Ольга и её тётушка Катрин. Новелла III эротическая

/ОТРЫВОК/

Новеллы о Касте Блуждающих во Времени

КОГО-ТО ВЫБИРАЕТ ВРЕМЯ, А КТО-ТО ВЫБИРАЕТ ВРЕМЯ САМ!

Старинная мелодия, - томление на сердце,
Как вересковый мёд, забыта навсегда.
Хранят секрет той музыки лишь избранные дети
И опытные старцы, прошедшие лета.
Кто вспомнит ту мелодию, тот обретёт бессмертье
Владыкой станет Времени и покорит века…

OLGA AND HER  AUNT CATHERINE
Ольга и её тётушка Катрин. Легенда о Времени Оно.

1707 ГОД. ИСПАНИЯ. ПРЕДМЕСТЬЕ МАДРИДА.
НАЧАЛО СЕНТЯБРЯ.

Туманно-моросящая погода по расчётам Жака должна продлиться с ночи до полудня. Это обстоятельство помогало покинуть замок незамеченным, даже не особо рано выезжая. Но всё равно, едва осветилось небо на востоке, лошади и повозки Архивариуса уже стояли у ворот.
Под изморосью, чмокая в грязи, шесть черных гроба загрузили в одну кибитку, отдельно от скарба. Пажи замка и конюшенные, грузившие их, молчали.
Каждый раз притрагиваясь ко гробу они крестились по три раза. Пять гробов показались для челяди очень тяжёлыми, шестой – лёгким. Гробы имели клеймо буквой «К» в круге, без крестов на крышках.
Грузившие, со страхом для себя, нащупывали с боков отверстия для ключей. Гробы, закрывающиеся на ключи, - шкатулки для хранения… Для хранения чего? От одних только догадок у простолюдинов вставали дыбом волосы.
Когда погрузка закончилась, Жак, будучи уже в седле, хрипло скомандовал:
- Тронулись!
Кромсая широкими деревянными колёсами унавоженную грязь, две кибитки затряслись по направлению к воротам. Жак, в черном плаще и треуголке,  от зябкой сырости втянув шею в плечи и закутавшись в чёрный шарф, следовал верхом на лошади позади. Его ссутулившаяся фигура казалась силуэтом всадника без головы, но с прикрытой треуголкой на месте шеи.
Когда за Жаком и его кибитками, грохоча засовами, заперли главные ворота, один из конюхов произнёс с облегчением.
- Кошмар завершился? – произнёс подошедший к конюху с ещё тремя пажами простолюдин, помогавший при погрузке скарба.
- Всё, отмучались... – ответил местных конюх, надел раскисшую на дожде широкополую фетровую шляпу.
Они сгрудились у начала колеи от уехавших кибиток Жака.
 – Чего я только не грузил, но впервые грузил гробы с вампирами. Да, уж это ещё та работёнка…
- Говоришь, грузил!... Я жил с этими гробами полгода в одном коридоре замке! И такого повидал, что вам и не снилось. Этот «месье Жак» ночами кормил обитателей гробов, разговаривал с ними и даже сражался с ними на шпагах. Я не видел, но слышал звуки щелчков шпаг и мужские голоса…
- А привидение чёрной собаки? – добавил другой паж. - Все деревни округа видели её… И слышали её вой. Она как-то по-особенному выла. Даже волки не понимали её. Наверное поэтому их стаи ушли из лесов! Это может единственное хорошее, что принесло людям присутствие Дьвола. Одно зло вытеснило другое.
Подтверждая правоту слов рассказчика, собравшиеся у начала колеи, закивали головами.
- Это был оборотень, не волк. Скорее всего, он-то и лежал в «лёгком» гробу.
- А я видел сразу троих мертвых Жаков лежащих на полу. Все в чёрном. Какой из Жаков был сейчас в седле одному Диаволу известно. Слышал, что он свою собаку кликал Вельзевул. А это, как известно, одно из имён Сатаны…

*   *   *
Жак не мог сдержать слёз, и потому ссутулился в седле, пряча лицо в шарф от взглядов кучеров - доверенных слуг, сидящих сейчас на козлах кибиток.
Вчера из Мадрида пришло письмо от нотариуса, где его извещали, что бракоразводный процесс с Катрин, дочерью Вальдемара Богемского-Мерлин, окончен. Церковь дала своё согласие… Все согласие дали! Весь мир, как считал Жак, «согласовал» эту несправедливость, а он - нет…
Но впредь перед всем миром – Катрин, его жена, вновь девица, а он холостяк.
Он был уверен, что эта «девица» ему в отместку начнёт вести жизнь отнюдь не девицы!
У Жака при этих мыслях заныло в груди ещё сильнее, и он, пришпорив коня, решил обогнать кибитки. Ему вдруг представилось, как прямо сейчас поутру, некий месье удовлетворяется его Катрин… Она стонет и целует, и лижет, и сосёт… пропускает горделивый пенис чужака во все свои тайные места с остервенением с распущенностью последней шлюхи…
Начав было обгонять кибитки, Жак не сдержался, отъехал на обочину, спешился и, прислонившись лицом к дереву, зарыдал в бессильной ревности, кусая мокрую кору.
«Какая же дура! Неужели она не понимает, что узнай он о её блуде, больше он к ней ни-ког-да не притронется! Ни-ког-да! Такова натура уважающего себя мужчины, так считал Жак.
Никогда!
А она, дура, пытается «простимулировать», вызывая ревность!
Ревность всегда бесплодна и это очень больно.
Ревность убивает любовь, перерождая её в затаённое ожидание мести…
А ещё обидно, что выйдя из её спальни, этот «горделивый пенис» в первой же таверне будет похваляться, как он всю ночь дрючил какую-то тупую дурёху, имени которой он уже не помнит. И Жака вновь пробило на рыдание…
Кибитки остановились в отдалении, ожидая его. Жак понуро, ведя лошадь под уздцы, шагал за ними следом. Теперь его слугам не надо было претворяться немыми и они, спрыгнув на землю, подошли к нему.
- Месье, не стоит так переживать! Месье… - заговорил первый подошедший слуга.
У Жака было двое слуг. Они были парой садомитов. Тайну их знали Жак, бывая жена Катрин и ещё несколько близких Жаку людей. Их звали Марсилио и Джованни. Они представлялись - Марс и Жо. Оба почти одного возраста. Они были преданы своему хозяину и искренне сопереживали в период его страданий.
Слуги подошли  со спины. Жо заговорил:
 - Хозяин, не стоит так убиваться.
Марс подхватил, голос у него был, как у натурального кастрата, но кастратом он не был.
- Вся гадость от этих баб… Тьфу.
Произнесённая тонким фальцетом садомита, эта фраза рассмешила Жака. Он улыбнулся, глотая слёзы и дождинки, капающие с верхних веток дерева.
Жо продолжил:
- Надо спешить, хозяин. Эти местные могут нас пожечь, лучше выехать из их земель до того, как туман рассеется.
Жак прокашлялся:
 - Сейчас ребята, сейчас. Не могу терпеть. Всё выворачивает изнутри, когда представляю, как ею наслаждается какой-нибудь откровенный ублюдок. Ведь я ей жизнь отдавал!
У Жака вновь перехватило и он заплакал, отвернувшись.
- А вы не фантазируйте. – опять вклинился полуженский фальцет Марса.
- Не могу. Само в голову лезет. Я теперь понимаю Наполеона и Жозефину…– ответил Жак и, не снимая перчатку, утёр лицо от влаги.
Гомосексуалисты переглянулись.
- Кто такие Наполеон и Жозефина?
- Ах, да! Вы их ещё не знаете… Такая пара натуралов. Он – генерал, женился и уехал в поход, в Египет, а она с простым гусаром… Наполеон генералом-то стал ради неё! Всё ради неё, чтобы она всегда была только его… А она… вот так дёшево, дешевле некуда, всю его жизнь предала ради удачно торчащего огурца.
- Может, вы слишком одухотворяете, то, что для простушки женщины – естественная животная прелесть.
- Нас мужчин такими Сотворил Творец. Превозносить женщину, одухотворять её и не видеть её несовершенства. – ответил Жак на сказанное Жо. - Немного наивными и трогательными, фантазёрами... Любого силача ревностные переживания способны свалить наповал. Ты Марс представь, а что, если Жо спутается с другим.
- С женщиной пускай путается. А вот, если с мужчиной… наверное - да. Вы правы хозяин…
Марс взглянул на Жо и сделал наиграно злую рожу.
- Попробуй у меня только спутаться. Убью!
И показал кулак.
Жо, в упор, глядя на волосатый кулак Марса, тонким фальцетом ответил:
- Вот так хозяин попал я в жуткое сексуальное рабство. Жо, ты есть грубиян и мужлан… Тьфу на тебя… и ещё раз на твой волосатейший кулак, тьфу.
Жо улыбнулся и убрал кулак от носа Марса.
Ливень усилился. Они, скользя по грязи, стали расходится по кибиткам. Жо влез на кибитку и, привстав на козлах, оглянулся вдаль:
- Хозяин! – окликнул он Жака и показал на дорогу за их спинами.
Жак уже был в седле, обернулся, но не увидел ничего. Он достал из кармана очки велосипеды и водрузил на нос. В точке крепления дужек нажал и линзы очков мгновенно почернели до полной непроницаемости. На них стали видны глаза Жака, но в негативном изображении. Негативные глаза внимательно стали всматриваться в туман, то расширяя, то сужая зрачки.
Жо, стоя на козлах, а рядом с ним Марс на земле, ожидали резюме хозяина. Наконец тот произнес:
- Да, Жо! В тонком слухе тебе не откажешь. Скорее всего, идут по нашу душу. Вы поезжайте, а я вас догоню. Надо приостановить этих ретивых мужланов.


*   *   *
Кавалькада их шести всадников с факелами в руках мчалась по дороге от постоялого замка по следу колеи кибиток Жака.
Холодные воды луж, смешанные с грязью, хлестали по пузам лошадей и сапогам седоков. Старший, на первом рысаке, оглядывая обочины и саму колею, крикнул:
 - Похоже, скоро нагоним. Они тут стояли. Не будем останавливаться,  с ходу бросаем огонь на парусину кибиток, льём масло и сразу уходим!
Кавалькада прибавила ходу, но вдруг лошади заупрямились, затормозили и закружились, сбиваясь в кучу.
- Что с лошадьми! - не в состоянии продолжить преследование, вопрошали всадники.
- Тишина! Ни звука! – приказал старший.
 Едва успокоив скакунов, обхватив морды животных в обнимку, они стали прислушиваться. Лошади подняли уши. Люди затаили дыхание. В тишине стали слышны звуки капель, колотящих по кожаным шляпам и их пшиканье при попадание на факельное пламеня.
- А вот и она…  – с дрожью в голосе прошептал старший.
Впереди на дороге, метрах двести за клубами тумана виднелся чёрный силуэт собаки.
- Все ли её видят? – в полголоса прохрипел старший.
- Да, все. – подтвердили спутники.
До них донёсся пронзительный вой. Лошади попятились.
Собака не сходила с места. Замерла. Будто и выла не она, а гудел весь окружающий дорогу лес. Эхо воя повторилось дважды. Затихло. Собака не уходила с дороги.
- Ну, его на хрен! – вскрикнул один из всадников и, соскочив с лошади, стал её тянуть поводьями назад, но лошади это не требовалось, она дернулась, сшибла с ног человека и помчалась, сумашедше выпучив глаза, назад, домой.
Люди побросали факела, крепко ухватились за поводья и гривы. Вся кавалькада в панике помчалась вспять. В их бегстве трудно было найти зачинщика, того, который напугался больше - лошади или люди. Когда они скрылись из виду, собака спокойно поднялась и, шлёпая по грязи, неспешно затрусила в противоположную сторону.
Ливень вновь усилился.


1707 ГОД. КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. ЛОНДОН.
4 СЕНТЯБРЯ. 01. 30 НОЧИ.
ГДЕ-ТО В ЖИЛОМ РАЙОНЕ НЕДАЛЕКО ОТ ВЕСТМИСТЕРСКОГО ДВОРЦА.

В тот период Катрин было двадцать семь лет.
Корабль, доставивший её с побережья Франции в Лондон, через устье Темзы, прибыл в порт очень поздно, за полночь.
Шторм, разразившийся в море, будоражил Ла Манш более суток, не давая морякам направить судно в речной фарватер. Когда, наконец, пассажиры шхуны высадились в порту столицы Великобритании, время ушло далеко за полночь.
Едва лошадь Катрин сошла с досок порта и зацокала по портовой кладке, девушка, поправив подпругу уставшими медленными движениями села в седло. Ей хотелось спать, поесть горячего, прогреться. Она была уверена, что Ольга уже затопила камин и приготовилась к её встрече. Катрин дёрнула вожжи и скомандовала лошади:
- Домой! Пошла!
Лошадь тронулась и неспешно двинулась к пансиону, где располагалась их съёмная Лондонская квартира. Лошадь знала дорогу. Катрин почти сразу стала клевать носом в седле.
Лондон был тёмен и затуманен. Зябко, сыро и тихо. Очень редко на перекрёстках встречались лампы с китовым жиром.
Цоканье копыт прерывалось только при переходе с уличной грязи на дорогу с каменной кладкой. Их мерный звук окончательно убаюкал Катрин…
Лошадь вошла в тёмную подворотню и дёрнулась в сторону, захрипев. Кто-то её крепко схватил под уздцы. Катрин вздрогнула и открыла глаза.
 Но её уже сдёрнули с коня и схватили за руки и за ноги. Она стала оглядываться, но нападавшие были в масках.
- Что вам надо, отпустите! – вскричала Катрин.
Люди в масках деловито переговаривались. Завели Катрин руки за спину, будто хотели повесить её на дыбу и сдёрнули штаны до ботфорд. Катрин пыталась выскочить, выкрутиться, почувствовал себя лягушкой, которую вот-вот надуют мальчишки соломенкой через зад, но её держали пятеро за ноги и руки на весу.
- Через колено её положите. – пробасил полушёпотом кто-то прямо у неё за спиной.
Катрин оказалась в собачей позе.
- Perverts, you're poking in the wrong place... / Извращенцы, вы не в то место лезете...  - через хрип и болезненное оханье, натужно застонала Катрин, чувствуя, как нечто упругое начинает искать в её промежности себе место для наслаждения.
Плача, она простонала бессильно.
- I will personally chop off your dicks! /Я лично отрублю ваши жалкие пенисы!/
- Don't scare me, longnose! Or we'll drown you in the Thames! No one will look for a Jewess. / Не пугай, длинноносая! Или мы утопим тебя в Темзе! Никто не будет искать жидовку./ - прохрипел через приливы похоти кто-то из насильников…
- Я не жидовка, я … - тихим обречённым голосом заплакала Катрин, чувствуя, как через боль насильник прорвался да самого нутра и теперь туго по-хозяйски ходил, самодовольно рыча и ускоряя темп своих фрикций… - Я не жидовка… - прошептала Катрин. Слёзы полились у неё из глаз, стекали по носу на землю. Она глядела на их мокрые отметины на грязных камнях, сжав зубы и стараясь не издать ни звука…

*   *   *

Бэлиф  Скотт вошел в приёмную шерифа слишком рано, подошёл к дверям деловых апартаментов и неуверенно постучал в гулкую древесину новодельной доски. Спит или не спит? И если не спит, то «уже не спит» или «ещё не спит»?
Дом, выстроенный из камня, где размещался департамент шерифа, внутри был весь деревянный, поэтому на слуху оказывался самый малый скрип.
По утру, если не оставить на ночь открытым хотя бы форточку,  пропитки древесины вонью переполняли комнаты. В приёмной тяжело пахло корабельным лаком, испаряемый буквально всем и потёртой мебелью, и дверями, и досками пола. Если на корабле это уходило с морской свежестью, сыростью, и постоянными ветрами, то в городском доме становилось трудно выносимым.
К запахам лака прибавлялся кисловатый дух кожаной обуви посетителей. Он так же пропитал здесь всё. С запахом от ног посетителей и их обуви бэлиф боролся при помощи растений. Присутствие в приёмной нескольких крупных кадок с геранью добавили ароматной сырости, но дух обуви всё равно не пересиливали.
Скотт прислушался и с удовлетворением услышал за дверями стук каблуков лондонского главы. Бодрая поступь предполагала наличие бодрого духа или очень злого возбуждения.
Пока шериф открывал, следом за бэлифом двое стражников-констеблей кому-то помогали подняться на второй этаж. Это была женщина в мужском платье со шпагой. Она стонала, прикрыв лицо ладонью, и машинально поправляла оружие. Девушка была в полуобморочном состоянии.
- Леди, может всё-таки назначим встречу с шерифом после вашего лечения, аудиенция может затянуться? – оборотился к ней Скотт, когда за его спиной констебли медленно и аккуратно пронесли полуобморочную девушку, участливо помогая ей достичь широкой потертой скамьи, поставленной у стеночки для посетителей.
 - Нет, давайте уж закончим… - хрипло и слабо ответила Катрин. - Может, по горячим следам найдёте. Я потерплю. Боль не сильная. – ответила Катрин морщась, и полулегла на бок.
Одежда Катрин насквозь пропиталась грязью и пылью. Сапоги забрызгались до самых ботфорт, охотничьи рейтузы порваны. Жабо почти оторвано, обнажая молодую длинную шею с небольшой родинкой сбоку. Лишь лицо свежо, умыто и губы ярко накрашены.
Дверь открылась. На пороге появился шериф.
- А, это ты Скотт. Что новенького?
Скотт поклонился, поклонились и стражники-констебли. Шериф сделал шаг за порог, на секунду взглянул на Катрин.
- Скотт, - обратился он к своему заместителю. – Зайди быстро, а потом и леди…
Они скрылись за дверью кабинета.
- Что там, Скотт? – полушёпотом спросил шериф. - Кто она? Только быстро, меня в казначействе ждут к часу дня.
- Короче. – начал Скотт.
- Ещё короче… - перебил шериф.
- Её встретили констебли во время ночного обхода. Шла медленно, опираясь на седло своего коня. Подошли к ней с фонарями. Она упала им на руки. Видимо на неё напали ночью, похоже хором изнасиловали, но она об этом не говорит. Ей в больницу надо… Хочет пожаловаться. Она, то-ли баронесса, то-ли виконтша, прибыла из Европы с континента. Денег нападавшие не взяли. Только избиение и насилие. Подпруга лошади очень богатая, кожа персидской выделки.
- Шпага её? – быстро спросил шериф.
- Да, сэр. Такую шпагу можно на пару деревень поменять вместе с челядью.
- Пока я заметил, что женщина очень красивая.
- Согласен, сэр. Грудь, фигура… Роковая, жгучая брюнетка… - бэлиф показал выпуклости груди на себе.
- Хорошо, заводи.
Констебли переместили Катрин со скамьи в приёмной на кушетку кабинета шерифа. Девушка полулегла, так же как в приёмной.
Все вышли. Катрин ожидая, разглядывала кабинет.
Огромный тона какао глобус стоял возле окна. Рядом с ним висел подробный план Лондона, печатанный линогравюрным способом и весь мелко испещрённый крестиками, нанесёнными рукой хозяина кабинета. Темза отмечена широкой полосой, состоящей из штрихов, имитирующих волны. Волны изображались подобно детскому рисунку волнистой линией. Вестмистерский пэлас, Гардон пак…
На верху тумбочки, на треножном штативе, высилась медная подзорная труба. Вся мебель сильно залачена и пропитана тёмно-коричневым составом морилки. Шкаф с книгами переполнен. Одна очень толстая, выделялась особо. На её корешке виднелась крупная надпись: «Плавка и ковка железа до высокопрочного состояния стали». На полу лежал восточного плетения затоптанный ковер. В воздухе кабинета витала пыль.
Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь темно-оранжевые шторы и пронизывая воздух, освещали пылинки в воздухе. Потолочные балки всюду обросли паутиной и гарью от вечерних свечей. Видимо свечи потушили недавно, дым от них едва уловимо глазом продолжал клубиться под потолком, словно чернила от осьминога в воде. Чувствовалось, что обитатель помещения балуется новомодным американским пристрастием - курить.
Шериф коротко спросил:
- Кофе? Чай зелёный, чёрный?
- Чай крепкий, зелёный. – ответила Катрин, укладывая шпагу, которая вложенная в ножны служила ей в данных обстоятельствах как инвалидная трость.
- Скотт! – крикнул шериф. – Зелёного для миледи, мне как всегда. И сладостей, кексов и печенье с шоколадом.
- Спасибо! – тихо произнесла Катрин и заплакала.
Шериф встал и приоткрыл пошире форточку.
- Я - сэр Эмбройз Кроули, шериф Лондона, столицы Великобритании. Слушаю Вас, миледи. Всё прошло. Успокойтесь. Войдя в этот кабинет, даже будучи иностранкой, вы встали под защиту короны.
Катрин достала грязный платок и стала утираться. Шериф передал ей со своего стола насколько чистых салфеток. Она убрала свой изжёванный «позорный» комок ткани и принялась промакивать слёзы белоснежными платками.
- Напали неожиданно. – начала Катрин. – Очень подло! Обидно даже… Всю жизнь готовилась к подобным моментам - защитить себя, а, когда понадобилось, ничего не смогла. Подлецы… - она зарыдала. – На хрен мне всё это мужское барахло! Противно смотреть, бутафория какая-то…
Катрин истерично пихнула от себя «предательницу» шпагу и попыталась сдёрнуть  кирасу, но та на ремнях сидела крепко.
- Вы официально хотите обратиться к нам?
- Что это даст, официально? – спросила Катрин.
Шериф обошёл вокруг стола и сел, взяв чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу.
– Это даст ход делу. Дело пойдёт в государственный имперский архив. Будем искать. Ваш случай войдёт в число происшествий обязательных к расследованию королевскими представителями и станет в ряд преступлений, о которых будут допрашивать злодеев, пойманных на аналогичных проступках.
- Я согласна. Найдите их. Да, кстати. Они меня не грабили. Все деньги остались при мне. Вот средства для тех, кто будет искать. – Катрин достала увесистый мешочек с деньгами и стала отсчитывать вслух. Иногда поглядывая на шерифа.
- Это золото из Испании? – спросил шериф во время счёта.
- Да, эскудо. – ответила Катрин дойдя до 30 золотых.
Шериф, отложив перо, вышел из-за стола и с любопытством взял одну из монет с кушетки, на которой разложилась Катрин. Смотрел с любопытством, потёр о рукав, попробовал на зуб и бережно вернул, положив на образовавшуюся стопу уже из 50 эскудо. На слове «пятьдесят пять…» он произнёс:
 - Достаточно, миледи.
- Леди.
- Даже так? – удивился шериф. - Давайте запишем подробности вашего дела.
Шериф  вновь вернулся на своё место и взял перо.
- Ваше полное имя.
- Катрин, дочь барона Вальдемара Богемского Мерлинова.
- Вы баронесса?
 - Немного выше, виконтша на английский манер, из Богемии.
- Как правильно фамилию писать на английском?
- Merlin.
- Как волшебник?
- Так точно.
- Окончание «ov» пишем?
- Нет, переносим его в начало имени и делаем не «ov», а через «ф»,  по-английски, помягче, получается  «of»…
- Так правильно? – шериф встал с места и с бумагой подошёл к Катрин, показав написанное: «The Vikontness Catherine Merlin is the daughter of Baron Valdemar of Bohemia».
- Да. Можно так.
Бэлиф Скотт, позвякивая чашками, вкатил чайно-кофейный столик. Уходя, спросил, поклонившись:
- Сэр, будут ли ещё приказы?
- Не отвлекай, заполняем заявление. Приказов пока нет. Далеко не уходи. Кстати, прими деньги у мадмуазель, там для казны 15 золотых, остальные, сам понимаешь, на благоустройство столицы. Оформи… как полагается. И пусть истопник принесёт дрова, хочу подтопить камином посильнее. Сыро…
- Да, сэр.
Едва дверь закрылась, шериф продолжил писать заявление.
- Вы в Великобритании по делам, погостить…
- … путешествую.
- Ага, понятно… Мадмуазель, не замужем… Хочется свет повидать…
Катрин уловила в голосе шерифа игривость и обидчиво заметила:
- Я была замужем. В разводе.
- Я не спрашивал вас об этом.
- Мне показалось, вы как-то игриво отозвались о моем холостом состоянии…
- Никак нет, никакой игривости. Вам показалось, леди Катрин… Давайте перейдём к описанию преступления. Где и как напали? Я буду записывать.
- После полуночи, около половины второго ночи я проезжала по улице примыкающий к Парку недалеко от дворца.
- Место на карте города сможете указать?
- Да.
- Итак, пишу… потерпевшая указала точное место на плане Лондона. Далее…
- Сидела в седле. Лошадь сама знала дорогу к нашему пансиону, и я излишне расслабилась. Прикрыла глаза. Мы заехали под арочный свод и тут меня сдёрнули вниз и началось. Сразу схватили за руки за ноги, подняли над землёй… - Катрин сглотнула и отвернулась.
- Они переговаривались? - Спросил шериф.
- Да.
- Вы что-нибудь запомнили? Может они друг друга по именам называли?
- Клички были.
- Пишу…
- Одного они называли… Шрам… Да точно, Шрам… Сейчас… - Катрин закрыла обеими руками лицо. Шериф терпеливо отложил перо. На его столе стояло кругленькое зеркальце, он взял его и стал осматривать свои ресницы, ногтём мизинца слегка подправляя их … Открыл небольшую деревянную коробку с макияжем для лица, хотел взять кисть для нанесения губной краски, но Катрин заговорила вновь:
- Второй, кажется, Лысый… Да-да, Лысый… - Катрин сделала паузу.
- Лысый. Пишу… Кстати, вы одна путешествуете?
- Нет с племянницей. Пошлите за ней… Вот ещё золотой.
Шериф позвонил в колокольчик, шёлковая лента от которого свисала рядом со столом. Вошёл вновь Скотт.
- Леди Катрин… - произнёс шериф, взглянув на девушку, как бы предлагая ей распорядится самой.
Катрин обратилась к Скотту.
- Пансион-гостиница «Савой». Не самое лучшее место, конечно, но нам там нравится – уютно и тихо, снимаем несколько комнат на пару сезонов.
- Я знаю, где это, леди. Тут совсем недалеко…  – ответил бэлиф участливо.
- Найдите Хельгу оф Кустенин.
- Да, мадмуазель…
За бэлифом закрылась дверь.
 - Итак, продолжим. – произнёс шериф, откладывая помаду и пудру, которой он припорошил щёки и слегка дунул на свой парик, одетый на округлый настольный манекен головы.
- Одного они называли Ирландец. Да, точно! Не шотландец, а Ирландец.
- Может от них исходил какой-нибудь запах, типа гудрона, или масла. Могли они быть портовыми рабочими, к примеру?
- Думаю, нет. Это были благородные. Они друг друга звали хоть и по кличкам, но через «господин». Считаю пьяные «эсквайры», молодёжь… Забава у них такая, будь они прокляты! Как они меня разозлили!
- Да-да-да… - как эхо повторил себе под нос шериф - …забава у них такая…
- Вам известны подобные случаи? – спросила Катрин.
Шериф взглянул на неё, как можно более ласково.
- Леди Катрин, поймите меня правильно. Если бы не Ваше испанское золото и благородное происхождение, то вряд ли бы мы стали возиться с этим. Насилия и убийства происходят на улицах всех городов каждый день. Лондон не исключение, будь он хоть трижды центром мира! Ездить по ночам даже вблизи королевского замка за полночь не безопасно ни для кого, даже для самой королевы. А есть сферы, над которыми мы, простые служители английских законов, не может иметь силу никаким образом. Я говорю о сверхъестественном. Вчера, к примеру, из вашей же Испании пришла весть о многочисленных свидетельствах нахождения дьявола недалёко от Мадрида. Вы читаете газету «Дейли курант» /«Daily Courant»/? Рекомендую. Вот…
Он взял газету со стола.
- Сообщается… Так это не то… Золото вновь в цене – тоже не то… Ага, вот: «Сообщают… По многочисленным свидетельствам дьявол во плоти прибывал недалеко от Мадрида… Да, вот… Он обращался в обличье чёрного пса и выл подобно волку! Глаза пса горели ярко лиловым светом. Кто видел дьявола на дорогах, жили недолго и кончали свою жизнь в ужасных мучениях. Подтверждается свидетельствами о чёрной собаке почти всех жителей данной местности…»
- Ох… - вздохнула Катрин, Ей становилось больно возлегать на одном боку, и она перевернулась на другую половину ягодицы. Шериф же распалённый газетной новостью, спросил:
- Не верите?
- Отнюдь нет, но почему прямо таки сразу «Дьявол»? И… Там написано, что кто видел – умирали! И тут же рядом утверждение: видели почти все жители местности. Вся местность вымерла?
Шериф замолчал, почесав  затылок и сняв парик с манекенной «головы», нервно надел его на себя.
- Ну, да. Неувязочка… Ну, всё равно, факт есть факт, - Дьявол-демон, а как там было… Может не собака, а настоящий волк чёрной масти. Хотя нет… пишут именно собака породы, какую используют в Европе немецкие пастухи… Ну, да ладно! Эти эсквайры достали многих. – шериф перескочил с темы на тему, видимо понимая, что тема «о дьяволе» слишком зыбкая, когда о ней начинает рассуждать человек пытливого ума, которым явно обладала его собеседница…
Со стороны приемной послышался шум. В дверь вошёл Скотт, точнее его почти втолкнули и сразу следом в кабинет влетела Ольга в зелёном берете с павлиним пером лихо сдвинутым назад с мокрым лицом и раскрасневшимися щеками. Шпага висела на поясе.
- Где она? – вскрикнула Ольга и, увидев Катрин, не обращая внимания на шерифа, встав на одно колено, схватила девушку за руку и, обхватив её своими ладонями, нежно произнесла:
- Как ты, Кэт?
Скотт хотел что-то сказать, но шериф, молча, поднял руку и тот остановился, замолчал. Катрин же ответила, так же ласково и добро:
- Хельга, не волнуйся, страшное позади… и грустно улыбнулась.
Ольга тоже в ответ улыбнулась.
Шериф прищурил глаза, чувствуя что-то подозрительное. Скотт молчал, как статуя. Ольга спросила:
- Они тебя не обижали?
- Нет, обещали помочь.
- Обопрись на меня . Пошли домой. Я две курочки запекла в яблоках на меду. Вино смородиновое холодное…
- Пошли, родная.
Катрин оперлась на плечо Ольги, они с трудом поднялись.
- А как же?.. – начал вопрос шериф. – Мы преступаем к расследованию?
Катрин обернулась:
- Преступайте шериф. Вы что-то ещё хотели узнать?
- Распишитесь вот тут. Не волнуйтесь, я подойду к вам сам…
Пока Катрин расписывалась, шериф тихо спросил Ольгу:
- Могу посоветовать искусного лекаря для вашей тёти. Дорого берёт, но как проктолог… в Лондоне лучше не найдёте.
- Спасибо, у нас всё есть. Я сама врач.
Катрин расписалась, Ольга очень близко посмотрела шерифу в глаза, да так пронзительно, что тот отшатнулся от неё и сел на опустевшую к тому времени кушетку.
Две девушки медленно прошагали по направлению к выходу и прикрыли за собой дверь. Скотт всё это время не отрывал взгляд от обтянутых белыми ретузами ягодиц Ольги. Едва закрылась дверь, он перевёл взгляд на шерифа. Тот сидел бледный и мокрый от пота.
- Шериф, вам плохо? – с тревогой спросил он.
- Нет, так просто… привиделось, видимо ночью перечитал газет.
- Расскажите? – полюбопытствовал Скотт.
- О мадридской чёрной собаке читал?
- Ещё нет. – у Скотта пошли мурашки по спине. – Я не люблю всю эту страхолюдину. – Бр-р-р!
- На, прочти… - и шериф пододвинул пачку газет ближе к Скотту.

Раннее утро ещё не прошло, а в комнатах Ольги и Катрин в пансионе «Савой» большой камин уже щёлкал сухими дровами и наполнял ароматным дымком воздух от свежей берёзовой смолы.
Обнаженная Катрин возлегала на стопе подушек лицом к пламени, чувствуя его жар щеками и лбом. Она возлегала животом вниз, подсунув под него стопу подушек поупружестее.
Её крупные груди стесняли полностью комфортно расположиться на животе. Между разведёнными в стороны ягодицами врачевала Ольга. На лице у Ольги прозрачные очки по форме походили на горнолыжные из XX века. В руках никелированная ручка с металлическим наконечником с тончайшей иглой на конце.
Ольга прелестливо причитала:
- Бедненькая моя попочка. Злодеи надругались над тобой…
- Не смеши, мне больно смеяться. – сказала  Катрин.
Ольга резко сменила тон с причитающе-ласкового на деловой:
- Катя, сейчас будет больно, пощипет сильно.
- Уф… - вскрикнула Катрин.
- Всё – «запаяла»! Лазерная операция прошла успешно! – сказала Ольга гордо. -  Теперь даже геморроя не будет долго. Полежи так, в позе собачки, минут десять. Зарубцуется очень быстро, процесс уже пошёл… И… можно начинать ходить, позавтракаешь сидя, как человек. Методы и технологии середины XXI века. Медицина, знаете ли, не стояла на месте!
Она сняла очки и щелкнула, отключая «ручку» или никелированный многофункциональный инструмент, в данный момент настроенный, как лазерный прибор для хирургических работ. Инструмент продолжал слегка дымить на самом своём острие.
- Ты уверена? Можно сидеть, ходить?- спросила Катрин. - Так быстро? Для меня, рожденной в XIX веке всё это чудеса.
- Жидкий пластырь купирует рану и доращивает сосуды в мгновение… Сколько их было ты говоришь?
- Пятеро.
- Тебе повезло. Не каждая попа выдержит без тренировки такой напор, – и насмешливо взглянула на Катрин. - Признайся, Кэт, Жак натренировал?
- Прекрати Ольга! Не тактично как, кошмар… Ещё культурной себя считаешь! Что за вопросы? Наша с ним жизнь прошла... – обидчиво ответила Катрин.
- Ну, ответь, было с Жаком «туда»?
- Оль…
 - Ну, признайся!
- Хватит, Ольга! Ну, да, было. И что? Я сама просила. Люблю, знаете ли, «в моменты страсти роковой»... И что с того?
- Ничего. – добившись своего, спокойно, как ни в чём небывало сменила тон Ольга. – Буду знать, может, я тоже хочу попробовать… - игриво закончила девушка.
 Встав с кровати, она босая по ковру направилась к камину, возле огня которого стояли два приземистых горшочка с горячей курочкой в яблоках на меду.
Кроме белоснежной рубашки с рукавами «летучая мышь» и манжетами, обшитыми кружевными лентами, на ней не было больше ничего. В знак солидарности с тётей она решила тоже раздеться. К тому же в комнатах натоплено было ужасно жарко.
- С мужем попробуешь… - как бы отрубила стыдливую для неё тему и спросила, разглядывая полосы и два красных пятна от пяток на ягодицах племянницы, образовавшиеся от долгого сидения во время лечения:
- Как ты думаешь, они найдут? –  надежды в голосе у неё не чувствовалось.
 Разливая по кружкам вино, Ольга ответила через паузу, задумавшись.
- Думаю, нет… Я уверена, они и сейчас прекрасно знают, кто это мог бы быть. Ты же им все клички нападавших перечислила! Все эти «шумные компании», их проделки констеблям известны. Кстати, вино получилось полусладкое, класс! – пригубила Ольга глиняный стакан.
- Не все клички я сказала. Последнего я вспомнила позже, когда мы с тобой покинули этот «скоттленд ярд восемнадцатого века».
- И как?
- Его звали Свифт. Как писателя. Передай вино.
 Ольга передала бокал Катрин.
- И правду славно сбродило, сразу в голову ударило. Смородина?
- Да.
- Хельга, а теперь у меня к тебе интимный вопрос. А почему ты ноги не бреешь? –неожиданно сменила тему Катрин.
- Именно поэтому я люблю жить в Средневековье. Здесь, в Европе, до эпохи просвещения, женщины не бреются, кроме лица. И то, только те, кому это  требуется, конечно… Лично мне лицо выщипывать не надо.
- Про твоё лицо я всё знаю. А вот про ноги, лобок и подмышки… так всё-таки почему ты это не делаешь? Ты же человек другой моды. Мы с тобой практически одного культурного корня люди.
- Мода на бритьё промелькнула буквально одно столетие. Так же как и общественное осуждение за ласки самой себя. Пристрастие расслабиться вечером под одеялом для хорошего сна стали возводить чуть ли не в смертельный грех! А здесь и раньше, в средневековье, это даже поощряется. В женской среде называется – «познать себя». Я, кстати, впервые попав в Средневековье удивилась. Думала здесь всё сурово и безграмотно. «Местные» считают, что чем чаще женщина познаёт себя, тем более ценной она становится в лице мужчины, потому что целомудренна, не склонная к блуду с чужаком. Некоторые прямо при мужьях засовывают себе руку между ног… А нагота здесь вообще не вопрос, голые все. А сбривать волосы!.. Кроме придурошных десятилетий двадцатого и двадцать первого веков, во все остальные времена это считается чудачеством. Зачем брить? Это признак проституток. Они же бреют из-за боязни заразиться лобковыми насекомыми от клиентов! При всём притом, я иногда бываю в других Временах. Если там уличат девушку в бритье ног и интимных мест, могут даже убить, сожгут, как ведьму…
- Признайся, тебе просто лень?
- И это признаю! – ответила Ольга с пафосом. – Мне лень тратить время на дурь! Изобрели бритвенные приборы для  повседневного быта, а продавать их некому. Но есть дуры, которых всего лишь надо убедить в необходимости постоянного бритья, даже вопреки вкусам нормальных мужчин, которым волосатость и естественность в облике любимой всегда более по нраву… Жаку, нравилось?
- Опять про Жака! – воспылала Катрин. – Я только про него забыла на фоне  насилия, а ты…
- Прости, прости, прости, Кэт. Я думала у тебя всё прошло… Пойми меня, я об отношениях с мужчиной могу узнать только от тебя! Мне это крайне интересно.
У Катрин появились слёзы на глазах …
 - Что? Не прошло ещё? – удивлённо глядя на мокрые щеки Катрин и с досадой за принесённую боль, произнесла Ольга.
Катрин прикрыла лицо обеими ладонями, но вскоре хлюпнула и вытерла тыльной стороной ладоней лицо. Правой, затем левой рукой. Не в силах говорить замотала в отрицании головой, а прокашлявшись, кротко дополнила немой ответ:
 - Не прошло, Ольга. Не прошло… Не уверена пройдет ли когда-нибудь. Вспоминаю, и тянет меня к нему,  тянет, понимаешь! К его табачному аромату, к его тембру голоса. К его крепким объятиям. Хорош… - Катрин смачно добавила, будто произносила манерно слово «жук» - Ж-жак… Очень эротично звучит, маняще. Для меня…
Катрин каждый раз при произнесении мечтательно смаковала имя бывшего.
Глаза её вновь набухли от слёз.
- Есть в мужчине прелесть, Оленька, есть… Его брутальность, с ним спокойно… Чёрт! – Катрин вскочила и тут же осеклась, забыв про свои раны. – Чёрт! Опять наплыла эта слезливая истерика…
И она зарыдала…
- Прости… – Ольга присела с горшочком курицы на край кровати.
Сквозь рыдания Катрин заговорила, повысив голос до истеричности и показывая рукой на дверь.
- Войди Жак прямо сейчас к нам в комнату. Подними двумя пальцами вверх шляпу. Как он это делал стволом Кольта, когда мы жили на Диком Западе. Только скажи своим хрипловатым: «Салют, мамзель Кэти!». Улыбнись, пыхни трубкой с прищуром старого капитана, я за ним снова на край света потащусь… Спала бы у его кровати преданной собачкой. Господи, я бы в одном из его гробов всю жизнь спала, как когда-то пришлось, когда у клона в мозгу замкнуло! Ну, помнишь тот случай… Вот она правда, вот истина!
Катрин безутешно зарыдала, закрыв лицо ладонями.
Ольга бессильно молчала, сказав только тихое: «Да, помню!»
Катрин отрыдалась и, ещё хлюпая носом, утираясь от слёз, тихо спросила:
- Курица ещё горячая?
 - Да! – радостно оживилась Ольга.
- Дай мне горшочек... и подай платок побольше…
В белоснежный платок она громко высморкалась.
 
Когда они с упоением ели курицу в печёных с мёдом яблоках, Ольга вновь заговорила:
- Женщины XX века говорят об освобождении от мужчины…
- Не обращай внимание – это всё пустые разговорчики. Это всё бабьи бредни никому не нужных дур. Они освободились от мужчин! Освободиться может тот, кто попал в плен. Многие, из тех кто «говорит», не то, что в плен, даром не нужны мужчинам, чего бы они там не говорили. Бездельницы, ни то, что в виде пленных, даже в качестве тушёнки не нужны. Одни претензии, что им кто-то чего-то должен, а сами говно на палочке, борща не сварят, не говоря уже… - она осеклась.
- Тебе легко судить! У тебя третий размер груди, с торчащими как корабельные пушки сосками. Стоячей груди! А фигура? Фигура Венеры и глаза Юдифь…
- Может быть… Я со стороны себя не вижу. - согласилась Катрин. - Но, имея перечисленные достоинства, я разве веду жизнь куртизанки? Пока из мужчин, как был Жак моим единственным, так, по-видимому, остаётся единственным. Я, наверное, возьму на себя обед больше ни с кем из мужчин не вязаться. Не могу. Жака вспоминаю. – и опять произнесла: «Ж-а-ак».
- Может, ещё в монастырь уйдешь? – попыталась пошутить Ольга и осеклась, услышав резкий ответ:
- Может и уйду.
- А отношения с женщиной не в счёт?
- В этом деле: «отношения с мужчиной», наличие отношений с женщинами, не в счёт. Они всегда были «не в счёт». Не обижайся. – Катрин чмокнула в конопатенькую щёку Ольгу. – Мужчина – это серьёзно, это по-взрослому, а с женщиной – игра, детство. Напоминает игру в «доктора», тайное общество детей, познающих сами себя.
Ольга заулыбалась и мечтательно произнесла:
- А мне нравится познавать себя, и раскинулась во всю ширь постели, зевая и потягиваясь. Это ещё одна причина моей любви к позднему Средневековью и Ренессансу. Здесь всё это не стыдно.
Ольга потянулась, как кошка на солнышке. Катрин, улыбаясь, поглядывала на неё:
- Оль, а тебе сколько сейчас?
- Я по годам не считаю, я с детства привыкла считать, как отец изначально научил по теломерам… короче: полтора периода. Соответствуют примерно двадцати двум годам.
- А прожила?
- Пока так и прожила. Я во время «Оно» ещё ни разу не была, ни разу не омолаживалась. А Жак, как ты думаешь, сколько прожил? – спросила Ольга наивно.
- Я не думаю, Ольга, я знаю… Жак прожил более пяти тысяч лет.
- Сколько, сколько?
- Пять тысяч…  Я его, мужа своего, видела вернувшимся в нашу брачную эпоху пяти разных возрастов. До смешного доходило. Он уходил во временной туннель утром до завтрака тридцатилетним, а пока я грела чай, возвращался уже восьмидесятилетним, говорил «пардон» и вновь исчезал на обновление и появлялся молодым юношей лет так шестнадцати отроду. «Допей чай!» - говорила я ему и тащила с собой в кровать этого почти безусого юношу. Мы оба смялись до колик, когда его юношеская эрекция не позволяла сделать ему и пару движений, как тут же происходил разряд, едва я коснусь его колбасятины. Только на третий раз могли сделать более-менее полноценно… Признаюсь, я захлёбывалась им...
Катрин подняла руки, увлекая за ними густые чёрные волосы вверх и давая им рассыпаться, упав на лицо, груди и спину…
- Ой, мамочки! –- Как это было интересно, возбуждающе. Буквально всё… Господи, хочу обратно!
- А вы с ним много путешествовали по времени? – спросила Ольга.
- Постоянно. Спасибо твоему отцу, который снабдил нас временным компасом и дневником. Жак во временной навигации многое делал на глазок, иногда  сильно ошибаясь. Так накопились эти капсулы в виде гробов.
- Знаю, знаю… - заулыбалась Ольга и начала цитировать:
«Это устройство поможет, автоматически записывать временные промежутки и координаты, где и когда вы были во времени, чтобы…»
Они с Катрин в один голос, в унисон, процитировали заученные наизусть слова:
- …не столкнуться с самим собой во времени и не произвести переход личности из старого тела в новое…»
Ольга  наизусть помнила наставления отца …
Его лицо в тот момент было крайне серьёзно. Он хмурился, и говорил, собрав семью в своей обсерватории.
Ольга тогда мало чего понимала и ещё не имела собственных временных туннелей. Ей было 12 лет. Но на удивление слова эти она запомнила чётко:
«…Опасно попадать во время своего младенчества или туда, где вы моложе своих настоящих лет. Старайтесь не экспериментировать. Я за вас уже это сделал сотни раз. Наэкспериментировался…
Объясняю, и не устану поторять: если вы вдруг попали туда, где вы, молоды. То от сближения с хроно-аналогом, может произойти обмен телами. Вы неожиданно осознаете, что на вас подгузник, и вы прыгаете в детской кроватке под мамину речёвку: «ути-пути… ути-пути…». Ваше старое тело притянет молодую душу-личность. Так бывает, так всё устроено…»

- … Короче, вот такие дневники времени.
Пётр Сергеевич высыпал на стол куски чёрного алмаза, схожие с засохшей блестящей чёрной смолой разной величины, словно битое чёрное стекло.
- Вот… По сути эти алмазные камни -- чипы-флэшки. По своему вкусу ограните их. Программу в них не сотрёт.Они изначально одинаково запрограммированы. Можете даже расколоть их пополам, сделав или перстень или подвеску, браслет... Под кожу вшивать не рекомендую. Они помогут вам не встречаться со своими аналогами более ранних жизней. Короче во многом помогут, особенно, если суждено попасть во времена жизни себя самого. Обходите себя не менее, чем за сто метров! Не возбуждайте древний рефлекс...

*   *   *
- Признаюсь честно, как Пьер с Жаком разбираются во всём этом для меня загадка. – сказала Катрин. – Дневником и компасом я никогда не пользовалась, хотя как украшения они всегда со мной, она посмотрела на левую руку с перстнем чёрного камня.
 - А вы с Жаком думали завести детей? – спросила Ольга неожиданно.
Катрин замолчала, и у неё вдруг вновь затрясся подбородок. Но на этот раз она нашла силы ответить, сдержалась, лишь чуть всхлипнув:
- Да, мечтали. – И одной ладонью прикрыла глаза, а второй прикрыла рот Ольге. - Далее не говори ни слова!..

Утром следующего дня Катрин объявила Ольге, что отправляется в монастырь. Теперь пришла очередь расплакаться Ольге.
- Останься Катрин. Вместе будем жить в Лондоне, я буду готовить курочку, рулет говяжий, вино настаивать…
Но Катрин была непреклонна.
- Ольга, лапонька моя, - мне надо побыть одной, ты не понимаешь! Я всё ещё его жду.
- А как же я?
- Тебе надо идти вперед. Я торможу тебя. Не в твоих интересах быть при мне приживалкой.
- Но я сама хочу! – почти воскликнула Ольга.
- А я хочу в монастырь. – тихо ответила Катрин. – Я тебе буду оттуда письма писать, как в старину. Печать сургучёвая, зелёно-желтоватая бумага, почти пергамент, гусиным пером… Королевская почта… Ты же в этом времени ещё поживёшь?
- Ну, да. Ты же знаешь, я для Ньютона по физике трактат редактирую. Ещё два года работы, не меньше. Он пишет медленно, придворные интрижки у него отнимают много времени…
- Вот и славненько! Глядишь, и я к тому времени душевно поправлюсь…
Ольга молча сблизилась с Катрин и обняла её.
 Катрин поцеловала её в ушко:
- Кошка ты моя конопатая, не скучай! Я обязательно буду писать тебе.
- А где этот монастырь?
- Где-то на границе Франции с землями дойчей, возле городка Энбурга. Я точно не скажу. Приеду на место, отпишу.
- Катрин! – вскрикнула Ольга отчаянно крепко обняла красавицу тётю и подругу всех её молодых лет.

1707 ГОД. КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. ЛОНДОН.
7 СЕНТЯБРЯ.  АПАРТАМЕНТЫ ШЕРИФА.

Поздним вечером шериф Кроули колокольчиком вызвал к себе бэлифа Скотта.
Скотт застал начальника, продолжающего сражение с бумагами казначейства, с гусиным пером в руке под ярким настольным канделябром из пяти восковых свечей.
- Вызывали?
- Да, Скотт, садись и плотнее закрой за собой…
Шериф отложил перо, снял парик и напялил его на голову-манекена, стоящего на столе. Скотт участливо ожидал пока начальник почешет от долгого ношения парика коротко стриженную седую клокастую шевелюрку.
- У нас тут недостача по казне… - продолжая сообщил шериф, как от вшей прочёсывая со страстью кожу головы. - Скотт, нам предстоит провернуть одно дело, не совсем правильное… с глупой точки зрения несколько неэтичное лучше сказать, но логичное… Я уверен, ты помнишь тех дам со шпагами? История с изнасилованием виконши из Богемии?
- Конечно, сэр. Ещё бы! – и Скотт, молча, показал на себе огромные груди и крупный зад. Шериф взглянул на его пантомиму.
- Именно так, очень похоже!
- Забыть трудно, я раздал по констеблям их случай, «нашли» нисходя с места… Вы хотите возбудить процесс? Собственно, нам известно всё про этих «весельчаков». Эта кампания гуляет регулярно. Будем брать?
- Ты что, спятил!? Я тоже их знаю. Кампания эсквайров от очень влиятельных господ! Не пройдёт и полчаса, как половина из них будет продолжать гулять. А мы с тобой вряд ли уже погуляем… Не стоит даже мыслить об этом. Что было, то было. Виконше не надо было шляться по подворотням в неурочный час.
- Согласен, сэр.
Шериф понизил голос до заговорщицкого тона:
- Я внимательно проанализировал всю информацию по этому делу и пришёл к выводу. Наши «клиенты» отнюдь не весёлые эсквайры. Наоборот! Наши клиенты эти дамочки со смутными историями и мотивами.
- Внимательно вас слушаю…
- Вино будешь?
- Да, сэр.
- Достань бутылочку красного бренди… А натолкнула меня на размышления всё та же статья о «Мадридском дьяволе». В статье содержится достаточно подробное описание о сиреневом сиянии, исходящем из глазных хрусталиков собаки. Подтверждается наличие  свечения всеми, кто видел это существо. Вот, зачитываю: «…подтверждение правдоподобности существования оборотня является единое описание блеска хрусталика в глазах чудовища. Оно имеет пронзительный сиренево-фиолетовый оттенок… Этот отблеск видно в темноте на дальность более тридцати метров...»

Скотт разлил по бокалам вино. Шериф подхватил свой и, держа свой бокал на подъёме, быстро произнёс:
- За правду.
Они чокнулись.
- За истину, я бы уточнил. – вновь добавил словоохотливо шериф.
Они выпили.
– И мы до неё докопаемся! – вновь громко добавил шериф, указывая на окно пальцем. В этом случае, скорее всего он имел в виду что-то другое, а «случай с дамами», который был в его полууставших вечерних думах лишь, прелюдией к чему-то самому главному.
Они, молча, закусили яблоками кислушками, лежащими здесь же в конфетнице на столе.
- А с нами, маэстро, как это связано? – спросил Скотт прожёвывая.
- А вот как... Золото у них испанское?
- Да.
- Обе девчонки иностранки? Говорят с акцентом?
- Да.
- Помнишь, я предложил им помощь английского врача-проктолога? А она отказалась…
- Да, сэр,  конопатая красотка сказала, что она врач! Я помню. Где это видано женщина-врач!
- Вот-вот, Скотт! Какой вопрос не задай по этой парочке, ответ всегда парадоксальный! Но я скажу больше. В тот раз, так получилось, что мы с конопатой приблизились лицами друг к другу максимально, и я увидел отблеск её глазного хрусталика. Отблеск был… сиренево-фиолетового света. Точь-в-точь такой же, как в описании «Мадридского дъявола».
От слов начальника Скотта бросило в пот. Сухо сглотнув с выученными глазами, он перекрестился. Шериф довольный, произведённым эффектом, раскурил трубку, пыхнул колечком в воздух.
- Скотт, надо произвести обыск у них в комнатах пансиона, пока эта Катрин там лежит, лечится… Реквизируем испанское золото, как косвенное подтверждение связи с «Мадридским дьяволом». Привлеки к обыску священника из наших англикан. Дай ему 3 фунта… нет 2 фунта. Пусть окропит их комнаты и побудет в качестве свидетеля и консультанта. Назовём этот лист – «№1» к делу: «О проверке некоторых лондонских слухов, схожих по характеру фактов с описанными в статье о «Мадридском дъяволе» газеты «Дели курант». Я заведу папку. Надо туда же и статью вклеить…
- Сэр, как кандидат для участия в обыске, отец Дункан, наш священник из Церкви у Тауэра подойдёт? Он нам не раз помогал…
- Конечно. Он человек увлекающийся, ещё добавит своего суеверия... Фантазёр! Он мне нравится. Не откладывайте, возьми констеблей попонятливее, девчата не простые, сообразительные.
- Есть, сэр.

  *   *   *

Утром, едва расцвело, в центральную дверь пансиона «Савой» грубо забарабанили.
Разбудили весь пансион, – и хозяев, и постояльцев, в том числе Ольгу.
Комнаты, которые она занимала, находились на втором этаже. По шуму поднимающихся многочисленных ног она поняла, что целая кавалькада людей идет к её двери. Она притянула в постель шпагу, стоящую у кровати, спрятав её под одеяло… и вовремя… Щеколду выбили с одного удара.
Ольга приподнялась на подушках, прикрывая глубокий вырез декольте в пеньюаре, а другой крепко сжимая рукоять шпаги под подушкой. После варварского преодоления входной двери в апартаменты из прихожей в спальню постучали. Ольга отозвалась:
- Да-да, кто там?
Прокричали из-за двери.
- Констебли Лондона, служба шерифа, бэлиф Скотт! Леди Ольга, мы с Вами встречались.
Ольга слышала, как по другим комнатам затопали люди. Прошли на кухню. Дергали дверь пустой спальни Катрин, которая была заперта самой Катрин во время своего отбытия в монастырь.
- Что вам нужно!?
Дверь в Ольгину спальню открылась, и в комнату вплыл пузатый священник с кадилом в одной руке и веником-кропилом в другой. Рядом с ним шёл очень долговязый худой прыщавый юноша в чёрной рясе и шапочке пилеолусе с большой чашей воды. Нос юноши был неимоверно велик, походил на корабельный румпель с горбинкой.
Священник широко мотал кадилом, распространяя аромат ладана, дыма и брызгая вокруг себя водой. Они, не обращали внимания на Ольгу, прошлись по комнате, окропив всё, в том числе и широченную кровать на которой под одеялом сидела девушка.
Капли воды попали Ольге на лицо и волосы. Ольга не противилась, а ожидала окончание обряда. Священник во время окропления комнаты читал молитву «Отче наш» на латыни «Pater noster». Окончив действие, они молча удалились.
В комнату резво вошёл Скотт с двумя констеблями. Скотт тихо поблагодарил церковных людей и заговорил с порога, уже обращаясь непосредственно к Ольге:
- Не вставайте! Простите, что вот, так вот, врываемся, но это только в ваших интересах, дабы побыстрее снять всякие подозрения. А где Катрин?
- На излечении во Франции.
- Жаль, а мы надеялись получить от неё… уточнения по делу.
- Нашли насильников? – с долей иронии спросила Ольга.
- Не знаю. – холодно ответил бэлиф. – Дело ведёт сам шериф. Итак, преступим. Это шериф приказал сделать у вас обыск и опрос.
- Может быть, вы выйдите? Мне надо одеться… - спокойно ответила Ольга.
- Нет, леди, всё должно происходить так, как происходит. Так приказано. – ответил Скотт, придвинул к краю кровати стул и сел на него, раскрыв папку с листами.
– Перо и чернильницу, - приказал он. Один из констеблей, зашедших за ним следом, подал ларец с писчими принадлежностями. Скотт достал белое гусиное перо и, обмакнув в пузырёк, закреплённый тут же внутри ларца, начал писать, проговаривая вслух:
- Опрос произвёл бэлиф Джон Скотт и священник англиканской церкви прихода Церкви Всех Святых у Лондонского Тауэра отец Дункан по приказу шерифа сэра Эмбройза Кроули. Опрашиваемая Ольга оф Кустенинни. 1707 год от Рождества Христова, 7 сентября… вопрос задал… Э-э-э…
Скотт обернулся и, повысив голос, позвал:
- Отец Дункан, Вам надлежит начать опрос.
- Да, идём, мы освещали вторую спальню… - послышалось от двери.
К краю Ольгиной кровати подплыл священник со своим помощником.
«Всё-таки открыли комнату Катрин. Ничего там на виду не осталось?» - подумала Ольга с опасениями, а в слух любезно произнесла:
- Возьмите, что ли стул святой отец, коль уж вы меня не отпускаете одеться. И она запрокинула руки за голову, оставив одеяло закрывать тело всего лишь не выше груди.
Священник от окна взял второй стул. Они окружили с двух сторон ложе Ольги, как будто бы она была больна.
Священник уселся, а узрев, откровенно возлегающую Ольгу, приказал своему носатому помощнику:
- Гуль, поди на кухню к констеблям и скажи им, чтобы они меньше курили, это не благословляется церковью ибо пошло от язычников.
- Хорошо, святой отец. – Смиренно отозвался отрок и вышел весь залитой от смущения. Из пенюара девушки проглядывали светло серые подмышечные волосы и к ключицам подкатили полные груди, почти выкатившись из-под линии декольте.
Ольга улыбнулась, хитро прищурила глаза и стала бесстыже рассматривать самого священника и Скотта. Отец Дункан откашлялся и задал первый вопрос:
- Вы христианка?
- Да отец, я крещена во младенчестве клириком из Восточной Вселенской Ортодоксальной Цербской Церкви.
- Носите ли вы нательный крест?
- Да.
- Покажите.
Крест у Ольги запал в ложбинку между грудями. Ей пришлось вытянуть его из теплого интимного нутра наружу. Держа за нижнюю часть, будто прикрываясь им, она показала его и священнику, и Скотту.
Священник приблизился, внимательно рассматривая серебряный нательник. А, рассмотрев его вблизи, удовлетворенно кивнул головой.
Скотт шуршал пером, проговаривал перед начертанием:
- Нательный крест был продемонстрирован присутствующим. Точка… Форма символики его не противоречит… - он затормозил на этом слове и посмотрел на священника, тот ещё раз кивнул и произнёс вслух:
- Не противоречит правильному и допустимому образу христианского распятия.
Скотт:
- Пишу… «правильному образу христианского распятия».
Отец Дункан продолжал:
- Давно ли причащались сестра?
Ольга закатила глаза в воспоминаниях:
- Ну, скажем, с месяц назад за столом во время семейного обеда.
- Хорошо. – сказал священник. – И вопросительно посмотрел на Скотта.
- Леди Ольга, позвольте взглянуть вам в глаза, привстаньте. – Скотт достал большое увеличительное стекло и стал смотреть в глубину зрачка девушки. Отклонился и передал линзу священнику. Тот перенял её и так же стал вглядываться в глубину глаза и вдруг отпрянул, вскочив со стула:
- Что там? – вскрикнул Скотт.
- То, о чём говорил шериф! – воскликнул священник и чуть не повалил стул, отпрянул от кровати, схватившись за своё нагрудное распятие, как за спасительный предмет.
- Я ничего не увидел! – воскликнул Скотт, но поддался паническому состоянию священника и чуть не поронял листки с папкой на пол вместе с писчим ларцом в придачу.
Священник показал пальцем на Ольгу, произнёс, будто видя перед собой змею:
- Она дьяволица!
- Да, что Вы отец Дункан!- вскричал Скотт. – Я ничего не видел!
- Вы брат не обладаете духовным зрением! Я вам говорю ответственно! – и вскричал ещё пуще, – Эта леди не от мира сего, она дьяволица!
Ольга понимая, что дело принимает серьёзный оборот, нахмурилась и прокричала:
- Идиот! Вон отсюда, я тебе покажу дьяволица! Гадёныш церковный! Дерьмо… Sheet!
- Вот, видели! Дьявол начинает показывать своё рыло!..
Отец Дункан не успел договорить, как Ольга, высунув ногу из-под одеяла с силой толкнула пустой стул под ноги священнику и, вскочив на освободившееся место на полу с кровати с оголённой шпагой, вскричала:
- Я тебя сейчас выпорю церковная ты крыса за клевету!
Взмахнув шпагой, хлестанула по жирному боку Дункана. Священник вскрикнул и увидев отточенное остриё, вскрикнув:
- Господи Иисусе! – развернулся и вновь получил по заду хлёсткий удар железной розгой.
- Вы что творите, леди! – вскрикнул Скотт и выхватил свой короткий клинок палаша, встав, было в позу для фехтования. Между ними возвышалась кровать. Ольга, ничуть не медля, босой ногой наступила на кровать, возвысившись над Скоттом, и сбоку нанесла молниеносный удар по его клинку, выбив его из рук помощника шерифа.
Оружие звонко отлетело в угол комнаты и упало где-то у прикроватной тумбочки.
- Зарублю, мразь поганая! – вскричала разъяренная девушка.
Скотт и отец Дункан со всех ног ринулись из комнаты, а священник заорал с визгом свиньи:
- Стража, констебли!
Они выскочили из спальни и помчались к лестнице на выход.
Ольга успела пихнуть голой пяткой в толстый зад служителя церкви и подхлестнуть Скотта по икроножным мышцам ног. Тот, спотыкнувшись, чуть не свалился, если бы не удержавшись в свою очередь за толстую спину церковника, толкнул его перед собой. Оба служителя разных законов вывалились наружу из спальни, едва устояв на ногах.
К свалке в коридоре вступили констебли, услышав характерный звон холодного оружия. Они вынули свои клинки с намерением защищать спины убегающих предводителей.
Констеблей по комнатам бродило трое, двое курили на кухни с изогнутыми чубуками во рту. Ольга выскочила босая в одном пеньюаре со шпагой в коридор, и, рыча, тут же наотмашь вступила в хлёсткий бой с первым констеблем. Тот от неожиданности, глядя на подскакивающие под пеньюаром полные груди и коричневыми огромными сосками молодой девушки, забормотал:
 - Леди успокойтесь… Леди не надо так сердиться! Мы уходим… уходим. О господи, девочка… - последнюю фразу он сказал во время парирования серьёзного выпада со стороны «леди». В результате Ольгиного выпада его задело в ногу. Остриё неглубоко, не более чем на полсантиметра вошло в бедро. Констебль, держась за рану, стал отступать, пятясь за остальными к лестнице.
Спальня Ольги находилась в тупике общего коридора, её дверь – торцевая. А спальня Катрин по коридору, напротив двери в кухню. Далее шёл выход в просторную прихожую с дверью на лестницу, ведущую вниз.
Из кухни показались ещё двое констеблей и увидели, как их коллега раненый в ногу хромая отступил в прихожую. Они мигом выхватили шпаги и попытались воспрепятствовать агрессивным напрыгиваниям Ольги.
Немедля шпага одного осталась валяться на полу, а второй был поражён в ягодицу. Оба выскочили в прихожую и скатились за остальными по лестнице из апартаментов в нижнюю залу всего пансиона.
В зале мирно завтракало двое постояльцев. Им прислуживали сами хозяева заведения. Они обернулись на крики и топот. Мимо пробежали отступающие из апартаментов Ольги. Священник кричал: «Я же говорил, она дъявол во плоти!». Послышались рычания девушки: «Мерзавцы, я вам покажу «дьяволица»!
Последним скатился тот констебль, который ещё не утерял из рук свою шпагу. Он пытался парировать удары, но вновь задетый остриём по носу бросился бежать. В зале образовалась свалка, которая выплеснулась во двор на улицу.
Ольга выпрыгнула в залу со шпагой и дала сильнейшего пинка последнему отступающему и захлопнула за ними дверь…
- Теперь они нас окончательно разорят. – обречённо тихо произнёс хозяин пансиона, мужчина около пятидесяти лет с пузиком в фартуке и белоснежной косынкой повязанной по пиратски на голове.
- Не разорят! Беру это на себя! – прокричала Ольга. И нервно взяла с подноса у хозяина один из стаканов с лёгким пивом, который тот собирался подать гостям к утренней яичнице с беконом.
Ольга выпила пиво с чувством сильной жажды, заметив при этом:
- Вкусно варите «сэр».
- Спасибо леди Ольга. – ответила на комплимент девушки подошедшая жена хозяина пансиона. Ольга посмотрела на её серьёзно сумрачное лицо, которое было направлено на окно, из которого виднелся двор.
Во дворе всё ещё находились констебли, священник и помощник шерифа.
Они что-то бурно обсуждали, грозно поглядывая на пансион и поверх его входной двери, будто действительно решая, - сносить или не сносить здание целиком. Здание, в котором так недружелюбно с ними обошлись.
 Хозяйка пансиона, в манере своего мужа, носила на голове аналогичный «пиратский» платок. Фартук её по цвету также совпадал с фартуком супруга. Хозяйка была небольшого роста.
Про себя эту чету Ольга называла «гномы», поскольку они были очень маленького в сравнении с ней  роста.
Ольга была выше их почти на полторы головы. Хозяйка и хозяин едва доставали ей макушками до ярёмной впадины. Это, если Ольга не была в сапогах на каблуке!
Не смотря на небольшой рост «гномычиха» при наличии тонкого и изящного  верха имела очень широкую нижнюю часть и полные крепкие ноги.
Как-то по утру, Ольга спустилась вниз раньше обычного и застала женщину в одной ночнушке. «Гномычиха» доставала что-то из-под стойки бара. Исподняя подтянулась, обнажив её ноги почти до ягодиц. Ноги были полными, но не толстыми, ровными и без каких-либо признаков болезни вен. Пятки в целом аккуратно смотрелись, без заскорузлостей, хотя конечно, размер всего этого миниатюрного «эротического набора», так привлекающего мужчин, был не большим. Деревянные башмаки аля-пиноккио, на босых ногах смотрелись  гармонично.
Ольга и Катрин почти для всех жителей XVIII века считались женщинами крупными. Эта была одна из причин силы их привлекательности. Видные дамы.
Рост их превышал рост даже многих солдат и силачей. При своём росте они не были худосочны, а умеренно полноваты, единственное, что у Катрин выпирало – грудь. В остальном женское обаяние продолжалось в премудрых загадочных манерах общения этих дам…
Ольга допила пиво, стерла пену с носа,  произнесла:
- Уверяю вас Маргарита (таково было имя хозяйки), не разорят. Я не собираюсь уезжать, а пробуду у вас ещё, как минимум два года. Так, что – не волнуйтесь. За причиненные волнения плачу в этом месяце двойную ренту.
- Ой, леди Хельга, вы богиня. Спасибо! – и хозяйка, просветлев лицом, присела в небольшом поклоне перед своей любимой постоялицей.
- Не стоит благодарности, хотя спасибо за «богиню»… Пять минут назад эти посланники шерифа меня называли «дьяволицей». Как переменчиво людское мнение… - со смехом в голосе отозвалась Ольга. Хозяин предложил;
- Леди, мы, приготавливая яичницу, несколько переборщили, и у нас осталось на одну полноценную порцию. Она ещё на жару. Желток колышется. Я знаю, вы так любите. Не хотите ли позавтракать с нами и с этими господами совместно?
- Да, давайте посидим вместе. Надо успокоиться… – не отказала Ольга.

Они вшестером, трое напротив троих, уселись за широкий стол у окна. Хозяйка вынесла Ольги большой пуховой платок. Его Ольга накинула на плечи, чтобы не смущать слишком открытым декольте сотрапезников.
- Пиво варил Витали.
Похвасталась Маргарита, накладывая широким деревянной лопаткой яичницу для Ольги на тарелку. Витали – это было имя её мужа.
Один из постояльцев немедля завёл разговор. Им оказался, как он представился, негоциант из Америки мистер Джон Дженкинс.
- Леди Ольга, позвольте задать вам вопрос.
Дженкинс имел внешность крупного сороколетнего перегонщика скота в Америке. Голова и лицо сильно загорелое, чело в целом на лбу не имело признаков носившего европейский модный мужской парик. Солнце его под волосами прокрасило основательно.
- Да мистер Джонсон? – ответила Ольга скромно. И взглянула не без некоторого смущения на Джонсона. На её бледном лице особенно выделились канопушки, а глаза просветлели, приобретя светло серо-голубой оттенок.
- Вы, как показал этот яростный бой, великолепно, я бы даже сказал идеально, владеете шпагой. Когда вы вывернули клинок у констебля на самом пороге, я понял, что вы мастер редкой породы. Ответьте, вы только шпагой владеете так же великолепно? А из огнестрельного оружия стрелять умеете. Я имею ввиду - профессионально, а не просто нажимать на спусковой крючок, отвернувшись с закрытыми глазами, как это делает большинство дам…
- Я поняла. – ответила Ольга. – Увы, мои тренировки в семье в основном были посвящены оружию, владению, которым надо учиться, а огнестрелы всяких мастей, промелькнули для меня пока факультативно. Второй вид оружия, кроме шпаги я выделяю лук и арбалет. Лук, конечно на первом месте.
- Какие результаты, если не секрет? – крайне заинтересованно произнёс Джонсон.
- Предпочитаю вариант монгольского лука, но и английский или его вариант -  варяжский дальнобойный – мне знаком не хуже. Это продиктовано размерами и возможностью возить монгольский лук с собой в разобранном состоянии. Результат нормальный – я гарантированно с тридцати метров могу сбить яблоко на вашей голове. Без гарантии  с пятидесяти метров… но вероятность высока, особенно, если не будет ветра.
Второй постоялец, молча до этого сидевший у окна, произнёс:
- Ого!
Выразивший удивление человек, однозначно был напарником американца, такой же загорелый, но в желтизну и некую краснокожесть и лицом монголоидного вида. Он вступил в разговор с большим странным акцентом неопределённого характера.
- Ого! Это редкое умение. – сказал монголоид. - Даже для опытного охотника, а уж, что говорить о скво...
Ольга улыбнулась, услышав странное слово в своём отношении, произнесла:
- Вообще-то, если бы вы употребили слово - «скво» - в некоторых северных местах Америки в разговоре с мужчиной по отношению к его женщине – маме, сестре, невесте, жене, возможно, вам бы перерезали горло, мистер «краснокожий». Вам это известно? Или вы от культуры своих предков ушли далеко? Оул тырдко свотт? Андестенд? – Как бы играя, произнесла Ольга,  с улыбочкой.
Спутник американского негоцианта замер, глядя в глаза Ольге, а когда заговорил вновь, скромно произнёс, не отводя взгляда от девушки:
- Я не говорю на этом языке, это диалект ирокезов, но понимать понимаю.
В их разговор вмешался мистер Джонсон, почувствовав серьёзность тона своего напарника. Тот явно был ошарашен и даже напуган.
- Что случилось? А? Могучи, что произошло?
Могучи, не моргая и не отрывая застывшего взгляда от Ольги, ответил.
- Девушка спросила на языке диалекта иракезов, того племени, которое всегда было врагами моего племени. Хорошо ли я её понял? Я понял. Не понял только одного: как такое может знать молодая белая англичанка?