Точка невозврата

            - Слова летят, но мысль моя лежит; без мысли слово к небу не взлетит, - вдруг пришел на ум Максиму монолог короля из "Гамлета" Шекспира.

            Тихо, чтобы не разбудить семью, он вышел из дома. Ночь показалась ему глухой и пустынной. Сияла луна, задернутая желто-коричневой пеленой, и от ее муто-нечеткого предутреннего света стало еще тягостнее и тревожно.

            Сквозь белесую пелену туч звезды просачивались желтыми маслянистыми пятнами, а по земле синим томленым чадом стлался туман, и все окружающее казалось сонным и расплывчатым.

            Помаленьку небо светлело, и в той его части звезды уже розово мигали и гасли. Стали проглядываться верхушки деревьев. Повернув головы к ветру, на них сидели вороны, и издалека Максим слышал их резкий, будто простуженный крик.

            Наступало утро. Снег не блестел, а сиял огнисто, переливчато-радужно, и слепящее солнце вдруг взошло прямо и-за деревьев. Свет все нарастал и ширился. Максим зажмурился, изо всех сил борясь с дремотой. Уж которую ночь он мучился бессонницей, и сейчас было невозможно унять мелкую трепетную дрожь мышц изможденного тела.

            Он вспомнил, как еще в школьные годы вдруг начал в тетрадках в клеточку писать свои первые стихи, хотя в большим трудом представлял, что это такое будет. И самое главное, уже тогда в нем выработалась усидчивость, необходимость каждый день хоть что-то добавить к написанному ранее. Максим понимал, что для поэта это важное качество. Тетрадки в клеточку так и вошли у него с тех пор в привычку, несмотря на очевидные преимущества компьютера.

            Именно в таких тетрадках все его стихи и были написаны. Позднее, когда уже ходил на службу, он только и жил мыслью о вечере, представляя, как все лягут спать, а он зажжет приглушенный желтый свет и раскроет тетрадку.

            Выходной день становился праздником. Накоротке перекусив, он торопился к столу, и неожиданно из глубин сознания выплывали забытые давно подробности или целые сцены,далекая чужая жизнь становилась ближе, чем своя, и складывалась в стихотворные строки.

            Уже будучи известным в кругу профессионалов и любителей поэзии, Максим не довольствовался достигнутым. Он никогда не спешил перенести на бумагу лихорадочные искания своей пытливой мысли, головокружительные взлеты своей фантазии, никогда не приступал сразу к осуществлению  зародившейся идеи.

            Темпераментный по натуре, он тем не менее умел удивительно терпеливо и мудро ждать, пока окончательно не оформятся в голове его оригинальные замыслы. И никогда не переступал порога своего творчества с небрежностью, потому что за этим порогом находился самый святой для него храм поэзии.

            Таинственная игра света и цвета щедро изливалась в его строках, покоряя и очаровывая. Самая обыкновенная лужа на заснеженном мартовском поле оборачивалась чудесным зеленым зеркалом на белой шири, в котором с акварельной нежностью отражались еще обнаженные ветки ив.

            По-доброму завидуя, братья по перу восхищенно следили за ошеломляющими виражами его слова и не раз изумлялись стремительным наскокам его образной речи, неистощимым воображением, светом стихотворного слова. Что случилось с ним в последнее время, Максим и сам не мог понять. "Мыслей много, а домысла нет" - так старой пословицей он определял свое состояние. Не писалось. Не писалось и все!

            Он кидался к столу, но приходил в отчаяние от корявости выходящих из-под его пера фраз, рвал написанное в клочья, снова писал, снова рвал. Возвращаясь к тексту правил, отшлифовывал, дописывал, вычеркивал, менял строй фраз, мучил себя в одержимой погоне за неподатливыми словами, ритмом, емкостью формы.

            Затем в жарком поту почти равнодушно смотрел на исписанные листки, от которых устал до невозможности, равнодушно смахивал со стола, будто желая забыть о них, будто они лишние, мешающие в доме предметы, не дающие воспринимать жизнь как прежде, до их написания.

            "Печальная картина... Тяжелый случай из жизни поэта...", - качая головой, сморщив рожицу перед стоящим зеркальцем, шептал он в пустоту ночной комнаты. И вдруг, переменившись к ироничному состоянию, продолжил монолог с блестящим отражением: "Что делать? Таких страстей финал бывает страшен", - прогнозировал Шекспир! Да, жизнь иногда преподносит вот такие коварные шутки. Но если пошевелить остатками почти выжженного самоедством мозга, взболтать его"...

            Чувствуя, что голова словно заполнилась туманом, Максим уже не помнил, как свалился в кресло и забылся тяжелым сном. Цветные сновидения, будто подчеркивая его нетворческое состояние, глумились над ним любимыми строками классиков: "Что сделалось? Зачем я не могу, уж целый год слагать стихи и только немоту тяжелую в моих губах имею..." С этими строками Бэллы Ахмадулиной Максим открыл глаза и с легкостью встал.

            Крадучись подошел к жене, колдовавшей над завтраком, легким касанием губ приложился к ее глазам и, как будто продолжая стихотворный сон, прочитал цветаевское: "И не спасут ни стансы, ни созвездья. А это называется - возмездье за то, что каждый раз, стан разгибая над строкой упорной, искала я над лбом своим просторным звезд только, а не глаз".

            - Очень милое утро и очень своевременные строки! Пойди, развейся! - с улыбкой посоветовала она.

            Посетив магазин и сложив в многочисленные пакеты покупки, он зашел в полюбившееся кафе выпить чашечку кофе, где за столиком одиноко сидел его давний друг Леня.

            - Дружище, как же я рад тебе! - присаживаясь напротив, воскликнул Максим.

            - Я так и понял, что ты крепко засел за слово? Давно не виделись! - обрадовался встрече Леня.

            - Я отвечу тебе, Леня, строками знаменитого Заболоцкого: "Нет! Поэзия ставит преграды моим выдумкам, ибо она не для тех, кто, играя в шарады, надевает колпак колдуна. Я боюсь, что наступит мгновенье, и, не зная дороги к словам, мысль, возникшая в муках творенья, разорвет мою грудь пополам". Вот, так, старина, дела обстоят, пустой я, совсем пустой! Я даже задумался бросить свою писанину!

            - Ну, уж нет, дружище, бросить не получится, нельзя! Это как точка невозврата! - собеседник извлек из кармана телефон и стал читать: "Точка невозврата - это критическая черта, точка, рубеж, после перехода которой невозможно вернуться к исходному состоянию, потому что возврата назад уже нет". Вот! Википедия, - вдохновенно зачитал Леонид и одним рывком положил телефон на место. - Так что, друг, пиши обязательно и проживешь еще сто лет, а потом еще в своих стихах жить будешь, даже когда тебя здесь не станет!

            Твое отчаяние неуместно и грешно! Просто Бог тебе дал временную передышку. И потом, сам знаешь, у вдохновения нет расписания! Сейчас твои идеи носятся в атмосфере вокруг тебя. Нужно лишь соответствующим образом подстроиться к ним, и тогда высший разум войдет в тебя и ты станешь писать с легкостью ушедших гениев! Так что отдохни и сочиняй всякие добрости!

            Они еще долго болтали о смысле жизни каждого из них, приправляя диалог стихотворными строками любимых поэтов, смеялись, а в завершении встречи вместе громко декламировали Пушкина: "Часы летят, а грозный счет меж тем невидимо растет".

            За столиками некоторые посетители узнали Максима, им начали аплодировать и просить прочитать что-нибудь еще, уже свое, но они с Леней вовремя ретировались. Все же кафе!

            Возвратившись домой, Максим тут же сел за рояль. От прикосновения чувственных пальцев застоявшиеся клавиши легко отозвались торжественным полонезом Огинского, который исполнялся три раза подряд. Гармония его души и невероятно волнующее произведение звучали сейчас, как молитва, а потом как-то сами собой в тетрадь полились долгожданные стихотворные строки...