Приключение в деревне с тайнами и призраками

Машина тряслась по ухабистой дороге, поднимая тучи пыли, которые висели в воздухе, как призраки. Июньская жара давила на всё: на бескрайние поля по обе стороны, на сверчков, которые стрекотали свою бесконечную симфонию, и на меня, зажатого между родителями на переднем сиденье старенькой «Волги». Ноги прилипли к виниловому сиденью, но мне было всё равно. Это же приключение, правда? Только неделю назад закончился первый класс, и вот мы уже едем к бабушке на всё лето. Свобода, думал я. Ну, по крайней мере, я так считал.

Бабушка жила в деревне, затерянной где-то на краю света, в одном из тех мест, где время будто остановилось. Мы бывали у неё раньше, но никогда не оставались так надолго. Почти три месяца! Для семилетнего ребёнка это вечность. Но мне нравилась идея пожить в другом месте. Где-то уютном, загадочном. Как будто попал в сказку.

Когда мы, наконец, подъехали к её дому, я почувствовал запах ещё до того, как вышел из машины: свежий хлеб и зелень, острые и сладкие одновременно. Сам дом выглядел древним, как будто сошёл со страниц сказки — или, может, кошмара, смотря как на это посмотреть. Деревянные стены были серыми от времени, краска облупилась, но он всё ещё стоял гордо. По перилам крыльца вились цветы, яркие пятна на фоне потрёпанного дерева. Колокольчик у дверей тихо позвякивал на ветру, но его звук был едва слышен.

Внутри дом пах ещё сильнее, как сама бабушка. Она встретила нас у двери, широко раскинув руки. Её лицо было изрезано морщинами, которые рассказывали истории, мне ещё непонятные. Белые как снег волосы собраны в пучок, на фартуке следы муки.

Вот и он, внучок — сказала она, обнимая меня.

От неё пахло сеном и молоком. Её голос был мягким, тёплым, но в нём было что-то ещё — какое-то знание, от которого мне стало не по себе, хотя я не мог понять почему.

Добро пожаловать домой, — прошептала она, гладя меня по голове.

Домой? Я не был в этом уверен. Но что я знал? Я был всего лишь ребёнком, который только учился читать книги и завязывать шнурки.

***

Первые несколько дней прошли как в тумане. Каждое утро после завтрака (блины, творог и молоко, как по расписанию) я выходил на улицу, пока родители распаковывали вещи или помогали бабушке. Деревня была крошечной: несколько десятков домов, разбросанных по холмам и лесам вдоль реки. На перекрёстке стоял маленький магазинчик «Сельпо», где можно было купить конфеты и ситро, церковь с покосившимся шпилем и река, лениво текущая в ложбине.

Свобода — вот что это было. Никаких учителей, никаких правил, кроме бабушкиных напутствий: «Не уходи далеко», «Будь осторожен у воды». Впервые я почувствовал, что значит дышать полной грудью. Бежать, сломя голову, лазать по деревьям, и никто не кричит, чтобы ты слез.

Но был и страх. Не тот, что от наказания, а глубже, внутри. Как будто мир огромен, и ты в нём — песчинка. И что-то в этом мире тебе не принадлежит.

Всё началось со звуков. Ночью, лёжа в кровати в маленьком закутке, который бабушка называла «гостевой», я слышал, как что-то движется снаружи. Шуршание листьев, хруст веток. Иногда — шаги. Тяжёлые, медленные, обходящие дом. Я говорил себе, что это просто животные — соседская лошадь или корова, — но часть меня знала, что это не так. Часть меня хотела верить, что это что-то зловещее.

Потом появились тени. Они танцевали по стенам, извиваясь, как живые. Даже днём, когда солнце светило в окна, они стояли в углах, наблюдая. Ожидая. Я старался не смотреть на них слишком долго.

И бабушка... Она не вмешивалась. Сидела в своём кресле-качалке на терассе, вязала или напевала странные мелодии. Иногда она говорила что-то вроде: «Земля-то помнит» или «Некоторые двери лучше не открывать». Однажды она поймала мой взгляд и улыбнулась, но это была не счастливая улыбка. Это была улыбка взрослого, который знает что-то, чего ты не знаешь, и не собирается рассказывать.

Я тогда ничего не понимал. Всё, что я знал, это то, что деревня казалась живой, как ничто другое. И это волновало меня больше всего.

***

На четвёртый день я встретил Толика.

Он появился, когда я бродил по опушке леса за домом, швыряя камни в крапиву. Он был меньше меня ростом, жилистый, с веснушками на носу и щеках, как, будто его обрызгали краской. Волосы тёмные, растрёпанные, торчали во все стороны. На нём была выцветшая футболка какого-то непонятного цвета и штаны с заплатками на коленях.

Ты новенький, — сказал он, подойдя сзади. Я чуть не подпрыгнул, едва не выронив камень.

Да, — ответил я, стараясь казаться храбрее, чем был. — Просто мы приехали к бабушке.

Толик кивнул, как, будто это всё объясняло. — Меня зовут Толик. Хочешь пойти к реке?

Предложение застало меня врасплох. В городе дети не звали незнакомцев просто так погулять. Но что-то в Толике заставляло меня доверять ему. Может, его ухмылка, обнажающая не все его зубы, или то, что он не обращал внимания на мою застенчивость. Как бы то ни было, я кивнул. — Конечно.

***

Река оказалась волшебной. Вода искрилась на солнце, переливаясь через гладкие камни. Мальки шныряли под поверхностью, их чешуя сверкала. То тут, то там на воде раздавались гулкие всплески. Толик привёл меня к месту, где поваленное дерево перекинулось через воду, как мост. Мы сидели там часами, бросая камушки и болтая обо всём и ни, о чём.

Так началась наша дружба. Легко, естественно. К концу недели мы стали неразлучны. Мы исследовали деревню, лазили по деревьям, гонялись за соседскими курицами. По вечерам сидели на крыльце у бабушки и рассказывали истории. Большинство из них были глупыми — выдуманные приключения или преувеличенные версии того, что мы делали днём. Но иногда Толик понижал голос, наклонялся ближе, и истории менялись.

Ты слышал что-нибудь про старую школу? — спросил он однажды вечером, его глаза блестели в свете фонаря.

Нет, — ответил я, хотя уже почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Она недалеко от кладбища, — продолжил он, понизив голос ещё больше. — Много лет стоит заброшенной. Говорят, там водятся призраки.

Призраки? — переспросил я скептически, но заинтригованно. — Какие?

Толик пожал плечами, но блеск в его глазах говорил, что он ещё не закончил. — Призраки. А может, и хуже.

— Хуже?

Он наклонился ближе, его дыхание коснулось моего уха. — Говорят, там преподавал сам дьявол.

Я нервно засмеялся, пытаясь отогнать беспокойство, поселившееся в животе. — Это глупо. Дьявола не существует.

А разве нет? — парировал Толик, его тон был поддразнивающим, но серьёзным. — Откуда ты знаешь?

У меня не было ответа. Я сменил тему, вернувшись к чему-то более безопасному. Но позже, лёжа в кровати и глядя в потолок, я не мог перестать думать о его словах. — «А вдруг это, правда? А вдруг в школе действительно что-то есть?»

***

Идея засела у меня в голове, крепчая с каждым днём. Да еще Толик продолжал поднимать эту тему, сначала вскользь, потом всё настойчивее. Мы должны это проверить, — сказал он однажды, когда мы валялись у реки. — Просто посмотреть.

Ну, не знаю, — уклончиво ответил я, разрываясь между любопытством и страхом. — А вдруг что-то случится?

Ничего не случится, — заверил он, ухмыляясь. — Ну, разве тебе не любопытно?

Любопытно? Да больше, чем я хотел признаться. И после недолгих уговоров мы решили пойти. Мы собрали припасы, как настоящие исследователи: фонарик, перочинный нож, сухари и бутылку воды. Всё это запихнули в рюкзак и спрятали в сарае, ожидая подходящего момента.

Напряжение росло с каждым днём. Каждый взгляд на рюкзак вызывал во мне смесь возбуждения и ужаса. Бабушка, конечно, заметила. Она всегда все замечала. Однажды вечером, подавая ужин, она положила руку мне на плечо.

Ты какой-то беспокойный, — тихо сказала она. — Хочешь что-то рассказать?

Я покачал головой, избегая её взгляда. — Нет, бабушка.

Она посмотрела на меня ещё мгновение, затем кивнула и вернулась к плите. Но её молчание говорило о многом. Я чувствовал, что она знала, что мы задумали.

***

В ночь перед походом я не мог уснуть. В голове мелькали образы тёмных фигур, горящих глаз, пустых коридоров, где эхом отдавались шаги. Я ворочался, простыни обвивались вокруг ног, как верёвки. Утром я чувствовал себя разбитым и нервным, как будто переел сладкого.

Толик пришёл рано, его лицо светилось от возбуждения. Ну, что готов? — спросил он, закидывая рюкзак на плечи.

Я кивнул, хотя живот уже скрутило от страха. — Пошли.

Сначала всё было нормально. Мы шли по узкой тропинке, окружённой подсолнухами, их золотые головки покачивались на ветру. Поле казалось бесконечным, и ритмичный хруст наших шагов убаюкивал меня ложным чувством спокойствия. Но когда мы приблизились к кладбищу, атмосфера изменилась. Воздух стал холоднее, тяжелее, и весёлый щебет птиц сменился гнетущей тишиной.

Кладбище выглядело жутко. Надгробия покосились, покрылись мхом, надписи стёрлись. Толик указывал на имена, рассказывая истории о тех, кто там похоронен: убийцы, любовники, жертвы несчастных случаев и даже один граф. Каждая история добавляла новый слой страха, и я едва мог дышать.

Наконец, мы добрались до школы. Она возвышалась перед нами, как неуклюжий монстр. Краска облупилась, стёкла треснули. Окна смотрели в небо, их рамы покосились. Казалось, здание вот-вот рухнет под собственным весом. Ветер шелестел листьями высоких берез, но больше не было слышно ни звука.

Мы замерли у входа, нервно переглядываясь. Затем, собравшись с духом, вошли внутрь.

***

Внутри было хуже, чем я ожидал. Пыль покрывала всё, как толстый слой снега. Пол был усеян сломанной мебелью: перевёрнутые стулья, разбитые столы. Книги с пожелтевшими страницами валялись повсюду. Паутина свисала с потолка, как рваные занавески. В воздухе витал запах плесени и тления.

Мы шли осторожно, наши шаги приглушены пылью. Толик шёл впереди, луч его фонарика разрезал тьму. Иногда он кричал: Эй, тут кто-нибудь есть? — и его голос эхом разносился по пустоте.

Я молчал. Горло сжалось, грудь давило. Что-то в этом месте было... неправильным. Как будто стены наблюдали за нами и чего-то ждали.

Мы осмотрели несколько классов. На досках ещё виднелись меловые рисунки и уравнения. В одной комнате мы нашли шкафчики, их дверцы открыты, как разинутые рты. От сквозняка внутри порхали обрывки бумаги. Я протянул руку, чтобы дотронуться, но Толик схватил меня за запястье.

Не надо, — прошипел он. — Ты не знаешь, что на них.

Я отдернул руку, сердце колотилось. — Что ты имеешь в виду?

Он покачал головой, лицо мрачное. — Просто... не надо.

Мы двинулись дальше, спускаясь в подвал. Ступени скрипели под нашим весом, температура упала. Внизу тьма была абсолютной, поглощающей свет фонарика. Тени танцевали на краях нашего зрения, извиваясь, как живые.

И тут я увидел его.

Силуэт в окне наверху, освещённый закатом. На голове — загнутые рога, острые и угрожающие. Тело как у человека, но искажённое, с длинными конечностями и когтистыми руками. Он стоял неподвижно, наблюдая за нами. Его глаза зловеще поблескивали, но лица или, что там у него не было видно.

Толик, — прошептал я, голос дрожал. — Посмотри.

Он проследил за моим взглядом, его лицо побелело. — Бежим!

Мы рванули, взлетели по лестнице и выскочили через парадную дверь. За нами раздались тяжёлые шаги, земля казалось дрожала. Паника захлестнула меня, грубая и первобытная. Я споткнулся, упал на гравий, колени горели, но я заставил себя бежать. Холодное дыхание того, что преследовало нас, коснулось моей шеи, мурашки побежали по спине.

Каким-то образом мы выбрались. Мы бежали, пока не почувствовали, что силы нас покидают и ноги больше не держат, и рухнули в траву далеко от школы. Задыхаясь, мы оглянулись, ожидая увидеть существо, но там ничего не было. Только пустое поле, залитое лунным светом.

***

Дорога домой была молчаливой. Каждый из нас погрузился в свои мысли. Знакомые места — поле подсолнухов, кладбище — теперь казались зловещими, как, будто сама природа знала, что мы видели. Когда мы, наконец, добрались до бабушкиного дома, я в изнеможении рухнул на ступеньки крыльца.

Родители были внутри, ничего не подозревая. Я попытался рассказать им о том, что произошло, но они только посмеялись. Вы, мальчишки, слишком много ужасных историй слушаете, — усмехнулся папа, потрепав меня по голове.

Только бабушка молчала. Она стояла в дверях, её лицо было серьёзным, глаза полными беспокойства. Она смотрела на меня, и в её взгляде было что-то... что-то, что я не мог понять. Страх? Сожаление? Я не знал.

***

На следующее утро я проснулся и увидел, что бабушка зажигает лампадку на полочке в углу за кухонным столом. Она что-то бормотала себе под нос, странные слова, которые звучали как язык, которого я никогда не слышал. Её руки двигались в замысловатых узорах, будто рисовали в воздухе символы. Это было завораживающе и пугающе одновременно.

Что ты делаешь? — спросил я, едва слышно.

Она вздрогнула, затем вздохнула. Молюсь, — просто ответила она. — О защите.

Защите от чего? — не унимался я.

Её взгляд смягчился, но в нём была грусть. — В этой деревне есть места, куда лучше не ходить, — объяснила она. — Вещи, которые лучше оставить в покое. Некоторые секреты должны оставаться похороненными.

Я хотел спросить больше, но что-то в её тоне остановило меня. Вместо этого я просто кивнул и оставил этот вопрос.

***

Через пару недель спустя старую школу снесли. На её месте разбили парк со скамейками. Жизнь вернулась в привычное русло — ну, или настолько привычное, насколько это возможно. Мы с Толиком постепенно отдалились друг от друга. Наша дружба угасла с наступлением осени, а потом мы и вовсе потеряли связь.

Теперь, став взрослым, я часто думаю о том дне. Было ли это реальным? Или просто плод моего воображения, подпитанного детскими страхами и суевериями? Я до сих пор не знаю. Но иногда, особенно в темноте, я чувствую то же самое холодное присутствие, слышу те же тяжёлые шаги позади себя. И каждый раз я вспоминаю бабушкину молитву, произнесённую на языке, которого я никогда не пойму.

Что, если бы мы не убежали? Что, если бы мы остались? Увидели бы мы правду — или что-то гораздо худшее?

Бабушки уже давно нет, но её слова до сих пор преследуют меня, как призрак. — «Некоторые двери не следует открывать».

Возможно, она была права.