1941-й год и боевое использование раненых

  Раненые делятся на легкораненых, на получивших ранения сред-
ней тяжести (назовём их "среднеранеными") и на тяжелораненых.
Легкораненые продолжают воевать. Прочие по возможности эвакуи-
руются в тыл, в госпиталь. В крайнем случае пристреливаются
(увы), оставляются на милость противника или сдаются на руки
бедствующему местному населению (чтобы чуть позже оказаться всё
же в руках противника почти наверняка, а вдобавок подвести под
санкции -- расстрел? -- мирных граждан).
  Здесь речь пойдёт о применении среднераненых, допустимом в
особо трудных ситуациях -- и должном быть прописанным в уставах,
материально обеспеченным и отработанным на учениях.
  П. И. Курсов про один бой в декабре 1941 года ("От Москвы до
Эльбы", стр. 44):
  "Вынести людей в безопасные места фельдшер уже не мог и бросить
их он тоже не мог. Осталось одно -- принять бой." "Колончиков
быстро оценил обстановку, положил раненых так, чтобы они могли
стрелять. Небольшая группа вышедших из строя воинов встретила
гитлеровцев метким огнём. Она отбила несколько атак..."
  В приведенном эпизоде фельдшер был вынужден наскоро расклады-
вать и вооружать раненых, наскоро ставить им боевую задачу. При
более правильном подходе раненые были бы разложены, вооружены и
и наделены задачами заранее -- не потому, что противник уже про-
рвался, а потому что он МОЖЕТ прорваться, поскольку идёт бой.
  Правила трудного боя в отношении раненых:
 1. Легкораненые остаются в [фигуральном] строю. Если раненый
    способен самостоятельно двигаться и стрелять, он считается
    легкораненым.
 2. Освобождение среднераненых от участия в боевой работе --
    только по решению командира (если командир будет неадекватно
    усердствовать в этом, его при случае застрелят свои же под-
    чинённые).
 3. Если нет практической возможности для немедленной эвакуации
    среднераненных в тыл, они размещаются так, чтобы могли обес-
    печивать боевое охранение или поддержку огнём.
 4. Оружие эвакуируемых легко- и среднераненых остаётся при них,
    боеприпасы -- тоже. Быть оставленными без оружия они могут
    только в глубоком тылу.
 5. Раненые должны быть настроены на возможное вступление в бой
    в процессе эвакуации в ближайший тыл. Санитарный транспорт
    приспосабливается для стрельбы из него.
 6. При отходе среднераненые, если нет возможности забрать их с
    собой, остаются в качестве арьергарда.
 7. В прифронтовом госпитале легко- и среднераненые пребывают в
    состоянии готовности к обороне госпиталя, не рассчитывая на
    соблюдение "правил войны" противником.

  Предписанное боевое применение раненых, возможно, уменьшило бы
количество "самострелов".
  Понятное дело что оружие и боеприпасы отбирались у раненых,
среди прочего, для того, чтобы довооружать бойцов, которые ещё 
были способны воевать полноценно. Но если бы подготовка к войне
осуществлялась чуть толковее, то большого дефицита оружия и бое-
припасов не было бы.
  Вне боя мобильность раненых существенно увеличивается, если ис-
пользовать костыли, носилки и тележки. Все эти предметы снаряже-
ния могут быть складными. Может предуматриваться формирование
костылей и носилок из палаточных колышков, черенков лопат. Носил-
ки и складная кровать могут совмещаться в одном изделии. В плащ-
палатку можно делать небольшие добавления, позволяющие использо-
вать её в качестве элемента носилок. Изобретатели в шарашках были
бы только рады поработать над всякими такими изделиями. Импрови-
зированные костыли и носилки всегда хуже промышленно изготовлен-
ных, тщательно продуманных, вдобавок на импровизации может не
быть времени и материала. И ещё одна существенная вещь: хорошее
качество любых военных изделий -- это мощный инструмент пропаган-
ды. Замполиты могли бы особо не надрываться, а со спокойным до-
стоинством указывать пальцем: "Вы только посмотрите на наши
складные носилки. В их замечательной конструкции отразились все
преимущества нашего советского образа жизни".
  Идея боевой инвалидной коляски (имеющей ручной привод, а лучше
двигатель) выглядит не совсем безнадёжной, и в её сторону надо
поглядывать. Название -- к примеру, микротанкетка. Нормальная бо-
евая микромашина, но с возможностью использования человеком, не
способным передвигаться самостоятельно. Вооружение -- пулемёт или
малокалиберный миномёт. Лёгкая возможность реконфигурирования с
переводом водителя в лежачее положение. Напомним себе, что широко
использовавшийся в РККА станковый пулемёт Максима был так или
иначе о двух колёсах и имел бронещиток. Несколько расширить конс-
трукцию -- и была бы микротанкетка.
  Совместить колёсный станковый пулемёт и реконфигурируемую те-
лежку, годную для перевозки раненых, -- тоже идея, в которой
"что-то есть": в отсутствие раненых тележка загружается патронами
для пулемёта и имуществом пулемётного расчёта. В случае чего ра-
ненный боец мог бы использовать пулемёт, оставаясь лежащим в те-
лежке.
  Поскольку танкетки -- и бронеавтомобили -- в РККА имелись летом
1941 года в немалом количестве, то среднераненые, не имевшие воз-
можности ходить, могли задействоваться в этих боевых машинах в
качестве пулемётчиков. А если бы были предусмотрены наружные мес-
та для десанта (кстати, почему не были?), на эти места можно было
бы подсаживать неходячих стрелков, вооружённых пистолетами-пуле-
мётами. Для атак это не годилось, а для прорывов с боем -- впол-
не.
  Опять же, мотоциклы с пулемётными колясками. Кстати, коляски
можно было чуть удлинить, чтобы в них помещались два человека, а
не один. И добавить бронещитки. И сделать коляски легко отсоеди-
няемыми, а на собственно мотоциклах оборудовать место сзади для
возможного третьего человека ("в тесноте да не в обиде"). Бывают
неходячие раненые, которые немножко передвигаться всё же способ-
ны. При наличии вместительных мотоциклов такие раненые могли бы
входить если не в ударные, то хотя бы в арьергардные группы. В
крайних случаях, разумеется.
  Если в РККА экспериментировали даже с "летающими танками", то
почему было не попробовать что-то более приземлённое, более реа-
листичное и много более нужное -- приспособление вооружения для
возможного использования его неходячими раненными бойцами? На-
вскидку дело выглядит так, что поскрести по сусекам в этой облас-
ти было очень даже возможно. Некоторые предложения, может, пред-
ставляются вздорными, но это от непривычности, а на самом деле
они вряд ли более вздорны, чем, к примеру, идея высадки солдат в
тылу врага на парашютах, высказанная в году этак 1915-м.
  Если раненых много и есть из кого выбирать (сорри!) -- а летом
1941 года это была обычная ситуация -- то возможность задейство-
вания раненных стрелков может заметно увеличивать боеспособность
подразделений.
  В холодное время года основная опасность для средне- и тяжело-
раненых -- переохлаждение. Чтобы раненый выжил и сохранил ограни-
ченную боеспособность, он должен иметь возможность завернуться в
1-2 одеяла и плащ-палатку и/или влезть в спальный мешок. Если
утеплители отсутствуют, то может оказаться бесполезной и быстрая
эвакуация. Санитар должен устремляться к раненному зимой бойцу не
только с бинтами и жгутами наготове, но и с одеялом и т. п. (у
самого бойца должны иметься в снаряжении дополнительные медицинс-
кие и утеплительные средства, раз уж он нацелен сражаться и буду-
чи раненным). Санитара могут по дороге убить, а одеяло и т. п.
останется раненному бойцу.
  В боевых условиях эвакуация раненых очень рискована (в том чис-
ле для самих раненых) и отнимает человеческие ресурсы. Так или
иначе, бывает лучше, чтобы раненые оставались некоторое время на
позиции (в окопах и т. д.).
  Представим себе ситуацию: атака захлебнулась, на ниченой поло-
се остались наши среднераненые -- в воронках от снарядов, в
складках местности и т. п.. Зачем всенепременно пытаться оттащить
в свои окопы таких раненых, рискуя и этими ранеными, и санитара-
ми? Может, люди занимают позиции, которые удобны для стрельбы по
противнику, и на первое время достаточно только перевязать бойцам
раны, обеспечить водой, едой и утеплителями (но всякое такое сол-
дату лучше брать с собой в атаку).
  Даже смертельно раненный военнослужащий иногда в состоянии ещё
причинить ущерб врагу. К примеру, в подходящий момент выдернуть
чеку у гранаты. На такое надо настраивать (через кино и пр.) -- и
на такое надо рассчитывать.
  Средненераненые, [оставленные] остающиеся в арьергарде, -- не
аналог камикадзе: небльшой шанс выжить у них есть (и он может
быть даже не меньшим, чем если бы способные двигаться бойцы пота-
щили их с собой). Впрочем, "сам погибай, а товарища выручай". В
данном случае -- товарища, способного уйти.
  До кучи. Тяжелораненые не выживали зачастую и в "своих" госпи-
талях [особенно после неуместного пользования их мазью Вишневско-
го]. Тем более не было резона противнику заботиться о ПЛЕННЫХ тя-
желораненых (в случае их чудесного выживания противник получал бы
на руки, как правило, беспомощных калек). Имело смысл сдавать
тяжелораненых обратно, другой стороне (менять на своих пленных
тяжелораненых), но это было очень хлопотно и в условиях большой
войны практически не осуществимо. Как ни крути, но убийство своих
тяжелораненых при невозможности (а то и при возможности) эвакуа-
ции их в тыл было суровым актом гуманности, меньшим злом. Впрочем,
оставление их на милость (точнее, конечно, немилость) противника
позволяло отягощать его совесть и выставлять его чудовищем из чу-
довищ. Что там, на фронте, творилось в реальности -- неприятный
и трудный вопрос. Если солдат крайне измучен (обычное дело в
1941-м!), ему становится безразлично, что будет с тяжелораненными
товарищами ("умри ты сегодня, а я -- завтра"). Грех убийства сво-
их тяжелораненых или оставления их без помощи перекладывался вы-
сочайшим военным начальством на "низы", а уставы сияли лживой
нравственной чистотой.
  Можно догадываться, почему в снаряжение военнослужащих не вклю-
чается порция быстродействующего яда для самоубийства в случае
тяжёлого ранения или угрозы страшного плена: чтобы соллдаты не
травили [а только стреляли] друг друга и нелюбимое начальство. И
чтобы "хорошие" яды не расползались по гражданскому обществу.
Скрыть "авторство" выстрела труднее, чем порции яда. Но чтобы за-
стрелиться, может уже не найтись патрона, а убиваться штыком --
это больно и требует большего психического усилия.
  Я тут не глумлюсь над бедолагами, не сумевшими отвертеться от
фронта, а всего лишь пытаюсь обобщить трудную практику, чтобы она
стала, может, чуть легче и эффективнее.
  Женевскую конвенцию по раненым можно было печатать на подтироч-
ной бумаге для госпиталей. На Восточном фронте, по крайней мере.
  Соль в том, что всякие гуманные ограничения на ведение войны
соблюдаются на фронте лишь до той поры, пока они выгодны или хотя
бы не очень опасны. Соблюдение ограничений ОСЛАБЛЯЕТ соблюдающую
их сторону, а на войне победы и без того достаются зачастую едва-
едва: чуть ослабишься ограничениями (к примеру, обременишься ра-
неными, тем более чужими) -- и не будет тебе победы совсем. По-
тратишь бинты на раненного противника -- нечем будет перевязывать
своих. Потащишь с собой своих раненых -- не оторвёшься от пресле-
дователей, измотаешься, погибнешь. Красиво умереть -- это вели-
чественно, для кино такое -- самое то, но жить тоже хочется. И
побеждать. Да и начальство ждёт от тебя победы. И вся страна
тоже. Поэтому люди на войне бывают бесцеремонны не только по от-
ношению к раненным военнослужащим противника, но и к своим тоже.
Но позже помалкивают об этом. Если выживают. Война списывает
почти всё. И "победителей не судят".
  На войне ты можешь позволять себе гуманность лишь при условии,
что ты заведомо превосходишь противника или действуешь по прин-
ципу "ты -- мне, я -- тебе". А также, разумеется, в ситуациях,
когда жестокость не даёт тебе никаких выгод.
  В 1941-1942 гг. (да и позже) раненых бойцов РККА было не много,
а ОЧЕНЬ много: огромный ресурс. Бывает, боец ранен не сильно, но
в ногу: идти он практически не может. Если бы ранение такой же
тяжести было у него, скажем, в руку, то он, может, остался бы в
строю. Принять бой в лежачем или сидячем положении такой боец в
состоянии. И тем более в состоянии выполнить приказ "ни шагу на-
зад". Ну так зачем лукавить, врать и потом стыдиться этого (но
всё же праведно обрушиваться на называющих вещи своими именами)?
Надо честно пополнить устав положениями о боевом использовании
раненых.
  Красиво написанный (= без "горькой правды") боевой устав помо-
гает -- через своё косвенное отражение в кино и пр. -- заманивать
людей в войска и до поры удерживать их там "под ружьём", но он не
помогает воевать. Приходится практиковать -- через "устную тради-
цию" -- неписанные правила. Множество людей, вынужденных соблю-
дать неписанные правила, обрекается по сути на подлости, колеба-
ния, нравственные страдания. А колебания и дополнительные страда-
ния на войне тормозят принятие нужных решений и соответственно
ведут к более высоким потерям (= большему количеству раненых) и
далее к поражениям.
  Вообще, в европейской культуре (а всякие "гуманизирующие" меж-
дународные конвенции -- это в основном продукт "европеоидов")
много лжи, причём даже не ситуативной, а традиционной, устойчи-
вой. Многие понимают, что это ложь, но вынуждены повторять её,
иначе навредят себе. Кстати, если бы не эта обильная привычная
всепроникающая неправда, то, может, было бы легче избегать войн.
  Наверное, практически ВСЕ соображающие строевые офицеры от
капитана и выше более-менее представляют себе неписанные правила
боя в отношении раненых, пленных, "мирных жителей" и т. п.: если
не слышали их от "старших товарищей", так постепенно додумались
сами, потому что некоторые выводы очень даже напрашиваются, до-
статочно лишь несколько подумать военными мозгами. На эту тему
даже имеется отличный американский фильм "Правила боя" (2000).
  Удобные (для большого начальства) неопределённости в отношении
к средне- и тяжелораненым (точнее, даже не неопределённости, а
расхождения межу лицемерными предписниями и вынужденной практи-
кой) имели место не только в РККА, но наверняка во ВСЕХ воевавших
армиях. Так вот, армия, которая подошла бы к этой стороне боевых
действий конкретно, чётко, честно и практично, могла получить не-
большое преимущество, пусть и временное. А победы в войнах типа
Второй Мировой определяются 3-5 особо вескими факторами, а сумми-
рованием большого множества частностей.
  Ладно, можно было не оригинальничать в боевом уставе касательно
раненых, а в основном вынести неудобные положения в особую инст-
рукцию "для служебного пользования". Тем более что она, наверное,
часто менялась бы.
  Но большевикам врать было, как два пальца обмачивать. Врали-то
все (и врут дальше), но не все при этом позиционировали себя как
строителей Нового мира -- исправленного и дополненного издания
социума. В этом смысле сталинисты оказались недостаточно револю-
ционными: перемены в управлении, которые они привнесли в общест-
во, касались больше персонального состава правящего слоя, а не
морального аспекта, в частности, отношений с правдой.
  Своей лживостью сталинисты лишили себя возможности пользоваться
существенными преимуществами, которые дал бы прорыв на следующий
уровень человеческого развития.
  В результате страна едва выдержала войну, а впоследствии разва-
лилась на почти ровном месте, имея огромные ресурсы и значитель-
ные полезные достижения.