НАШЕ ВСЁ

Стёртый эпиграф к шуточной поэме А.С. Пушкина "Домик в Коломне":
«Modo vir, modo femina», Ovidius — «То мужчина, то женщина» (Овидий)



Почему интерес к Пушкину, его жизни и творчеству снова поднимается в эфире на просторах России?

Попробуем разобраться в текущих процессах сознания. И начать придётся не только с Пушкина, а целой эпохе, предшествующей отмене крепостного права и декабрьскому восстанию, сделавшего попытку ускорить этот процесс самой готовностью элиты, впрочем, оторванной от самого народа.


 Можно вспомнить, что наше всё - это наш государственный язык, культурный запас слов для самовыражения чувства-знания, который мы изучаем и собираем с детства и пополняем познанием ныне в каждой начально-образовательной школе. Язык, которым мы пользуемся в общении внутри страны. Во времена Пушкина высший свет предпочитал французский, как ныне английский, чтобы и при выезде за границу ты не чувствовал себя "изгоем" или немым, немцем, как это до сих пор закреплено в отношении германского языка. Условно, временный международный язык общения, которым со своим народом точно не поговоришь, невозможно сделать государственным, если ты не собираешься создавать французскую колонию. А война с Наполеоном как раз и привела к оной отдельности в закреплённой позиции и в отстаивании иных от Франции интересов. В общем сознании россиян среди элитарных слоёв до сих подвергается сомнению этот факт, что народ выбирает, а не элита - быть России западно-европейсмкой колонией или американской колонией или сохранить самобытность культуры. Ведь именно сами войны за право отдельности и есть показатель выбора, а не то, что можно домыслить или представить, как возможный потенциал в его самореализации. Под чьим управлением быть, как бы это не казалось тривиальным, выбирает народ, которому предоставляется оное право. И это видеть можно только по историческим вехам важных событий. Хоть иногда кажется, что народу всё равно, это не так. Даже не образованный человек способен разобраться - идёт ли что-то на пользу ему на его земле в управлении, или же его и землю, на которой он родился, используют в качестве полезного ископаемого. Человек - не ископаемое, потому способен разобраться даже в самых хитрых сплетениях управления власти, но порой в долгих опытах, а следовательно, в прямой видимости и сравнении того, что было и что стало. Ведь даже через песни становится очевидным состояние души. Если ты перестаёшь петь, славя мир и радоваться своему труду, как соловей - это уже показатель того, что что-то идёт не так, не по душе. Чужие песни ты слушать можешь, но петь сердцем - нет, если, конечно, ты не певец по профессии.

Но вернёмся к Золотому веку русской словесности. Не будем забывать, что этой целью создавалась именно русская культура целой плеядой государственных мужей вместе с думами об освобождении  людей от крепостного права и получения ими свободы. А какая свобода, если ты думаешь примитивно, по рабски, не смея и не умея высказать ни свои желания, ни требование, если ты, устраиваясь на работу вольным работником, остаёшься тем самым крепостным, лишённым права голоса? Так по сути из огромной колонии, выбравшей для сплочениями и управления единым сознанием религию Византийской империи, происходило укрепление государственного и независимого статуса государства Российского.

До отмены крепостного права доступны были церковно-приходские школы, которые для светского образования никак не подходили. Потому целая плеяда государственных чиновников с созданием Лицея, призванного подготовить чиновников для реформы государственного управления,  укрепляла эту народную речь новыми образцами  мышления, изданием своих произведений. Пушкин целиком посвятил себя только литературному поприщу, задав образцы сразу по всем направлениям литературы: стихами, притчами, одами, прозой, историческими романами и азами философии, за образцы которой он признавал труды Вольтера, которые понятны как мудрецу, так и человеку, не обремененному глубокими философско-религиозными смыслами. Не забываем, что язык - основа для изучения любых наук, в том числе и технических. И только религиозными понятиями ты не сможешь управлять сознанием собрата. Закон дела, бизнеса, как ныне говорят, это другое мышление, вовсе не основанного на моральном праве, в котором устанавливаются нормы поведения на покаяние, смирение и т.п. Выход из крепостного права и привычек можно создать только "деловым" языком, по делу, и в котором "смирение" нужно только в согласии пробы что-то сделать так, чего не было в привычном укладе жизни. И церковно-приходским языком такой путь мышления не создать. Нужен именно светский язык, становящийся нормой для всех подданых единого государства, в котором рабство, а значит, молчание отменяется.

Конечно, не один Пушкин был подчинён полученным образованием под оную цель, но именно им созданы азы свободного владения речью, объединяющие все познании литературных опытов под одним именем для всех возрастов, но в первую очередь - для учеников, не способных оценить тонкости искусства поэзии или прозы, а тем более философии. Язык Пушкина предельно прост и ясен, будто ты слушаешь современника. И это спустя 225 лет со дня его рождения. Серебряный век и век советской эпохи открыл новые направления искусства поэзии и литературы, но ставшие благодаря освоению оного Золотого фонда, закреплённого в сознании. Можно уходить в поэзию, прозу, отыскивая разные жемчужины мысли, развивая мышление, но без предельной языковой ясности, доступной всем, в усложнение рифмы ум не продвинется, а тем более не вернётся к предельным нормам без их закладки в ум. Но трудно даже представить, чтобы мы общались друг с другом языком Гомера, считая это нормой. А вот песни, стихи по образцу Онегинской строки - это наше, как родное. Достаточно пройтись на Стихи.ру, чтобы видеть напрямую, как используется языковой инструмент сложением описания самых разнообразных картин мира и стихотворных монологов. Повсеместно ты узнаёшь эту Онегинскую строку, которую чаще всего используют для собственного выражения чувства, уложенного волной ямба-хорея. То есть все мы используем сами навыки, приобретённые с детства. И чтобы понять, что так было не всегда, нужно погружать сознание в тексты, предшествующие Пушкинской эпохе, которые как бы "искажают" наши привычные нормативы. А ум Пушкина коснулся всех литературных источников, оставив нам памятники переводов не только для свободного перехода к зарубежной литературе, но и своей, древне-славянской, адаптировав их под единую нишу всесторонне-образованного ума.

Но не только творчество Пушкина воспринимается ныне нами как родное. Его жизнь, жизненные принципы нам также близки и понятны и тоже всё теми же родственными связями, идущими с детства укладкой самого мышления, в котором женщина обоготворяется, как муза для мужчины. Вряд ли мы усомнимся в том, что "сонеты" Пушкина посвящены какой-то не совсем даме, как это можно сделать с сонетами Шекспира. В Пушкинской поэзии не встретишь этого "подвоха" возможности, если только сильно извращённым умом. Даже в запрещённой поэме "Царь Никита и его 40 дочерей" всё предельно ясно в половой расстановке.

Дуэль Пушкина с Дантесом и ныне остаётся актуальной, не допуская иного толкования. Зная всё о европейском укладе жизни, в котором издревле идёт течение ученика и его тайного покровителя через интимную связь, Пушкин в русской культуре оного даже в мыслях не допускает, потому нет ни одного стихотворения-откровения, сказок или прозы, где такая возможность даже рассматривается хоть негативом, не говоря об интересе. Это не родное, чуждое, а значит, точно не заслуживающее внимания освещением. В высшем свете к такому образу жизни и возможности карьерного роста относились спокойно. Но это иноземное вмешивается в жизнь Пушкина, ставя перед ним выбор. Честь жены, которую ставят Наталье Гончаровой-Ланской в вину гибели поэта, никогда не приводила к однозначности выводов. Все исследователи и писатели касались этого интимного вопроса, даже видя рок судьбы во время венчания на основании народных примет. Но в 21-м веке этот рок дотянулся до выбора уже на государственном уровне, став отправным пунктом нового разделения
и выбора пути России, отличного от западного законодательства.

Вот вам мораль: по мненью моему,
Кухарку даром нанимать опасно;
Кто ж родился мужчиною, тому
Рядиться в юбку странно и напрасно:
Когда-нибудь придется же ему
Брить бороду себе, что несогласно
С природой дамской… Больше ничего
Не выжмешь из рассказа моего».\ Пушкин "Домик в Коломне".

Пушкин до сих пор остаётся Наше Всё. В том числе идеальной семейной парой, где муж и жена не соперничают друг с другом, оставаясь каждый в своей половине: жена занимается детьми, муж - другим творчеством жизни, поэзией. Кому будет нужна поэзия, культура мысли, если нет потомков, кому эту культуру, возвышающую человека на дикими страстями самовыживания можно передать? И кто это светлое понесёт дальше в поколения, вытачивая само искусство - быть человеком? Ведь если ты, как мужчина, не можешь отстоять честь жены, семьи, а значит, защитить и потомство от того, чтобы тебя вместе с ним унизили, низвели в положение снова "бессловесной твари", "раба", то какой ты мужчина? А если ты не можешь найти отца своим детям, а принимаешь предложение первого встречного, который твоих детей предлагает удалить с глаз долой, чтобы начать семейный путь с нуля, будто живых детей нет, то какая ты женщина?

Жить так, как мыслишь - это подвиг. И если в тебе меняются приоритеты, ставя впереди то, что не служит продолжению жизни в её гармонии и вечного покоя в равновесии половинок, то стержень или древо опоры не выстроить.

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.\ Мадонна. Пушкин.

Продолжу стих с улыбкой Пушкина.

Нас учит мудрости природа,
И если против ты идёшь,
То низвергается Мадонна
На пол подобием калош.
Их снять-надеть не очень сложно,
Но если хочешь ты расти,
То и двух-местный вид у трона
Из "М и Ж" тебе желательно спасти.
И женщина в сознанье выше,
Как Мать-Земля, дающей жизнь.
Но если думаешь другое,
Тогда покуда просто спишь. )


------------

Это эссе посвящается начатому исследованию рассказом "Свергателям кумира... Пушкин" Владимира Конюкова: http://proza.ru/2025/03/19/879

--------------------------------------------

Оставляю здесь письмо А.С. Пушкина к Чаадаеву (из книги "Письма последних лет.1834-1837")
202. П. Я. Чаадаеву
19 октября 1836 г. Петербург

Перевод с французского:

Благодарю за брошюру, которую вы мне прислали.
1 Я с удовольствием перечел ее, хотя очень удивился, что она переведена и напечатана.

2 Я доволен переводом: в нем сохранена энергия и непринужденность подлинника.

3 Что касается мыслей, то вы знаете, что я далеко не во всем согласен с вами.

4 Нет сомнения, что Схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена.

5 Для достижения этой цели мы должны были
вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех. Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был нечист, что Византия была достойна презрения и презираема и т. п.

Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие от этого разве менее изумительно? У греков мы взяли Евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве.

6 Согласен, что нынешнее наше духовенство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к хорошему обществу. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные ' усобицы — разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие — печальное и великое зрелище.

Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, ------как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы что-то значительное в теперешнем положении России, что-то такое, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератор — я раздражен, как человек с предрассудками — я оскорблен, —[я] но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал.

Вышло предлинное письмо. Поспорив с вами, я должен вам сказать,
что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши [религиозные] исторические воззрения вам не повредили... Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передали вашу рукопись журналистам. Я нигде не бываю и не могу вам сказать, производит ли статья впечатление.