20 секунд ада

1.
Когда он понял, что ему суждено умереть, он собрал свои вещи и ушел.

Отчетливо помню время, проведенное вместе с этим человеком. Тогда я жил в студенческой коммуналке тихого, уютного университетского городка средних размеров, где учился. Вместе со мной проживала школьная подруга. Её звали Елена. Одна комната нашей квартиры была свободна и мы были готовы, предоставить часть этой жилой площади в аренду. Ответ на наше объявление не заставил себя ждать. Тогда мы пересеклись с молодым человеком в первый раз.

Он никоим образом не заслуживал статуса «особенный». По своей внешности, манере поведения, в разговорах и даже имени был он настолько посредственным, какими могут быть двадцатилетние парни его возраста. «Меня зовут Саша», - принимая комнату, с легким ортодоксальным акцентом, строгим, но лишенным юмора и скучным видом, лаконично представился он. Казалось, этот человек не заслуживал упоминания нигде. Он походил на робота, затерявшегося в теле человека: без души, без характера, без огня в сердце. Люди в конечном счете являются пылинками в вечной пустыне жизни, он был пылинкой, которую не приметили даже его спутники.

По внешнему виду Саша напоминал юношу в стадии периодизации, чуть ниже среднего роста, с телом, которое было ни сильным, ни хрупким. Без всякого сомнения, у него было очень доброе лицо; это становилось очевидным в тех редких случаях, когда он смеялся. Но что-то, казалось, всегда занимало его ум, и я часто видел, как он смотрел отрешенно куда-то вдаль. Иначе он угрюмо окидывал взглядом окрестности и так сильно подтягивал брови под линзы своих очков в роговой оправе, что казалось, складки на его лбу — причина наметившихся морщин. Его темно-каштановые волосы были острижены так коротко, что пряди топорщились «ежиком» в разные стороны. Он старался поддерживать эту прическу, и всякий раз, когда ветер или дождь нарушали тщательную укладку волос, он без колебаний приводил их снова и снова в прежний  порядок. Наблюдать за тем, как он время от времени проделывал эту процедуру, было делом весьма забавным. Он старался выглядеть именно так, как ему того хотелось. В его случае, как он полагал, скорее было желание, чтобы его хорошо воспринимали другие. Даже в тех случаях, когда силы природы снова и снова разрушали этот порядок. Немного тщеславия и упрямства - были частью его характера.

Между прочим трудно описать человека, если особенного в нём нет вообще ничего. Так было и с Сашей. Ни татуировок, ни шрамов, ни браслетов, ни цепочек. Каждый день носил он чисто белые футболки без надписей, слегка выцветшие джинсы, которые были ему велики, а в холодные время — самый обычный, темно-серый свитер без узоров. Он был совершенен в своей посредственности. Тем поразительнее были его последующие преобразования. А его исчезновение, когда он оставил нас, было столь же велико. Переосмысливая прожитое, должны были констатировать: мы не только полюбили его, но он крепко запал в наши сердца.

Подобраться к нему оказалось делом не таким уж простым. Саша был пренебрежительно сдержанным и застенчивым молодым стажером. Единственная возможность для общения представлялась за завтраком. Он ходил на работу, я в - университет. Он ел шайбы сухого тоста, я - кукурузные хлопья с сухофруктами и молоком. Беседой я пытался растопить лед молчания, и если он отвечал, от слова — вообще, то только короткими, отрывистыми фразами.

Я не любитель "светских бесед" и непринужденной болтовни на отвлеченные темы о разных житейских вещах. Считал такое общение пустой тратой времени, необходимым злом. Мне хотелось общности с моими собратьями, с ближними, и единственно возможным способом к этому было простое человеческое общение. Молчание, как принято считать, не выход из положения. Возможно Саша чувствовал то же самое. Мы оба довольно быстро поняли, что наши разговоры были неловкими, почти неприятным принуждением. Каждое утро одно и то же приветствие, одни и те же жесты, одни и те же выражения лица. Это стало причиной того, что мы старались избегать друг друга, насколько позволяли обстоятельства. Подобно полюсам двух магнитов, отталкивающих друг друга, пока не оказывались на почтительном расстоянии.

Он не проявлял большого интереса к своему окружению. Когда же я пытался заговорить с ним об актуальных событиях, он давал короткие и обобщенные ответы, подходившие под любой вопрос. «Правильно», «это позволительно так рассматривать», «почему бы и нет», «все в порядке», «звучит прекрасно». Добиться большего от него не удавалось, по крайней мере, добровольно. Мне казалось, Саша забаррикадировался за метровой стеной, за которую пускать никого не собирался. Он полностью изолировал себя в своем маленьком мирке. Знал, стены возводят неспроста: они с незапамятных времен служили защитой от внешних опасностей. От чего же пытался защититься Саша? От чего у него такой панический страх, почему не видел другого выхода, кроме как укрыться за семью замками?

Честно говоря, я не особо стремился к близкому знакомству с ним. Он был ужасно пренебрежительным. Так что у меня небыло бОльшего выбора, и только констатировать его присутствие. Он был не чем иным, как камнем в поле, или рыбой в воде, или облаком в небе. Саша существовал, и не более того. Это, наверное, наиболее точно описывало его личность. Могу добавить, если выразиться менее эвфемистично, он томился, как зверь в дикой природе. Но даже у животных больше влечений и инстинктов, чем было у этого человека. Поправлю своё сравнение: он был трупом, ожидающим часа, когда насекомые сожрут оставшуюся кучу его вонючей и гниющей плоти. Мне хотелось хотя бы попытаться подобраться к нему ближе. Я не хотел быть плохим соседом по коммуналке. Он ведь тоже заслуживал шанс.

- Мы никогда не говорили о нас. Мне бы хотелось познакомиться с тобой поближе, узнать немного о тебе. В конечном счёте, мы же соседи по коммуналке, не так ли?

- Да... Это верно.

На мгновение он посмотрел мне в глаза, затем быстро отвел взгляд. Последовала короткая пауза. Я подумал, он собирается что-то поведать, но ошибся. Я продолжил расследование.

- Мы живем уже несколько недель под одной крышей, в одном помещении и толком не узнали ничего друг о друге. Я подумал, нам бы следовало это исправить. Если, конечно, ты не имеешь ничего против.

Я попытался улыбнуться. Он продолжал отрешенно жевать тост и, похоже, был не в лучшем расположении духа, вести со мной беседу. Он кивнул, давая тем самым  понять, что мне разрешен дальнейший опрос.

- Ты ведь ученик-ремесленник. Кем ты хочешь стать?

- Мехатроником.

- Эта профессия доставляет тебе   удовольствие  ?

- Так себе.

- Что побудило тебя выбрать эту профессию?

Он молчал. Похоже, еще не задумывался о выборе профессии. Он откусил ломтик тоста. Затем проглотил прожеванный кусок.

- Это было единственное, что я мог сделать. У меня нет других наклонностей, таланта. Я не суперзвезда, да и не гений какой-нибудь.

- Доволен ли ты этим выбором? Представь, работу в этой специальности тебе придется выполнять еще 40 лет. Сможешь ли ты это выдержать?

- Полагаю, у меня нет другого выбора.

Трудовая деятельность оказалась не совсем подходящей темой для разговора. Все время нашего общения он исподволь заглядывал мне в глаза, затем отводил взгляд куда-то вдаль. Выражение его лица было таким же отрешенным, как и сама его личность.

- Чем любишь заниматься в свободное время?

- Я гуляю. А ещё я читаю.

Вновь наступила знакомая тишина, нарушаемая только звуками жевания, глотания и легкого постукивания ложек по фарфоровой посуде, чтобы зачерпнуть с тарелки порцию молока или кукурузных хлопьев. Неловкое молчание.

- А чем занимаешься ты ты в свободное от учебы время? - с невыразительным выражением лица, совершенно бесстрастно, словно хотелось задать именно этот вопрос, спросил со своей стороны Саша.

- Как придется, по разному. Иногда встречаюсь с друзьями, временами катаюсь на велосипеде в окрестностях города, бывает просто ничего не делаю и бестолково провожу время у телевизора. Как видишь, довольно богатый запас занятий, — с легкой улыбкой ответил я.

Саша таращился на меня и кивал головой после каждой моей фразы. Его было трудно понять. Выражение его лица было такой глубины, как экран без электричества. И снова воцарилась дружная тишина, пока Саша без лишних слов встал из-за стола, вышел из кухни, взял рюкзак и, не попрощавшись, покинул квартиру. Мне стало интересно, способен ли он вообще структурировать несколько предложений подряд. Шансы узнать этого парня поближе стояли не под счастливой звездой и были ничтожно малы. Я перестал думать об этом. У меня не было особого желания тратить драгоценное время на вещи, которые явно не работали. Беседы с Сашей были без перспективы на успех. Он говорил только тогда, когда его о чем-то спрашивали, словно выжидал вмешательства извне. Почему он лично не мог проявить инициативу? Он действительно был странным парнем, и мне было его отчасти жаль. Казалось, что-то серьезное мешало ему быть счастливым и открытым. Я смирился с той мыслью, что в будущем оставлю его в покое, по той простой причине, что хватало личных забот по горло. Но был уверен, найдётся когда-нибудь более подходящая возможность изучить его личность, чем никчемная, ежедневная болтовня  за завтраком.

Прошло несколько напряженных недель. В этом семестре было мало времени для межличностных отношений. Раньше я не мог себе представить, что так много работаю. И уж точно не мог себе позволить экстравагантных разговоров с Сашей, которые теперь ограничивались почти ритуальным, единодушным, утренним приветствием «Доброе утро». В остальном, когда позволяло время, я проводил вечера и выходные с Еленой и нашими общими друзьями. У Саши тоже был фиксированный график проведения свободного времени. В будни он возвращался с работы пунктуально во второй половине дня, молча заходил в свою комнату и запирался в ней. Там он проводил время в тишине. Он не слушал музыки, не издавал каких-либо других звуков. Иногда вечером он уходил из квартиры и возвращался через некоторое время назад. Когда мы с Еленой на выходные встречались с друзьями и уезжали в город, он оставался в своей комнате. С большой долей вероятности есть основания полагать, он проводил время совершенно один. Рядом с ним не было видно людей.

Через два дня, поздним вечером, когда солнце клонилось к закату, я заметил как он вышел из дома. Более полезным делом мне было заняться  нечем, и я решил негласно «присоединиться» к его прогулке. По крайней мере, подсмотреть, куда он ходит вечерами.

Он шел в ровном ритме, несколько напряженно и деревянно - скованно. Я деликатно на почтительном удалении следовал за ним; пока мы не покинули жилой массив и продолжили путь по пустынной, грунтовой дороге. Сельская местность была полной противоположностью городской суете: вместо оглушающего шума автомобилей, спешащих людей и вечной серости города, здесь царила атмосфера тишины, умиротворения и покоя.

Эти тропинки мне были знакомы: их я исколесил на велосипеде. Окружающее умиротворяло и укрепляло. Зеленый цвет заполнил округу. Огромные поля, на которых, насколько хватало обзора, проклюнулись хрупкие кукурузные ростки. На горизонте довольно плоского ландшафта виднелись маленькие горы, которые глаза едва могли различить, были слегка размыты и окрашены в бледно-голубую тональность; с противоположной стороны темно-зеленый смешанный лес отделял землю от неба. Мы находились в то время года, когда палящие лучи солнца задерживались до поздних вечерних часов, а воздух наполнялся теплым запахом цветущих одуванчиков и роз. В полуденные часы стояла такая удушающая жара, которой было трудно что-либо противопоставить. Зато вечером и ночью воздух охлаждался. Было удобно подбирать легкую, непринужденно просторную одежду. В такие моменты  ощущал тепло на каждой клеточке кожи. Это было не то тепло, которое удерживают куртки или создают обогреватели — временное и искусственное. Это было тепло, которое охватывало тебя всего и везде и, которое приносило счастье. Это было тепло, которого так болезненно не хватало. Летнее солнце в безоблачном лазурном небе — это возлюбленная, к которой мы тянемся и по которой тоскуем. Возлюбленная, отношения с которой не бывают простыми, потому что она почти всегда покидает нас, то на короткое, то на долгое время. Но мы не можем жить без неё. Мы ценим ее присутствие и наслаждаемся каждым её моментом. Тогда мы счастливы и довольны, танцуем, шутим, пьем холодное пиво, едим мороженое, играем в футбол — мы живем.

Саша присел на скамейку, с которой открывался неописуемый вид западного неба. Собственно места, куда заходило солнце. Небо у кромки горизонта окрасилось ярким, насыщенным оранжевый цветом. Постепенно оранжевый оттенок становился светлее и светлее, и плавно сливаясь с безбрежным и давящим темно-синим небом, усеянным белыми звездочками, как если бы это были масла, которые художник смешивал на холсте. А по небу плыли и плыли облака. Маленькие, вытянутые, словно эллипсы. Одно из них, нависшее над горизонтом, пестрело ярко охровым цветом, какой только мог воспринимать глаз.  Рядом выстроились облака в оранжевых, кроме того в розовых тонах, а последнее было - серым. Восхитительное зрелище, я остановился. Я был в замешательстве, не знал, есть ли смысл подойти к сидящему на скамейке Саше и присоединиться к нему, или лучше оставить его наедине с этим великолепным моментом. Обычно я всегда чувствовал, интуитивно знал, когда полагается подойти к человеку и завести разговор. Но только не к нему, в отношении Саши этого чувства мне недоставало. Я не мог его понять. Я знал, он был одиноким парнем и не особо любил общаться с людьми. Общих тем, на которые мог бы с ним поболтать, притом не слишком утруждаясь, у меня отсутствовали. Теперь я знал, что время, которое он тратил на личные занятия, он действительно проводил, прогуливаясь и наблюдая за закатами. Я мог бы как-то затронуть этот вопрос, узнать больше о нём — как он к этому пришёл, что он думает об этом и так далее. Для таких разговоров не самый удачный момент. Скоро стемнеет. После минутного колебания я решил ретироваться. Вернулся тем же путем, которым пришел сюда; но уже совсем один.

Продолжение: http://proza.ru/2025/03/19/30