Двенадцатая жертва глава 10

Глава 10


— Пушкин, полно бумагу марать! — сказал Николай Корсаков. —
Едем с нами веселиться!

— Кто там будет? — спросил Пушкин.

Корсаков принялся перечислять тех, кто будет на вечеринке, но после того, как было названо имя графа Фёдора Толстого, Пушкин решительно покачал головой.

— Американец? Не поеду, — сказал он. — Не люблю я этого Толстого.

Он сделал ударение на слове «этого», потому что среди его знакомых были и иные Толстые.

— Да кто ж его любит? — спросил со смехом Корсаков. — Однако он бывает забавен. Каламбурит, шутит, выдумывает разные проделки!

— Этим я и сам кого хочешь удивлю, да только не люблю я карточных шулеров! — возразил Пушкин. — Знаешь ли, как я познакомился с ним? На игре у Шаховского, на Малой Морской. Сели мы играть, а я вижу: передёргивает граф. Я ему так прямо и сказал, и знаешь, что он мне ответил? «Да я сам знаю, что такова моя игра, да ведь только же иначе мне было не выиграть! А вы заметили, так молчите! Я подобных замечаний не люблю и никому не спущу!» Дело чуть было не дошло до дуэли, но Шаховской едва нас помирил. Граф извинился через губу, да однако же я вижу, что я стал ему неприятен, он меня не любит, и я тем же плачу ему в ответ.

— Да ведь там, куда я тебя зову, не будет карт! — не унимался Корсаков.

— Но там будет Толстой, а мне его видеть противно, — ответил Пушкин.

— Экий ты обидчивый, право! — ответил со смехом Корсаков. — Ведь ты – поэт, писатель! Ты должен быть рад, что тебе такой красочный и выпуклый образ встретился! Ты вставь его в свою поэму, вот и будет тебе польза от этого знакомства!

— Так и сделаю, — ответил Пушкин.

В этот вечер Пушкин писал в своём «Евгении Онегине»:


«Что до меня, то мне на часть
Досталась пламенная страсть.
Страсть к банку! ни любовь свободы
Ни Феб, ни дружба, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры —
Задумчивый, всю ночь, до света
Бывал готов я в эти лета
Допрашивать судьбы завет,
Налево ль выпадет валет
Уж раздавался звон обеден
Среди разбросанных колод
Дремал усталый банкомет
А я нахмурен бодр и бледен
Надежды полн, закрыв глаза
Гнул угол третьего туза»


— Хорошо, да только это не о нём, а обо мне! — сказал себе Пушкин. — Грибоедов о нём лучше сказал!

Пушкин достал с полки «Горе от ума», полистал, нашёл нужную страницу и отчеркнул ногтем следующие строки:


«Но если гения прикажете назвать:
Удушьев Ипполит Маркелыч!!!
Ты сочинения его
Читал ли что-нибудь? хоть мелочь?
Прочти, братец, да он не пишет ничего;
Вот эдаких людей бы сечь-то,
И приговаривать: писать, писать, писать;
В журналах можешь ты, однако, отыскать
Его отрывок, взгляд и нечто.
Об чем бишь нечто? - обо всем;
Все знает, мы его на черный день пасем.
Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем.
Вот люди, есть ли им подобные? Навряд...
Ну, между ими я, конечно, зауряд».


— Глаза в крови! —повторил Пушкин.

У графа действительно вокруг глаз вечно были красные круги, так что и глаза его казались красными. 

— И крепко на руку не чист, да умный человек не может быть не плутом! — прочитал Пушкин. — Что же это за общество вокруг нас, где умный человек не может быть не плутом?

В гневе Пушкин захлопнул книгу и задумался.