейзаж, Слава Богу, на месте, да и утро не спешило менять свою тональность и освещение. В общем, все было хорошо, и я работал. Забыв про новый год и про первое января, я полностью на какое-то время, погрузился в мотив, наслаждался им и радовался творческим удачам. Глубоко, погрузившись в работу, я не сразу заметил мужичка, спешившего в мою сторону. Нельзя сказать, чтобы он бежал, но по всему угадывался его решительный настрой в походке и возмущение в лице, которые явно были вызваны мной и моим беспардонным вторжением. Как оказалось, это был встревоженный хозяин лошади и стожка, на котором я так обличающе стоял  одной ногой.  Да и под второй ногой, предательски выдавая мою вольность к хозяйскому сену, лежала еще не совсем утоптанная охапка. Почти подбежав вплотную и увидев, что я пишу этюд, незнакомец быстро сменил гнев на милость. Эта смена настроения отчетливо отразилась на его лице, поменявшись с агрессивной строгости на удивление и заинтересованность.
     - О…, да вы мою Ласточку рисуете!- воскликнул он повеселевшим голосом, - А я то думаю, кто у меня хозяйничает. Мужик не знакомый… рядом с моей Ласточкой, что он здесь делает?
     - Так ее, оказывается, Ласточкой зовут. Красивое имя для лошадки: Ласточка, повторил я смакуя. Она, наверное, у вас быстро бегает, судя по кличке должна просто порхать.
     - Да, она у меня такая…порхает… и кличка мне тоже нравится, - добродушно подтвердил хозяин лошади.
     - Вы меня извините, пожалуйста, что я без спросу, пристроился тут, у вашего стожка. Уж больно ваша Ласточка красивая. Белая на белом – интересная задача для живописца.
     - Ничего страшного, рисуйте, рисуйте. Давайте я ее привяжу к тальнику, она наверно вертится. Знаю я ее, непоседу любопытную.
     - Спасибо. Если вам не трудно привяжите, пожалуйста.
      Мужчина привязал лошадь, поставив ее, как раз так, как я начинал  рисовать. Подкинул   сенца, чтобы она стояла спокойно на одном месте. Затем быстренько сбегал к своему дому и вернулся с ведром воды.
    - Сейчас я ее напою – сказал он и, держа на весу ведро, поднес его к лошади. Та спокойно, не спеша пила из ведра, засунув в него цвета кофе с молоком морду, окутанную парами теплого дыхания.  Обрадованный появившейся возможностью, я резво работал кистью. Уточнил пропорции и пластику лошадки, взял цветом  темную, не расчесанную гриву и хвост, тень на животе и свет на крупе, шее и лопатках. Прописал сизые кусты и ветки тальника, и даже камушки, весело выглядывающие из-под струй ручья. Картина постепенно напитывалась  воздухом и светом. Дальний план с заснеженной горой и горизонтом за ней наполнялись тончайшими, едва заметными вибрациями зимнего воздуха, прозрачной хрупкостью тонов и валёров.
    Закончив ухаживать за лошадкой Алексей, так звали хозяина Ласточки, подошел ко мне сзади и смотрел, как я работаю. Спустя некоторое время он сказал:
      - Как все оживилось, не то, что вначале. И Ласточка на картине прямо как живая.  Мне кажется картина готова. Пойдемте ко мне в гости, Сергей. Пойдемте, пойдемте - настойчиво не унимался он.
      Выходя утром на этюды, я не собирался и не предполагал, что окажусь в гостях. К тому же я настроился  поработать еще часок. А прошло всего минут двадцать. Но мои ноги уже совсем замерзли, особенно левая и не двусмысленно намекали, что если я буду упорствовать, то, скорее всего, простыну.
     - Да, как-то неудобно, - попытался я отказаться, но мою попытку Алексей решительно пресек.
      - Даже не думайте отказываться. Давайте вашу картину, я вам помогу.
      Я не хотел простывать, а потому согласился, быстро собрался и мы зашагали к дому Алексея.

     Он оказался старовером. В этих местах их живет достаточно много. Бревенчатый дом, как и полагается у староверов, построен был основательно с высокими потолками, вместительными сенцами и просторной горницей с большой русской печью, используемой не только для отопления.  В печи выпекались хлебы, калачи и пироги, варились и томились щи и борщи для всей семьи, а также готовилась кормежка для домашней живности. В самом доме, кажется, не было перегородок. Была только одна длинная занавеска в мелкий цветочек, отделявшая от горницы  не маленькую часть, видимо опочивальню. Обстановка была самая простая. Пара старинных, кованых сундуков, на фоне неоштукатуренных бревенчатых стен, привлекала внимание своей антикварностью. Длинный деревянный стол, с лавками по бокам стоял метрах в трех напротив печи. Ещё одна лавка стояла у стены, не далеко от вешалки с полушубками и валенками под ними на полу, да буфет с посудой и холодильник. Только старинное евангелие, да еще несколько святых староверческих книг лежали под свисающей в красном углу лампадкой, на сделанной своими руками даже не конторке, а скорее тумбочке.
      Хозяин пригласил за стол, указав мне на место во главе. Супруга его, Ульяна, с повязанным на голове платочком, в длинной юбке в мелкий как на занавеске цветочек и приталенной блузке, сшитой по старинному крою сразу же достала угощение. На столе появилось столовые приборы и несколько тарелок с простыми постными деревенскими закусками и внушительной краюхой домашнего хлеба.
      - Сергей, ты, что будешь пить, меды или самогон?
      - Конечно меды. Я же на пасеке вырос. У деда была большая пасека, совхозная. Если, не считать десяток своих ульев, то наверно ульев триста, а то и все пятьсот будет. На пасеке в земле был устроен большой омшаник, в него можно было на полуторке въехать, чтобы ульи загружать удобно было. Мы с дедом в него заезжали на лошади, запряженной  в телегу. В этом омшанике хранилось столько ульев, что можно было еще одну пасеку выставить в поля. Дед мой, Кирилл, содержал эту пасеку и умел делать замечательную медовуху. Правда, я  тогда был еще отроком и больше одной кружки не получал. Хотя от нее не опьянеешь, но ноги она подкосить способна. Давно я не пил медовухи, так что с удовольствием вспомню старое время.
      Алексей налил мне в бокал медовухи, а себе в рюмку самогон. Мы выпили за новый год. Сказать по правде, медовуха не оправдала моих ожиданий, скорее разочаровала. Это была мутная бормотуха, с неприятным вкусом, может быть, она еще не успела созреть. Так что я даже и половину бокала осилить не смог и попросил налить мне самогонки. Мы выпили еще. С мороза, пузатая и вместительная выпитая рюмка прошла по пищеводу и наполнила тело теплом. Самогон оказался крепким градусов под семьдесят. Цепляя вилкой соленые огурцы и капусту, я спросил:
      - Алексей, извини, сейчас же пост Рождественский идет, а мы спиртное употребляем. У православных это же грех  и у староверов очень строго с этим.
      Алексей махнул рукой.
      - Немножко можно. У жены сегодня юбилей.
      - У Ульяны юбилей? И сколько ей исполнилось?
      - Шестьдесят лет. Алексей снова наполнил рюмки.
      - Давай за юбилей выпьем. Поздравим мою дорогую супругу.
      - С юбилеем вас, Ульяна! Здоровья, вам, сибирского, «многая лета» и благополучия вам и вашей семье! Слушайте. Юбилей, а я с пустыми руками пришел без подарка? Неудобно!
     - Все хорошо, Сергей. Не надо никакого подарка. Давай-ка еще по одной с мороза за здоровье моей жены.
        Мы выпили.
     - Ульяна, а можно я вам Ласточку подарю? Я имею ввиду, картину с вашей лошадкой Ласточкой. Другого подарка у меня нет.
     - Да, конечно можно. Ваша картина нам очень нравится. Спасибо.
     Я был доволен таким поворотом. Хозяева приняли подарок и рассматривали его, а затем пристроили на стену. Посиделки потихоньку перетекли в беседу. Мы разговаривали и даже нашли среди староверов, живуших на Енисее и на Бирюсе общих знакомых. От нескольких рюмок крепкого алкоголя, я согрелся. Разморенный, с удовольствием рассказывал о  внуке и внучке похваляясь, их успехами и забавными историями, которые обычно приключаются с внучатами.  Алексей с Ульяной, не перебивая, сидели смиренно тихо. Когда я замолчал, супруги пребывали в задумчивости. Спустя некоторое время Алексей тихо промолвил
       - А у нас двадцать семь внуков. Скоро будет двадцать восьмой. Сноха беременная, уже на сносях ходит.


       Возвращаясь по морозцу с этюдов, я почти окончательно протрезвел пока шел по улице. Но тепло Сашиного дома с новой силой ударило мне в голову градусами староверческого гостеприимства. Я разомлел, только улыбка, да розовые щеки и  нос, говорили о моем праздничном настроении. В Сашином доме все уже встали и готовились продолжить начатое накануне. Все двигались и ходили в разных направлениях, с тарелками, вилками, бутылками и явно собирались за стол. Наконец-то и Саша попал мне на встречу и воскликнул:
       - Серега, ты, где был? На этюдах что ли? Я так и подумал. Молодец, первого января, прямо из-за стола, можно сказать, он на этюды направился… Да вы гляньте-ка на него! Он кажись уже навеселе. Да.., ты брат хорош! Отправляйся-ка дружище, спать, а мы пока продолжим встречать новый год.