Метафорический рассказ

 Зловоние ударило в нос раньше, чем глаза различили мусорный контейнер.  Зловоние густое, тяжелое, как перестоявшийся борщ в жару.  Оно висело в воздухе над помойкой, клубилось вокруг облезлых стен панельной многоэтажки, проникало в щели окон, отравляя и без того затхлый воздух подъездов.  Утро в спальном районе начиналось с запаха гниения.  И к этому запаху, как к неотъемлемой части пейзажа, все давно привыкли.  Ну, почти все.
  Стажер-лейтенант, присланный на подмену участковому, поморщился, выходя из патрульной машины.  Его, столичного мальчишку, бросили в эту клоаку как щенка в прорубь.  И вот, на тебе, первое дежурство, и сразу труп.  Точнее, то, что от трупа осталось.
  "Ну и вонь", - пробормотал он, зажимая нос платком.  Старший сержант, матерый волк лет сорока пяти, с потухшим взглядом и мешками под глазами, хмыкнул.
"Это ты еще в морг не заходил, лейтенант.  Вот где вонь.  Там тебе цветочки покажутся".
  Сержант сплюнул под ноги, прямо на серый, истоптанный асфальт.  Его, казалось, ничем не проймешь.  За годы службы он видел всякое.  И трупы, и кровь, и горе, и нищету, и цинизм, и равнодушие.  Все это перемешалось в нем в какую-то густую, непробиваемую массу, которую он называл опытом.
  "Чего там у нас?" - сержант кивнул головой в сторону помойки, где уже копошилась опергруппа.
  "Бабка какая-то.  Собаки загрызли", - ответил лейтенант, морщась еще сильнее.  "Собирала объедки, вроде как".
  "Объедки, говоришь?" - сержант прищурился, вглядываясь в дальний угол помойки, где виднелись синие комбинезоны судмедэкспертов.  "Ну-ну.  Объедки – это наше все.  Тут у нас половина города на объедках сидит.  И ничего, живы пока".
  Сержант достал из кармана пачку дешевых сигарет, закурил, затягиваясь с наслаждением.  Дым, смешиваясь с запахом помойки, создавал какую-то особую, неповторимую атмосферу безысходности.
  Лейтенант, стараясь не дышать полной грудью, подошел ближе.  За мусорными баками, среди разбросанных пакетов и картонных коробок, лежало тело.  Вернее, то, что от него осталось.  Одежда – драная, грязная, в клочьях.  Волосы – седые, спутанные, в засохшей крови.  Лица почти не было – одни рваные раны.  Собаки поработали на славу.  Уличные псы, одичавшие от голода и безнаказанности, стали настоящим бичом спальных районов.  Они бродили стаями, нападали на людей, рылись в помойках, выживали как могли.  Их никто не контролировал, никто не боялся.  Они были хозяевами этих бетонных джунглей.
  Рядом с телом валялась рваная сумка-тележка, из которой высыпались объедки – огрызки яблок, картофельные очистки, кости объеденной курицы, засохший хлеб.  Стандартный набор нищенского рациона.
  "Жалко бабку", - вздохнул лейтенант, глядя на изуродованное тело.  "Наверное, совсем голодная была, раз на помойку полезла".
  Сержант выпустил клуб дыма.  "Жалко, говоришь?  Жалко пчелку, а бабку – не жалко.  Бабка, она свое отжила.  А пчелка мед носит".
  Цинизм сержанта резал слух.  Лейтенант поморщился.  "Ну вы даете, сержант.  Человек погиб, а вы про пчелок".
   "А что толку сопли жевать?  Человек погиб.  Дело житейское.  Тут каждый день кто-то погибает.  Вон, вчера алкаш под поезд попал.  Позавчера наркоман от передоза загнулся.  А поза-позавчера мужик жену топором зарубил.  И что?  Плакать теперь всем?  Работа у нас такая – дерьмо разгребать".
  Сержант затушил окурок о подошву ботинка.  "Ладно, пойдем посмотрим, что там в ее халупе.  Может, хоть документы найдем, опознаем".
  Квартира бабки оказалась на пятом этаже, в том же подъезде, что и помойка.  Запах в подъезде был не лучше, чем на улице.  Смесь запахов мочи, плесени, гниющих овощей и еще чего-то неопределенно-отвратительного.  Лифт не работал, как обычно.  Поднимались пешком, скрипя зубами от вони.
  Дверь в квартиру была обитой дерматином, обшарпанная, с отваливающимися кусками.  Замок – старый, допотопный.  Сержант поковырялся в нем отмычкой, и дверь поддалась.
  За дверью – тьма.  И запах.  Еще более густой, концентрированный, удушливый, чем в подъезде.  Запах затхлости, старья, гнили и еще чего-то… чего-то животного.  Лейтенант закашлялся, отступая назад.
  "Ну и клоповник", - проворчал сержант, включая фонарик.  Луч света выхватил из темноты узкий коридор, заваленный мусором до потолка.  Старые газеты, журналы, тряпки, коробки, бутылки, банки, пакеты, мешки – все это громоздилось горами, образуя лабиринты узких проходов.  Пройти было почти невозможно.
"Что это такое?" - изумился лейтенант.  "Она что, здесь жила?"
  "Жила, - буркнул сержант, протискиваясь вперед.  -  Еще как жила.  Таких знаешь сколько?  Плюшкины доморощенные.  Все тащат в дом, все копят.  Больные люди".
  Сержант пробирался вперед, осторожно ступая по горам мусора.  Лейтенант следовал за ним, стараясь не наступить ни на что лишнее.  В воздухе летала пыль, поднимаемая каждым движением.  Дышать было трудно.
  Пройдя через коридор, они попали в комнату.  Вернее, в то, что когда-то было комнатой.  Сейчас это было просто хранилище мусора.  Горы хлама возвышались до потолка, оставляя узкие проходы между собой.  Мебели почти не было видно – она была погребена под слоем вещей.  С трудом можно было различить обломки дивана, покосившийся стол, табуретку с отломанной ножкой.
  "Мрак", - прошептал лейтенант, оглядываясь вокруг.  "Как здесь вообще можно жить?"
  "А вот так и живут", - сержант пожал плечами.  "Привыкают.  Они уже не видят этого мусора.  Для них это норма.  Это их мир".
  Сержант начал осматривать завалы, отодвигая в сторону тряпки и газеты.  Искал хоть что-нибудь, что могло бы прояснить личность покойной.  Документы, фотографии, письма – хоть что-то.
  Вдруг сержант замер, уставившись на что-то под ногами.  Наклонился, разгреб мусор.  И вытащил… пачку денег.  Толстую пачку пятитысячных купюр, перетянутую банковской резинкой.
Лейтенант уставился на деньги, не веря своим глазам.  "Что это?"
  "Деньги", - спокойно ответил сержант, разглядывая пачку.  "Настоящие.  Пятитысячные.  Прикинь, сколько тут?"
  Сержант начал пересчитывать деньги, отгибая купюры по одной.  Лейтенант наблюдал за ним, ошеломленный.
  "Раз, два, три… десять, двадцать…  Ого-го!" - сержант присвистнул.  "Да тут, лейтенант, не одна пачка.  Тут их… много".
  Сержант продолжил раскапывать мусор.  И находил все новые и новые пачки денег.  Пятитысячные, тысячные, пятисотенные, сторублевые…  Деньги были везде – под тряпками, в коробках, в банках, в мешках.  Казалось, что вся квартира была забита деньгами.
  Лейтенант стоял, раскрыв рот, не понимая, что происходит.  "Откуда… откуда у нее столько денег?"
Сержант пожал плечами.  "Откуда – не знаю.  Но их тут… миллионы".
  Сержант закончил пересчитывать деньги, найденные только в одном углу комнаты.  "Десять миллионов, лейтенант.  Ровно десять миллионов рублей.  И это только то, что на поверхности".
  Десять миллионов рублей.  В квартире у старухи, которую загрызли собаки на помойке, когда она искала объедки.  Десять миллионов рублей среди гор мусора и вони.  Сюрреализм какой-то.  Бред.  Невозможно.
  "Не может быть", - пробормотал лейтенант, качая головой.  "Это какая-то ошибка.  Не понимаю".
  "А чего тут понимать?" - сержант усмехнулся.  "Россия, лейтенант.  Это Россия.  Тут все возможно.  И не такое бывает".
  Сержант снова полез в мусор, копаясь все глубже и глубже.  И находил все новые и новые сокровища.  Не только деньги.  Золотые украшения – кольца, серьги, цепочки, браслеты.  Золотые монеты – царской чеканки, советские червонцы.  Золотые слитки – небольшие, аккуратные, блестящие.
  "Богатая бабка", - констатировал сержант, складывая находки в пакет.  "Богаче многих бизнесменов.  А померла как собака, на помойке".
  "Но зачем ей столько денег?" - недоумевал лейтенант.  "Зачем она их копила, если жила в нищете и голоде?"
  "Патологическое накопительство", - ответил сержант, как будто прочитав мысли лейтенанта.  "Слышал про такое?  Болезнь такая.  Люди копят всякое барахло, всякий хлам.  И деньги тоже копят.  Но не тратят.  Им просто нравится копить.  Это у них как наркотик".
  Сержант вздохнул.  "Может, в детстве голодала.  Может, войну какую пережила.  Может, просто психика сломалась.  Причин много может быть.  Но итог один – деньги есть, а жизни нет".
  Сержант усмехнулся, но усмешка получилась горькой, безрадостной.  Лейтенант молчал, потрясенный увиденным.  Он смотрел на горы мусора, на пачки денег, на золотые украшения, и пытался понять – как такое возможно?  Как в стране, где столько нищеты и голода, могут существовать такие вот тайники богатства?  Как человек может предпочесть голодную смерть богатству, которое лежит у него под ногами?
  Ответов не было.  И вряд ли они когда-нибудь появятся...Страна парадоксов, страна контрастов, страна, где нищета и богатство, жизнь и смерть, абсурд и реальность переплетаются в какой-то немыслимый клубок.  И разобраться в этом клубке – задача не для стажера-лейтенанта.  И даже не для матерого сержанта.  Наверное, и для всего поколения не хватит сил и времени.
  Сержант закончил собирать находки.  Пакет получился тяжелым.  "Ну что, лейтенант, поедем в участок.  Будем опись составлять.  Искать родственников.  Хотя, в таком клоповнике вряд ли кто найдется.  Скорее всего, все это добро государству отойдет.  На благо народа, так сказать".
   Сержант снова усмехнулся.  И в его усмешке, на этот раз, звучала не только горечь, но и какая-то усталая ирония.  Ирония над собой, над системой, над жизнью.  Ирония, которая была, пожалуй, единственной защитой от безысходности, от отчаяния, от всего того дерьма, которое приходилось разгребать каждый день.
  Выходя из квартиры, сержант обернулся и посмотрел на захламленные комнаты.  "Вот она, наша жизнь.  Как помойка.  Вроде бы и миллионы есть, а всё равно – дерьмо одно получается"…