Человек, который хотел сказать правду

Огарок дня вот-вот должен был истлеть и исчезнуть, как и большинство других дней в потоке этой бессмысленной, но всё же бурлящей жизни. За окном, как из иллюминатора, будто бы колыхались кипящие морские волны, лил перевёрнутый фонтан, под которым медленно проплывали жёлтые трамваи, а люди... а вечно куда-то спешащие люди, что с них взять, метались со своими нелепыми грибными шляпами: кто на работу, кто с работы, кто на свадьбу, ну а кто на похороны. 

В то время обычный студент истфака, Матвей Чудинов, сидел за пыльным письменным столом и чертил по белой и хрустящей бумаге какие-то слова. 

И вдруг в глазах Чудинова всё померкло. Мистика? Да вряд ли. Наверное, просто пробки выбило. Надо было сходить и разобраться, в чём дело.

И, почувствовав запах удушающей гари, немедленно направился к выходу, после чего повернулся к трансформатору и резко открыл крышку. От старой проводки выпрыгивал густой дым. Чудинов закашлялся. Ну вот, теперь ему придётся ждать до начала новой недели.

Очевидно же, что раньше понедельника ни один электрик даже и не подумает показать свой нос в этом Богом забытом месте. Вернувшись в квартиру, он лихорадочно кинулся к своему столу, открыл ящик и, к счастью, нащупал одну свечу и коробок спичек. Достав спичку, Чудинов ловко зажёг свечу и поставил прямо перед собой. Рядом лежала книга «Государство» Платона. 

Спустя некоторое время Чудинов вышел на балкон. 

После долгой работы над трактатом ему хотелось подышать свежим и вместе с тем обжигающим воздухом. 

И снова он... Этот чёрный силуэт со сверкающими линзами и тлеющим вдалеке угольком, ну точно бельмо в глазу, вечно выглядывающий и что-то такое высматривающий, как разведчик, из своего окна (только бинокля для полного счастья не хватало). 

Этакий любитель бутылок из-под алкоголя, снова смокчет сигарету за сигаретой и то и дело бросает вниз свои стеклянные гранаты. 

«Чёрт бы его побрал! 

Не иначе как дурачок, живущий на пенсию матери или какой-нибудь безработный алкоголик», — подумал Чудинов. 

Но как же этому странному типу удаётся выходить в то же время, что и он? Откуда такое завидное постоянство?! 

Но... на эти и многие другие вопросы Матвей ответить не мог. 

«Возможно, — продолжил он, — это можно расценивать как некое предупреждение:

Если будешь жить на шее у своих родственников, обязательно станешь таким же безвольным дурачком, этаким паразитом... Паразитом», — повторил Чудинов, поймав себя на мысли, что он и сам давно является таким паразитом на теле государства, в котором он прожил более четверти века. 

Разве что слабоумием пока что не страдает. Да и то это дело времени.

***

Чудинов вошёл в здание университета, где по пути ему встретился ассистент профессора Белецкого. Того самого профессора, который преподавал на кафедре археологии в их вузе. Согнувшись в три погибели, тот проковылял мимо Чудинова с таким недовольным видом, что студент едва не засмеялся. В руках эта чрезвычайно неприятная личность, напоминающая Вагнера*, несла простреленный человеческий череп. К слову говоря, с этим ассистентом он не очень-то и ладил. Тот считал Чудинова чуть ли не выскочкой, главным любимчиком профессора. Но парень молча прошёл, сделав вид, что никого не заметил. 

Вскоре Чудинов постучался в дверь аудитории. 

— Да-да, заходите! — пролепетал старик, рассматривая в очках, точно под микроскопом, чью-то тетрадь. 

Чудинов вошёл. 

— О, Матвей! Голубчик! Я как раз тебя ждал. 

— Вадим Савельевич... 

— Да ты проходи... — перебил его воодушевлённый Белецкий, — присаживайся! 

Матвей с довольным видом присел на стул. 

— У нас хорошая новость! 

— Хорошая новость? 

— Ну да, самая что ни на есть! В общем, сейчас отправляемся на раскопки. 

— Вы не шутите?

— Да какие уж тут шутки! 

— Ах да, с тех пор как объявили карантин, мы давно никуда не выбирались. 

— Ну вот, так что собирай всё необходимое и погнали! Кстати, выпивку тоже не забудь. 

— Только... — замялся студент. 

— Только что? — спросил профессор. 

Затем Чудинов молча вынул из своего портмоне исписанный лист бумаги и положил на стол профессора. 

— Что это, Матвей? 

— Прочтите, Вадим Савельевич, — тихо ответил Чудинов. 

Какое-то время старик смотрел на своего студента с недоумением. 

А затем, надев очки, взял его рукопись и начал вполголоса читать:

— «Туранийцы осознали, что война — это смертельная болезнь. 

Они не знали, как с ней бороться, не знали потому, что сами являлись её источником. 

И то, что происходило в их царстве, было большой и чудовищной ошибкой, за которую каждая из сторон понесла наказание. 

Если и были какие-то преступники на землях соседнего царства, которые Турания решила захватить, так они существовали на протяжении веков в каждой нации... 

Вторжение Турании стремилось именно разрушить эту целостность, признанную многими народами. 

Я не защищаю преступников, что жили по другую сторону, но и не защищаю действия со стороны Турании. 

Действия, подвергающие опасности её граждан и втягивающие в бесконечный и кровопролитный конфликт ничем не повинных людей. 

Итак, история Турании гласит о том, что ни одному государству, каким бы оно ни было сильным и уникальным в каком-либо отношении, не позволено посягать на границы другого, такого же суверенного государства. 

Даже маленькая победоносная война — это зло, которое должно быть остановлено».

— Это хорошая работа... — произнёс Белецкий, снимая очки. — Твоя «Турания» может стать отличным поводом для серьёзной полемики! 

— Вы думаете? — спросил Матвей. 

— Да. 

— У меня к вам просьба. Вы не могли бы это выдать за труд известного критика государства? 

— Хочешь стать мистификатором? 

— Ну, выходит, что так. 

— Что ж, в наши дни анонимность не помешает. Да и мода на доступное уже отживает своё. 

Тайна — вот что по-настоящему влечёт нас. Тайна происхождения. 

Тайна таких подвижных частиц, как атомы и молекулы, горных хребтов и морских глубин, диковинных растений и животных, высоких пирамид и самых глубоких в мире пещер, человека и его скрытой сущности. 

Но самой вожделенной и величайшей тайной остаётся, конечно же, Она — Загадка Сфинкса, которую мы тщетно пытаемся разгадать, копаясь в песочнице, подобно увлечённым детям, ища Её следы в обломках исчезнувших цивилизаций, таких, как Древняя Месопотамия, Египет или Эллада, которую мы ещё называем «колыбелью человечества». 

Эта бестия во все времена не даёт нам покоя и подчас толкает на необдуманные, а порой ужасные поступки. 

Впрочем, я, как всегда, отвлёкся, и ушёл в заоблачные дали. 

— Спасибо, Вадим Савельевич... Я знал, что вы не откажетесь! 

— Тихо, я что-то слышу! А, нееет, показалось. 

*Персонаж из трагедии Гёте «Фауст». Вагнер — закостенелая ограниченная личность, невзирая на высокий уровень эрудиции. Ему противопоставляется Фауст, который обладает живым умом.

***

А между тем мимо аудитории проходил тот самый ассистент профессора.

Он хотел заглянуть к Белецкому, но невольно остановился. 

За дверью о чём-то увлечённо разговаривали. 

Ассистент подошёл ближе и через дверную щёлку увидел расхаживающего по кабинету Чудинова. 

Тем временем профессор читал вслух чей-то трактат: 

— Даже маленькая победоносная война — это зло, которое должно быть остановлено.

Ассистент присвистнул: что это за крамольные мысли?

Его лицо вытянулось, когда он понял, кто это написал. 

Уже через пару минут ассистент нёсся по лестнице, перепрыгивая через ступени. 

Он сразу ринулся к телефону и с видом коварного змея начал набирать номер.

— Алло, алло! — хрипло пробурчал он в трубку. — Да, это я, товарищ главнокомандующий... — продолжил лизоблюд. — Да-да, связь плохая, что тут скажешь! У нас это... ещё один несогласный с вашей политикой. Фамилия Чудинов. Хорошо, я понял. Да-да, конечно. Обязательно. 

***

Вечер. Профессор Белецкий и студент Чудинов возвращались с раскопок, на которых устроили серьёзную попойку. 

За деревьями уже стояла одинокая луна, напоминающая круглое зеркало, в котором каждый мог увидеть что-то своё.

Чудинов проводил пьяного старика до самого дома, где их встретила застенчивая девушка в синем платье, которую он никогда прежде не видел. 

Белецкий не хотел заходить в дом, поэтому его пришлось расположить на веранде. 

— Спасибо вам, что привели моего отца. 

— Да он просто немного перебрал, а так... в общем-то, держался молодцом! 

Она улыбнулась. А Матвей тем временем не отводил от неё взгляда. От её сияющего при лунном свете лица, от голубых, как небо, глаз. 

— Меня зовут Вера.

— Матвей. Очень приятно. 

— Не хотите выпить чая, Матвей? — предложила вскоре девушка, невольно краснея. 

— Я жеее сказааал, что тебяяя выиграаа... хрррпщщщщ... — прервал их милую беседу говорящий во сне профессор. 

— Нет, пожалуй, я пойду... — проговорил студент, точно очнувшись ото сна. — Завтра тяжёлый день. 

— До свидания. 

— До свидания, Вера.

Выйдя из дома профессора, Чудинов остановился. Может быть, ещё не поздно вернуться? 

Он посмотрел на небо. 

Казалось, сама луна стыдливо улыбнулась ему в эту минуту. 

***

На следующий день раздался звонок в дверь. Чудинов ещё находился в постели, но уже не спал. 

И кто бы это мог быть? Тьфу, вещи все разбросаны. Во рту пересохло. Горечь. 

Не иначе как вчерашний джин дал о себе знать. Чёрт бы его побрал! Ужасно хочется воды! Не-вы-но-си-мо! 

— Кто там? 

— Открывайте, гражданин Чудинов. 

Подойдя к двери, он продрал рукой глаза и повернул ключ. Кто же это мог быть? Да ещё в такую рань. 

Из темноты вдруг возник костлявый человек в коричневом клетчатом пиджаке и с маленькой козлиной бородкой. 

— Что вы хотели? — удивлённо спросил Матвей. 

— Мы всё про вас знаем, гражданин Чудинов, — ответил этот странный мужчина. 

— Кто это — мы? 

— Правительство и народ. 

— Я не понимаю, что вы имеете в виду...

— Вы совершили огромную ошибку, когда в своём наивном опусе поставили под сомнение нашу идеологию.

Да как вы только решились на такое! Это что-то немыслимое! Народ, значит, весь в шоколаде, знаешь ли, обеспечен всем необходимым... А он... а он ещё чем-то недоволен. Вздумал мутить воду. Бунтовщик твою ж налево! Хуже Пугачёва! 

— Меня что, ждёт заключение? 

— Нет, это было бы слишком гуманно и просто, — произнёс ехидно мужчина, сверкнув змеиным глазом. 

После чего достал из чёрного чемоданчика бутылку того самого джина, который Чудинов ещё недавно распивал с профессором, а затем вынул пистолет. — Вы выпиваете эту славную бутылочку и вышибаете себе мозги из этого пистолетика. Сегодня в полночь. 

— А если я откажусь? 

— А если вы откажетесь, то ваш дружок Белецкий будет закрыт. 

Как вы думаете, долго ли он протянет в условиях тюремного заключения? А его дочь... его совсем юная и милая дочь? 

— Хватит! Довольно! 

— Ну вот и славно.

А потом он развернулся и исчез в темноте так же незаметно, как и появился. 

***

Вечером Матвею послышался скрип из ванной. Он зажёг свечу и неуверенным шагом направился с ней к тёмному зеркалу, поглядев в которое, тотчас же отшатнулся.

— Кто ты и что ты забыл в этой комнате?

— Я-то?

— Ну ты, ты!

— А разве сам не видишь? Или зрение окончательно отказало?

— Я вижу перед собой зеркало и какое-то жалкое, полупьяное подобие меня.

— Брось, это и есть ты!

— Не может быть!

— С ума сойти, он ещё удивляется!

— Да какого чёрта? Если б это и впрямь был я, то вовсе не стал бы ходить с прилизанными волосами. Да ещё эта мерзкая и заискивающая улыба-рыба и выпученные, как у геккона, глаза! Я не такой!

— Вы только посмотрите на него! Он не такой! Он, конечно же, бунтарь! Он — гордый орёл, озирающий с высоты нас, обычных обывателей, пьяниц и прочих прожигателей жизни! Да если б не эта «улыба-рыба», как ты сказал, и бедненькие «выпученные глаза», тебя давно бы отправили в какой-нибудь лагерь смерти, или того хуже, заставили чистить сортиры.

— Да что ты такое несёшь! Какие, к чёрту, сортиры?

— Кто не умеет приспосабливаться, того безжалостно смывает течением. Бесполезно, знаешь ли, идти против шерсти. Давно бы пора усвоить эту простую истину.

— Ты просто трус! Презренный трус! Тебе неведомо, каково это жертвовать собой... Жертвовать ради других, ради идеи!

Потом Чудинов вышел из ванной и еле живой пошагал к столу, на который вскоре поставил свою бедную и разнесчастную свечку.

Он не знал, что ему делать.

Поначалу его тусклый взгляд блуждал по всей комнате, затем он упёрся в циферблат настенных часов, находящийся над его горящей свечой, которая вот-вот должна была догореть и превратиться в жалкий огарок.

Потом он зажмурился и закрыл лицо руками.

Время, время, время! Что же ты делаешь с нами? Ещё вчера ты радовался жизни, играл в мяч, летал, как беспечный Икар, и не знал никаких забот, ни о чём не задумывался, а сегодня ты уже студент, возомнивший себя философом.

Этакий непризнанный гений, что вечно недоволен естественным положением вещей, или человек, который хочет сказать правду.

Да кому сдалась эта твоя правда?

Тем более, когда она у каждого своя.

Ты просто песчинка в огромном космосе, всего лишь маленькая песчинка, которая, в сущности, ничего не решает. Ни-че-го!

Ещё вчера ты выпивал со своим другом и учителем, ещё вчера ты встретил девушку по имени Вера, с которой не спускал взгляда.

Она даже приглашала на чай, а ты, дурак, отказался.

Думал, что ещё будет время.

А оно — бац и закончилось.

Как жаль, что уже нельзя перевернуть эти песочные часы.

Да, теперь ты падаешь... неизбежно падаешь в бездну смерти, подобно тому же Икару, что запутался в паутине Фатума, ибо дерзнул взлететь слишком высоко, забыл о безжалостных огненных стрелах Солнца, которые в любой момент могут опалить ненадёжные крылья.

Да, за всё рано или поздно приходится платить.

И вот наступил момент истины. 

Он взял в руки пистолет, поднёс его к виску, снял чёртов предохранитель и, сильно зажмурившись, нажал на курок. 

Раздался громкий выстрел. 

Голова Чудинова рухнула на «Государство» Платона. 

На стене отпечатались брызги крови, а на столе — недогоревшая свеча, измятые листы бумаги, дымящийся пистолет, из которого недавно был совершён выстрел. 

А вверху, на подоконнике, — роза, роняющая лепестки. А за ней различимы очертания куполов и крыш ночного города.