Царский казначей

Царский казначей Панкратий Сребролюбович каждое утро начинал с молитвы. Став перед киотом, увешанным золотыми иконами, он клал три земных поклона, целовал образ святого Митрофания-Бесогона и шептал: «Господи, направь руку мою во благо царства и души моей». Потом надевал серебряный крест поверх кафтана, расшитого казёнными жемчугами, и шёл воровать. 

— Десять тысяч червонцев на постройку научного центра? — бормотал он, листая свиток с бюджетом. — Ну уж нет. Лучше я построю часовню на перекрёстке. Для души народной. 

Он вырвал страницу, зачеркнул и написал: «Возведение 300-метрового креста на горе Голгофской, дабы враги пугались». Царь, подписывая указы печатью в виде своей профильной бороды, даже не взглянул. 

— Ваше Величество мудры, как Соломон! — Панкратий склонил голову, пряча в рукаве мешочек с изумрудами из казны. — Народ заплачет от умиления! 

— Ага! — Царь шлёпнул его по плечу, чуть не сбив крест. — И чтоб на кресте фонари были! Чтобы драконы пугались! 

К вечеру Панкратий уже считал золото в подвале своего терема. Рядом стояли бочки с мёдом «для сирот», купленные на треть цены. 

— Десять процентов — церкви, десять — нищим, остальное… ну, Бог простит, — он перекрестился, зарывая мешки в пол. — Не пропадать же добру под землёй. 

Наутро он объявил сбор на «Великое освящение царских конюшен». Мужики с окрестных деревень тащили последние гроши, а Панкратий, стоя на паперти, размахивал Евангелием: 

— Каждая копейка — шаг к Царствию Небесному! И к нашему земному, заметьте! 

Канцлер, проходя мимо, шепнул: 

— Ты слышал? Царь хочет вырыть море, чтобы ловить китов-единорогов! 

— Ужас! — Панкратий ахнул, крестясь. — Надо спасти казну! Где там у нас остатки от «Крылатых слонов»? 

К Рождеству он выстроил монастырь имени себя любимого. На церемонию приехал сам митрополит Филарет-Пузатый, благословивший золотую статую Панкратия с надписью: «Возлюби ближнего, как себя». 

— Грехи? — Панкратий хмурился, раздавая нищим медные пятаки. — Какие грехи? Я ведь для народа стараюсь. 

Когда же смотрители обнаружили, что «Священная артель хлебопёков» печёт булки из воздуха, Панкратий воздел руки к небу: 

— Клевета! Я же пожертвовал на колокол в честь царевой бороды! 

Царь, услышав про бороду, простил всё. А Панкратий, закупив на украденное новую икону «Спас Златоустый», вздохнул: 

— Трудно быть совестью царства. Но кто, если не я? 

И продолжил молиться, красть и строить — теперь уже золотой сортир для патриарха. Ведь как сказано: «Блаженны милостивые, ибо они унаследуют выгодные подряды».