Бедолага

Эта история - не вымысел. Случилась она давно В те времена васильки еще имели привычку расти
на засеянных рожью полях, а пышнотелые деревенские бабы, встречаясь у стад, улыбались,
приветствуя друг друга.
Жил в нашем селе парень, звали его Санька, по уличному - Бедолага. Было ему
от роду лет 20-22. Среди сверстников своих он ничем не выделялся, разве только тем, что в отличие от
них успел основательно подпасть под власть зеленого змия. Ибо будучи членом семьи не-
благополучной, не приобщиться к частому застолью он просто не мог. Был он худощав, небольшого
роста, имел мягкие пшеничного цвета волосы, умные глаза и красивую душу.
Тот день выдался сухим и теплым. Возвращаясь с работы домой, Санька еще на крыльце, по
доносившемуся из избы шуму, понял, что там очередное застолье. И внезапная радость сладковатым
теплом разлилась по сердцу.
- Пришел? - ласково сказала Санькина мать, высокая, с подслеповато прищуренными глазами
женщина. Едва взглянув на нее, Санька определил: как минимум 200 грамм уже приняла. Компания
была узкой и в достаточной степени теплой. Здесь были оба Санькиных младших брата, сестра с
мужем, дядя и отец.
- Иди, садись, - заикаясь сказал дядя, протягивая Саньке жесткую, обтянугую эластичной кожей
пятерню.
- Мать, давай еще ставь стакан, сыну-то чать нальем, - хлопая Саньку по плечу, продолжал он.
В таких компаниях не очень-то приветливо встречают неожиданно пришедшего, если он пришел с пустыми руками, но Саньке были рады все. Его здесь действительно любили. На столе стояли три
бутылки «Русской», одна на треть пустая и две не початые. Под столом лежали две порожние. Из
закуски был репчатый лук, нарезанный нечищенным, соль и булка черного хлеба, от которой ломали
руками.
- Это кто у нас разбогател? - спросил Санька, садясь на пододвинутый зятем расшатанный
табурет.
- Да, вот, завелись картавенькие, мы подумали и решили, не жили богато, нечего и начинать, -
ответил дядя и, запрокинув назад голову, раскатисто загоготал. Отсмеявшись, широко улыбаясь,
выставляя на показ зубы в металических коронках, он обнял за плечи Саньку, и прижал к себе.
- Давай с устатку-то, остограмься, умучился, поди, на работе-то, Бедолага.

За окном незаметно стемнело. Когда водка закончилась, дядя достал из внутреннего кармана
пиджака хрустящий червонец. Не прошло и десяти минут, как, при посредстве Санькиной сестры, из
закрамов соседки, бабы Нюры, на стол, совсем уже тепленькой компании, перекочевал литр самогона.
Если человеку наблюдательному приходилось бывать в таких компаниях, то он, конечно же обращал
внимание на то, что именно с того момента, когда подносят не стакан ко рту, а рот к стакану,
вспыхивают, как сполохи зарниц на ночном небе, споры. И споры эти возникают не сами по себе, а
потому, что в этот момент у человека пропадает способность слушать собеседника, а появляется
потребность выплеснуть накопившиеся по трезвому делу проблемы. В этих спорах темы бывают
самые разнообразные. Начиная с бытовых: - почему, купленные в одном месте и посаженные в один
день саженцы, у Саньки засохли, а у соседа отошли? И будь этот сосед в эту минуту здесь, ему бы
набили морду за такую несправедливость, - и кончая глобальными. Вот и в этот раз все произошло по
такому же сценарию. Зашедший на огонек второй Санькин дядя ( по линии отца),
шестидесятилетний, худю- чий мужик, по обыкновению своему сидел на корточках, прислонясь
спиной к стене, и говорил своим тихим, спокойным голосом. Звали его Иваном. Прожив на свете
шестдесят лет, он стал философом, не тем, как любил выражаться дядя Ваня, который учится на
протяжении многих лет, заучивая чужие мысли, запрятанные в красивые, толстые книги, а философом
от жизни. Обычно после принятых им ста граммов, мысли его направлялись в философское русло и
неиссякаемым потоком извергались на окружающих. В этот вечер он был в своем репертуаре. Тема,
правда, была не совсем обычной. На это, скорее всего повлияло то обстоятельство, что сегодня в
колхозе было партийное собрание, возвращаясь с которого, дядя Ваня был коммунистом, он попал к
этому застолью.
- Вот, говорят - Ленин! Ленин!, — начал он, - а что Ленин? что он нам жизнь хорошую дал, что-ли? Нет! Монстру он создал, монстру. Она и бог и царь и закон
- говорил дядя Ваня, сидя на корточках у стены. Сизая струйка дыма выползала из самокрутки прямо
ему в лицо, глаза его слезились и он постоянно щурился.
- А что она, монстра-то, ее кормить надо, она ведь жить должна. А кто ее кормить будет? А вот
кто - партия. Она и кормит и дерьмо за ней убирает. А чем кормить? Нами! Вот нами и кормят,
миллионы уже сожрала, и всех сожрет, если не сдохнет, - продолжал дядя Ваня, не заботясь о том
слушают его или нет. Он мог и уснуть в таком вот сидячем положении под свое бормотание.
- Ты что, опился, что ли? - возразил ему Санька, наклоняясь к столу и засовывая в рот кусок
хлеба.
- Да если бы не Ленин, нас бы и не было бы, или где-нибудь у барина бы спину гнули. А сейчас вон, живи
- не хочу, на работе оттрубил восемь часов и гуляй Вася,
- с жаром, насколько позволяло его состояние, продолжал он.
- Эээээ, Бедолага, ты еще молодой, ты вон, стакан выпил, кровь у тебя заиграла, тебе жизнь
райской и кажется, хоть она в двадцать-то лет и без вина - райская. А я жизнь прожил, я знаю. Вот
поживешь с мое - поймешь, - продолжал бубнить на одной ноте он, покачивая в такт словам головой.
Санька хоть и был хмельной, но спорить не стал, потому как знал, зря дядя Ваня говорить не будет. И
поэтому обратился к нему примирительным тоном; - Ну ладно, монстр, говоришь, ну и голову ему
свернуть надо.
- Эээ-эх ты, смелый какой, - протянул, не глядя на Саньку дядя Ваня.
- А что, - закурив продолжал Санька и, закатав рукав рубахи, продемонстрировал свой, далеко не
богатырский бицепс. Все засмеялись.
- Если ты такой смелый да ловкий, на вот, отнеси и поставь на могилу тетке Агрофене, — сказал
зять, протягивая Саньке бутылку со свернутой в трубочку пробкой внутри, - утром сходим и проверим
какой ты смелый. После этих слов, как всем показалось, даже мухи, на прокуренном до желтизны
потолке, перестали двигаться. Санька затянулся сигаретой, выпустил, в протянутую зятем бутылку,
густую струю дыма и немного подумав, сказал: - на что спорить будем?
- Дураки! Дураки! - пьяно замахала руками Санькина мать, - очумели, что-ли, тетка Агрофена,
нашли кого вспомнить.
- В такой час туда только сумасшедший может пойти, - поддержал ее отец.
- Или коммунист, - чуть приподнял голову от подушки, младший Санькин брат.
При жизни тетка Агрофена, по твердому убеждению жителей села, была одной из тех, кого
называют оборотнем. Это была одинокая, неопределенного возраста старуха. Во внешности ее не было
никакого сходства с описаниями ведьм и колдуний. Жила она на краю села в небольшом флигеле,
поставленном еще до войны. В село она приехала, когда еще была бабой в силе, родственников у нее
здесь не было, а из наших односельчан никто не видел, чтобы к ней кто-нибудь приезжал. Когда она
умерла, хоронили ее за счет сельского совета. Рыли могилу и несли гроб до кладбища наши мужики,
нанятые председателем за восемь бутылок водки. Так как усопшая вела замкнутый образ жизни, и ни с
кем не общалась, провожающих никого не было. Вернее, провожали все сельчане, но стоя у своих
подворьев. За гробом же шел полоумный Егорка и всю дорогу сквернословил и богохульничал.
После того самого дня, как ее схоронили, очевидцы утверждают, что на нашем кладбище стал
объявляться туманообразный, бесформенный призрак, который, то бродит между крестов, то подолгу
стоит у кладбищенских ворот. Говорят, что это душа тетки Агрофены, отягощенная пороком ждет, когдо
кто-нибудь по дури своей или по пьянке, забредет в полночь на кладбище, чтобы передать ему свой
порок и вознестись туда, где и положено быть душе умершего.
Спорящие стороны сошлись на литре водки.
Выйдя на крыльцо, Санька невольно остановился, на улице не было ничего: ни деревьев,
выстроившихся от самого крыльца до соседского полисада, ни домов, ни земли, ни неба. Был только
черный цвет. Он почувствовал, как все его тело покрылось испариной и рубаха прилипла к спине.
Липкими пальцами достал сигарету, чиркнул спичкой. На брошенный темноте вызов огоньком спички,
тьма ответила еще большей непроглядностью. Санька услышал, как хлопнула избная дверь, и по сеням
зашаркали нетвердыми ногами. Когда с той стороны, неуверенной рукой зашарили по двери,
нащупывая щеколду, Санька шагнул в темноту, чтоб не быть увиденным стоящим на крыльце, и
зашагал в сторону кладбища. Пробка билась в стенки бугылки, издавая мягкий звук.
2
Кладбищенские ворота были закрыты и замотаны проволокой. Саньке потребовалось немало
времени, чтобы ее распутать. Распахнув створку, он вошел на территорию кладбища, держа бутылку,
как гранату, в правой руке.

Тут Санька оказался в эпицентре борьбы двух противоборствующих сил.
Первая - страх показаться трусом - заставляла его двигаться вперед. Вторая - страх, в виде
блуждающих, фантастических теней, которые, сливаясь перед ним в одно целое, протестуя против его
вторжения, пытались выдавить его за кладбищенские ворота. Санька еще крепче сжал горлышко
бутылки и быстрым шагом, лавируя между хаотично разбросанными крестами и деревьями, двинулся в
том направлении, где по его рассчетам должна была находиться могила тетки Агрофены.
Вдруг прямо над его головой появилась круглая и огромная луна. Холодный лунный луч,
скользнув по вершине березы, ударил в металлическую табличку, находившегося рядом с Санькой
креста, и отскочив, брызнул ему в лицо.

Первое, что увидел Санька придя в себя, это распластанное на земле человеческое тело. Страха не
было, он пристально вгляделся в него. И тут вспомнил кем - то написанные строки, прочитанные им
давным давно. Санька примерил их на сложившуюся ситуацию. Ему потребовалось некоторое время,
чтобы понять, что это его тело было распластано на земле. До этого он мог видеть себя только в
зеркале или на фотографиях, а теперь он увидел себя целиком, и был немного удивлен тем, что гак
выглядит. И сейчас же до него дошло, что он находится вне своего гела. Он ясно осознал, что лишен
ощущения веса и движения. Он силился понять, что же с ним произошло? Неужели он умер?... Однако
от его внимания не ускользнуло, как из-под основания креста, который находился в нескольких метрах прямо перед ним, появилась дымообразная струйка, которая стала расти, поднимаясь вверх, напоминая
движения встающей кобры. Увеличиваясь в объеме и принимая очертания человеческого тела, она
поплыла к нему. Когда это облако остановилось в двух шагах от него, Санька ясно увидел перед собой
тетку Агрофену.
- Да, это и есть смерть, - сказала она, не открывая рта. Это нельзя было назвать человеческим
голосом, но Санька отчетливо слышал его.
- Но ты не умрешь, а вернешься в свое тело. Ты уже не будешь простым человеком. Сегодняшней
ночью ты станешь посвященным, я награжу тебя этим даром. Я давно жду тебя. - Она смотрела на него
немигающими, широко открытыми глазами и ему казалось, что сейчас она раскроет рот и разразится
дьявольским хохотом. Но этого не произошло. Вместо этого она подняла руки на уровень его плеч и
протянула их к Саньке. В ее руках он увидел предмет, по форме и величине напоминающий подкову.
- Это знак хромосомы, начало и продолжение всего живого! - торжественно и проникновенно
говорила она. - Это знак посвященного. (Здесь, уважаемый читатель, автор опускает подробности
ритуала посвящения, дабы не вводить тебя в соблазн). - Возьми ! - с этими словами она приложила
Знак Хромосомы к Санькиной груди, и больше не произнесла ни слова. Затем она улыбнулась мягко и
добродушно, лицо ее просветлело блаженством, и она медленно стала отделятся от земли, поднимаясь
вверх, становясь все воздушнее и исчезая в ночном пространстве. Луна пропала и на окружающий мир
навалилась тьма, очертания крестов и деревьев исчезли во мраке.
Ощущение реального мира пришло к Саньке, когда он был уже на пол-пути к дому. В голове
гудело, мыслей не было. Потом медленно, из самых дальних уголков сознания, маленькими частицами
стало всплывать все, что произошло с ним этой ночью.

Неожиданно откуда- то сбоку и чуть спереди,
до него донесся скрип телеги. На фоне сереющего, предрассветного неба, он увидел тусклый силуэт
лошади, запряженной в телегу.
«Черный мужик с черной бабой едут по дороге, глаза позади. У черного мужика черные лапти на
ногах, черные чулки, черная сорочка, черные штаны, черная куртка, черный конь, черное седло, черная
узда.»... Санька ошалело смотрел на проезжающую мимо него лошадь с двумя седоками в телеге.
- Черт возьми, откуда эти слова? - испуганно думал он. Череда странных, никогда ранее не
слышанных слов, пулеметной очередью продолжала стучать в мозгу. Дико закричав, он стал
опускаться на колени и колотить кулаками себя по голове. Повалившись в пыльную придорожную
траву, с силой сжав голову руками, он затих.

3
В доме было тихо. Все спали. Шатаясь, как пьяный, Санька дошел до заваленной тряпьем кровати
и упал на нее, не разуваясь и не раздеваясь, уткнулся лицом в подушку. Мгновенный, тяжелый сон
овладел им.
Он видел себя идущим по ромашковому полю. Он знал куда идет и идти туда ему не хотелось, но
что-то неумолимо толкало его вперед. Вот перед ним кладбище, он входит в настежь распахнутые
ворота. Возле крайней могилы, прильнув к металлической ограде, стоит худенькая девушка. На ней
белая, в желтый горошек кофточка и короткая черная юбка. Ее лицо он не видит, но она ему нравится.
Он подходит к ней, трогает ее за плечо и боится, что она обернется, а у нее окажется старушечье лицо.
Она оборачивается, лицо ее прекрасно, в больших голубых глазах дрожат слезы. Мило улыбаясь и
ласково глядя ему в глаза, она тихо наклоняет голову и щекой касается его руки, которую он
продолжает держать у нее на плече. Он хочет ей сказать, что-то теплое и нежное, но она опережает его:
- Какая у тебя мягкая рука, - шепчет она. Санька смотрит на свою руку. Тыльная сторона кисти
покрыта коричневой, бархатистой шерстью, ногти огромны и загнуты вниз. Он чувствует, как два
клыка, больно вонзаясь в нижнюю губу, выходят наружу. И вместо ласковых и нежных слов у него
вырывается хриплое:
- Я хочу есть, - он нагибается к девушке, нацеливая свои клыки в ее шею.
- Я тоже хочу есть, - рычит она, превращаясь в паукообразного монстра, и отрывает ему голову.

Санька вскочил, как ошпаренный. Холодный пот струился по всему телу, подушка была мокрой.
- Бежать, бежать, - птицей билась в мозгу мысль. Он метнулся к двери, в сенях инстинктивно
сорвал со стены, давно не использовавшуюся веревку, и выбежал на застеленный, прогнившими во
многих местах досками, двор.
Тем временем восток заалел. Солнце поднималось, выплескивая первые лучи на гребень сосновой
гряды.
И вот золотистый вал солнечного света, расплескавшись в верхушках, скатился по пушистым
сосновым лапам, смывая с них густой, настоянный на прозрачной ночной прохладе аромат хвои,
прокатился быстрой волной по пестрому ковру, сотканному из незабудок, кукушкиного хлеба и
шелковистого подорожника, впитывая в себя ядреную свежесть утренней росы, и обрушился с крутизны холмов на просыпающееся село. И оно потонуло в половодьи аромата, свежести и света.
Но Санька этого уже не видел.

05.02.1992- 18.08.1993г.
Владимир Криминский.