Волшебник Одинокой башни Глава 11 Среди гор и в во

Глава 11
Среди гор и в воздухе

1.

 В ушах, накатываясь и отступая, шумели волны. Перед опущенными веками, открывать которые не хотелось, да и не было сил, плясали разноцветные огоньки. Где-то, у изгиба правого локтя пульсировала боль. В медленно возвращавшееся сознание то и дело врывались странные звуки, напоминавшие громкий птичий клекот. Кукиш попытался шевельнуть пальцами. Не получилось.
 – Неужто связан! И-эх, жизня, опять пленили вороги! Кто ж на энтот раз?
 Злыдень попробовал открыть глаза. Не тут-то было. Его сдерживали не путы, а самая обыкновенная предательская слабость. Мало того, попытка легкого движения вызвала резкий приступ тошноты, и домового буквально вывернуло на изнанку.
 – Желчь уже не такая черная, ваш-ше величес-с-ство, – послышался знакомый свистящий шепот Доро.
 – Да, теперь с уверенностью можно сказать: твой друг не умрет. Радуйся, нам удалось возвратить его к жизни! – этот гордо звучавший властный голос Кукишу был неведом.
 Рот домового обтерли чем-то мягким, а еще через пару мгновений волшебнику удалось-таки приподнять веки. Над ним буквально нависала громада гигантской птицы. Величественный орлиный профиль, ниспадавшая на грудь пена серебряных перьев, покрытые короткой иссиня-черной шерстью передние птичьи лапы, один из когтей которых, переливаясь, то алым, то зеленым светом, торчал из локтевой жилы Кукиша. Это был грифон.
 – Значится, дошли! – порадовался про себя старик, и снова потерял сознание.

* * *

 Процесс выздоровления затянулся на неделю. Сонный яд макового цветения оказался на редкость живучим, так что злыдню еще не раз пришлось подставлять живительным когтям грифонов свои исколотые руки. Однако волшебник не терял времени. Перво-наперво он потребовал отчета о событиях, и не склонный к витийствам Доро коротко объяснил случившееся. Той ночью фиолетовый успел подняться к вершинам, успел разыскать стаю звероптиц, успел быстро объяснить положение. После чего туман и один из грифонов камнем пали к кромке черневшего в лунном свете макового поля. Судьба тогда склонилось на их сторону. Еще немного и было бы слишком поздно. Фиолетовый вихрь мгновенно расправился с кучкой «красных колпаков», а грозная птица, оттолкнув задней львиной лапой набегавшего из тьмы Эга (даже во мраке Доро легко различил бывшего сотоварища), подхватила безжизненное тело Кукиша и легко взмыла ввысь. Погрузневший от крови туман медленно потянулся следом, успев на прощание пнуть ошеломленного Эга и небрежно бросить скелету:
 – С-с-скажи хозяйке, Доро помнит ее «доброту»!
 Прежде, чем погрузить волшебные когти в кровь Кукиша, грифонам долго пришлось разжимать руки домового, крепко-накрепко вцепившиеся в драгоценную дорожную котомку. Яда оказалось так много, что в излечении злыдня принимало участие практически все взрослое население небольшого племени, в том числе и его король Аэрн, который вскоре поведал выздоравливающему Кукишу историю некогда великого рода грифонов. Несчетное число лет назад боги воздуха создали прекрасных птицельвов, чтобы запрягать их в свои колесницы. Так было веками, до тех пор, пока рассорившиеся между собой варлоки не втянули богов в свои битвы, а окрепший до непобедимости Эгон не вывел из подземелий людей. Этим маленьким существам благородство было неведомо. Грифоны сразу попали в число их врагов, кроме того, люди быстро оценили волшебные качества гигантов: когти звероптиц защищали от любого яда, а серебристые перья излечивали от слепоты. Тогда-то и началась большая охота. Один грифон без труда мог справиться с сотней человек, но последних были сотни тысяч. Некогда великое племя принялось таять на глазах, ведь самка грифона приносила птенца только раз в три года. Они поднялись высоко в горы, где хоть как-то могли защитить свой род от вездесущих и алчных людей. Однако и здесь природные стихии, случайности судьбы, а нередко человеческая подлость и хитрость охотников-одиночек не оставили грифонам ни малейшей надежды – они были обречены на вымирание. Ныне птицельвов осталось ровно три дюжины.
 По достоинству оценив благородство гостеприимных хозяев, Кукиш в ответ поделился своей бесконечной историей. Он рассказал все без утайки, особенно горюя над утратой Эллеи. Накануне Доро прошелестел волшебнику о последних минутах свободы неприкаянной души, о том, как невидимка вскрикнула: «Что же ты наделал, волшебник?!», как мимо пронеслось ледяное дыхание подземелий, как незримые силы схватили то, что оставалось от сестры Бруно и унесли в мрачные чертоги царства Эгона.
 – Теперь она в царстве теней, – изрек Аэрн.
 – Энто иде ж находится?
 – В самых мрачных глубинах земли. Там, куда отродясь не ступала нога человека...
 – Не ступала, дак ступит! Токмо дорожку мне туды, милай, укажи, – хлопнул кулачком злыдень.
 – Не спеши, волшебник Кукиш, – повелитель птицельвов покачал головой. – Во-первых, нам, детям воздушных просторов, дороги земной стихии не ведомы. После смерти души грифонов не идут ко дну мироздания, но взмывают ввысь. А, во-вторых, без одного из волшебных мечей в царстве теней делать просто нечего. Только свет драгоценного клинка может сделать души видимыми и способен защитить от их сковывающего ледяного дыхания.
 Злыдень на мгновение замер, ероша бороду.
 – Ну, нет, значит, нет. Тогда дорога едина остается, в страну тысячи островов, к Ямате тамошнему. Тудыть-то ведаешь путь, али нет?
 – Туда ведаю. В свое время нам довелось облететь весь подлунный мир, до самых его пределов.
 – Дак, может, слетаем, а? – в голосе злыдня послышались просительные нотки. Домовой помнил наказ Эллеи, да и сам прекрасно понимал, без грифонов его дело обречено на полный провал. С душой волшебницы он еще мог дойти, хотя бы пешком, а без нее... Без нее все будет попусту.
 – С-с-слетаем, ваш-ше величес-ство? – прошелестел колыхавшийся за спиной злыдня фиолетовый туман.
 Аэрн надолго задумался:
 – Я ждал этой просьбы, волшебник Кукиш, и готов ее поддержать. Однако путь с тобой ох как труден, и отправившийся грифон может не вернуться. А нас так мало! В этом случае я не могу принять решение сам. Пусть решает стая.

* * *

 Солнце клонилось к закату, когда птицельвы поочередно, описав круг, опустились на ровное горное плато. Аэрн был краток:
 – Братья! Мы подобрали и спасли этого человека от опасности. Он – воитель армии Добра и ныне просит племя о помощи. Один из нас мог бы доставить волшебника в страну тысячи островов. Правда, исход этого путешествия туманен. Смельчак может не вернуться назад.
 Алые лучи пронзили тишину гор. Стая размышляла, время от времени прерывая хрустальное спокойствие едва различимым клекотом. Кукиш и Доро ожидали решения своей участи.
 – А, ес-с-сли откажутс-ся? Что тогда, друг Кукиш?
 – Ежели откажутся, сами двинем. Оборотного пути нам нету. Пешком пойдем, сколько сил достанет. Или достигнем цели, или... – злыдень махнул рукой. О том, что «или», думать ему не хотелось.
 Прозрачный воздух окрасился синим дыханием близкой ночи.
 – Так что же, братья? – нарушил тишину голос повелителя грифонов. – Найдется ли тот, кто по доброй воле согласится на очевидное безрассудство?
 Ответом вождю было молчание.
 – Я не сомневался в вашем благоразумии, братья. Я доволен, – Аэрн обернулся к Кукишу: – Прости, волшебник. Пойми, нас так мало.
 – Дак, чего уж тама, понимаю. Мало, так мало. Не судьба, видать, – вскидывая на плечи котомку, злыдень обернулся к фиолетовому туману: – Пошли, друг Доро.
 – Зачем уходить в темноту? Побудь с нами до рассвета, волшебник. Грифоны не гонят тебя, а по ночам горы таят сотни опасностей.
 – Опасностей и днем не мало, а ждать нам ноне нечего. И так, сколь времени заздря ухлопали. А за добро вам спасибо...
 Домовой покрепче надел заранее вынутый гномовский обруч со змейками, осветил дорогу и принялся спускаться с уступа на уступ. Путь волшебника лежал на восток, туда, где по утрам поднимается золотое солнце. Доро летел рядом.

2.

 – Отлично, теперь все стало на свои места, – довольная Карго прищелкнула пальцами. – Однако каков этот мерзавец Доро, а?! Вот и твори после этого добро, воскрешай неблагодарных к жизни.
 Под сводами лесной избушки собрались четверо: дочь Эгона, однорукий Бруно, Эг и Кор. Чуть более удачливому Эгу на обратном пути в заколдованный лес удалось почувствовать грозившую собрату опасность и вытащить его, вернее, втащить под землю то, что осталось от Кора после боя на Перекрестке. Дорогой скелеты ждали чего угодно: разноса, стирания в порошок, испепеления или другой гибели, однако Карго, напротив, чуть не лучилась от радости.
 – Прекрасно, прекрасно! – продолжила волшебница. – Эллея схвачена. Этот плен не чета прежнему: без посторонней помощи из царства теней ей не вырваться! А помощь-то не придет. Один ненавистный Кукиш даже вместе с Доро опасности не представляет; ему еще сопли подбирать нужно, волшебнику доморощенному. Удача с нами, и с сегодняшнего дня, помощнички вы мои, я не потерплю ни единого промаха. Поняли, ни единого!
 Лесная колдунья обвела присутствующих грозным взглядом:
 – Слушайте внимательно. Бруно, ты, дражайший мой, отправляешься на восток, к Ямато. Делай, что хочешь, но задержи коротышку и Доро до моего возвращения, а лучше убей. Хотя, куда тебе, калеке...
 Бруно скрипнул зубами, но смолчал: ему вовсе не хотелось испытывать гнев своей былой избранницы еще раз.
 – Кор, на всех оставшихся костях спеши к Бёсфоксу. Скажи, что время пришло. Пусть поднимает своих «колпаков». И передай самодовольному болвану, чтобы не вздумал своевольничать. Меч Четырех Ветров не должен обрести былую силу.
 – Эг, твоя задача будет потруднее. Чутье подсказывает мне: будущая угроза Злу исходит именно из проклятого Заповедного леса. Возвращайся туда, ищи, нюхай и действуй. Подними тамошнюю нечисть: это не сложно, лес сейчас без Хранителя, Илленари не в счет, но найди того, кто может повредить новому царству Эгона.
 – Мы разобьемся, но исполним все в точности, хозяйка! – скелеты склонились в почтительном поклоне.
 – Да уж, разбейтесь, иначе вас разобью я, – ехидно улыбнулась Карго.
 – А ты? Что будешь делать ты в это время? – подал наконец голос Бруно.
 – Я, милый? А, я буду делать вот что... Смотри!
 Распахнув двери избушки, колдунья выскользнула на поляну. Бруно и мертвяки приникли к оконцу, перед которым, вздымая бурый ковер опавших иголок, забушевал вдруг гигантский вихрь. Он крутился несколько мгновений, постепенно сник, после чего изумленным взорам предстала прекрасная белая дракониха. Чудовище разинуло пасть, выпустив струю оранжевого пламени:
 – Я, милый, полечу через океан, к драконам, за Мечом Силы – Мечом Четырех Стихий.
 Красиво расправив мощные крылья, дракон-Карго взмыл в высоту, откуда до ошеломленных зрителей донеслось:
 – Не тратьте время попусту, действуйте!

* * *

 Белая тень растаяла в вышине, однако полет ее был не долог. Заметая следы, Карго нырнула в свинцовые тучи, какое-то время продиралась сквозь густую пелену на север и вдруг, сложив крылья, камнем ринулась к подножию мрачных прибрежных скал. Уже касаясь земли, дракониха маленькой змейкой вползла в едва заметную расщелину в камнях. Тьма подземелья обдала колдунью знакомой прохладой. Дочь Эгона скользила вперед, и встречные обитатели глубин расступались перед нею в стороны. Ниже, ниже, еще ниже. Когда мрак сделался ледяным, Карго, вернув свое обличье, на мгновение остановилась:
 – Ну, что, Эллея, соперница любимая, все еще не можешь простить мне братца? Ах, подруженька, поверь, эти мужчины право не стоят наших переживаний. Каких-то триста-четыреста лет, и Бруно потерял всю свою былую силу. Ведь даже ненавистный Хранитель Заповедного леса, Красомир, и тот сумел противостоять его черному колдовству, не говоря уже о твоем возлюбленном Фирее. Да, жаль, что отец запретил мне принять участие в той подземной битве. Тогда все было бы иначе. Молчишь?
 – Она не может говорить, повелительница, – из черноты на инистый сумрак выбралось неуклюжее существо. Все оно напоминало гигантскую ледяную голову, к которой некий шутник взял, да и приделал пару длинных рук. Пальцы урода волочились по земле, оставляя за собой толстые полоски морозного снега. – Она так кричала, что мне пришлось начать с губ; теперь они заледенели.
 – А, Дит, это ты. Давненько не встречались. В твоих холодных просторах наверняка прибавились новые статуи.
 – О, повелительница, Дит счастлив, что ты помнишь о его маленькой слабости. Хочешь взглянуть? Здесь есть на что полюбоваться.
 Монстр вскинул ладонь. Тьма озарилась голубым сиянием, где повсюду, сколько хватало глаз, в разных позах высились тысячи ледяных статуй.
 – Нет-нет, умертвитель душ, только не сегодня. Я тороплюсь, но обязательно приду, когда ты закончишь с Эллеей.
 – Прости, повелительница, Диту его наглость. Не смею задерживать, и жду твоего возвращения.
 – Обещаю, навестить тебя. Ничто не радует так, как вид поверженной соперницы. Придумай для нее что-нибудь унизительное, а, Дит, ты ведь это умеешь!
 – Хорошо, повелительница, – раскачиваясь на руках, урод поклонился телом-головой. – Через полтора-два месяца ты будешь довольна стариком Дитом.
 – Так долго?!
 – Что поделать, у этой души было слишком горячее сердце...
 – Хорошо, хорошо, старайся, но смотри, не упусти ее.
 Ледяную пасть монстра пересекла кривая ухмылка:
 – Из объятий Дита доселе никто не выбирался.
 Но Карго уже не слышала этих слов; змейка скользила дальше. С каждым поворотом подземных переходов становилось тише и жарче. Здесь не было обитателей, здесь вообще никого не было. Колдунья остановилась у крохотной дверцы в скале, снова приняла обычный вид и нажала пальцами на одной ей ведомый выступ. Открывшийся проем приглашал войти в самое сердце царства Эгона. Узкие коридоры с множеством ловушек привели Карго в уютный маленький зал с альковом, у входа в который волшебницу встретила косматая девятигрудая старуха.
 – Ну, здравствуй, Гауда, старая карга.
 – Приветствую и тебя, маленькая зловредность, – в тон лесной ведьме прохрипела кормилица.
 – Не такая уж и маленькая, старуха. Как повелитель?
 – Подрастает понемногу.
 – Разрешишь взглянуть?
 – Могу ли я запретить его дочери...
 – Можешь, ты все можешь. Ведь ты вскармливала его не один раз, и даже тогда, когда меня и на свете-то не было. А насчет дочери... Я уже и забыла, кто я ему: дочь, мать, жена, сестра или просто возлюбленная.
 Карго забралась под полог алькова. На расшитых золотом подушках с шипением извивался маленький, с локоть, трехглавый гаденыш.
 – Растешь, – удовлетворенно подтвердила колдунья. – Ты ведь уже умеешь превращаться в человека, да?
 Шипение сменилось детским плачем; на подушках барахтался годовалый младенец.
 – Вот так лучше, папочка, – волшебница подхватила ребенка на руки и, покачивая баюкающим движением, прошептала: – Расти, малыш, расти. Мамочка Карго обеспечит тебе великое правление. Наконец-то все в моих руках. Они будут покрепче и понадежнее. Мы обязательно одержим верх над Добром. Теперь, малыш, я знаю, где оставшиеся мечи. Я соберу их, разделаюсь с нашими врагами, а за одно и с надоевшим Бруно. Ты же в это время подрастешь и женишься на мне – в царстве Зла должны быть король и королева, понял, малыш.
 Карго бережно опустила на подушки мгновенно обратившегося в гада Эгона и, кивнув растрепанной кормилице, пустилась в обратный путь.

3.

 Упрямый Кукиш прошагал всю ночь. Он и злился на грифонов, и одновременно оправдывал их поступок. Дорогой, преодолевая препятствия, злыдень ворчливо бормотал под нос:
 – Конешно, им тама, под облаками, легко рассуждать. Порх, порх, будто бабочки. А тут, волочись, ноженьки в кровь сбивай.
 Насчет «ноженек» домовой преувеличивал: обувка у него была справная, да и магических знаний вполне хватало, чтобы залечить любые раны, не говоря уже о мозолях или потертостях. Однако с потерей Эллеи к старику вновь вернулось его вечно недовольное брюзжание, отчего его рот почти не закрывался.
 – Вот, завсегда так. Сколь бед перенесли, допреждь сюда добрались: энти олухи, что в колпаках красных, раз; чудище морское, два; в поле сонном едва не загинули, три; Эллею потеряли, четыре; да и с тобой, друг Доро, едва не разругались... Эй, Доро, слышь, чего говорю? Эгей, иде ты?!
 Но бедный фиолетовый летел достаточно далеко, лишь бы не слышать наполнявшее чистый горный воздух ворчливое старческое сопение. Конечно, он возвращался на очередной крик, но ровно для того, чтобы, поддакнув Кукишевым мыслям вслух, снова умчаться, куда подальше. Так продолжалось до самого рассвета, когда утомленный, недовольный собой и всем окружающим миром волшебник не прикорнул наконец подле ближайшей каменистой россыпи. Засыпая, он выставил магическую защиту, однако Доро тут же вернулся, чтобы охранять покой товарища.
 Старческий сон короток. Через каких-нибудь пару часов оба снова тронулись в путь, который лежал теперь ввысь, к заснеженным вершинам очередной горной гряды. Преодолевая версту за верстой, злыдень очень скоро оказался по пояс в глубоком снегу, где каждый следующий шаг выматывал его много больше предыдущего. Домовой то и дело отряхивался, пыхтел и отдувался. Теперь ему было не до бормотанья.
 – Ты же волш-ш-шебник, придумай что-нибудь, – не в силах наблюдать мучения старика, опрометчиво встрял Доро.
 – Ага, как же, придумай. Крылья что ли вырастить?
 – А хоть и крылья.
 – Счас вот. Из чего? Из снега энтого или из тебя, бестелесного. Чтобы что-то превратить, надобно энто что-то иметь, понял? А потом, за каким рожном мне крылья твои, коли я ими все одно махать не умею?!
 – Ну, не знаю...
 – Не знаешь, и молчи тогда, – Кукиш со злом выплюнул набившуюся в рот очередную порцию снега.
 Увлеченные перепалкой они не сразу заметили накрывшую обоих тень. Фиолетовый мгновенно ушел в сторону, а злыдень с помощью волшебной палочки успел очертить над собой магический купол, приготовившись отразить любую опасность. Боя однако не последовало. Увеличиваясь в размерах, из небесной синевы плавно спустился огромный грифон.
 – Одумались, видать, – делано недовольно проворчал Кукиш.
 
* * *

 Однако грифоны вовсе «не одумались». Летя к ним на помощь, сын короля Эрлаф самим своим на деле благородным поступком совершал непостижимую в глазах птицельвов провинность – нарушал запрет Аэрна, и по возвращении его ожидало весьма суровое наказание. Кукиш не стал уточнять, какое; ему хватало и собственных проблем, однако, устраиваясь поудобнее среди серебристо-черных перьев, смотрел на неожиданного попутчика с большим уважением и благодарностью. Вдоволь намаявшийся от ворчания злыдня Доро предпочел мирно улечься в своем оловянном убежище. Теперь их путь лежал прямо в распахнутую небесную синеву.
 С первых мгновений полета у Кукиша захватило дыхание: сначала от стремительно набираемой высоты, а после от раскинувшегося вокруг далекого мироздания. Видение чем-то напоминало живую карту Фирея, но было куда прекраснее и завораживающее. Домовой даже позабыл, что терпеть не может высоты. Там, внизу, стражами вечности величаво проплывали ледяные шапки гор. Они искрились на солнце всеми цветами радуги. Кое-где на крутых уступах открывались вдруг взору людские жилища, и, присмотревшись, можно было заметить, как крохотные человечки махали им вслед и безмолвно раскрывали рты в не достигающих небес восторженных криках. Намного ниже, и это доставляло старику особое удовольствие, гордым размахом крыльев парили орлы, которым было не по силам соперничать с грифонами ни в скорости, ни в высоте полета. Окружавший путешественников чистый воздух казался прозрачнее хрусталя и пьянил не хуже глотка доброго терпкого вина. А, главное, душу переполняло ни с чем не сравнимое чувство восторга.
 – Душа, – подумал Кукиш, и ему тут же представился голос Эллеи. За месяцы обучения волшебству злыдень привык к своей невидимой спутнице. Конечно, это было не то, что сотни лет, прожитые с бабкой Вырицей, но постоянные споры с душой сестры Бруно не только не вызвали в нем неприязни, а, наоборот, пробудили забытые теплые чувства: дружелюбие, нежность и нечто, напоминавшее юношескую влюбленность.
 – Загубил душу-то. Глупостью своей загубил. Как-то ей теперича тама приходится бедняжке?! Ну, ништо, ништо, мы еще посчитаемся, за все посчитаемся! – погрозил домовой неизвестно кому и снова погрузился в нелегкие мысли.
 Теперь проплывавшие внизу красоты уже не казались ему столь привлекательными, как совсем недавно. Полет сразу стал однообразным и неприятным. Злыдень то и дело ерзал, стараясь получше схватиться за широкие перья Эрлафа. Последнее, очевидно, поднадоело грифону, и благородное животное бросило как бы между прочим:
 – Волшебник Кукиш, если устанешь, скажи, и мы спустимся передохнуть.
 – Нет, нет, милай, покеда все нормально. Энто я так, мыслям своим вслед взъерошился. Более не буду.
 Какое-то время он, действительно, просидел спокойно, однако вскоре опять завертел головой по сторонам. При этом один из брошенных за спину взглядов отметил вдалеке три точки, быстро догонявшие птицельва на равной ему высоте.
 – Гляди, гляди, – радостно закричал домовой Эрлафу. – Кажись, Аэрн нам подмогу выслал! Теперича тебе и веселее и легче придется.
 Зоркий птичий взгляд окинул окрестности:
 – Это не грифоны...
 – Не грифоны?! – Кукиш был поражен тем, что еще кто-то в состоянии соперничать с ними на равных. – А кто ж энто такие?!
 – Гарпии. Полуженщины-полуптицы. Как и, пустынные вампиры, суккубы, они – любимые дочери Мрака. Сестер только трое: Селено, Осипет и Аэлло, однако, во-первых, они ненавидят наше племя, а, во-вторых, любая из трех даже в одиночку хитрее, сильнее грифона, но, главное, гарпии практически неуязвимы. Их кожа и перья способны отразить любое оружие. И тем не менее, нам не уйти. Нужно готовиться к бою.
 – К бою, говоришь, энто мы сей момент.
 Злыдень потянул заплечную сумку, откуда спокойно достал волшебною палочку. Он был уверен в своих способностях, даже рад тому, что наконец-то сможет применить их в полную силу. Эрлаф не успел опомниться, как с навершия горного хрусталя в сторону стремительно приближавшихся противниц сорвался всесокрушающий воздушный вихрь. Довольный Кукиш ожидал столкновения, предсмертных хрипов, переломанных крыльев, однако, не долетев гарпий, ураган вспыхнул тысячами разноцветных искорок и... пропал.
 – Ну, погодите, проклятые, – пробормотал домовой, отправляя вслед первой атаке вторую, способную испепелить даже камень, но результат оказался прежним.
 – Что ты делаешь, волшебник! – разорвал поднебесную тишину испуганный крик Эрлафа.
 – То, чему обучен, – огрызнулся Кукиш. – Волшебство творю, вот что. Сейчас, сейчас, я вам, милаи, задам...
 – Прекрати немедленно!
 – Энто отчего ж так-то?
 – Магией их не достать! Они питаются ею. Любое колдовство только усиливает гарпий. Исчадьям тьмы можно противостоять лишь в честном бою или спасаться бегством.
 – Ага, честном. Трое супротив двоих – энто, по-твоему, честно? Тоже мне, честный выискался, – проворчал Кукиш, но палочку все-таки убрал назад, в сумку.
 А между тем погоня приближалась. Теперь даже старческому взору домового были вполне различимы развевающиеся на ветру волосы, правильные черты даже в злобе прекрасных лиц, тугие груди человеческого полуторса. В солнечных лучах угрожающе поблескивали длинные острые когти и не менее острые кончики оперения хвоста и крыльев.
 – Откуда вы только свалились на нашу голову? – пробормотал себе под нос злыдень.
 – Кто-то выслал их по твоему следу. Кто-то, кто знает о твоем, волшебник, пути.
 – Догадываюсь кто, догадываюсь.
 В своих предположениях Кукиш был весьма недалек от истины. Выполняя приказ Карго, однорукий колдун следил за каждым шагом злыдня. Когда тот двинулся в путь горами, он подготовил домовому ловушку на земле, а, когда положение изменилось, поднял в воздух гарпий.
 До столкновения оставались считанные сажени. Кукиш мысленно перебрал свои довольно скудные без волшебства возможности и снова полез в сумку, теперь за оловянным сосудом с Доро, разумно рассудив, что, даже если фиолетовому шкура преследовательниц окажется не по зубам, то осложнить им жизнь и погоню туман вполне сумеет. Он уже готовился вытащить пробку, когда Эрлаф совершил вдруг довольно резкий маневр, стремительно ринувшись вниз, к ближайшему горному пику. Грифон не без оснований полагал, что битва около земли будет легче, чем в воздухе. Толчок чуть не выбросил домового прочь, так что старику пришлось ухватиться за перья обеими руками. Сердце злыдня екнуло и от сознания опасности и оттого, что оловянный кувшин с Доро камнем пошел вниз, сгинув в далеком снежном покрове. Вот это уже было совсем плохо: кроме верного метательного кинжала, пригоршни гномовских каменьев да когтей и клюва Эрлафа, все остальное в сражении с гарпиями выглядело совершенно бесполезным.
 Разгадав маневр грифона, хищницы постарались отрезать ему спасительную дорогу вниз. Теперь, нос к носу, Кукиш разглядел их совсем хорошо. Сестры были и похожи и не похожи друг на друга. Самая крупная, Осипет, выглядела менее подвижной, зато имела наибольшие крылья и когти. Изящная Селено даже в зверином хаосе боя не теряла присущей ей грациозности. А стремительные наскоки маленькой и юркой Аэлло представляли смертельную опасность. Вооружившись кинжалом Муни, как коротким мечом, злыдень сосредоточил все внимание именно на этой противнице. Эрлаф довольно легко уворачивался от неуклюжей старшей и осторожной средней сестры, однако острые перья Аэлло уже в самом начале столкновения успели оставить на теле птицельва кровавые царапины. Размахивая клинком, домовой выбирал удобный момент, чтобы метнуть оружие в хищно расширенные глаза гарпий. Только они и были единственным уязвимым местом нападавших. Грифон пытался делать то же самое, и одновременно с каждым наскоком сестер опускался ближе к горному пику.
 В этот день удача явно не сопутствовала обоим. Пятна крови постепенно покрывали шкуру и перья Эрлафа, а Кукишу так и не удавалось выбрать нужное мгновение для броска. Отчаявшись подловить быструю Аэлло, злыдень дождался, когда злобное лицо Осипет приблизилось почти вплотную и метнул кинжал в левый глаз гарпии. Клинок лишь скользнул по надбровью заклекотавшей птицы и вслед за Доро канул вниз. Вернуть его в руку с такого расстояния оказалось невозможным. За несколько прошедших дней злыдень потерял практически всех и все то, дорогое, что окружало старика и помогало в трудную минуту: Эллею, Доро, память о мудром маахисе Муни. Любого другого подобное стечение обстоятельств непременно повергло бы в уныние, любого, только не Кукиша. Росич буквально рассвирепел. Сейчас он был готов к тому, чтобы прыгнуть на гарпий, и голыми руками впиться в их горящие яростью глаза. Он и прыгнул бы, если бы в один из резких поворотов Эрлафа его не стукнула больно по спине заплечная сумка с камнями гномов. Старик хватанул первый попавшийся и запустил им в физиономию Аэлло. В глаз домовой, конечно, не попал, но удар по переносице, хоть и не оставил следа, оказался весьма болезненным. Гарпия отлетела прочь, закрутив головой.
 – Получила, тварь подлая! – восторженно заорал Кукиш, доставая следующий камень. Теперь он уже смотрел на свои быстро таявшие сокровища: аметист, гранат, рубин, сапфир, снова гранат, лунный камень. Жалко! Даже в такую минуту в душе злыдня взыграла очень похожая на жадность природная домовитость. Оставив на мгновение Эрлафа сражаться в одиночку, он запустил ладонь в сумку, выбирая наименее ценный камешек. Вот. Ему попался железный колчедан. Совсем невзрачный. Дешево, и не жалко. Бросок. Он опять метил в Аэлло, но совершенно случайно камень коснулся перьев осторожной красавицы Селено. Удар, неожиданный сноп искр, и тело гарпии объяло жаркое пламя, перекинувшееся на неосторожно коснувшуюся сестры Осипет. Мгновение спустя вокруг уже кружились черные снежинки пепла.
 Стремительная Аэлло исторгла страдальческий крик и ринулась в атаку с удвоенной яростью. Однако теперь гарпия пыталась достать не грифона, а распластавшегося на нем Кукиша. Ослепленная ненавистью она не заметила, как Эрлаф спустился к земле, где, заняв оборонительную стойку, прикрыл собою волшебника, дав тому возможность отыскать в сумке еще один кусок руды. Новый бросок, и все было кончено.
 – Ну, вот, – злыдень удовлетворенно потер руки. – А ты говорил, неуязвимые. Нетути таких, милай. В энтой жизни уязвим каждый, токмо в чем-то в своем.

4.

 Искать в глубоком снегу кинжал и оловянный сосуд все равно, что иголку в стоге сена, однако они искали, вернее поисками занимался один Кукиш; отказавшийся от магической помощи Эрлаф в это время зализывал полученные в бою раны. Злыдень обострил свой взор с помощью волшебства книги Тайных Знаний и старался изо всех сил. Потерять метательный кинжал после стольких случаев, когда тот приходил домовому на выручку, было просто обидно, а уж обречь Доро на вечное заточение, так и вовсе подло. Во время топтания по белоснежным покровам старик не переставал разговаривать с грифоном.
 – Чегой-то ты тама насчет женских особей говорил, а? Ну, гарпии, энто понятно, энтих мы видали. А причем здеся суккубы? Какие ж они женщины? Вон, Кхашхаш, мужик был.
 – С чего ты взял? – возразил Эрлаф, предварительно выяснив, кто такой Кхашхаш.
 – С чего, с чего. С того самого! Не было в ем ничего бабьего, и все тут.
 – Ему просто не зачем было являть вам свою женскую сущность. Ведь он не имел мысли заманить вас или выпить кровь. Так? Когда в том была необходимость, пустынные вампиры превращались в красивейших женщин, и за право провести с ними ночь многие мужчины платили собственной жизнью.
 Злыдень возражал не долго. Ему вдруг припомнились изящные движения Кхашхаша, нежные нотки его голоса, подчас ничем не объяснимая нетерпимость к грубости и обидчивость. Приходилось признать правоту грифона, однако такой поворот казался настолько неожиданным, что Кукиш надолго застыл с открытым ртом.
 Жизнь учит, не стоит удивляться ничему, тем более тогда, когда тебя на каждом шагу подстерегает опасность. Со всех сторон, образуя плотную пелену, ударили снеговые фонтаны, и злыдень ощутил, как все его тело крепко-накрепко увязывают тугие нити.
 – Ну, вот снова пеленают! Да, когда ж энто токмо кончится?! Который раз ужо подлавливают, вороги ненавистные!
 Туман постепенно рассеялся. Его и связанного Эрлафа караулили снежные люди. Обитателей гор покрывала густая шкура из самого, что ни на есть, чистейшего снега. Они неуклюже топтались на толстых задних лапах, размахивая длинными передними, поочередно подходя и осматривая пленников холодными синего льда глазами. Снеговики общались между собой гортанным рыком. Волшебник не понял ни одного слова, кроме знакомого имени Черного Колдуна. Это была вторая засада Бруно. Топотуны выполнили свою задачу и теперь, наверняка, ожидали прибытия хозяина. Домовой лихорадочно принялся перебирать варианты спасения. Выходило довольно скверно, и возможностей спастись не просматривалось. Однако та же долгая жизнь научила злыдня, что унывать никогда не должно, что, если и смерть к тебе вдруг подступит, то глядеть в лицо костлявой уверенно надобно, иначе слопает раньше времени и не поперхнется. Вот и теперь, кидая по сторонам осторожные взоры, Кукиш заметил в мохнатых лапах две самые дорогие сердцу вещицы – кинжал и оловянный сосуд с Доро.
 – Ну, подойди, ближе подойди, милай, – пронеслось в мозгу домового.
 Он напрягся, пробуя ощутить в ладони знакомую рукоять и проверяя слова огненного заклинания. Минуты ожидания тянулись медленно. Но вот, наконец, снеговик с кинжалом подошел вплотную и уставился на волшебника своим безжизненным взглядом.
 – Опля! – восторженный крик злыдня заставил снеговиков отшатнуться в стороны. В тот же миг, одновременно с падением веревок, по кругу, нарастая, пронесся шквал волшебного огня. Он не мог причинить вреда плоти и крови, но снежные люди растворились в нем без следа.
 – Доро, милай, – проговорил Кукиш, поглаживая оловянный бок поднятого сосуда. – Мы снова вместе, и энто замечательно!

* * *

 Дальше они летели без всяких приключений, раза три останавливаясь на ночлег, и тогда волшебник окружал своих друзей такими предосторожностями, пройти сквозь которые оказалось бы не по зубам и сотне двуруких Бруно.
 Страна тысячи островов медленно выплыла навстречу из предутреннего тумана. Розовый восход высветил на лазоревом покрывале моря сотни больших и совсем крохотных покрытых зеленью клочков земли.
 – Иде ж тебя искать-то, Ямата? – только и произнес Кукиш.