Волшебник Одинокой башни Глава 10 Замок и берег мо

Глава 10
Замок и берег моря

1.

 Где-то на востоке, скрытый непроходимыми лесами, затерялся в горах старинный замок. Был он странного вида. По обе стороны от высокой центральной башни словно крылья гигантской летучей мыши сбегали книзу и тонули в окружении непробиваемых стен мрачные замковые постройки. Арка закрытых ворот издалека казалась распахнутой волчьей пастью, ощущение это усиливалось, когда над глубоким рвом опускался узкий подвесной мост. Дно рва усеивали острые обсидиановые зубья, а его практически отвесные скальные нагромождения делали таинственное строение абсолютно неприступным. Однако и в целом свете вряд ли нашелся бы сумасшедший смельчак, готовый не то, что штурмовать, даже приблизиться к горному замку. Каждую ночь из тьмы стрельчатых окон на кровавую охоту вылетали тысячи злобных летучих мышей, каждую ночь по скрипучим доскам подвесного моста, разбрызгивая пену и пугая алым блеском глаз, стлались над землей бесшумные волчьи тени. И только раз в месяц, в ночь полнолуния, черный замок озарялся неживым сине-зеленым светом, а ржавые створы ворот со стоном впускали в себя всех желавших приобщиться к неисчислимой армии оборотней.
 Вот сюда-то и торопился на своих быстрых ногах неутомимый Фастфут.
 В отличие от своих товарищей по трудному делу гном сразу почувствовал и вскоре увидел погоню: сменяя друг друга, почти по пятам за ним скользили серые тени «красных колпаков». Один, два, три, четыре...Он насчитал восемь безжалостных убийц.
 – Неплохо, – усмехнулся про себя Фастфут. – Почетный эскорт, достойный королей. Боятся потерять, боятся. Ну, погодите же.
 Внук Гринклоака прекрасно понимал: он должен избавиться от преследования задолго до того, как враги поймут, куда ведет его дорога. Иначе камень оборотней останется недоступным. Ведь ничего не стоит предупредить какую-нибудь порхнувшую мимо острозубую бархатнокрылую ночную тварь.
 Сначала юноша просто петлял, запутывая следы, потом в надежде, что гномы отстанут, старался выбирать наиболее труднопроходимые участки пути. Так прошла неделя, в течение которой из игры выбыли лишь двое «красных колпаков». И обе удачи были совершенно случайны: рухнувшая сосна да чья-то давно заброшенная яма-ловушка на крупного зверя. Конечно, Фастфут запросто мог прибегнуть к свойственной многим гномам невидимости, но использовать это удивительное качество против «своих» не имело смысла: все равно заметят. Время уходило безвозвратно. На кольце оставалось только двадцать три золотых деления. И тогда юноша решился на рискованный шаг – он принял бой. Ночной бой, потому что сражаться с серыми тенями днем было самоубийственно, на свету их кинжалы не ведали промаха. Метких бросков приходилось опасаться и в темноте, однако, что поделаешь...
 Он выбрал крутой поворот лесной тропинки. Один, два, три, четыре, пять, шесть. Гномы шли друг за дружкой, держась на небольшом, позволявшем быстро придти на помощь расстоянии. Притаившись за могучим стволом дуба, Фастфут пропустил преследователей и, когда перед ним мелькнул скрытый капюшоном затылок последнего, метнул остро заточенный кусок горного стекла (в отличие от металлического кинжала обсидиан в полете производил куда меньше шума). Серый издал хлюпающий звук, медленно осел в прелую листву и затих. Сдернуть с убитого плащ, накинуть его на плечи, заняло несколько мгновений, после чего внук Гринклоака уже дышал в спину пятому, затем четвертому, третьему. Все получалось на редкость прекрасно. Фастфут поднял взгляд от поверженного второго и... не увидел впереди последнего остававшегося в живых противника. Гном буквально растворился в ночном сумраке.
 – Только не стоять на месте, – скомандовал себе юноша, отчетливо понимая, что теперь опасность подстерегает его всюду.
 Фастфут как можно тише скользнул в сторону ближнего дерева, от него к другому и еще дальше. Он старался выбирать наиболее широкие стволы с низкими корявыми ветками, которые могли бы служить препятствием врагу. Жаль, но тончайшего плетения надежная серебряная кольчуга осталась в королевских покоях – оборотни слишком хорошо чувствовали серебро, и он взял с собой лишь крохотный кинжал, на всякий случай! Забрезжил тусклый рассвет. Со стороны казалось, будто гном играет с кем-то невидимым в причудливую игру, только вот ценой в ней была сама жизнь, да еще общее дело, ради которого он отправился в трудный и опасный путь. Краем глаза юноша уловил едва заметное серое шевеление слева и, падая, в развороте бросил из рукава лезвие кинжала.
 – И-и-и, – тоненько пискнуло в кустах, после чего наступила тишина. Ветви кустарника чуть шелохнулись и замерли. Фастфут немного подождал. Ничего не происходило. Осторожно, почти не отрываясь от мерзлой земли, гном подкрался к засаде, резко раздвинув заросли. На хрустком инее лежал пригвожденный к земле заяц. Его серая шкурка кое-где тронулась уже белым зимним нарядом, но была еще не столь приметна. Грустные глаза мертвого животного подернул стеклянный блеск вечности. Юноша вздохнул. В сердце наследного принца подземного королевства рудокопов мешались жалость, досада и ощущение непоправимой глупой ошибки, коими в великом множестве наполнено все наше существование, когда в стремлении свершить возвышенное мы, походя, разбиваем сердца и жизни тихо живущих рядом маленьких и незаметных, ни в чем не повинных людей.
 – Бедняга, сегодня у тебя выдалось не самое удачное утро – Фастфут протянул ладонь к рукояти кинжала.
 – У тебя тоже, щенок... – скрипучий голос за плечами заставил напрячься, противно заныло под ложечкой, и по спине мгновенно потекли холодные ручейки страха.
 – Оставь клинок в покое. Оружие нужно мужчинам, а не убийцам зайцев. Встань и повернись лицом. Медленно! – визгливо продолжил голос.
 Гном выполнил приказание. Их взгляды встретились, горящие ненавистью глаза Фастфута и холодные безжизненные последнего из преследователей. Поднятая над капюшоном рука серого сжимала нацеленный прямо в грудь юноши метательный нож, а где-то в глубине другого рукава прятался второй кинжал.
 – Вот и все, внук короля. Поход завершен. Вступив с нами в бой, ты ошибся. Разве тебе неизвестно, что от «красных колпаков» не ускользал еще ни один из замахнувшихся на нас смертных.
 – Известно, – выдавил из пересохшего горла Фастфут. Пальцы пустой правой ладони гнома нервно подрагивали, левая же поудобнее прилаживала для броска скрытый плащом обсидиановый клинок. – Убивай! Чего медлишь?
 – Убил бы, – губы противника исказила кривая усмешка. – Убил, не сомневайся, но моему повелителю ты нужен живым. Так что, считай, что пока тебе повезло, сильно повезло. Нынче же, чтобы поумерить прыть твоих быстрых ножек, я тебя всего лишь немного покалечу.
 Ножи взлетели одновременно. Правое бедро юноши пронзила внезапная острая боль. Падая на колено, он успел отметить удивленный взгляд своего врага. Сведенные к переносице глаза «красного колпака», постепенно теряя жизнь, еще пытались рассмотреть застрявший в горле отточенный кусок обыкновенного горного стекла.

* * *

 Кровь ему удалось остановить довольно быстро, однако рана оказалась глубокой, и при каждом неловком движении на поверхности тугой повязки проступало розовое пятно. Приходилось останавливаться, распускать тряпки, смазывать кожу специальным гномовским снадобьем. Так что чувство радости от одержанной победы постоянно сталкивалось с досадой на длительные заминки в и без того нелегкой дороге.
 Миновала еще неделя. Фастфут приближался к цели. Теперь следовало быть вдвойне осторожным: вечерней порой и долгими ночами над головой то и дело слышался мягкий шелест перепончатых крыльев, а то здесь, то там неподалеку тишину вспарывал ни с чем несравнимый вой оборотней. В эти мгновения гном, хотя и был невидим, вжимался в холодную зимнюю грязь, стараясь прикрыть рану, чтобы тонкое обоняние врага не могло уловить сладкий запах крови.
 Через пару дней он вышел, наконец, к таинственной громаде замка. Стояло пасмурное утро, но даже в свете разгоравшегося дня строение выглядело пугающе отвратительным. Цепи чуть приспущенного подвесного моста тоскливо скрипели под напорами студеного ветра. Фастфут плотнее закутался в дорожный плащ. Конечно, внук Гринклоака не рассчитывал, что «гостеприимные» хозяева приготовят ему радостную встречу, а потому, не теряя драгоценного времени, стал осторожно спускаться с уступа на уступ по отвесной стене рва. Спуск длился медленно, очень медленно, потому что юноше приходилось подолгу нащупывать едва заметные на ровных откосах удобные зацепки для рук и ног, и еще, потому что нельзя было допустить, чтобы на теле появилась хотя бы одна кровоточащая царапина. Он отдохнул лишь раз, отыскав близко ко дну уютную крохотную площадку с козырьком-навесом. Фастфут отметил ее, как пригодную для обороны. К полудню гном уже пробирался между густо утыкавшими основание рва острыми обсидиановыми зубьями, каждый из которых напоминал прямое острие копья. Под подошвами хрустели полустертые в пыль кости тех, кто в незапамятные времена пытался одолеть твердыню, чтобы избавить окрестные земли от злобной напасти.
 – Ну, ты и шумишь, однако, – тихий писклявый голосок сверху заставил невидимку замереть на месте. – Не бойся, мы друзья. Мы так давно ждем тебя, что начали волноваться. Где ты пропадал так долго?!
 Фастфут медленно поднял голову. Прямо над ним со скалы свисала веревка из сплетенных мышиных хвостиков.
 – Цепляйся и полезай сюда. Да побыстрее, скоро наступит вечер.
 В мгновение в душе юноши пронеслась буря чувств: злость, гнев, обида, разочарование, страх. Его обнаружили! Кто, зачем, почему?! Друг ли предлагает помощь, или враг готовит коварную ловушку, для Фастфута было не так важно. Главное, его тайна раскрыта!
 – Внук короля гномов, долго ли ты еще будешь раздумывать?! – в тоненьком писке послышалось негодование. – Лезь немедленно. Еще раз повторяю, тебя ждут друзья! Ну!
 Делать нечего. Юноша дернул, проверяя импровизированный канат на прочность, и полез вверх. Через пять-шесть саженей он буквально провалился сквозь дыру в стене, мгновенно закрывшуюся под воздействием сотен мышиных лапок.
 – Хи-хи. Осторожнее, увалень, не раздави нас, – послышался топот маленьких коготков, после чего наступила тишина, и впереди вдруг вспыхнул слабый огонек свечного огарка. – Следуйте сюда, ваше высочество!
 
* * *

 Крохотные мыши, вездесущие серые полевки, они были первыми обитателями заброшенного замка, где долго жили в тишине и покое. Все началось с нескольких летучих мышей, которые молили дать укрыться от непогоды. Как отказать?! Сестры, хоть и троюродные. Спрятали себе на погибель. А дальше пошло наперекосяк. Перепончатокрылые за одно-единое лето расплодились так, что гроздьями усеяли уцелевшие потолочные балки. Сначала хозяйки просили их уйти по-хорошему, потом по-плохому, чуть не войну затеяли, однако проиграли. «Феи ночи» вызвали себе на подмогу Гэллу с ее огнеглазыми нетопырями. Замок остался в цепких лапках летучих мышей, прежние же обитатели бежали под землю, затаились сами и затаили обиду на захватчиц. Вредили по мелочи: то балку подгрызут, то солому дымную запалят, а то и в открытом бою схлестнутся. Но вскоре вслед за кровожадными ночными убийцами в тихой обители появились вампиры-оборотни. Вот теперь их выгнали окончательно, исконные земли были утрачены навсегда. Вампиры принесли с собой камень превращений, невзрачный с виду, однако обладавший огромной волшебной мощью, и отныне каждое полнолуние в замок обманом или силой приводили дюжину-другую несчастных, коим суждено было пополнить бесконечную череду нечисти. Некоторые, правда, переходили подвесной мост сами.
 Конечно, бывшие хозяйки не отступились, они выжидали, рыскали по всему свету в поисках удачи. Ждали терпеливо и, наконец, дождались. Гномовские чары Гринклоака защищали от многих любопытных ушей, но не от мышиных. Серые услышали необходимое: к ним направляется спаситель, готовый лишить оборотней камня превращений, а это все равно, что забрать жизненные силы врага. Мыши возликовали. Они приняли решение помочь Фастфуту, чем можно, даже если при этом многим из них придется умереть. Ведь, что такое жизнь без свободы, пустой звук, не более того.
 Вот именно поэтому, провожая его тайными подземными переходами, перебивая друг друга, они торопились выложить гному длинную историю зловещего замка, его обитателей, таинственного волшебства вампиров. Правда, к сожалению, мыши совершенно не догадывались о самом главном, где искать камень. Последний возникал только в самый важный момент, в лапах старшего из оборотней, и исчезал сразу после полнолуния.
 Непредвиденная подмога и обрадовала, и немного огорчила юношу: хорошо, когда ты не один, плохо, если их разговор с дедом подслушал еще кто-нибудь, ведь перед самым расставанием Гринклоак, дабы защититься от случайностей, прошептал Фастфуту слова тайного заклинания Меча Четырех Ветров. Однако более всего расстраивала необходимость бездействия.
 Подземная тропа закончилась тупиком у покрытой паутиной, шершавой стены.
 – За ней зал превращений, – с благоговейным страхом прошептали серые.
 Гном приник лицом к щели в камнях. Чуть мокрый, прохладный гранит немного остудил его переживания, а привыкшие к темноте глаза легко выхватили из черноты огромного подвала углы сотен расставленных аккуратным кругом гробов.
 – Как туда пробраться?
 – Слева над щелью есть выступ. Потяни на себя, и стена упадет; нажми на него, она снова станет на место.
 – Ясно.
 До полнолуния оставалось совсем мало времени. Привалившись спиной к стене, Фастфут заново наложил на рану в ноге тугую повязку, после чего долго перебирал содержимое заплечного мешка, пока пальцы не нащупали знакомые очертания: помогавший пройти сквозь преграды хризолит слегка опалесцировал даже в кромешной тьме. Гном пошептался с неожиданными помощницами и заснул. Впервые за две недели перехода Фастфут спал спокойно.

* * *
 
 – Вставай! Ну, вставай же, соня! Ты все пропустишь! – мышиный писк доносился откуда-то издалека, будто сквозь туманное облако безуспешно пытался прорваться тоненький луч солнца. Сразу разлепить тяжелые веки никак не удавалось, глубокий сон снова и снова затягивал юношу в свои объятья. Гном подскочил на месте лишь тогда, когда острые зубы впились ему в мочку уха.
 – Что? Что такое? Что случилось?!
 – Что-что, – передразнили мыши. – Спать надо меньше, вот что. Начинается, понял.
 Стряхивая остатки сновидений, Фастфут приник к гранитной щели. Огромное подземелье тонуло в мягком синем свете, бесшумно открывались крышки гробов, и над ними одна за другой вырастали бледные восковые фигуры. Движения вампиров были замедлены, из-под полуприкрытых век страшно блестели алые глаза, а на коже рук и вокруг рта темнели старые пятна засохшей крови. Толпа густела, вскоре оборотней стало так много, что их кольцо показалось гному совершенно неразрывным. Однако белесые фигуры вдруг расступились. В центре круга показался высокий старик в черном. Он был столь же бледен, но, в отличие от остальных, быстр и изящен. По мановению старческой руки колебания в толпе мигом прекратились.
 – Братья! Сегодня очередной день посвящения, день, когда нам предстоит решить судьбы пожелавших присоединиться к общине бессмертных. Введите испытуемых.
 Синий свет выхватил вдруг в углу зала полторы дюжины совершенно обнаженных людей. Старик долго вглядывался в их лица, выбирая жертву, и вдруг ударил по шее стоявшего рядом юноши своими длинными ногтями. В поднесенную чашу брызнул фонтан крови. Бледное тело оттащили прочь, а главный распорядитель церемонии принялся поочередно прикладывать чашу ко рту оставшихся жертв. Тех, кто пил, их было больше половины, отводили в одну сторону, кто отказывался, в другую. В руках старца внезапно возник темно-коричневый с алыми прожилками камень, которым тот, шепча под нос слова заклинания, поочередно коснулся губ избранных. Прямо на глазах руки глупцов стали удлиняться, ноги укорачиваться, а тела покрываться серо-бурой волчьей шерстью. По залу разнеслось нетерпеливое тявканье и подвывание.
 – Счастливчики, вы приняты в братство! Сейчас вас пустят по подвесному мосту. Тот, кто успеет в течение ночи повторно напиться живой человеческой крови и до восхода вернется назад, будет как мы. Кто не успеет, навсегда останется волком-одиночкой, отшельником и убийцей. Торопитесь, братья!
 Отталкивая друг друга, волчья стая исчезла за дверью. Голос старика зазвучал снова:
 – Приступим к жертвенной трапезе.
 – Давай, – пискнули мыши. – Торопись! Еще минута, и камень исчезнет.
 Однако подгонять Фастфута не требовалось. Гном резко дернул на себя гранитный выступ, отчего кусок стены рухнул в зал, пропуская за собой многотысячную мышиную толпу. Она произвела должный эффект. Поднялась суматоха, в которой невидимый юноша устремился к старику в черном и легко прошел сквозь стену с другой стороны. Внук Гринклоака взмахнул припасенным кинжалом. Серебряный клинок с шипением вошел в сухое тело вампира, причиняя тому невыносимые страдания. Руки вожака на мгновение выпустили камень превращений, и тот моментально исчез в ладонях Фастфута. Невидимка свистнул, отзывая мышей. Куда там! Забыв обо всем, серые бились с заклятыми врагами насмерть. В разные стороны летели куски живой и мертвой плоти. Гном пожал плечами:
 – Я свою часть уговора выполнил.
 Так же невидимо юноша пробрался в потайной ход, где нажал на выступ, водружая стену на место. Тех, в зале, назад уже не вернуть, но новые бессмысленные жертвы мышиного воинства были бы совершенно ни к чему. Дело сделано! И теперь нужно только дождаться наступления утра, чтобы как можно быстрее двинуться в обратный путь. Он бережно положил волшебный камень в мешочек на поясе, снова привалившись к прохладному граниту сводов подземелья. Наблюдать за постепенно превращавшимся в бойню сражением в подвале замка не хотелось, да и вскоре там стало подозрительно тихо. Шумно было на этой стороне.
 – Мы победили, победили! – раздавался отовсюду ликующий мышиный писк. – Теперь они не смогут пополнить свои ряды, а нас сотни тысяч, по тысяче на каждого вампира. Мы разорвем их в клочья за месяц-другой, а после примемся изводить летучих сестричек. Замок снова будет наш!
 – Да, до тех пор, пока не появится еще кто-нибудь, – немного охладил радостное рвение Фастфут. – На слабого всегда сыщется сильный.
 – Во-первых, мы не будем столь легковерны, как раньше, – возразили мыши. – Рядящимся в овечьи шкуры больше не провести нас. А, во-вторых, завоевать, конечно, можно любого, однако никого нельзя сделать рабами навечно. Рано или поздно изнеженный покорностью угнетатель слабеет, и рабы рвут свои цепи. Так было всегда!
 – Будь, по-вашему, – гном улыбнулся в темноте. Как и многие, он слегка недолюбливал маленьких серых воровок, однако сегодня юноша был целиком и полностью на их стороне.
 За ликующими возгласами Фастфут не сразу разобрал, что в подземном зале вампиров что-то изменилось. Сначала гном ощутил кольнувшее сердце предчувствие беды, а уже после различил еле слышные скребущие движения. Он осторожно выглянул в щель. Острые когти одних оборотней вовсю царапали кирпичную кладку входа в потайной лаз, другие при этом методично расшатывали поддававшиеся камни. Командовал всем старик в черном. Прижав ладонями дымившую рваную рану в боку, вожак то и дело отдавал молчаливые приказы.
 – Уходи! Уходи скорее! Уноси с собой камень превращений! Нельзя, чтобы он попал назад, в лапы хозяевам, – к одурманенным победой мышам вернулось их деловитое спокойствие. – Торопись! Тебя проводят к нижнему выходу в ров, мы же в своих узких коридорах надолго задержим этих. Стань снова невидимым. Ты обязан спастись!
 Вслед за сказанными словами в проход хлынул вдруг синий свет подземелья. Вытолкнув очередной камень, оборотни пробили, наконец, сквозную дыру в стене и с удвоенным рвением принялись расширять узкое отверстие. Времени на раздумья не оставалось. Гном кинулся вслед за свечным огарком, и вот тогда в спину ему ударил страшный громовой рев. Вампиры почувствовали, что терпят поражение.
 Злобные вопли стихли лишь после того, как Фастфут несколько раз свернул в извивающемся проходе в разные стороны.
 Знакомое отверстие в гранитной стене рва. За ним лунная полночь.
 Цепляясь за выступы, гном быстро спустился к основанию обсидиановых лезвий и невидимый обыкновенному глазу принялся продираться сквозь их строй к противоположной стороне рва. Юноша рассчитывал отыскать примеченную накануне площадку, чтобы под ее козырьком дождаться прихода дня. Солнечные лучи дали бы ему преимущество в половину суток. И цель была так близка, когда сверху до остроконечных ушей Фастфута долетел пронзительный крик:
 – Вот он! Ползет вверх по скале. Убейте его, мои храбрые воины.
 Это была Гэлла. Внук Гринклоака хорошо знал повелительницу подземного королевства летучих мышей. В своих блужданиях под скальными переходами гномы часто сталкивались с ней и ее огнеглазыми нетопырями; случалось эти стычки завершались жестоким кровопролитием. Фастфут отчетливо помнил: левый глаз королевы обладает свойством распознавать невидимость.
 Прямо над смельчаком гранитную стену вспорол луч алого огня, другой, третий. По спине забарабанил град мелких камней. В ожидании приближающегося конца гном вжал голову в плечи и замер на месте, однако смерть все не приходила. Тогда юноша осмелился поднять глаза вверх. Трехсаженный ров был слишком узок. Ни огнеглазые, ни тем более Гэлла просто-напросто не могли подобраться ближе; круг их атак оказался весьма ограниченным. Единственное, что оставалось могучему войску, – сдерживать подъем Фастфута на одном уровне. Однако и спасительная площадка маячила всего лишь в нескольких локтях выше. Он наметил взглядом пять-шесть удобных каменных выступов, собрался с силами и стремительно скользнул под гостеприимный козырек.
 – Уходит, уходит! Бейте его! – завопила Гэлла.
 Огненный залп опоздал лишь на мгновение, после чего вверху воцарилась напряженная тишина. Гном чувствовал, что там не смирились с поражением; враг готовит беспроигрышную атаку. Он перебрал свои возможности: обсидиановые метательные ножи, короткий меч, пригоршня-другая самовоспламеняющегося железного колчедана и больше ничего. Негусто. Все затруднявшее движение оружие осталось дома. Внук Гринклоака разобрал приближающийся шелест крыльев. Напротив входа под навес выросло облако мелких летучих мышей без испепеляющих взглядов, но зато с острыми зубами и когтями; их были многие тысячи. В то же мгновение в открывшемся на противоположной стороне рва отверстии показались бело-восковые фигуры. Самоотверженные заслоны серых полевок были прорваны. Фастфут оказался в ловушке.
 Захваченный приготовлениями к последнему в своей жизни бою гном не почувствовал, как позади него бесшумно подалась непробиваемая гранитная стена, из проема протянулись покрытые задубевшей серой кожей корявые руки, сильные пальцы которых легко втащили Фастфута в черную пасть земли.

2.
 
 Дорога к Северному морю была самой длинной, именно поэтому Радовиду единственному из четырех смельчаков гномы оседлали коня, который спустя сутки домчал нашего героя до его первой преграды – косматых границ дремучего леса. Продвижение вперед сразу замедлилось; тряска в седле то и дело сменялась пешим ходом, когда непривычное к опасным приключениям несчастное животное пугливо шарахалось из стороны в сторону, тормозя и без того нелегкий путь. Днем все казалось относительно терпимым, однако ночами нашему герою приходилось туго. Еще задолго до темноты сын Хранителя покидал седло, чтобы нарубить большую кучу хвороста и ветка за веткой палить его до самого утра. Он спал в полглаза, иначе рисковал проснуться у обглоданных останков своего спутника. Волки, самые обыкновенные волки кониной отнюдь не брезговали.
 Радовид стойко держался четверо суток, крепкий юностью организм не сдюжил только на пятую ночь. Росич просто провалился в полузабытье, из которого его вывело жалобное лошадиное ржание. Брезжил серый зимний рассвет. Не разглядев привычного кострища, юноша вскочил на ноги, вернее попытался это сделать. Безуспешно! Руки, ноги, туловище, даже шею цепко охватывали наброшенные кем-то крепкие путы. Сколько было можно, Радовид скосил глаза сначала налево, потом направо, откуда и долетал до ушей сдавленный конский плач. Бедный вороной был распластан в воздухе, на высоте пары саженей от земли. Его удерживали десятки корявых ветвей огромного дуба, близ чьих корневищ обоих угораздило заночевать прошлым вечером.
 – Надо полагать, моя участь та же, – подумал росич и добавил вслух: – Ну, и что дальше?
 – А ты не робок, человек, – каменные захваты изменили положение юноши, поднеся его к мощному стволу. Теперь прямо в лицо сыну Илленари из-под нависших грибных наростов смотрели мудрые глаза дерева. Причудливые изгибы коры разошлись в стороны:
 – Перед тобой Деборус Одиннадцатый, сын Деборуса Десятого, внук Деборуса Девятого, король этого леса. Кто ты, чужестранец? Зачем нарушил покой моих просторов? Для чего изрубил и извел в пепел моих подданных?
 – Позвольте засвидетельствовать Вам, Ваше величество, мое глубочайшее почтение. Позвольте также просить о снисхождении и уповать на великодушие Вашего величества к тому, кто невольно нарушил законы лесного королевства, став причиной гибели Ваших слуг. Поверьте, я знаю, что такое лес, ведаю, что у каждого дерева есть душа, и понимаю, как она терзается под безжалостной сталью и страдает от боли. Я, Радовид, сын Красомира, Хранителя Заповедного леса, и принцессы подземельного царства маахисов Илленари. Путь мой окружен тайной, и я открыл бы ее Вам, если бы это касалось лишь меня одного. Но, увы! Мои уста сковывает не неуважение к Вам, а бремя суровой клятвы. Простите, если сможете, но я жег ветви, чтобы сохранить скакуна. Без него мне не исполнить порученного и не возвратиться в срок.
 – Сказано красиво, юноша, но почему я должен доверять твоим словам? А?
 – Все правильно, Ваше величество, в этом мире мало кто кому должен что-либо. Вот поэтому мы и летим в разверстую пасть Зла, стремительно приближаясь к концу света. Населяющие землю существа давно перестали поступать так, чтобы не навредить соседу, даже если он другого племени, носит отличный облик и мыслит иными словами. А жаль...
 – Неплохо. И все же... – брови-наросты нахмурились. – Может статься, ты убедишь меня, если разгадаешь три загадки. Иначе...
 – Что иначе?
 – Иначе мои ветви просто разорвут и тебя, и твою лошадь.
 – Что ж, выбор не за мной, король, загадки, так загадки. Я готов.
 – Не спеши соглашаться, человек. Вы, люди, всегда так скоры на слова и действия, что порой сами не замечаете, к какой беде они могут вас привести. Есть еще одно условие. Деревьям свойственны поэтические чувства: торжественные строки в шелесте зеленой весенней листвы, спокойное раздумье шумных летних дубрав, грустный шепот опадающего золота осени и тоскливый плач оголенных зимних веток. Я хочу, чтобы твои ответы дополнили стихотворные строки моих загадок. Согласен?
 – Ваше величество, неужели у меня есть возможность отказаться?
 – Нет.
 – Тогда к чему эти лишние разговоры. Приступим.
 – Ты когда-нибудь сочинял стихи? – взгляд Деборуса стал подозрительным.
 – Никогда.
 – Тебе часто доводилось их слышать?
 – Не припомню такого. Разве что песни...
 – Однако ты нагл и самонадеян, человек! Впрочем, чему удивляться, как и многие из людского племени.
 – Да нет, Ваше величество, – разозлился юноша: – Вы немного подзабыли, правила здесь диктуются не мной.
 – Гм, – дуб отвел глаза в сторону. – Слушай первую загадку.

 – Журчат веселые ручьи, звенят капели.
 Нам кто-то отворил в весну оконце.
 Он нас согрел теплом, прогнал метели.
 Но кто же он, скажи? ...

 Радовид улыбнулся и, почти не задумываясь, выпалил:
 – Да просто лучик солнца!
 Ответом Деборуса было весьма неразборчивое «гм», после чего король леса произнес вторую загадку:
 
 – То соловьем поет, а то ворчит как дед,
 То ухает совой, а то зальется смехом.
 Оно живет в лесу. Кто это, дай ответ?

 И снова юноша думал совсем не долго:
 – Ответ давно готов: оно – лесное эхо.
 – Неплохо, очень неплохо, – корявые губы Деборуса тронула улыбка. – Ну, осталась последняя загадка. Она не такая легкая.

 – Рассвет всегда сменяется закатом.
 Кричат ей «стой»! Куда она бежит?

 Дуб замолчал. Радовид подождал немного, потом вскинул взгляд:
 – Это все?
 – Все.
 – Не густо, – росич надолго задумался. Деборус терпеливо ждал, однако лошади Радовида приходилось туго, и распростертая над землей коняга то и дело издавала тоскливое ржание. Наконец, повторив сказанное, юноша произнес:

 – Рассвет всегда сменяется закатом.
 Кричат ей «стой»! Куда она спешит?
 А остановится, – все станет мертвым садом!
 Ведь бег – ее судьба; на то она и жизнь!

 – Здорово! – свободные ветви дуба восхищенно хлопнули по столетнему стволу так, что глаза бедной лошади чуть не вывались из орбит от испуга. – Молодец! Ты действительно сын Хранителя леса, ты любишь деревья и лесные просторы.
 Жесткие объятия ослабели. Ощутив под ногами твердую почву, Радовид слегка покачнулся, а копыта его скакуна от неожиданности даже разъехались по мерзлой земле в разные стороны. Росич смущенно поклонился:
 – Я могу ехать дальше, Ваше величество?
 – Жаль, конечно, что ты не задержишься хотя бы на пару деньков. Вместе мы бы такие строки сочинили! Ну, да ладно, видать не судьба. А все-таки, э..., Радовид, ответь старику, куда лежит твоя дорога. Может быть, я помогу ее сократить; мои просторы тянутся почти до самого Северного моря, и в любую их точку я могу доставить тебя в считанные мгновения.
 – В мгновения, говорите? – сын Илленари задумался. – Северное море? А ведь туда-то мне и нужно. Путь мой заканчивается на острове формориан.
 – Ага, – Деборус заговорщицки прищурил веки. – Осмелюсь предположить: уж, не стало ли предметом твоих безудержных стремлений некое растение с четырьмя листьями? Не надо, не надо! Чужая тайна свята.
 Король замахал в сторону сконфуженного Радовида ветвями.
 – Друг мой, я помогу тебе. Дальше лошадь гнать не потребуется. Оставь ее до своего возвращения, может тогда у нас будет немного времени для стихов. А сейчас приготовься, к вечеру ты ступишь на берег моря. Позволь старику дать два совета. Во-первых, не спеши покидать прибрежные заросли до восхода луны. Дождись появления сельков. Подружись с ними. Они помогут тебе спокойно доплыть до острова. Только будь осмотрительнее в чувствах, ты еще слишком молод. Во-вторых, не обольщайся беззащитностью четырехлистника. Твое оружие должно быть наготове. Вот и все. Береги себя и помни, старый дуб ждет твоего возвращения. Чтобы вернуться, тебе нужно лишь подойти к стволу первого встреченного дуба, обнять его и прошептать мое имя. Магия деревьев доставит сюда в мгновение ока.
 – А ты, Деборус Одиннадцатый, сбереги мою лошадь. Она понадобится на обратном пути. И не пугай ее больше, пожалуйста.

* * *

 Сельки оказались обыкновенными животными. Видеть таких раньше Радовиду не доводилось. Они немного напоминали кошмарного морена из отцовских рассказов, однако в отличие от того страшилища были всего лишь чуть длиннее среднего человека, имели по-детски безобидную мордашку без всяких клыков, хотя по земле ползали, опираясь на две широкие плоские лапы без пальцев и сильный, похожий на рыбий, хвост. Да и не ползали, а в основном кувыркались, играя, в прибрежных волнах. Их блестящие спины то и дело поднимали бурунчики пены, сверкали в лучах малинового заката и снова уходили в темные глубины Северного моря.
 Притаившийся в кустах росич выжидал. Он помнил советы Деборуса. С наступлением сумерек, смешно переваливаясь, сельки действительно покинули водную стихию и постепенно усеяли видимое пространство.
 – Ух, тышь-ка! – такого столпотворения в одном месте разом юноша не мог даже и представить. Отовсюду слышался шелест и тонкое попискивание, посредством которого эти странные существа общались между собой.
 На черном небе вспыхнул серп растущей луны. Близилась полночь. И тут в одно мгновение свершилось нечто необыкновенное: там, где еще совсем недавно копошились сельки, стояли сотни обнаженных человеческих фигур, молодых мужчин и женщин. Ах, как они были стройны и прекрасны! Радовид оторопел, невольно любуясь представшей картиной, морские же люди наоборот вовсю спешили насладиться своей полуночной свободой. Сельки кружили в танцах, устраивали состязания, просто гуляли, занимались любовью и делали еще многое из того, что не позволяли им дневные тела. Однако некоторые вели себя совершенно спокойно. Почти рядом с зарослями кустарника спиной к росичу сидела, устремив взгляд к звездам, хрупкая девичья фигурка. Она практически не шевелилась, лишь изредка поворачивая в сторону укутанную ворохом вьющихся золотых волос изящную головку, и тогда глазам сына Илленари открывался великолепный точеный профиль.
 Сначала Радовид ощутил неведомую доселе истому, после что-то кольнуло его в области сердца, и наконец он вздрогнул и затрясся как от озноба. Юноша осторожно закутался в теплый плащ. На продуваемом северными ветрами зимнем берегу для обыкновенного человека на самом-то деле было не жарко, но этот озноб порождался не холодом, а неким другим чувством.
 Девушка внезапно выпрямилась во весь рост, потянулась, закинув руки за голову, и со смехом присоединилась к поднимавшим фонтаны морских брызг подружкам. Росич не растерялся. Он незаметно коснулся ладонью оставленной белой шкурки и быстро укрыл добычу в глубине зарослей.
 Остальное представить нетрудно. Как только небо на востоке посветлело, сельки принялись ложиться на брошенный шкуры, снова превращаясь в неуклюжих животных, после чего поочередно исчезали в волнах прилива. Златовласка тоже заняла привычное место, но с нею, конечно, ничего не произошло. Испуганный взгляд девушки коснулся песка и камней. Нигде никакого одеяния. Красавица упала на колени:
 – Кто бы ты ни был, пощади меня! Мне нечего дать сейчас, но обещаю, что вечером я принесу тебе золото, много золота. Там, на дне моря, лежат обломки сотен богатых кораблей. Верни мне одежду! Иначе с первыми лучами солнца я погибну. Умоляю тебя!
 Радовид так быстро показался из засады, что невольно еще больше перепугал девушку:
 – Возьми, возьми свою пропажу и не кори меня. Я не хочу тебе зла, и мне не нужно золото. Просто приходи сюда нынешним вечером. Прошу! Я буду ждать!

* * *

 Красавицу звали Тилла. Она пришла и этим вечером, и следующим, и другими вечерами. Сын Илленари влюбился без памяти, он ведь был и сыном своего отца. Девушка ответила взаимностью. Теперь каждый из дюжины вечеров они проводили в объятиях друг друга: она учила юношу искусству любви, а таявший от блаженства Радовид отвечал Тилле бесконечным обожанием.
 Развязка наступила совсем случайно. И, конечно, ее причиной, как и причинами всего в этой жизни, стала женщина. Мужчинам только кажется, что это они творцы событий; на деле же они – простые исполнители явных и тайных желаний их более хрупких подруг, однако не все это осознают, а, осознав, далеко не все готовы в этом признаться.
 Уже под почти полной луной Тилла вдруг произнесла с любопытством:
 – Наверняка, ты не случайно оказался на этом берегу. Что ты искал здесь?
 Ах, это женское любопытство! Как часто оно приводит к крушению самых прекрасных сплетений судьбы! Радовид мгновенно вскочил на ноги. «Будь осмотрительнее в чувствах, ты еще слишком молод» – вспомнились ему слова Деборуса.
 – Мальчишка! Болван! Глупый щенок! – он ругал себя так, как умел, а, чуть успокоившись, в отчаянии упал на камни. – Я провалил дело, предал друзей, погубил отца!
 Мешая слова со слезами, он выложил Тилле все, доселе с ним произошедшее. Девушка сидела без единого движения, и лишь постепенно охватывавшая прекрасные черты лица грусть могла сказать внимательному глазу о том, что она поняла потерю, пережила и похоронила свое короткое женское счастье.
 – Не печалься понапрасну, любимый. Ночь полнолуния наступит только через два дня. Остров формориан в трех часах плавания. Сельки доставят тебя навстречу судьбе, и будут ждать неделю. Если ты не вернешься, они уплывут, ибо заполучить волшебный цветок удачи не удавалось еще никому, а мне, как это не горько, придется оплакать тебя. Хотя и в случае твоей удачи впереди нас ждет разлука. Но это случится завтра, сегодня же остались короткие часы нашей последней ночи. Подари их мне, мой милый...

* * *

 Цветок Радовид нашел довольно быстро. Остров формориан был небольшим, а заснеженное каменистое побережье заканчивалось в самом его центре удивительно зеленой среди зимы луговой травой. Крупный четырехлистник виднелся издалека. Одинаковые овальные лепестки даже не колыхались под порывами сильного ветра. Растение казалось окаменевшим. Однако прикоснуться к нему росичу надлежало только в ночь полнолуния, до которой оставался еще целый день. Сын Илленари просидел подле цели своего пути до самого вечера. Он внимательно рассматривал цветок. Тот, действительно, поражал своими размерами и кроткой беззащитностью, но теперь Радовид хорошо помнил слова Деборуса и увиденным не обольщался.
 С появлением луны юноша разложил на траве свое вооружение. На кисть правой руки он повесил короткий обоюдоострый меч, сунул за оба голенища подарок матери, метательные кинжалы маахисов, укрепил слева на локтевом сгибе круглый щит и бросил на полуспущенный лук каленую стрелу. Сейчас росич был готов к любым неожиданностям, и, тем не менее, произошедшее привело Радовида в оцепенение. Как только пальцы юноши коснулись растения, лепестки последнего разом опали на землю, и, достигнув травы, исчезли. Посередине луга стоял абсолютно голый стебелек, с четырех сторон которого поднимались нелепые и страшные силуэты. Ближе всего к росичу стояла на человеческих ногах большущая рыбина. Ее руки сжимали огромный гарпун и сложенную для броска рыбацкую сеть, а разинутая пасть щерилась рядами кинжальных зубов. Позади слева на извивавшемся змеином хвосте колебался закованный в латы торс воина с двумя мечами. Справа, хлопая крыльями, перебирал птичьими ногами вооруженный топором человек-коршун. Молчание троих компенсировал утробным ревом гигантский человек-медведь. В отличие от остальных этот форморианин был безоружен, однако острые с ладонь когти защищали его не хуже остальных.
 Замешательство длилось недолго. Прежде, чем схлестнуться в смертельной битве, Радовид успел вскинуть лук. Острие стрелы вонзилось в один глаз рыбы и вышло из другого. Разверстый рот врага остался открытым и после его смерти. Росич отбил щитом удары обоих клинков змеи, ушел от топора коршуна и когтей медведя. Волна первой атаки схлынула, и юноша успел заметить, что вместо поверженного противника на голом стебле цветка снова появился один лепесток. Дальнейшее происходило словно в тумане. Хлесткий хвост змеи заставлял Радовида подпрыгивать, топор птицы пригибать голову, а неудержимый натиск косматого зверя теснил воина к морскому побережью. Одному против троих приходилось туго. Он только защищался, внимательно выбирая момент для контрудара. Выпад, уход в сторону, еще выпад, снова уход. Обитый железом деревянный щит гномов трещал, роняя щепки; юркий меч с трудом отражал рубящие наскоки тяжелого топора. Наконец ему повезло. Нападавшие с боков увлеклись атакой, во время которой форморианин-медведь спереди растопырил гигантские лапы. Юноша нырнул вниз и, выпрямляясь, всадил свой клинок в подбородок зверя так, что острие вышло из затылка. Гигантское тело растворилось в ночном тумане, унося с собой оружие росича, а на стебле цветка вырос второй лепесток. Потерявший клинок Радовид попытался отбежать вперед, однако тут же был сбит с ног змеиным хвостом. Падая, он успел перевернуться на спину и выставил руку со щитом. Обоюдоострый топор коршуна развалил остатки жалкого прикрытия на две половинки. Сын Хранителя откатился в сторону, на ходу доставая из-за голенища метательные кинжалы. Бросок застал форморианина-птицу в полете. Прощальный клекот сопроводил появление на стебле третьего лепестка, но человек-змея легко отбил свистнувшее в воздухе острие. Они остались один на один, вооруженный двумя мечами и хвостом и безоружный, твердо стоящий на земле и поверженный на камни.
 Форморианин, рассчитывая насладиться местью распластанному противнику, явно не торопился. Оба клинка гибельным веером крутились над головой Радовида, заставляли вжиматься в мерзлый берег, однако не причиняли никакого вреда. Тянулись тягостные минуты ожидания смерти, пока, наконец, змеиный хвост не захватил росича своими тугими кольцами и не потянул его навстречу раскосым глазам под рогатым шлемом. Ладонь с мечом, готовясь к последнему удару, взлетела ввысь, и была остановлена крепкой русской дланью. Размахнулась левая, и тоже зависла в воздухе. Соперники застыли на месте. Сила ломила силу. Радовид прекрасно понимал, что это его единственная, может быть несбыточная, надежда: торс юноши продолжали сдавливать удушливые канаты, перед глазами плыли разноцветные пятна, но из последних сил он направлял клинки в единственное не прикрытое доспехами место – обнаженное горло их хозяина. Все окончилось как-то внезапно. Теряя равновесие, росич полетел лицом вниз, едва успев выставить вперед руки. Человек-змея исчез в ночи, чтобы вернуться четвертым лепестком цветка удачи.
 Сын Илленари еще долго стоял на четвереньках, переводя дыхание, затем на всякий случай собрал свое оружие и снова коснулся коварного четырехлистника. Однако на этот раз ничего не произошло. Надломленное растение спокойно легло в протянутую руку.

* * *

 Сельки доставили юношу на материк следующим днем. Томясь от нетерпения, он ждал ночи. Утонул в море багровый закат, медленно разгораясь, выплыла на черное полотно небес луна, а каменистый берег продолжал оставаться пустынным. Сельки не приплыли и на вторую ночь, и на третью тоже. Радовид провел на побережье семь дней, к окончанию которых на кольце оставалось только пять золотых делений. С защемленным тоской сердцем он приблизился к кромке ближнего леса, отыскал дуб, обнял его и, оглянувшись на море в последний раз, прошептал:
 – Деборус...
 Через мгновение росич стоял на знакомой поляне. Вместо памятного полумрака по глазам резанул яркий дневной свет. Привыкнув к нему, Радовид рассмотрел, что стоит на выжженной огнем огромной прогалине. Покрытая пеплом опаленная земля да полностью обгорелый пень – вот и все, что осталось от короля леса Деборуса Одиннадцатого. Однако в этой истории все было не так просто. Вокруг почерневшего куска дерева везде, сколько хватало взгляда, валялись обугленные кости тех, кто посмел поднять руку на волшебное дерево; много, очень много костей. Победа далась нападавшим не дешево.
 Радовид присел на корточки, пытаясь рассмотреть останки поближе. Они оказались явно человеческого происхождения, только почему-то маленького размера, больше подходившего гномам, нежели людям. Кое-где валялись покрытые сажей куски серой и красной ткани. Взор юноши наткнулся на вытянутый в длину лошадиный череп. Бедному коню не повезло куда больше, чем его хозяину: последний лишился покоя, первый же самой головы.
 Ладонь росича ласково коснулась горелой коры.
 – Прощайте, Ваше величество, Деборус Одиннадцатый, добрый товарищ, хороший король и отличный поэт. Жаль, что Ваш род прервался, и виной тому, скорее всего, являюсь я. Прощайте!
 Он опустил глаза и внезапно заметил, как из-под обожженных корней пробивается к свету маленький зеленый росток. Радовид улыбнулся:
 – Король умер. Да здравствует король, Деборус Двенадцатый!
 
* * *

 Юноша бежал, не переставая, чтобы успеть покрыть то расстояние, которое почти месяц назад проскакал на резвой, но несчастливой лошадке. Ему оставалось только пересечь вброд небольшую едва подмерзшую реку – начало и конец его пути...
 Утопленники-гонгеры встали из воды на самой середине потока: бледно-синие, раздутые от долгого пребывания в придонном иле, с полуразложившейся кожей. Окружив Радовида со всех сторон, они тянули к росичу свои холодные руки. Сверкнул короткий меч, упали в поднятую волну первые обрубки; однако врагов было так много, а каждое их прикосновение оставляло после себя глубокие кровавые раны.