Простов. Глава 7. Гадина

Поступил призыв из центральной городской больницы: пятнадцатилетняя Светлана, спутница убитого учителя истории, пришла в себя, можно допрашивать. По дороге судья проглотил три таблетки отрезвина, опьянение улетучилось моментально. Отрезвин никогда не подводил, Маевский постоянно держал препарат в нагрудном кармане. Это было очень по-простовски: жить без смерти, пьянствовать без похмелья.
Когда судья Маевский и стажёр Лапин вошли в больничную палату, какой-то лопоухий психолог сразу их предупредил, что будет присутствовать на допросе. Судья не возражал.
Черноволосая школьница, сидевшая на больничной койке, выглядела лет на восемнадцать. Стройная, с правильными чертами лица и ведьминскими глазищами. «Красивая наотмашь, у-у-ух!» – подумал Маевский. Он уже видел эту девушку, когда отсматривал в застенках файлы с убийством пассажира Михаила Семёнова, и уже тогда она произвела на него впечатление, но сейчас, вблизи, изгибами и осанкой её фигурка напоминала утончённое совершенство древних статуй и будто бы принуждала Маевского склонить голову и благоговейно молчать. Он вообще считал, что красота – это особый талант, а не только природные данные.
На стажёра Лапина, которого из-за буйной молодости распирало от мускулов и молодецкой удали, внешность школьницы тоже возымела действие, но отнюдь не эстетическое: свинтус даже и не пытался отгонять слюнявые мысли, наоборот, он плескался в них, как в луже.
Судья Маевский приступил к допросу сразу, без предисловий.
– У вас есть ухажёр? – спросил он у Светланы.
Здесь надо особо отметить, что к детям и подросткам Маевский всегда обращался на вы, был у него такой пунктик. Он полагал, что юные горожане достойны уважения и сочувствия уже хотя бы потому, что им придётся жить и умирать в Простове.
Судья продолжал:
– Вас преследует какой-нибудь одноклассник? Сосед по дому? Или есть ревнивец, который проходу не даёт?
– Ухажёров нет… нету, – школьница отвечала, чуть растягивая слова. Седативные препараты ещё действовали.
– Почему? Вы очень привлекательная простовчанка, – сказал Маевский.
Она улыбнулась:
– Благодарю. Но у меня, правда, нет ухажеров. Одноклассники предпочитают застенных кукол, – сказала она и наморщила лобик: – А при чём здесь ревность? Разве можно из-за ревности толкнуть человека под поезд?
Маевский ответил:
– Вы даже не представляете, на что способны мужчины в минуты помутнений. А уж на что способны женщины… Кстати, ревнивых подружек у вас нет?
– Я бы не стала встречаться с девочками, – Светлана покачала головой. – Не моё.
– А со школьным учителем стали бы встречаться? Какие отношения у вас были с покойным Михаилом Семёновым?
– Обыкновенные, приятельские.
Судья бросил на неё долгий проницательный взгляд и сказал:
– Вы уверены? Простите, но придётся вас проверить.
Лопоухий психолог не преминул вмешаться:
– Применение свидетелей на допросах несовершеннолетних запрещено.
– Во-первых, дело особой городской важности. Во-вторых, ты что, предлагаешь мне три года ждать, пока…
– И всё-таки городской устав запрещает, – настойчиво сказал психолог и встал между Маевским и школьницей. Совершая данный манёвр, защитник детских прав ненароком задел торс Маевского.
Судья с нежным удивлением посмотрел на психолога, смахнул невидимую пылинку с красного комбинезона и приказал стажёру:
– Ушастого оформить за посягательство на судью. Также проверить наличие запретных веществ. Остальное на твоё усмотрение: импровизируй, твори, но постарайся без увечий.
– Вас понял! – рявкнул стажёр.
Лицо психолога вытянулось.
– Произвол! Тирания! – завопил он.
Стажёр оскалился, схватил крикуна за уши и вытащил из палаты. Из коридора стали доноситься звуки ударов и стоны.
Маевский повернулся к школьнице.
– Прошу прощения за вульгарную сцену.
Она равнодушно пожала плечами.
Маевский спросил:
– Вам когда-нибудь доводилось проходить через освидетельствование?
– Нет. Что надо делать?
– Просто говорите правду, не лукавьте. Иначе вам станет очень стыдно. Я бы даже так сказал: мучительно стыдно.
– В смысле?
– Вы не знаете, что такое стыд?
– Знаю, конечно, но почему мучительно стыдно? Будет больно?
– Строго говоря, это не физическая боль. Но ощущения не самые приятные. Что-то вроде душевного жжения.
– Объясните.
Судья задумался, чтобы подобрать слова подоходчивее.
– Свидетели проникнут в ваше сознание и внимательно просмотрят воспоминания, помыслы, мечты, побуждения и мотивы. Ваши желания и страхи, включая бессознательные, будут выявлены. Вы почувствуете абсолютную наготу: все притворства и самообманы той личности, которую вы зовёте Светланой, исчезнут. Свидетели увидят вас такой, какая вы есть, без прикрас. Представьте, что вас рассматривают тысячи глаз и видят насквозь. Затем свидетели сформируют копию вашей психики и мысленно передадут мне. На какое-то время я стану вами.
Глаза Светланы испуганно распахнулись.
– Вы узнаете про меня всё? Все мои секреты?
Маевский виновато улыбнулся:
– Я буду знать вас лучше, чем вы сами.
Девушка поморщилась:
– Какая гнусная у вас работа, фу… гадость! И не приближайтесь ко мне: от вас разит табачищем!
Светлана обхватила подушку, села на кровать, поджав под себя ноги, и плотно укуталась в одеяло. Смотрела она в сторону, чуть задрав носик, чтобы Маевский мог насладиться великолепным профилем.
– А если я не хочу, тогда что? Заставите? – спросила она.
– Принудительное освидетельствование допускается лишь при задержании с поличным, а вы не убийца. Но я вас очень прошу помочь расследованию.
– И зачем мне это?
– Ваша память может вывести на убийцу, и если вы действительно считаете себя подругой покойного Михаила Семёнова, то…
Светлана швырнула подушку на пол.
– Хватит называть его покойным! И почему он меня не призывает?! Его до сих пор не оживили?! Где он?
Судья отвёл взгляд, он не любил сообщать плохие вести. Но пластырь лучше срывать сразу, поэтому он сказал:
– К сожалению, Михаил убит окончательно. Он был отказником.
Вопреки ожиданиям Маевского, девушка не заплакала: она лишь пару раз шмыгнула носом и сжала побелевшие губы; в тёмных глазах шевельнулся мрак. Она спросила:
– Вам обязательно надо залезть в мою память, чтобы поймать убийцу?
– Сознательно мы помним лишь малую часть событий, однако мозг ничего не забывает. Свидетели поищут информацию, которая, возможно, поможет следствию.
Светлана, подумав, замотала головой.
– Возможно? То есть может статься так, что и не поможет? Нет, не пойдёт. Простите, но ковыряться в моей голове я никому не позволю!
Реакция школьницы Маевского не удивила. Свидетелей недолюбливали многие простовчане, а некоторые так и вовсе ненавидели. Бывали случаи, когда подозреваемые предпочитали совершить окончательное самоубийство, лишь бы не проходить через освидетельствование.
Светлана спросила:
– Скажите, свидетели могут определить, вру я или говорю правду?
¬– Могут. Но такой пустяк даже я могу.
– Тогда я расскажу правду вам, без свидетелей. Так можно?
– Почему нет? Попробуйте.
– Дайте сигарету.
– У меня папиросы.
– Какой же вы мерзкий тип! Это уже совсем невыносимо!
Школьница вскочила с кровати и подбежала к окну. Там она стояла, укутанная в одеяло, и рассматривала снегопад. Так прошла минута, рассекаемая зверским сопением маленькой женщины. Наконец она стала говорить, не глядя на судью:
– Того подонка я никогда раньше не видела. Не знаю, кто он. И за что он мог толкнуть Мишу, даже представить не могу. У Миши были только друзья, он ни с кем не ссорился. Я не знала, что он был отказником, но это вполне в его духе: насилия он не выносил ни в каком виде. Представляете, в двадцать два года ни одной дуэли. На занятиях голоса никогда не повышал. Чудаковатый он был, конечно, но в нём чувствовалась внутренняя твёрдость, принципы. Ещё ему было всё равно, что он нём думают. Это очень подкупало.
Светлана вернулась к кровати, села и замолчала. Маевский ждал, ни о чём не спрашивая. Он и так знал, что она сама всё расскажет. Судье жутко хотелось курить, но он считал недопустимым дымить в присутствии девочки, пусть даже и испорченной. Обычно мы таким вещами не занимаемся, но на это раз сделали исключение: отогнали табачную тягу от мыслей Маевского, чтобы он не отвлекался.
Школьница продолжала:
– Мы встречались несколько месяцев. И это я соблазнила его, а не он меня… Верите?
Маевский кивнул:
– Редкий простовчанин перед вами устоит. Конечно, верю.
– На него запали все одноклассницы, но шансов у них не было. Я себе цену знаю, по сравнению со мной они все уродки. Впрочем, деваньки не сдавались, попыток не оставляли. А он ни-ни, даже не смотрел в их сторону, только со мной. Впрочем, Мишаня мне уже порядком надоел, я собиралась сама потихоньку от него избавляться. Он постоянно говорил о нашей грядущей женитьбе, ныл о любви, о высоких чувствах что-то мямлил, ну и весь такой бред.
– Почему бред? – удивился Маевский. – Наверняка он вас любил, раз хотел, чтобы вы стали семьёй.
– Поймите меня правильно. Миша тоже мне нравился. Очень нравился. Но какая может быть любовь в моём возрасте? Я же не дурочка. Бурление гормонов уж как-нибудь смогу отличить от высоких чувств.
Судья вздохнул. В обществе шибко умных и знающих себе цену простовчанок на него всегда накатывала хандра. Маевский решил поскорее завершить разговор.
– Давайте ближе к делу. Почему Михаил Семёнов провожал вас домой? Он всегда так делал?
– Нет. Обычно мы встречались в его квартире. Но сегодня утром я попросила Мишу приехать ко мне, – голос Светланы зазвучал тише и суше; она сидела, потупив глаза. – Как раз занятия в школе отменили из-за гриппа, так что нам даже не пришлось прогуливать. Я попросила Мишу посмотреть, что не так с моими домашними механизмами. Соврала ему, мол, помоги разобраться, не то сломались они, не то настройки слетели. На самом деле я собиралась заняться с ним… ну вы поняли чем… и тайно записать. Потом я бы выложила файл в школьные застенки, чтобы утереть нос подружкам: типа нате, пользуйтесь моими объедками, если хотите, и всё такое. А ему бы сказала, что между нами всё кончено… Вы мне верите?
В голове Маевского носился целый хоровод мыслей, и все они касались несчастного Михаила. Судья думал, что если учитель действительно любил её, то, наверное, даже лучше, что покойный всего этого не слышит, но, с другой стороны, жизнь стократ ценнее преходящего вранья малолетней дряни, и если бы Михаил не был отказником, то наверняка бы со всем этим справился и жил дальше. Маевский подумал, что в его копилке аргументов против отказничества одним стало больше: из-за таких гадин умирать точно не стоит.
– Вы мне верите? – повторила Светлана погромче.
Судья ответил твёрдо:
– Верю.
Школьница наморщила мордочку и приготовилась заплакать. Это была не игра: лицо исказилось в страшной муке. Она испытывала сильное душевное жжение и без нашего участия. Возможно, она испытывала настоящий стыд впервые в жизни.
– Если б я не заманивала Мишу к себе, он бы не погиб.
– Вы не виноваты. Мы полагаем, что убийца выбрал жертву спонтанно. На месте Михаила могли оказаться вы. Радуйтесь, что остались живы. Вам повезло.
Школьница всхлипнула, её ручки потянулись к судье.
– Он погиб из-за меня… из-за меня!
Маевский, поколебавшись, подошёл к Светлане. Через силу, словно не желая испачкаться, он положил руку на её плечо.
– Мы все там будем, – говорил он тихим и ровным голосом, – и ты, и я, и все другие-прочие. Вопрос лишь в том, когда это случится и как. Тебе я желаю уютной смерти в глубокой старости, в окружении детей и внуков.
Светлана зарыдала, захлебываясь соплями. Маевский нажал на кнопку вызова, расположенную у изголовья кровати.
– Вколи ей что-нибудь, – сказал он вошедшей медсестре.