20 секунд ада

2.
Представился случай разговорить Сашу. Эта возможность называлась алкоголем и на протяжении уже многих тысячелетий остаётся самой обычной традицией. Елена и я решили в нашей квартире, в компании очень близких друзей провести непринужденный, уютный вечер. На который собирались пригласить и нашего молчаливого соседа по коммуналке. Но как и ожидалось, первая попытка оказалась безуспешной. «Думаю, я вам только помешаю», — сказал он и добавил: «Я не из вашего круга общения. Это ваши друзья». Он был пренебрежительно холоден, но я почувствовал, что в глубине души, он всё же тайно мечтал стать частью целого. Надо признать, от наших предложений он и прежде не отказывался полностью. Потому мне бы пришлось прибегнуть к насилию воли: я бы все равно не смог, да и не хотел бы этого делать. Потребовалось некоторое искусство уговоров, чтобы убедить его присоединиться к нам. С некоторым упорством дал ему понять, что он сможет уйти, когда угодно, если наше общество придется ему не по нраву. В остальном я настоял на включении нового соседа по коммуналке в празднование. Моя совесть была бы не на месте, устраивать вечеринку в квартире и знать, что в это время, в соседней комнате один член общества исключен из её рядов. "Так и быть. Почему бы и нет», — ответил он после вздоха. На его внешне безразличном и равнодушном лице проскользнул легкий оттенок радостного предвкушения.

Елена и я приступили к подготовке вечера в нашей квартире. Это был самый обычный способ проводить время вместе, оставаясь дома, когда никому из нас не хотелось идти в бары, на дискотеки, на концерты или иные общественные места, где кроме всего прочего требовалось тратить много денег. Собирался круг из пяти-шести человек, включая меня и Елены. Мы удобно устраивались за столиком, пили алкоголь, наслаждались нехитрыми закусками и сладостями, слушали музыку, играли в настольные игры и вели беседы обо всем на свете, собственно что интересовало нас. Начинали с глупых профессоров, которые в очередной раз составляли сложные экзамены (которые в конечном счёте студенты сдавали без затруднений); продолжали обсуждать актуальные мировые события, и наконец, когда концентрация алкоголя достигала своего апогея, обсуждали сугубо личные проблемы; делились своими размышлениями. На этот раз, в нашем кругу находился чужак. Саша был в определённой степени открыт и дружелюбен с нашими друзьями, сравнительно быстро адаптировался к структуре группы. Много молчал, пока кто-то не спрашивал его о чем-либо. Он чокался со всеми и пил в весьма быстром темпе. С самого начала нашей вечеринки я знал, что он не сможет интегрироваться в нашу группу. Но это и не было нашей целью. Он еще долго продолжит оставаться аутсайдером, вежливо и с уважением принят хозяевами, но на почтительном расстоянии. Как принято в кругу деловых людей и бизнесменов, которые обмениваются рукопожатием и предметами первой необходимости, а затем расходятся с необходимой учтивостью и вежливостью в разные стороны. Друзья - нечто особенное. Друзья, достойные этого звания, могут открыто, свободно  говорить на темы, которые интересуют обе стороны, не опасаясь, что собеседник окажется осмеянным, оскорблённым или полностью проигнорированным. Такой разговор приятен и легок. Но главное переход от «знакомого» до близкого «дружеского» ощущается тогда, когда в сторону откладывается формальная вежливость, когда два мальчика открыто признаются в своей явно "неординарной любви" или столь же забавы ради начинают шутливо оскорбляют друг друга.

Я очень быстро понял, Саша весьма замкнутый человек и страдает этой судьбоносной участью. Казалось, он следил за разговором с большой внимательностью и поддерживал зрительный контакт с большинством людей. В те редкие моменты, когда мужчины задавали ему вопросы, он отвечал весьма учтиво и довольно оживленно, очевидно, воодушевленный успокаивающим теплом прохладного пива. В отношениях с женщинами был более скован. В обращении с ними давал короткие, по сути односложные ответы. В остальном он оставался отстранённым от компании группы, принимая наши шуточки с едва заметной улыбкой, которая, казалось, была скорее проявлением вежливости, чем настоящего веселья. Мне казалось, ему было радостно находиться среди людей, он не пренебрегал общением и с готовностью отвечал на вопросы. С другой точки зрения, он всё равно чувствовал себя одиноким, несмотря на окружающих его людей. По крайней мере, я хотел хоть немного облегчить его одиночество, предложив своё общество. Надо полагать, так думал и тихий Саша, потому в конечном счёте оказался в дерьме.

Чем ты занимаешься, когда запираешься вечерами и сидишь в своей комнате? — спросил я Сашу через пару деньков после вечеринки, когда мы снова сидели за завтраком.
      
- Читаю. Книги.
      
      - Что именно ты читаешь?
      
- Всё, что оказывается рядом.
      
      - К примеру. Что ты  читаешь прямо сейчас?
      
      - «Преступление и наказание" Достоевского.
      
      - Вау, настоящая классика. Тебе нравится?
      
      - Нормально.
      
      - Как ты пришел к такой необычной книге? Я имею в виду... многие сочли бы такое с душком старьё, весьма скучной вещицей.
      
Саша пожал плечами. «Я слышал об этой книге, а потом понял … надо прочитать».
      
      - В такой ситуации тебе не мешало бы пообщаться с Леной. Она изучает литературу. Её жизнь заполнена исключительно книгами.
      
- Пожалуй, воспользуюсь советом.
      
Я кивнул ему и, не смог придумать темы, о чем бы с ним поговорить ещё. Подозревал, что его фразы — пустой звук. Судя по тому, что видел на вечеринке, он совсем не умеет уверенно, комфортно общаться с девушками. Втайне мне было забавным, что он был таким застенчивым. Взрослый двадцатилетний мужчина был похож на мальчугана детского сада, который в панике убегает, после того, как девочка берет его за руку, словно за ним гонятся кровожадные собаки. Мы с Сашей продолжали молча сидеть за завтраком, поглощая порции и как можно быстрее выйти из неловкой тишины. Чтобы  наладить контакт с Сашей, нужен был импульс, требовались усилия. Иначе отношения оставались бы в застое, без какого-либо прогресса. Мы общались крайне редко и то по мелочам. Поговорил бы с ним на другие темы, но мне казалось, он вообще не заинтересован в общении. И если бы я ещё больше колебался, наверное, никогда бы не узнал, что Саша думает о мире и, прежде всего, о себе самом. Я сделал шаг навстречу.
      
- Знаю, что не в том положении, чтобы задавать тебе этот вопрос - и если не желаешь, можешь не отвечать. Очевидно тебе приходилось слышать этот вопрос уже много раз, но я хотел бы услышать ответ от тебя лично: Ты завсегда такой нерешительный человек?
      
 Саша перевёл взгляд на пол и особо громко шмыгнул носом.
      
- У меня нет причин к разговорам. Я уверен, тебе или кому-либо другому решительно все равно, о чём я думаю.
      
- Ты уверен? Делал ли ты для этого какие-то попытки раньше?
      
- Я уверен в себе.
      
Тембр его голоса был бесцветным, без интонации. Слова выстраивались без всякого ритма, как говорящая пишущая машинка. И все же мне показалось, что из этих слов не исходят ни горе, ни гнев, а только отчаяние и смирение. У него не было ни желаний, ни радости.
      - Есть ли у тебя здесь друзья или знакомые?
      
      - Я бы не стал коллег-стажеров причислять к разряду друзей.
      
- Почему у тебя их нет?
      
- Не знаю. Они элементарно не подходят моему сердцу.
      
- Были ли у тебя вообще когда-либо друзья?
      
      - Да. Но это было очень давно.
      
- Что же произошло?
      
Саша вновь посмотрел сквозь очки в роговой оправе в неопределённую даль  и, похоже, придумывал подходящий ответ. Он вздохнул.
      
       - Наверное, в какой-то момент я им перестал нравиться. Я очень скучный человек.
      
 - Я бы не стал утверждать, что кто-то скучный только потому, что он читает книги.
      
- Пожалуй ты прав.
      
Меня поразила не столько история его судьбы, сколь его откровение. Я ожидал, что он закроется и молча выйдет из-за стола. Верно, он не был таким застенчивым, каким он себя презентовал?
      
- Что на счет твоей семьи? Есть ли у тебя контакт с ней ?
      
      - Нет. Они очень далеко. И я туда больше не вернусь.
      
      - У вас был конфликт?
      
- Что-то вроде того. Ничего особенного, так пустяки. Я просто… не мог... не хотел больше там жить. Поэтому я переехал сюда.
      
Он осторожно отъехал со своим стулом назад, встал, взял тарелку и поставил в раковину. Он вышел в прихожую, обулся и, не сказав ни слова, молча покинул квартиру.
       В результате этого разговора у меня сложилось другое, новое представление о Саше. Вероятно, ему просто не везло в этой жизни? Похоже, у него были ссоры в семье. Был уверен, это не банальные мелочи, как он выразился. Коль скоро он переехал сюда и разорвал контакт со своей семьей, то должно было быть нечто большее, серьёзное. Саша произвел впечатление человека, действительно заинтересованного в общении с людьми, только вот по какой-то причине ему не удавалось найти таких же единомышленников.
      
Единомышленники. Друзья. Сотоварищи. Счастье — найти таких людей самостоятельно. Если не повезёт, надлежит их дожидаться. Если очень сильно не повезёт, они найдут тебя слишком поздно. Чересчур поздно. Тогда придётся выживать в пустыне, называемой одиночеством. В ней неумолимо палящее солнце, которое превращается в ненависть к себе и вызывает отчаяние, день за днём выжигая голову, заставляя высыхать каждую клетку тела. Поначалу всё еще присутствует оптимизм и сильная воля изменить ситуацию. Человек продолжает движение и делает усилие, и действительно видит вдалеке несколько цветущих оазисов. Он бросается к ним, пытаясь схватить руками те манящие образы, которые кажутся такими близкими, как собственное дыхание, но при этом они так же далеки, как безбрежное небо, усеянное облаками. Это иллюзия, мираж. После определенного количества напрасных попыток медленно, но неуклонно прорастает черное семя, которое именуется сомнением. Чем больше времени проводишь под этим палящим солнцем, тем сильнее разрастается сомнение: сможешь ли когда-либо покинуть эту пустыню. Солнце всё больше приближается к земле. Оно жжёт кожу, как раскаленный кусок угля. Но человек продолжает идти, несмотря на навязчивый призыв улечься на раскалённый песок, в ожидании освобождающего сна. Если сделать это и дождаться искупительного сна, внезапно почувствуешь боль - последний знак тела. Теперь, после всех перенесенных мук, после всех тщетных усилий, после всех потерянных лет, тело вновь подает знак! Оно не желает умирать. Нет, оно надеется. Человек проклинает его. Приходится идти дальше, потому что нет другого выбора. Все, что он видит - это мерцающий воздух, песчаные дюны и палящее солнце. Но он продолжает идти; продолжает идти, потому что надеется, что однажды появится маленький оазис, в котором, вероятно, найдётся капля воды из прекрасного источника, чтобы напоить пересохшее горло. Он продолжает идти, всё дальше и дальше — другого выхода нет. Он просто хочет увидеть конец этой пустыни, где нет ни хорошего, ни плохого, а есть только ужасный нейтральный серый цвет. Нет красок, нет радости, нет танцев, нет шуток. Есть только пустыня и, нет конца. В таком жалком состоянии человек без компаса и без верблюда вряд ли сможет добраться до оазиса. Если судьба не окажет ему благосклонность, он обречен еще очень долго идти.
      
В отношениях с Сашей я вместе с Леной были довольно открыты. Ни под каким предлогом, ни при каких обстоятельствах, мы не желали ему навязывать интеграцию, дружбу. Предоставив ему свободу выбора, он непременно самостоятельно решал: желает ли присоединяться к нашим вечеринкам или другим мероприятиям. Чаще всего он соглашался. Мы воспринимали это как нечто естественное — действовали спонтанно, не утруждая себя, но в то же время не принуждая его к чему-либо. Это происходило главным образом для того, чтобы не выставлять себя дураками, не расходовать драгоценное время и силы на уговоры. Во-вторых, мы оказывали ему услугу. Саша продолжал оставаться особо скромным и сдержанным по отношению к своему окружению молодым человеком. Но у него появилась тенденция к большему знакомству с обычаями и ритуалами, поведением и манерами нашего узкого круга друзей. Возникло что-то вроде взаимного признания, чувства принадлежности. Мы приняли его не столько как друга или коллегу, сколько как человека. Он уже давно не был «невидимкой», и когда его иногда не было с нами, об его отсутствии справлялись наши друзья. Но не предавая этому большой проблемы. Да и Саша, похоже, вынашивал в себе некое чувство, которое вряд ли называлось «удовлетворённостью» и тем более «счастьем», но всё же это было нечто вроде одобрения своего положения, своего состояния, выражавшееся в содержании: «Общество изначально лучше одиночества».
      
Еще более удивительным оказалось для меня то обстоятельство, когда однажды вечером он последовал моему совету и завёл разговор с Еленой о книгах. С точки моего зрения, конечно, это был еще ухабистый, местами прерывающийся и не совсем уверенный разговор. Но надо признать, он умел поддержать беседу, по крайней мере, в общих чертах. Елена тоже была предельно открыта, вне всякого сомнения, в пределах разумного. Это, видимо, было связано с её личностью. Шатенка, студентка литературного факультета, ростом около 1,70, с забавными глазами и улыбающимися щеками, она была готова к любому обороту для разговора. Она была одним из типов людей, которые на лекциях вяжут, одновременно читают художественные произведения и какими-то необъяснимым образом впитывает контент лекции. Она искренне жаловалась на бессмысленность этих лекций, а перед экзаменом впадала в неимоверную, паническую суету. Хотя этот подход не всегда делал её лучшей на потоке сверстников группы, но благодаря прагматичному использованию своих сил (она сама назвала это «эффективностью»), Елена оставалась, как правило, выше среднего уровня по всем показателям. Я был твердо убеждён, она обладала талантом, чтобы преуспеть в этом мастерстве сверх результатов, и пожалуй достичь ещё больших успехов. «Где тогда останется жизнь?», — отвечала она на такие доводы. Для нее на переднем плане стояло получение жизненного опыта. Если находились смелые попутчики, она быстро собирала огромный походный рюкзак, прощалась на неделю и уезжала в самые разные страны мира. Если звучала где-либо рок-музыка и была соответствующая обстановка, она первой вставала и пускалась танцевать. Она действительно была очень яркой, жизнерадостной и энергичной молодой девушкой. Елена могла так долго действовать на нервы совершенно подавленным друзьям, пока те начинали неизбежно смеяться. Многие, даже её лучшие подруги, не знали, что эта радость, жизнеутверждающее поведение и позитивное отношение к жизни были не неотъемлемым аспектом. Эти, явно, положительные и завидные качества были скорее результатом испытанного ею кризиса.
      
       Из пережитых мрачных дней, она черпала безмерную, сияющую энергию. Отражая одиночество, отчаяние и самые глубокие обиды, она развила в себе нерушимую силу воли, которая позволяла ей наслаждаться жизнью, вопреки трудностям жизни. Она не позволила себе надломиться в момент горького разочарования, а вместо этого обрела огромную силу воли, которой была готова делиться с ближними. И этот позитивный настрой воспринимался с искренним удовольствием, всеми кто неподдельно открывался и радовался вместе с ней. Я испытывал это чувство уже давно, полагаю, то же самое произошло и с нашим новым соседом по коммуналке. Они сидели друг возле друга, говорили о главных героях произведений, таких как Раскольников, Гарри Галлер и о старой Даме. Я улыбнулся, оставив их в покое.

Продолжение
http://proza.ru/2025/03/26/934